Рим: история города

Эпилог Покидая Рим

Наш мир в этой книге был ограничен римскими стенами и пространством в несколько миль, с домами и садами, примыкающими к городу. Такова была моя цель, и я не собираюсь оправдываться. Но, следуя по выбранному маршруту сквозь пространство и время, возможно, вы спросили себя, а покидают ли римляне свой город. Мы слышали, как много людей приезжали сюда с коротким визитом либо оставались здесь, но что известно насчет увеселительных поездок самих горожан? Как они проводят свободное от тяжелой работы время? Что римляне думают о мире? Время, проведенное вне города, у них можно разделить на два вида: gita, то есть прогулка, и villeggiatura — более продолжительная увеселительная поездка. При этом они традиционно живут в своем доме на море или в горах. Десять лет назад, студентом, я испробовал оба вида отдыха. Сейчас обдумываю, как получше распланировать такие поездки, когда поселюсь в Риме.

В Английском колледже было дополнительное деление gita — на «ленивую и активную» разновидность. В первом случае мы поднимались в четверг поздно (свободный от лекций день в семинариях Рима), пили кофе и отправлялись в короткую поездку на поезде или автобусе в какой-нибудь симпатичный городок с интересными достопримечательностями и — самое главное — с отличным рестораном. Ленч длился два или три часа, и в перспективе по возвращении у нас был легкий ужин в колледже. «Активная» поездка была совсем другого рода. Поднимались до рассвета, садились на автобус и ехали в отдаленную деревню в Апеннинах и, подкрепившись лишь парочкой сэндвичей с копченой колбасой, отправлялись автостопом через горы, переходили вброд речки. На обратном пути садились в автобус в какой-нибудь крошечной деревеньке. Часто приезжали домой так поздно, что ужин уже заканчивался, а в холодильнике было почти пусто. За мое короткое пребывание в колледже я испробовал обе разновидности поездок. Мне понравилось и то и другое, хотя я тщетно надеялся, что преимущества одного вида исключат недостатки другого.

Большинство коренных римлян выбирают короткую поездку на море, и Альберто Моравиа в своем рассказе «Обет» передает волнение, которое они могут испытывать:

Когда наступила хорошая погода, я снова затосковал о море и о поездках на пляж. Всю зиму и часть весны я болел… Время шло, а я, законопаченный в лавке автомобильных аксессуаров, все думал о море, прекрасном море и чистом тонком песке, и ласковых голубых волнах, и ярком солнце, обжигающем кожу, но не заставляющем потеть. Я так мечтал о море, что оно мне даже снилось по ночам; и с приближением купального сезона я стал каждое утро выходить на балкон и смотреть на небо позади Святого Петра. Наступил конец мая, и в воскресенье я предложил Джинетте, своей невесте, поехать на следующий день в Кастельфузано и поплавать первый раз в этом году.

Рим счастлив оттого, что находится рядом с морем, хотя бы потому, что прохладный бриз доходит до раскаленного города. Побережье Лацио в сторону Неаполя и в самом деле отличное, и народа там гораздо меньше, чем возле Остии, Кастельфузано и Чивитавеккьи, особенно если это не пик сезона. Для римлян, как и для всех итальянцев, наступает большой морской сезон во время Ferragosto[60], летних каникул, начинающихся в первое воскресенье августа и длящихся до rientro[61], тремя неделями позже. Как в начале, так и в конце этого периода дороги в обоих направлениях забиты транспортом. Праздник Успения, отмечаемый 15 августа, выступает в роли религиозного крючка, на который вешают отпуск. Это — традиционное время для подкупа работников турсервиса. Взяточничество позволяет горожанам устроить себе небольшой отпуск, в котором они так нуждаются. Римляне побогаче уезжают из города на весь август, а предпочтительно и на более долгий срок переселяются в свои загородные виллы. Благородной традиции, начало которой положили императоры, папы и их дворы, следует современный, уже не столь величественный их эквивалент. Отвернувшись от средневековых любимых курортов — Витербо и Перуджи, — папы, начиная с Урбана VIII, часто проводили лето в замке Гандольфо над озером Альбано, хотя говорят, что папе Иоанну Павлу II этот барочный дворец не нравился.

Почти напротив вулканического кратера, в котором разлилось озеро, находится старая францисканская церковь Девы Марии-в-снегах и относящиеся к ней здания монастыря, построенные на фундаменте античной римской виллы, принадлежавшей Сципионам. Называлась она Палаццола, а сейчас это вилла Английского колледжа, которая не только каждое лето принимает студентов, но и на протяжении всего года приглашает к себе гостей из прихода. В XIX и в начале XX века английские и валлийские студенты, приехавшие обучаться в колледж, оставались на шесть и семь лет, ни разу не возвращаясь домой. Вилла, служившая им убежищем от летней городской жары, и сегодня дает желанный приют умам, нуждающимся в небольшом отдыхе перед возвращением в город.

Ежегодное рукоположение в сан студентов колледжа происходит в Палаццоле в июле, там проводятся собрания ARCIC (Международная комиссия англиканской и римско-католической церквей). Кажется, в один из таких дней тогдашний папа заметил, что знает о вилле, находящейся на горном склоне чуть выше замка Гандольфо и на противоположном берегу озера. «Конечно, — добавил он, — это позволяет вам, англичанам, традиционно смотреть на нас свысока». Остроумие, оказывается, счастливое дополнение к святости.

Жители Рима могут ездить и дальше, чем Колли Альбани и Альбанские горы. Плиний Младший посвятил два письма описанию своего загородного дома в верхней долине Тибра. Находился он в 125 милях к северу от Рима, на границе между современной Умбрией и Тосканой, по пути к его семейному поместью возле Комо. Недавно в Колле Плинио были проведены раскопки. Черепки и кирпичи строения II века определенно указывают на дом Плиния, который он столь любовно описывает:

Общий вид местности прекрасный: представь себе огромный амфитеатр, такой, который может придумать только природа. Широко раскинувшаяся равнина опоясана горами, вершины которых покрыты высокими старыми рощами… Луга в пестрых цветах с клевером и другими нежными травами, всегда мягкими, словно весенними: их питают непересыхающие источники. Тибр судоходен, по нему везут в Рим зерно и плоды, но только зимой и весной, летом он мелеет, русло у него высыхает: назвать его полноводной рекой нельзя, но по осени можно… Усадьба расположена у подножия холма, но вид оттуда словно с вершины… Большая часть усадьбы смотрит на юг и словно приглашает солнце, а зимой — еще и раньше — в широкий выступающий вперед портик… Смотреть вниз большое наслаждение… кажется, что это не настоящий пейзаж, а картина необыкновенной красоты[62].

Джим Паури и его жена Джил — владельцы агентства недвижимости в Умбрии. Оно находится недалеко от места, где стояла вилла Плиния. Возле сада их дома плещется Тибр. Весной и летом он представляет собой прозрачный ручей, любимое место двоих детей и друзей хозяев. Они катаются по реке на маленькой лодке. Но даже и здесь Тибр приобретает желтовато-коричневый оттенок, напоминающий холодный чай, потому древние и наградили его эпитетом flavus (желтый). Хотя клиенты Паури по большей части соотечественники, британцы, имеются и представители материковой Европы и Северной Америки. Они продали мне дом выше по течению Тибра. От порога сбегает извилистая дорожка, окаймленная кипарисами и дубами. Именно здесь я написал большую часть этой книги. Пусть и вдалеке от Рима, мы связаны с ним неисчислимыми галлонами воды и столетиями истории человечества. Сверху в долину смотрит статуя Гарибальди. Она установлена в Ангиари (красоту этого горного города невозможно описать словами). Некогда Гарибальди сам смотрел оттуда вниз на приближающиеся австрийские войска. Его лозунг — «О Roma о Morte!» («Рим или смерть!») — воодушевляет до сих пор, хотя, кажется, статуя указывает в неправильном направлении. Мое собственное впечатление от долины ближе к Плинию, чем к Гарибальди.

На протяжении столетий в Рим за образованием ехали так много людей (к ним я причисляю и себя), что кажется удивительным, когда вспоминаешь, что и римляне уезжали отсюда учиться. Дожидаясь прибытия матери в римском аэропорту Фьюмичино, я наглядно убедился в этом, когда увидел толпу подростков, вернувшихся из Великобритании после прохождения месячного курса обучения английскому языку. Начался таможенный досмотр, и родители все явственнее проявляли волнение. Немолодые мужчины и женщины расхаживали взад и вперед, беспрерывно курили, обмениваясь редкими комментариями с соседями. Возможно, они впервые разлучились с детьми. Затем вдруг началась беготня, объятия, поцелуи, крики и пение. Семьи не контролировали своих чувств, заливались слезами, смеялись. Восторг смешивался с неверием, притворным неодобрением, ибо некоторые подростки вернулись с дико окрашенными волосами, пирсингом, а мальчики из одного класса вырядились в килты. Я вспомнил языковые школы моих британских университетских дней и итальянских подростков. Они катались на велосипедах, кричали по ночам: «Ciao; a domani, da Wimpy!»[63] и уезжали в свои респектабельные жилища. Я не хочу сказать, что это воспоминание вновь заставило почувствовать себя молодым. Напротив, я подумал, что и в самом деле еще молод.

Рим делает молодыми людей любого возраста, возможно потому, что сам так стар. Лучше всего закончить мой труд словами, позаимствованными у Элизабет Бауэн. Она завершила ими свою книгу «Время в Риме». В этом преимущество: мне не надо цитировать Писание, что до сих пор я делал изредка и лишь для того, чтобы вы не забыли, что я викарий.

Через два дня дневным поездом я уезжала в Париж. Как и раньше, у меня было слишком много багажа, чтобы лететь на самолете. Когда наступает такой день, он обычно ничем не отличается. Только когда поезд отошел от платформы, я оглянулась на Рим. Задрожали в тумане задворки домов, которых я раньше никогда не видела; защипало глаза. Милый, милый, милый! Неувядаемый город.

Покидая Рим, берите с собой побольше багажа, чтобы не лететь на самолете.