Рим: история города

Глава четвертая Ранняя церковь Мавзолей Константины

Новость, обрушившаяся с экранов итальянских телевизоров и первых полос некоторых газет в 1999 году, казалась сбывшимся сладостным сном редактора. В ней смешались физическое насилие, религия (само собой, католическая) и секс. До Рима дошло сообщение, что арестованные священники китайской Римской католической церкви подвергаются сексуальным издевательствам. В их тюремные камеры пустили проституток, и все, что там происходило, фиксировалось камерами наблюдения. Рассказ иллюстрировали коллажи из фотографий: восточные девушки, танцующие топлесс на высоких каблуках, и с трудом передвигающийся престарелый папа Иоанн Павел II (1978–2005), словно бы вышедший из камер несчастных священников.

Средства информации выдали еще одну историю — о старом священнике из Витербо. Это городок к северу от Рима. Во время одинокой прогулки по сельской местности старик заболел. Рассказывали, что неземная фигура в белом одеянии указала поисковой партии, облетавшей местность на вертолете, где искать священника. Старик пришел в себя в современной больнице, и собравшиеся вокруг него медики и журналисты услышали, как он пробормотал: «Un miracolo, vero!»[21] Узловатые пальцы перебирали четки.

Католическое христианство проходит сквозь сердце итальянской, особенно южной культуры. Хотя Рим и является столицей объединенной Италии, город принадлежит Югу — Меццоджорно. Но церкви Рим принадлежит еще сильнее. На протяжении столетий этот город был столицей другого государства, так называемого наследства Петра, вместе с прилегающими к нему территориями. Он управлялся папой, кардиналами и находился под защитой собственной армии. Бывали времена, когда Папская область растягивалась до Болоньи и охватывала Романью. Средневековые папы заявляли права на королевства Неаполя и Сицилии; оказывали поддержку Германии; разбирались с многочисленными герцогствами и другими регионами не без пользы для собственных семей.

Это наследие прямого и часто непримиримого правления церкви делает Рим одним из самых антиклерикальных городов. При этом он до сих пор остро сознает свою зависимость от жреческой традиции. Газетные новости, о которых я рассказал, взяты наобум. Я просто хотел проиллюстрировать непрекращающуюся увлеченность, почти страсть, смешанную с откровенным неуважением. Эта одержимость приправлена законом, запрещающим священникам жениться. Начало положил XI век, когда монах Гильдебранд, избранный папой Григорием VII (1073–1084), понял, что, навязав священникам безбрачие, ему легче контролировать своих подданных и дешевле их содержать. Упоминание о священниках и сексе в одном предложении всегда вызывало легкую оторопь, однако не являлось ничем, кроме местного клише.

Джоакино Белли, великий поэт XIX века, уловил отвращение римлянина к немужеподобным мужчинам, которым город должен был подчиняться, в то время как сами они нарушали клятвы. Используя аллитерацию, поэт выразил это при описании города — Papa, preti, principi, puttane, pulci, e poveri (папа, первосвященник, принцы, проститутки, блохи, попрошайки). Во времена правления Борджа, согласно римской переписи, число зарегистрированных шлюх оказалось непропорционально велико. Не меньше поражает невероятное количество монахов обоего пола. (Перепись 1676 года свидетельствует: 150 000 жителей, из них 12 000 монахов и монахинь и 1000 легальных проституток.) Сленг и афоризмы Рима давно сосредоточились на взаимоотношениях мирян с их религиозными правителями. Одна из моих любимых фраз касается дилеммы, когда не знаешь, нужно ли выбросить что-то поношенное или лучше заменить его чем-то новым — «Il Papa e morto; si scelt’un altro» («Папа мертв? Выберем другого!»).

Римляне считают, что грехами плоти священнослужители не ограничиваются; все убеждены, что они полностью продажны. Эта уверенность дала рождение фразе антиклерикально и безбожно настроенного премьер-министра.

