Рим: история города

Глава пятая Средние века. Папство Замок Святого Ангела

Полдень в Риме может показаться скучным, даже до бесконечности, особенно если вы откажетесь от продолжительного ленча, пол-литра вина и короткого сна. Между двенадцатью и четырьмя часами церкви захлопывают двери, так что, если вы склонны к их посещению, дневная пора вряд ли принесет вам радость. Многие музеи работают по причудливому расписанию, словно таким способом они стараются спрятать свои сокровища. Но самый скучный полдень бывает в понедельник: тогда, кажется, все в Риме закрывается. На самом деле ничего и не открывалось, потому что и утром была точно такая же картина. Туристы, приезжающие в город летом, изнывают во время экскурсий. Они с трудом выдерживают жару, пыль и вздутые цены на прохладительные напитки. Это воистину туристский ад. Буквально до недавнего времени я мог успокоить ваши страхи с помощью легкого средства. По понедельникам в городе предлагали дневную экскурсию во дворец, который, по правде говоря, связан с пытками, а не с удовольствием. Замок Святого Ангела считался уникальным среди римских музеев: он открывал свои двери в санитарный день. Ну а теперь и этому музею нанесли coup de grace[23] по экскурсиям в понедельник.

Папская крепость — чрезвычайно сложное строение. Ее влияние на воображение итальянцев было плодотворным в самых разных отношениях. (Размещение на этой территории национального военного музея отдает специфическим вкусом. Я в любой день предпочел бы пыль и жару хождению по кабинетам, набитым оружием.) Первоначальной целью было устройство в крепости мавзолея Адриана и последующих поколений императоров династии Антонинов. Когда в 138 году Адриан умер, крепость была не вполне еще окончена, хотя строительство началось почти за двадцать лет до того. Мост Элия (Pons Aelius) соединял крепость с Марсовым полем на противоположном берегу реки. Хотя в прошедшие два-три столетия мост часто реставрировали и он был украшен ангелами работы Бернини, на сегодняшний день, по сути своей, мост Святого Ангела является античным строением.

Как место погребения, замок следует традициям мавзолея Августа: цилиндрическая конструкция, как у этрусков, но в более грандиозных масштабах. Две имперские могилы соединены одна с другой: основание новой могилы соответствует диаметру старой. Пространство старой могилы ограничено естественной террасой, а новое погребение окружено солидной кирпичной кладкой. В результате получился искусственный курган, который по прошествии двух тысяч лет поднялся на 150 футов над уровнем Тибра.

Многие комментаторы, описывая замок Святого Ангела, употребляли эпитет «мрачный». Г. В. Мортон дает стандартное определение: «Всякий, кому знаком замок Святого Ангела, думаю, согласится со мной, что это одно из самых пугающих зданий в мире… По сравнению с замком Святого Ангела, лондонский Тауэр — просто счастливое место!» Другой автор, Сесил Робертс, не такой талантливый, хотя и почти современник Мортона, начинает свою книгу «Итак, Рим» (1956) довольно странно. Посетив замок, он описывает его гнетущую атмосферу:

Здание стало свидетелем ужасных событий, произошедших в его стенах, — повешений, обезглавливаний, удушений, отравлений и пыток, с мрачными вариациями в способах убийства и казни, например смерть от голода в темницах или быстрый уход из мира живых с помощью ужасных люков, неожиданно разверзающихся под ногами.

На месте автора я не начинал бы описание города с этого места, возможно, поэтому и отложил его посещение на понедельник, посчитав, что мало кто приедет в город в такой день пополудни.

За время бесчисленных осад замок Святого Ангела утратил мраморную облицовку своих стен и большую часть украшений, так что очарование, которым обладала первоначальная постройка, утрачено. Для меня — как и для других — это здание стало символом перемен, происшедших при переходе от античного Рима к Риму Темных веков, от античности к Средневековью. Здесь Рим, особенно в воображении северян Мортона и Робертса, обретает характерные черты готики. Коварные, жаждущие кровопролития кардиналы, падшие женщины, несчастные узники, томящиеся в темницах, — вот главные персонажи готических фантазий.

Какой бы жестокой ни казалась жизнь того времени, в культурном отношении Средневековье было привлекательным, изысканным и долгим. Эта эпоха продлилась почти тысячу лет, и она заслуживает более подробного описания, чего я, к сожалению, позволить себе не могу. Две силы средневекового Рима возникли из античных руин — папство и город-государство. Им и посвящена настоящая глава. Первая из этих сил постепенно приняла международные масштабы, однако часто скатывалась к уровню второй силы, поскольку властные местные семьи боролись за папскую тиару. На протяжении всего периода ощущалось множество сторонних влияний. Варварские вторжения отметили конец античной римской культуры, однако происходившее время от времени воскрешение Византии означало, что город никогда не терял своей связи с imperium rотапит Константинополя. В IX веке Рим разграбили сарацины, которые, в отличие от готов Алариха, не проявили уважения к христианским святым местам. Их примеру последовали христианские армии в нападениях 1084 и 1527 годов. В IX веке папство создало новый политический альянс с только что появившейся главной европейской силой, империей франков, во главе которой стоял харизматический лидер — Карл Великий (768–814). Поглядывая чаще в сторону Запада, а не Востока, папы распланировали будущее Рима, и так продолжалось до конца Средневековья. Римские договоры 1950-х годов в немалой степени обязаны Темным векам.

Первый рассказ, связанный с замком Святого Ангела, пришел к нам из самого начала этого периода. Во время понтификата святого Григория Великого (590–604) Рим поразила чума. Священники устроили покаянную процессию с целью заслужить прощение Господа, и в это время, по пренданию, толпе явился архангел Михаил, вкладывающий меч в ножны на крыше замка. Эту религиозную легенду в 1752 году увековечила огромная статуя работы Фершаффельта, она заменила собой ту, что стояла на крыше во времена Адриана. Существуют разные догадки о том, чем была первая статуя: то ли она представляла самого императора в виде бога солнца на квадриге, то ли то была огромная бронзовая шишка пинии, какие можно увидеть во дворике ватиканского Бельведера. В любом случае ни та, ни другая скульптура не обладают готической выразительностью святого Михаила, грозного и милосердного.

При Аврелиане, в конце III века, обширную постройку включили в городскую оборонительную систему, а дальнейшие добавления датируются XVI столетием. Замок перестал быть военной крепостью лишь в 1911 году, а до 1876 года там размещались оккупационные французские войска, которые поддерживали папское правительство в его последние годы. Наверху располагались папские апартаменты, где укрывались понтифики в опасные для Святого престола периоды. Здесь нашел приют папа святой Григорий VII, когда его осаждал германский император Генрих IV. Второй папа семьи Борджа, Александр VI, удалился в замок, когда французский король Карл IX проходил мимо Рима с намерением захватить трон Неаполитанского королевства.

Самый знаменитый папа Климент VII (1523–1534) бежал сюда из Ватикана по тайному ходу, когда рано утром 6 мая 1527 года в город ворвались имперские войска, собранные из многонациональных отрядов католиков и протестантов. (Иногда тайный проход открывают для туристов, и это одно из самых приятных приключений.) Папа Медичи, бывший в базилике Святого Петра, намеревался пристыдить захватчиков — выйти к ним в парадном облачении, однако весть о том, что войска изрубили больных в ближайшей больнице, заставила его отказаться от своего благородного, но неумного плана. При побеге ему сильно мешала длинная одежда, и конец сутаны перекинули через руку помощника-кардинала. К счастью, Климент был физически здоров, в отличие от своего кузена и предшественника Льва X (1513–1521), который мог выбраться на свободу из замка только с помощью лифта. Это устройство зависело в равной степени как от силы мужчин, так и от системы шкивов. Возможно, этот описанный Прустом лифт «происходил из времени, когда лифты еще не были изобретены». Климент VII в лифте не нуждался, а крытый тайный ход дал ему возможность выбраться к наружным бастионам.

Вероятно, после пережитых волнений ему потребовалась ванная: ведь в него стреляли из аркебуз, целясь в узкие окна тайного коридора. Эта великолепно декорированная комната, с просторной мраморной ванной, в которую лилась горячая и холодная водопроводная вода, выглядит роскошно среди более практичных коммунальных удобств осаждаемой крепости. Можно, кстати, совершить короткое, однако, настаиваю, увлекательное путешествие по ренессансным ванным комнатам, будь у вас настроение это сделать. Ванные, созданные для кардиналов Риарио и Бибиенны в палаццо Алтемпс и в Ватикане, могли бы стать начальными пунктами. Однако оставим возможность исследования биде XV столетия и вернемся на территорию замка Святого Ангела в момент осады.

Здание успело стать оплотом прежде, чем его подготовили в военном отношении. Когда готы в 573 году осаждали Рим, защитники замка, вскарабкавшись на крышу, сбрасывали на врага фрагменты статуй, стоявших на карнизах. По словам Бенвенуто Челлини, художника, биографа и мастера рассказывать истории, во время нападения 1527 года, закончившегося разграблением Рима, он участвовал в защите замка Святого Ангела и выстрелом из аркебузы убил коннетабля Карла Бурбона, командовавшего вражескими войсками.

Те, кто в XX веке привык к мирному образу папства, возможно, испытают шок, узнав, что папы когда-то не могли обойтись без крепости. Все знают об армии Ватикана, швейцарских гвардейцах, но в то, что они настоящие солдаты, никто не верит, возможно, из-за живописных костюмов, часто по ошибке приписываемых Микеланджело. Чего только не припишут этому мрачному флорентинцу! На самом деле роль папы такая же светская, как и духовная, и он нуждался в армии с тех пор, как обнаружились первые признаки упадка Рима. В политическом вакууме папы постепенно забирали бразды правления и приняли на себя поначалу роль городских префектов, подчиняясь временами то королю варваров, то византийскому императору. Затем папы стали опираться на фальсифицированные документы, предположительно появившиеся при императоре Константине. Так называемая «Дарственная» давала папам во владение не только город, но и большие земельные угодья вокруг. Власть пап с 800 года идеологически поддерживали императоры Священной Римской империи, хотя, как мы уже отметили, иногда это были не просто связи между светским монархом и набожным понтификом.

Посещение замка куда более интересное занятие, нежели осмотр здания с улицы. Хотя замок утратил все наружные украшения, судить о которых можно по предренессансным эскизам и фрагменту карниза, хранящемуся ныне в музее замка, существенная часть внутреннего убранства сохранилась. Выйдя из парка с восточной стороны, вы увидите главный подлинный вход на круглой улице, некогда укрытой сводом. Короткий коридор по одной оси с мостом приведет вас в сердце строения. Коридор этот завершится вестибюлем с нишей, в которой некогда стояла статуя Адриана. Возможно, голова этой статуи находится сейчас в ватиканской Ротонде. Из вестибюля начинается винтовой переход — архитектурное чудо; он делает полный оборот вокруг цилиндрического барабана, совершив при этом восхождение футов на сорок. Еще один коридор приведет в помещение, в котором стояли имперские погребальные урны. Зал этот, однако, стал началом для еще одного винтового перехода, построенного при папе Александре VI. Переход рассекает пополам погребальную камеру. Когда папа Борджа сделал такую пристройку, сразу стали заметны перемены: классическая гробница превратилась в средневековый замок.

Там, где когда-то стояла урна с прахом Адриана, можно увидеть современную мемориальную доску, цитирующую знаменитые слова. Обращение Адриана к своей душе — пять коротких латинских строк. Заключенная в них печаль прекрасно соответствует этому сумеречному пещерному пространству:

В противовес сотням литературных переводов этих нескольких слов (в 1876 году вышла брошюра, содержащая 116 попыток), я соглашусь с Г. В. Мортоном, который критиковал вариант юного Байрона, где третья строка разошлась с первоисточником:

Маргерит Юрсенар выбирает грустную строфу в качестве эпиграфа для вымышленной биографии — романа «Воспоминания Адриана». Она видела душу императора более радостной, нежели у Байрона.

Место упокоения Адриана было не единственным античным римским мемориалом, изменившим свое назначение и превратившимся из мавзолея в замок. Многие руины превратились в годы Средневековья в крепости могущественных семей. В разные времена Франьипани и Аннибальди превратили Колизей в свою крепость, театр Марцелла принадлежал другим властным людям — Пьер-леони, Орсини и Савелли. После того как мавзолей Августа укрепили, он попал в руки рода Колонна. Каэтани заняли гробницу Цецилии Метеллы, находившуюся примерно в двух милях от города, на Аппиевой дороге. Ченчи владели театром Бальба.

Семейство, поименованное последним, хотя и мелкая птица в ряду соперников, обрело эпические пропорции. Их мрачную историю обессмертил Шелли: в одноименной стихотворной драме он рассказал о жестоком тиране-отце, совершившем инцест с дочерью. В результате Ченчи убили жена и дети. Отход драмы от популярной западной культуры засвидетельствован тем, что данный сюжет лёг в основу современной оперы («Беатриче Ченчи» Гольдшмидта), однако специалисты по Италии утверждают, что все слышали о прекрасной Беатриче. Девушка является участницей заговора и одновременно — жертвой инцеста. Она заслужила и смертный приговор, и великое сочувствие как своих современников, так и последующих поклонников средневекового ужаса. Беатриче, по приказу Климента VIII (1598–1605), взошла на эшафот, установленный на мосту. До казни ее держали в замке Святого Ангела.

Похоже, одной литературной римской красавицы для мрачной крепости оказалось недостаточно. Это место связано также с Флорией (Тоской), героиней пьесы Сарду и оперы Пуччини. Она совершает роковой прыжок — а вслед за нею и череда перекормленных сопрано. Возлюбленного Флории, Каварадосси, держали в тюрьме за революционную деятельность. Флория убила начальника полиции Скарпью ножом, схваченным с его обеденного стола. Потом явилась в замок Святого Ангела и стала свидетельницей расстрела любимого. Что оставалось девушке? Только броситься с крепостной стены. История, довольно резко охарактеризованная как «истасканная бульварная дешевка» (Дин Стаффорд), тем не менее послужила основой поистине замечательной оперы. В байках исполнительниц главной роли истасканность и вправду наблюдается, когда они наперебой рассказывают невероятные истории о своем прыжке. По меньшей мере три дивы (последней была девяностолетняя Ева Тернер, однако возраст не помешал ей плести небылицы) говорили, что чувствовали себя, как на трамплине, отбрасывавшем назад. Поверить можно лишь бедняжкам, сломавшим себе ноги ввиду отсутствия мата. Я видел довольно полную женщину, которая просто вошла в кулисы, ничуть не стараясь изобразить прыжок, и я видел легкоатлетические упражнения спортивных девушек, разбегавшихся перед прыжком. Самый смешной эпизод произошел в недавней постановке Английской национальной оперы, когда актриса просто наклонилась, а публика увидела медленное падение куклы.

В предыдущих главах я вскользь упомянул о некоторых переменах в состоянии и облике города в Темные века. Из акведуков перестала поступать вода. Большие жилые районы опустели и начали разрушаться, самые хорошие дома использовали для неотложных нужд. На территории вокруг театра Бальба, том самом, что Ченчи приспособили для средневекового жилья, недавно (с 1981 года и в несколько последующих лет) велись раскопки. Обнаруженные находки дали важные сведения об экономической жизни Рима того периода. В портиках на виа делле Боттеге Оскуре, что идет по берегу Тибра, нашли следы древних мануфактур: ремесленники работали по стеклу и металлу. Как уже упоминалось, центр города сместился к Марсову полю из-за его близости к реке — источнику воды. Пространство вокруг еврейского квартала — Кампо дей Фьори и пьяцца Навона — отражает процесс приспосабливания средневекового Рима к изменениям в экономике.

Подальше «от города» (хотя все еще в городских стенах), уцелели монастырь и церковь времен поздней античности. Сохранились сады и виноградники, в то время как жилые кварталы совершенно развалились и были разобраны для строительства. Изменения, произошедшие в городе, можно увидеть в церкви Святого Климента возле Колизея и в церкви Святых Иоанна и Павла. Церковь Святого Климента знаменита тем, что открывает три культурных слоя разных эпох. В нижнем слое — улица, часть большого дома и храм Митры, которому поклонялись в I веке. Над ним — ранняя средневековая базилика V века со следами фресок, и выше — церковь зрелого Средневековья (1108), с характерными архитектурными и декоративными особенностями. Церковь Святых Иоанна и Павла посвящена не апостолам, а их тезкам, ранним римским мученикам. В непосредственной близости от нее обнаружены вилла и более скромные жилища, камни которых частично послужили основанием церкви, и куда можно спуститься для осмотра. С Целия спускается римская улица Клив Скаури, она ведет к фасадам торговых лавок III века, полностью вошедших в основание стоящей над ними средневековой церкви Святых Иоанна и Павла.

История римских христианских храмов, несмотря на большое количество прямых свидетельств, остается неясной для науки. Ни одно здание античной церкви не сохранилось неповрежденным. Базилики Константина были снесены либо так пострадали, что по ним можно судить лишь о масштабе и плане застройки. Самые ранние достаточно сохранившиеся здания христианских храмов относятся к началу средневекового периода. Итальянцы называют любую большую церковь, не обязательно епископскую, — дуомо. Слово произошло от латинского «дом», и это согласуется с часто повторяемым, но не доказанным предположением, что христиане до Константина и некоторое время после него молились в домашних условиях. Так, большие дома, стоящие под храмами Святого Климента и Святых Иоанна и Павла, возможно, были первыми домашними молельнями этих мучеников. Позднее над ними построили официальные базилики.

Базилика начала свою архитектурную историю как простой зал с проходами — в нем помещался римский суд. Таковы базилики Юлиана и Ульпиана на римском Форуме. На протяжении столетий, однако, здания увеличивались в размерах и изменялись. Так, в руинах базилики Максенция/Константина мы видим зал с множеством проходов, с высоким сводом и двумя апсидами (хотя первоначальный план предполагал только одну апсиду). Кажется, эти здания, вместе с традицией постройки круглых погребальных камер, с начала Средневековья задали образец возведению таких церквей. Высота базилики Максенция и сложность ее сводов, возможно, повлекли за собой необходимость постройки трансептов, так возник традиционный крестообразный план базилики, к которому все мы привыкли. И все же большинство типичных средневековых базилик в Риме не имеют трансептов. Лучшие примеры попытки полного приближения к средневековому плану и декору — это церкви Санта-Мария-ин-Космедин (с «устами истины») и церковь Святой Сабины на Авентине. Хотя в обоих случаях черты строений не всегда подлинные, намерением реставраторов XX века было возвращение этим зданиям облика, погружающего в атмосферу раннего Средневековья. Почти все церкви в Риме подверглись барочному украшательству, поэтому всегда приятно, когда видишь, что некоторые здания освободили от наслоений XVII века, и они обрели исходное величие простоты и строгости.

Из античного прошлого средневековые церкви Рима унаследовали традицию украшать храмы мозаикой. Как правило, она покрывает апсиды, а в зданиях больших размеров, таких, как церкви Санта-Мария Маджоре и Святой Марии в Трастевере, мозаики украшают и триумфальную арку. Мозаичные работы относят к периоду с IV по XIII столетие, хотя ученые почти уверены в том, что к концу XIII века ремесленники сознательно подражали старым мастерам, копируя их манеру до мельчайших деталей и весьма затрудняя таким образом датировку современным исследователям. