Рим: история города

Глава шестая Средние века. Статуя Риенцо, Капитолий

Уличный регулировщик представлял собой комичную и трогательную фигуру. Один в бурлящем потоке жизни Рима, вознесенный на рискованную высоту, одетый, как клоун: белые перчатки и белый головной убор, — насмешка и воплощение официального порядка. К нему были прикованы взгляды пассажиров, проезжавших в автобусах через опасный перекресток, соединяющий Корсо и пьяцца Венеция. Сейчас мы не видим его так часто, поскольку мэр Рутелли с его девизом — «Roma per Roma» («Рим для Рима»), пытаясь упорядочить транспортный поток, поменял некоторые автобусные маршруты и увеличил число улиц с односторонним движением. Возможно, «пробок» стало меньше, но жизнь обеднела из-за того, что мы больше не слышим свистка, не видим красноречивых жестов.

Указать римлянам, как и куда ехать, — спорт. Правительство занимается им, не рассчитывая на успех. Я ехал в такси из аэропорта Чампино по «смешной цене», как сказал водитель (еще шесть недель назад было на 30 000 лир дешевле). Я и радовался, и жалел о том, что, желая успеть к ленчу, попросил ехать быстрее. Водитель согласился. Ехали мы так быстро, что обогнали целую вереницу автомобилей, ожидавших разрешающего сигнала светофора. Водитель сделал вид, что поворачивает направо, а сам рванулся на перекресток на красный свет. Когда я сказал, что это больше похоже на автогонки, он ответил, что ездит быстрее гонщиков. Ничего более волнующего я еще не испытывал. Дорожные знаки и сигналы, частые, но бесполезные пешеходные переходы и даже пытающиеся задержать нарушителя полицейские машины не в состоянии приструнить римских водителей. Каждый день на дорогах у Большого цирка воплощаются гонки на колесницах из фильма «Бен Гур». На память приходит сцена, когда Чарльтон Хестон в белом «фиате пунто» с откидывающимся верхом обгоняет самоуверенного и жестокого соперника в красном «альфа ромео» с хромированными ободами. Десять лет назад мой приятель разработал способ безопасного перехода через запруженные улицы: ему предстояло читать лекции студентам, а на занятия нужно было идти пешком. Он выходил на дорогу, и автомобили останавливались, взвизгнув тормозами: мой товарищ просто выставлял вперед руку и кричал: «Дайте пройти, я диабетик!» Удивление при виде такой безрассудной храбрости приносило дивиденды, однако никому не рекомендую следовать этому примеру.

Пьяцца Венеция — одна из самых напряженных транспортных развязок города. В нее втекает проспект Корсо, длиною в милю. На этой древней улице, идущей вдоль Фламиниевой дороги через Марсово поле к воротам на пьяцца дель Пополо, вплоть до XIX века во время карнавала устраивались скачки. От площади Венеции лучами расходятся улицы Национале, Четвертого ноября, виа Плебисцита, Виктора Эммануила. Направо отсюда не выехать. А еще одна проблема — виа Дей Фьори Империали, которая входит на площадь с дальней ее стороны. Таким образом здесь получается девять транспортных рядов. В центре уличного водоворота находится неприметная лужайка. С одной стороны там стоит палаццо Венеция, построенное на заре Ренессанса, с непропорционально маленькими окнами и балконом, с которого размахивал руками один странно одевавшийся итальянец (дворец был штаб-квартирой Бенито Муссолини). Повернем голову, слева от нас будут башни Альтаре делла Патрия (Алтарь Отечества) — монумент, посвященный памяти и патриотизму первого короля Италии, Виктора Эммануила II. Говорят, что искусственная гора из белого мрамора, добытого в Брешии, составляющая 250 футов в высоту, на четверть века обеспечила место депутату из этого города: столько времени понадобилось, чтобы ее возвести (1885–1911).

Называйте памятник, как хотите. В настоящий момент «свадебный торт» или «пишущая машинка» — самые популярные эпитеты. В XIX веке Огастес Хэйр сказал, что мемориал напоминает ему копилку. Памятник закрывает собою все лучшие архитектурные виды города. Ни полицейский на посту, ни Муссолини со своего балкона не смогли бы увидеть Капитолийский холм, который на протяжении двух с половиной тысячелетий символизировал гражданскую власть в Риме. Здесь размещались самые важные религиозные святилища Республики и империи, храмы повелителя небес Юпитера и его супруги Юноны. С конца XI века здесь стоит Дворец сенаторов (палаццо Сенаторе), где разместилась римская мэрия. Именно здесь Петрарку венчали лавровым венком. После того как разграбленный Рим немного привели в порядок, папа Климент VII принимал здесь императора Карла V. В строгом смысле слова, это место всегда являлось опорой политической оппозиции Латерану, Ватикану или Квириналу, а также папам, которых там не признали. Если захотим взглянуть на средневековый Рим с точки зрения светской перспективы, мы придем именно сюда.

Приближаемся к Капитолию со стороны мрачной автобусной станции. Здесь нам предстоит выбор из трех вариантов. Стремительный лестничный марш из 124 ступеней взлетает к западной стороне античного храма Геры. Поскольку в церковь гораздо легче попасть с обратной стороны, оставим этот выбор альпинистам. Справа тенистая дорога-серпантин дает доступ автомобилям. Построили ее в 1873 году, но тогда, разумеется, по ней ездили экипажи. С точки зрения альпинизма она представляет мало интереса, однако на ней имеются развалины храма и небольшая часть древней стены, и потому для людей, желающих увидеть каждый кусочек античного Рима, такой выбор окажется предпочтительным. Прямо перед нами кордоната — пологая лестница работы Микеланджело, импозантная дорога к сердцу римской гражданской жизни. Это наш выбор. Проходим мимо египетских львов, привезенных из разрушенного храма Исиды. Львы охраняют вход на лестницу. Движемся к Кампидольо и площади Капитолия. Но если задержимся на мгновение и отведем взгляд от статуи Марка Аврелия, постепенно открывающейся по мере нашего восхождения, то увидим слева в крошечном саду одинокую скульптуру, примостившуюся на довольно странном постаменте. Этот непримечательный на вид памятник XIX века и является главной темой настоящей главы. Дело не в скромных художественных достоинствах памятника, а в значении человека, которого он увековечил. Это неоднозначная фигура, невероятно талантливая, характер которой сформировали пороки его времени и места, где он родился.

Никола, сын Лоренцо, известный миру как Кола ди Риенцо, родился то ли в 1313, то ли в 1314 году. Семья Риенцо держала трактир за углом отсюда, в квартале Регола, рядом с гетто. Юный Кола вырос в знаменательное для Рима время, период долгого, едва ли не двадцатилетнего понтификата Жака д’Юэза из Кагора, Иоанна XXII (1316–1334). Этот француз утверждал, что папство не должно находиться в Риме. Начало положил его предшественник, еще один французский прелат, Климент V (1305–1314): после выборов в Перудже он перебрался через Альпы во Францию. В течение семидесяти лет папы находились в Авиньоне, наступило так называемое «авиньонское пленение» под непосредственным влиянием французского трона. Причина такого переезда была, разумеется, политической. Поводом послужил скандал, разразившийся в результате роста насилия и преступлений, совершаемых могущественными семьями Рима. Когда папу похитили, вражда между Бонифацием VIII и родом Колонна достигла кульминации. Похитители плохо с ним обходились, и папа умер через несколько дней после освобождения. Все это оставило свой след в истории. Однако истинной политической причиной было возрастание антагонизма между двумя европейскими супердержавами — Францией и империей, а также двусмысленная роль, которую вынуждено было играть папство.

В прежние времена, когда в Риме становилось слишком жарко, папы удалялись в другие города — Витербо и Перуджу. Здесь, в летних дворцах папы находили убежище от зноя, а если в Риме разгоралось насилие, то — покой и безопасность, а порой летние дворцы служили правительственной резиденцией. И все же ни один папа не покидал Рим с намерением увезти с собой и святейший апостолический престол, пока не настало время Авиньона. До римских патрициев не скоро дошло, что они убили курицу, несущую золотые яйца, ибо тот престиж, которым до сих пор обладал Рим, покинул город вместе с папским престолом. Как бы ни гордились они своим высоким происхождением и тем, что они члены Сената, олигархический городской совет, представленный семействами Колонны, Орсини, Каэтани и т. д., превратился в группу вооруженных до зубов баронов на полуострове, перенаселенном аристократами. Папство придавало Риму особый статус.

Вот на такой политической сцене, где царила полная неразбериха и недоставало главного героя, и появился Кола, юрист-самоучка с очень хорошо подвешенным языком. Позже, рассказывая о его жизненном пути, говорили, что еще с юности, живя в доме родителей, Кола отличался претензиями на исключительность и уверял, что является незаконнорожденным сыном аристократа и его воспитывает рогоносец. Неудивительно, что с отцом у него были плохие отношения. Кола избрали членом делегации, которую в 1342 году отправили в Авиньон. Делегаты должны были убедить Климента VI (1342–1352) вернуться в Рим.

Многие представители искусства разделяли эту идею, и их вдохновенные призывы преодолевали государственные границы. Петрарка говорил, что в святой 1350 год Рим стал тенью прежнего великолепия («Нигде так мало не знают о Риме, как в самом Риме», — писал он приятелю). Данте в «Божественной комедии» оплакивает отъезд пап во Францию:

Святая провидица Екатерина Сиенская, немощная телом, но сильная духом, также обратилась к папе со страстным призывом вернуться.

Миссия провалилась, и делегаты отступили, но только не Кола: он не спешил покинуть Францию и заставил обратить на себя внимание тех, кто имел политическое влияние в Авиньоне. В Рим его отправили с официальным титулом, положением и окладом. Он стал апостолическим нотариусом. Луиджи Бардзини, римский корреспондент лондонской «Таймс» в 1950-х—1960-х годах и ветеран-журналист, иронически комментирует в своей книге «От Цезаря до мафии» неумение Кола в этих обстоятельствах действовать так, как на его месте поступили бы другие итальянцы: «Его положению позавидовали бы большинство итальянцев: у него был стабильный заработок, властные полномочия, исполнительные подчиненные и время для теоретических изысканий».

Кола же пытался реализовать полный потенциал личной власти, он не хотел сидеть спокойно там, где бы его никто не трогал. Вдохновленный прошлым и настоящим Рима, 9 мая 1347 года Кола устроил государственный переворот. План его отличался от действий более поздних революционеров — никто не захватывал почтамт, телестудию и аэропорт. Риенцо сосредоточил внимание на ночной службе в канун религиозного праздника. Это напоминало посвящение в рыцарство в его церковном приходе в Пешиере: утром он вышел из церкви в сияющих доспехах, развернул флаг (зловещее предзнаменование — красного цвета, без всяких эмблем) и вместе с соратниками направился к Капитолию — захватывать Дворец сенаторов.

Население Рима с готовностью примкнуло к человеку, вышедшему из их рядов, и очень быстро негодное аристократическое правительство по распоряжению диктатора Риенцо было смещено. Действуя беспристрастно, он быстро консолидировал стихийную поддержку, однако позднее столкнулся с оппозицией. В то же время Кола с помощью успешной дипломатии добился оправдания своих действий у папы, императора и других властных структур. Нобили были поражены в правах. Однако беспокоиться им не стоило: Кола сам оказался виноват в своем падении. То же пристрастие к театральным жестам, которое принесло ему успех в мае, привело к его краху. Первого августа он устроил пышный праздник и явился со свитой к папскому Латеранскому собору Святого Иоанна. Он приехал туда на белом коне, а такая честь обычно оказывалась самому папе. После почти кощунственного омовения в купели баптистерия Риенцо короновали шестью коронами. Эта церемония красноречиво намекала на Христа.

Безоглядная несдержанность проявила себя и в политике. Риенцо пригласил на пир нобилей, там же их арестовал и приговорил к смерти. Это было слишком, и не только для бывших правителей, но даже и для простых подданных. Напуганный восстанием, Кола отступил и освободил заключенных, но восстановить свой авторитет был уже не в силах. К декабрю 1347 года интуиция подсказала ему, что осторожность — неотъемлемая часть отваги: он покинул Рим и удалился в добровольную ссылку. Но история о нем еще услышит. Он ездил по королевским дворам Европы, искал содействия для реставрации и, заручившись могущественной поддержкой, вернулся в родной город 1 августа 1354 года.

Времена переменились. Бубонная чума унесла почти половину европейского населения, а Кола был уже не сильным юношей, а тучным мужчиной среднего возраста. В этот раз ему было суждено править всего два месяца. Конец его режиму пришел 8 октября. В убогой одежде торговца углем и с перепачканным сажей лицом Кола вышел с заднего крыльца окруженного народом Дворца сенаторов. Увы, он не снял свои драгоценности. Кольцо или браслет (слухи противоречивы) привлекли внимание кого-то из толпы. Риенцо был убит на том самом месте, где сейчас стоит памятник.

О недолгом диктате Риенцо следовало рассказать, поскольку это помогает понять, чем средневековый Рим отличался от прочих городов полуострова. В середине и конце Средневековья в северных и центральных городах Италии появились сильные коммуны. Гильдии торговцев и юристов стали движущей силой создания общественных и частных институтов, таких, как старейший университет западного мира в Болонье и самый старый европейский банк Монти дей Паски в Сиене[27]. Развитию Юга Италии способствовало сильное и крепкое норманнское управление, за которым последовало продолжительное прямое правление императора Священной Римской империи Фридриха II. Просвещенный двор Фридриха удивлял мир в XIII веке, и к императору приклеилось латинского прозвище — stupor mundi[28]. В этот период большое влияние на христианский мир оказали наука, искусство и архитектура ислама. Рим оказался на границе Северной и Южной Италии. Папы не успевали увидеть результаты своих реформ. Сложность их положения определялась двойственной задачей: необходимостью сохранять достаточную для независимой политики военную силу и поддерживать международный статус. Как тогда, так и сейчас, Рим не принадлежит ни Северу, ни Югу Италии, но и та и другая часть страны заявляет, что он на стороне соперника, а потому город остается для них чужим и враждебным. Удивительно, но Рим — недоступная мечта тех и других.

Средневековая история знает несколько влиятельных пап. Это прежде всего Григорий VII, монах Гильдебранд, которому удалось поднять авторитет папства и издать декрет о безбрачии священников. Но даже подобная строгость, как и постулат о папской непогрешимости, не разрешили всех проблем. Результатом стало столкновение с императором Генрихом IV и разграбление Рима в 1084 году. Иннокентий III (1198–1216), созвавший четвертый Латеранский собор 1215 года, успешно обновил церковные каноны. Он также взял на вооружение средневековую идею о крестовых походах и обратил ее на внутренних врагов христианства, положив начало инквизиции, чтобы выкорчевать альбигойскую ересь и ее адептов-катаров. Лишь Адриан IV (1154–1159), единственный английский папа, ради укрепления политической позиции Папской области придерживался осторожной дипломатии с германским императором Фридрихом Барбароссой, и это можно рассматривать как исключение. Однако периоды благоденствия были недолгими и все быстро вновь возвращалось на круги своя. Частично в том было повинно отсутствие в Риме достаточно влиятельной светской власти. Город находился между молотом и наковальней. Без папства он не мог расцвести, но главной сдерживающей его развитие причиной была именно власть папы.

Торре дей Конти задумчиво смотрят на долину — одна с Квиринала, а другая, соответственно, с Эсквилина. Ричард и Барбара Мертц, чья превосходная книга «2000 лет в Риме» самым подробным образом освещает средневековый Рим, остались довольны восхождением на Торре делле Милицие. Когда-то посещение этой башни входило в программу экскурсии на рынок Траяна:

С башни открывается великолепный вид на виа дей Фьори и Колизей, но лестница, по которой мы поднимались, плохо освещена, а потому пришлось пережить несколько неприятных моментов. На крыше башни есть маленький каменный столик. Это одно из самых необычных и приватных мест, в которых можно устроить пикник.

К сожалению, башня сейчас закрыта. Придется жевать булочки — panino — в другом месте.

К тому же периоду относятся два совершенно непохожих дворца: это дворец Венеции и Дворец сенаторов (палаццо Сенаторе). Первый выглядит средневековым строением и напоминает о готической архитектуре Венеции. Построенный в 1450-х годах, он является первым большим ренессансным дворцом в Риме. Принадлежал он венецианскому кардиналу Пьетро Барбо, ставшему впоследствии папой Павлом II (1464–1471). Дворец сенаторов на Кампидольо выглядит, по крайней мере спереди, творением эпохи высокого Ренессанса, а на самом деле он средневековый. Он поставлен на фундаменте Табулария, здания государственного архива на римском Форуме. Его построило семейство Кореи в начале XII века. Сенат разместился здесь примерно в 1150 году, а в середине XVI столетия над фасадом здания трудился Микеланджело. Это была часть его работы над Капитолием. В доме до сих пор находится мэрия и городской совет, а потому здание закрыто для посетителей.

Нельзя отрицать достижений последних римских мэров. И Франческо Рутелли, и его преемник Вальтер Вельтрони после падения традиционных партий в начале 1990-х годов прошли обучение в правительствах, состоявших из людей со свободным мышлением. Их вклад в окружающую городскую среду несомненен: улучшилась работа общественного транспорта, выросло количество пешеходных зон, сократилось количество выбросов в атмосферу. Транспорт ходит лучше, чем двадцать лет назад. Один из прежних мэров умер от сердечного приступа в машине «скорой помощи». Кампания «Рим для Рима» стремится к идеалу и видит город успешной деловой столицей, куда съезжаются туристы, привлеченные великим прошлым. В том, что идеализм каждый раз проваливается, нет ничего нового. Я слышал, что водопроводную воду шутливо прозвали Аква Рутелли. Политическое восхищение легко превращается в публичную насмешку. Римляне нетерпеливы и ленивы; возможно, что хаос, вызванный празднованием тысячелетия города, мэр переживет и его не линчуют, но вот популярность, как у Риенцо, зависит от той же изменчивой в своих пристрастиях римской толпы.

Подобно средневековым крепостям, возведенным на фундаментах античных зданий, партийные послевоенные штабы долгое время размещались в стенах ренессансных дворцов, рядом с политическим сердцем нации. Пещеры двух таких волшебников находились в нескольких шагах от Капитолия. Христианские демократы — что абсолютно закономерно — размещались на площади Джезу, а их предполагаемые противники-коммунисты — за углом, на площади Венеции, рядом с виа делле Боттеге Оскуре. Обе партии потерпели неудачу в большой политической схватке 1993 года, но на этом падение христианских демократов не закончилось. Известный анекдот о дьявольских махинациях иезуитов в приложении к партийному строительству зазвучал по-новому. История такова: дьявол и ветер прогуливались по Риму, а когда вышли на площадь Джезу, дьявол сказал ветру: «Подожди меня здесь, я только заскочу в церковь, поставлю свечку и помолюсь». Всему Риму известно, что даже в самый тихий день площадь напротив огромной иезуитской церкви остается на удивление ветреной. Дьявол, должно быть, навечно оставил ветер дожидаться, а сам тем временем явился в партийный штаб для совершения сделки.

Но думая о площади Джезу, я вспоминаю вовсе не самый большой в мире кусок лазурита на могиле святого Игнатия Лойолы. На память приходит реквием, исполненный по семи иезуитам и местным женщинам-домохозяйкам, в доме которых те жили. В 1989 году во время репрессий в Сальвадоре те и другие были замучены до смерти. Сотни священников, потрясенные религиозным мужеством и политической прямотой погибших мужчин и женщин, отслужили по ним самую трогательную литургию. Тысячи простых римлян всех возрастов прямо с работы пришли в огромную базилику, объединившись в вере не только в то, что жизнь одерживает победу над смертью, но также и в то, что слабые морально превосходят сильных.

Несмотря на попытку восстановиться, назвав себя Народной партией (возобновление находящегося под влиянием Ватикана умеренного левого движения начала XX века), христианские демократы сохранили эмблему — крест на щите крестоносцев — над главным входом во дворец. Этот пиаровский промах, похоже, подтверждается политическим провалом партии. Девиз «Plus ça change»[29] — вряд ли приемлемый слоган для выборов в Италии в новом тысячелетии.

Похоже, нынешние коммунисты лучше уловили современные веяния и не держатся за устаревшие догмы: на радио- и телеканалах стало больше документалистики и меньше стриптиза для домохозяек. Штаб коммунистов разместился за огромными зеркальными витринами, поднимающимися по щелчку выключателя. Автомобили еврокоммунистов (маленькие, но шикарные) въезжают в ультрасовременный двор здания. Никаких тебе мрачных дворов, напоминающих о политическом прошлом. Итальянская коммунистическая партия (ИКП) первой сменила свое название, со временем она стала называться Демократической партией левых сил, сначала в составе союза «Олива», а потом под предводительством премьер-министра Д’Алемо обрела политическую власть. Но это был всего лишь преходящий момент. Парламентская победа движения «Форца, Италия» в 2001 году привела к власти правое крыло во главе с Берлускони: Il Cavaliere[30] вернулся в кресло премьер-министра Италии. Его политическими союзниками, как и в первом правительстве 1994 года, остались Джанфранко Фини и Умберто Босси, лидеры соответственно неофашистов и сепаратистской партии «Северная лига». Каждый возглавляет движение, исповедующее воинствующие, крайне правые взгляды, получает активную поддержку самых реакционных кругов итальянского общества, и не только. Согласно опросам общественного мнения, Фини был единственным популярным политиком конца 1990-х годов. Внучатой племяннице дуче, Алессандре Муссолини, представителю неофашистской партии от Неаполя, прошлая слава ее семьи не помешала сделаться активным современным политиком. Недавно я был поражен: мужчина лет пятидесяти пяти гонял на мотоцикле по центральной площади города и без тени смущения распевал во все горло «Джовинецца!» — старый фашистский гимн. Берлускони слишком осторожный политик: он не позволит союзникам нарушить планы.

Предпочитая быть председателем совета министров, а не премьером, Иль Кавальеро не пытается скрыть свое неприятие конституционного статус-кво. Четвертый по значимости после президента республики и председателей двух палат парламента, Берлускони стремится к президентству, устроенному на манер американского. Как Муссолини в свое время обязан был по конституции подчиняться королю, так и Берлускони должен сейчас подчиняться многоуважаемому президенту Италии Карло Чампи. Сможет ли Берлускони выкинуть трюк и, встав во главе государства, получить настоящую власть?

Я разговаривал с римским журналистом Альдо Парини, работавшим в газетах в середине XX века. По его словам, Бенито Муссолини будто бы размышлял о судьбе Кола ди Риенцо. Дуче был склонен к суеверию. «Видите, я не ношу колец, а потому со мной этого не случится». Он ошибался, а стало быть, могут ошибаться и другие.