Ее часто повторяют при традиционных похоронах: «Если священникам платят, они поют». Приведу каламбур, созданный из акронима города — SPQR (senatus popolus que romanus — Сенат и народ Рима). Эта надпись украшает античные статуи и по иронии судьбы штампуется на крышках люков XXI века. Люди придумали свою версию расшифровки букв этого акронима: «solo I preti qui regnam» — «только священники правят здесь». Остряки имели собственные интерпретации акронима для фашистского режима в Риме, и даже создание государства Ватикан и номерные знаки его машин — SCV — дало рождение новой шутке: «Se Critsto Vedesse!» — «Видел бы это Христос!»

Антагонизм города и церкви уходит корнями глубоко в историю. Христиане, в особенности Римская церковь, всегда подчеркивали тот факт, что первые три столетия своего существования они подвергались гонениям. Теологи вывели из этого довольно сомнительную теорию о том, что Бог сберег и дал силы ранней церкви пройти через кровавые испытания, с тем, чтобы, закалившись, она обрела стойкость и непримиримость в борьбе с язычниками и еретиками. Противоположных взглядов и оценок придерживаются не столько теологи, сколько историки. В этой связи можно упомянуть Эдуарда Гиббона и более близкого нам по времени Робина Лейн-Фокса, обвинивших христианскую культуру в том, что, обретя доминирующую роль в римском мире с начала IV столетия, она неуклонно способствовала разрушению славного прошлого империи. Оба этих взгляда относятся прежде всего именно к тому периоду, который рассматривает настоящая глава, — веку разделения языческой и христианской культуры. Памятнику, который мы будем здесь описывать, уделяли мало внимания, но среди сохранившихся строений начала IV века он представляет наибольший интерес.

Виа Номентана уходит из Рима на северо-восток. Эта античная дорога приводила к Номенту, ныне Ментане. Городок находится примерно в пятнадцати милях от Рима. За городскими стенами сразу начинается район, построенный в последние годы XIX века, что соответствует Умбертинскому периоду. Здесь находятся большие виллы и красивые жилые дома, за высокими стенами угадываются сады. Эклектичная, следующая древним традициям архитектура заставила Генри Джеймса противопоставить этот район и другие новые городские зоны последним застройкам Нью-Йорка. Однажды, сказал он, новые части Рима будут казаться старыми. Джеймс был прав. Оказавшись в миле от Порта Пиа, я увидел, что комплекс античных зданий, сгруппировавшихся вокруг катакомб Агнессы, вовсе не выглядит неуместно. По-настоящему пригородная атмосфера сохранилась и вошла в резонанс с поздней античностью.

В классический период запрещали хоронить внутри городских стен, и потому дороги, ведущие из Рима, неизбежно становились местами упокоения его жителей. Античная Аппиева дорога очень ясно об этом рассказывает, потому что переделать ее в современную трассу не удалось. Раскопки, проведенные здесь и на землях, по которым она проходит, с полной очевидностью доказали, что в древности римляне отвели эту территорию для погребений. И богатые, и бедные, при Республике и империи, в языческие времена и в христианские, легли в эту землю. Некоторых после кремации хоронили в маленьких нишах (колумбариях), другим строили внушительные мавзолеи или запечатывали в стены, предварительно прорубив в них ходы. Такие погребения мы называем катакомбами. Дороги, выходившие из города, также приводили к кладбищам. Одно кладбище было на холме Ватикана, чуть в сторону от виа Остиенсе, где после пыток погребли святого Петра. Там же и могилы других христианских мучеников. Они окружают город, протянувшись вдоль дорог. Церковь Святой Агнессы, катакомбы и примыкающие к ним помещения, по общему мнению, находятся там же, потому что семья Агнессы владела виллой на той территории, куда принесли для погребения ее истерзанное тело.

В списках покойных, причисленных к лику святых, преобладают девственницы. Но святая Агнесса — еще ребенок. Как писал Генри Джеймс, страдание детей находит в душе человека особый отклик. Классическое описание ее мучений содержат тексты миланского епископа V века святого Амброзия и средневекового автора Якопо де Вораджине (Иакова Ворагинского). В наше время Якопо стал бы сценаристом мыльных опер, полных подробных мелодраматических событий. Таковы его «жития» святых. Его книга «Золотая легенда» — бесценный справочник для человека, серьезно интересующегося искусством Ренессанса. Она дала материал для трудов Джорджо Вазари. История Агнессы типична в своей жестокости. Начинается она, почти как сказка:

В один прекрасный день Агнесса возвращалась из школы (совсем как Лолита. — Дж. Б.), когда сын префекта увидел ее и влюбился. Он пообещал девушке драгоценности и большое богатство, если она согласится стать его женой. Агнесса ответила: «Пойди прочь, не разжигай греховный огонь, ты, исчадие зла, пища смерти».

Поскольку Агнесса, преданная своему духовному жениху, Христу, все более страстно отвергала ухаживания молодого человека, над ней попытались учинить групповое насилие и сжечь заживо. Она пережила все эти ужасы с божественной помощью. Кульминация мученичества традиционно состоялась на стадионе Домициана. Площадь Навона, построенная на этом месте, сохранила очертания античного стадиона: она имеет форму правильного овала. Церковь Сант-Аньезе-ин-Агоне работы Борромини — самое красноречивое напоминание той традиции. В одной из арок (fornices) античного стадиона был бордель (fornix). Туда и поместили Агнессу. К счастью, у девушки чудесным образом отросли волосы и прикрыли ее наготу, словно покрывалом. Насильник раскаялся. Перспектива насилия над такой волосатой женщиной, очевидно, убила потенцию даже самого жестокого язычника.

Мученичество датируется 305 годом, то есть случилось за семь лет до победы Константина над императором Максенцием у Мильвианского моста и до официального признания христианства. Поэтому культ Агнессы родился в подходящий момент. Распространение христианства и возникновение на его почве благотворительности и социальной помощи покачнуло авторитет «божественных» императоров. Популярность теперь зависела от помощи бедным. Жестокое преследование христиан при Диоклетиане и Галериане вызвано не религиозными, а политическими причинами. Несмотря на весь фантастический гротеск, история Агнессы является продуктом более романтично настроенного Средневековья. Этот рассказ обладает несомненной силой убеждения как символ мужества слабого человека перед лицом жестокой власти. Чтобы лучше познакомиться с темой мученичества, в частности девственниц, можно обратиться к сохранившимся в переписке свидетельствам современников об истории благородной Фабии Перпетуи и ее служанки Фелицаты, которые были казнены в Карфагене, в Северной Африке, за сто лет до Агнессы. Эти тексты повествуют о событиях той поры лучше, чем церковно-житийные писания идеологов церкви или сочинителей более поздних времен.

Робин Лейн-Фокс рассуждает о воздействии таких событий на общество, все еще способное наслаждаться жестокостью арены:

Во времена становления церкви мученичество являлось исключительно публичным событием. Христианство совпало с определенной фазой в истории публичных развлечений. Христианских мучеников приводили на городские арены, где они, безоружные, должны были сражаться с гладиаторами либо дикими зверями — быками, леопардами и медведями… Насилие представляло отличное зрелище для бесчувственной толпы… Когда благородная Перпетуя и Фелицата вышли на арену Карфагена, «толпа пришла в ужас, увидев, что одна из женщин — хрупкая девушка, а другая совсем еще ребенок…». Словно на бое быков, зрители бурно выразили восторг, когда девушек бросили на растерзание диким зверям. Во времена контрреформации пытки и женские мучения вдохновляли художников, работавших под патронажем церкви.

В церковь Санта-Аньезе-фуори-ле-Мура можно приехать на автобусе, либо прийти пешком от станции метро «Пьяцца Болонья». Глядя на это здание, невозможно представить, что оно связано с теми мучениями. Однако нелишне вспомнить: именно потому, что 1700 лет назад здесь произошло нечто ужасное, мы сюда и приходим.

В монументальный комплекс можно войти либо прямо с виа Номентана, либо, повернув за угол, спуститься по холму на виа Сант-Аньезе. Базилика построена папой Гонорием I (625–638). На это здание лучше всего смотреть во второй половине дня. Базилика опустилась ниже уровня современной улицы, ее окна смотрят на запад, и закатное солнце подчеркивает ее красоту. Обращает на себя внимание уникальное расположение галереи для женщин (matroneum), построенной над центральным нефом. Само здание напоминает церкви, о которых было сказано в предыдущей главе: колонны взяты из руин классических зданий. Декоративная мозаика и мраморные панели апсиды подлинные, на них изображена Агнесса, стоящая между двумя папами — Симмахом и Гонорием. Гонорий держит модель церкви, она хорошо видна на фоне тусклого золота. Античный бюст святой, несколько видоизмененный в 1600 году, стоит под балдахином алтаря. Папа Павел V отдал церкви серебряный ларец, в котором хранятся мощи Агнессы. И словно бы одной девственной мученицы было недостаточно, здесь же погребена молочная сестра Агнессы, также замученная Эмеренциана. Местоположение нынешней церкви по традиции определяет могила святых: она находится внутри катакомб, сразу под алтарем.

Эти катакомбы с середины I века были частью пригородного кладбища. Свидетельством тому являются многочисленные таблички, по большей части мемориального свойства. Сейчас они украшают стены лестницы, ведущей вниз к базилике с виа Номентана. Здесь в честь Агнессы имеется знаменитая эпитафия, сочиненная поэтом и святым, папой Дамасом (366–384). Это место стало пользоваться огромной популярностью, когда Константина, старшая дочь императора Константина Великого, во время своего пребывания в Риме с 337 по 357 год построила здесь большую базилику, а поблизости — собственный мавзолей. Из остатков церкви возвели стены сада, которые можно видеть на небольшом холме справа от мавзолея.

Константина следовала семейной традиции. Ее отец жертвовал папам из Латерана на строительство базилики, баптистерия и резиденции. Он принимал участие и в создании огромных похоронных базилик святых Петра, Себастьяна и Лаврентия, все они признаны мучениками и лежат на кладбищах вдоль дорог, выходящих из Рима. Хотя часто говорят, что отношения Константина с христианством замешаны на выгоде, а не на вере (императора крестили лишь на смертном одре), его политическая деятельность шла в согласии с растущей духовностью его семьи. Мать Константина, знаменитая Елена, канонизирована за то, что в Иерусалиме нашла части Святого Креста и другие ценные реликвии и построила для этих трофеев базилику, сохранившую пропорции ее любимого дворца Сессория (в настоящее время называется Санта-Кроче-ин-Джерусалемме). Позднее она возвела мавзолей и церковь на виа Лабикана.

Мавзолей Константины, архитектурная жемчужина IV столетия, долгое время был известен как церковь Санта-Констанца. Так было принято в семье, признавшей христианство своей религией. Девственницей Константина на самом деле не была (замуж выходила, по меньшей мере, дважды). Вдовствующую Константину величали «монахиней». Ранняя церковь одинаково смотрела на религиозных женщин, будь то вдовы или девственницы. Но в свете истории эти факты и жизнь самой Константины и ее мужа Аннибалиана Младшего выглядят как весьма прискорбное проявление политической беспринципности. Мавзолей удивляет тем, что здесь практически отсутствуют христианские мотивы в декоре. Кристофер Кининмонт в своей книге «Живой Рим» (1951) подчеркивает:

Эта церковь, которая, как нельзя не ощутить, освящена лишь номинально, да и то ошибочно. Возможно, Константин думал о ней как о храме для своих дочерей, где они в свое время соединятся с верховными богами. Однако умерли они христианками.

Здание имеет форму кольца. Внешний диаметр составляет 120 футов, а внутренний — 70 футов. Внутренняя гранитная колоннада поддерживает аркады, а на них, в свою очередь, опирается ряд из двенадцати окон, поднимающихся к бетонному куполу. Справедливо считают, что мавзолей напоминает современные и более поздние христианские здания, такие, как латеранский баптистерий и церковь Сан-Стефано-Ротондо (у нее было такое же полукруглое крыльцо, ныне снесенное). Однако больше всего удивляет сходство мавзолея с языческими зданиями того времени.

Максенций, до того, как его победил Константин в 312 году, занимался большим проектом. Строительство проходило на расстоянии двух с половиной миль от города, по Аппиевой дороге. Часть проекта представляла собой погребальный комплекс (об этом можно судить по местоположению строения). Его возвели в честь маленького сына императора, Ромула. Ребенок умер в четыре года от детской болезни. Его обожествили в храме на форуме. Казалось бы, достаточно для малыша, однако Максенций с этим не согласился. Рядом с несколькими императорскими домами (известными как вилла Максенция) он возвел просторный круглый мавзолей. Здания виллы должны были по плану соединиться с одним из самых больших римских цирков (лишь немного уступавшим Circus Maximus — Большому цирку). Среди всех неоконченных публичных строений, затеянных Максенцием, этот комплекс был единственным, не принятым конкурентом и преемником. И по очевидным причинам. Это был семейный мемориал, рассчитанный на последующие поколения рода Максенция. То, что он одновременно представлял собой арену публичных развлечений, а не только место отдыха императора, не столь важно по сравнению с главной целью — политической пропагандой и самовозвеличением. Мы не знаем, использовали ли цирк для гонок на колесницах или для экзекуции преступников, то есть христианских мучеников.

Мавзолей Ромула задал архитектурные нормы не только для будущих императорских мавзолеев, таких как мавзолей Константины в Сант-Аньезе и Галлы Плацидии в Равенне, но и для Латеранского баптистерия, и церкви Сан-Стефано-Ротондо на Целийском холме. Баптистерий следует плану мавзолея, а не наоборот. Теологический смысл христианских обрядов непосредственно связан с культом смерти в Римской империи. Обряд крещения имитирует смерть в символическом утоплении. Религиозная метафора, однако, становится более утонченной.

Базилики, построенные после Константина, принимают круглую форму. В Сант-Аньезе это легко увидеть, потому что более поздняя церковь построена не на месте предыдущего храма. Руины первой базилики, как уже упоминалось, превратили в стены сада. Проходы между рядами укрыли, а неф, возможно, так и остался без крыши. Это обстоятельство, вероятно, подкрепило идею, выраженную планом здания — длинный прямоугольник, заканчивающийся апсидой. Предполагают, что церкви, поставленные в честь мучеников, были знаками, указывающими на места, где пострадавшие за веру люди нашли свою смерть, то есть на арены и цирки города. Это не просто демонстрация господства христианства, это — картина, запечатлевшая победу над культурой, которая раньше его попирала.

Как бы тонко ни намекала о своей победе христианская архитектура, мавзолей Константины остается детищем переходного культурного периода. Мозаики, украшающие внешние своды галереи, откровенно светские. Возле крыльца они начинаются как простые геометрические фигуры, затем огибают внутреннюю колоннаду по направлению к погребальной нише напротив двери. Приближаясь к cap-кофагу из пурпурного порфира (оригинал сейчас в музее Ватикана), они постепенно становятся более образными, но тем не менее по-прежнему светскими. Мы видим купидонов, занятых сбором винограда, натюрморты из цветов, фруктов, кувшинов с вином; птиц и медальоны с портретами Константины и ее первого мужа Аннибалиана. Место упокоения члена императорской семьи создано с тем расчетом, чтобы оно подходило и язычнику, и христианину.

На протяжении веков христианство всячески подчеркивало свою полную и быструю победу над язычеством. Однако почти через сто лет после победы Константина христианские мученики все еще погибали на аренах цирков. Чтобы остановить злодейство, монах Телемах совершил самоубийство — бросился на арену к диким зверям. Когда Аларих осаждал Рим (410), папа Иннокентий (401–417) терпел возвращение жрецов на Капитолий и жертвоприношения богам. Сам он считал эти приношения бесполезными и внушал надежды другим в то, что им помогут более действенные теологические меры. О горько-сладкой природе рассказов о девушках, подобных Агнессе, напоминает ежегодная традиция благословения ягнят возле Санта-Аньезе-фуори-ле-Мура в день праздника святой (21 января). После службы животных привозят в монастырь на Трастевере, где в положенное время монахини ткут из шерсти паллий, символ архиепископа, и посылают его в качестве подарка каждому прелату, назначенному папой. Эта традиция связывает наш мир с миром мучеников, девственниц, принцесс и умирающей культуры Рима конца античности.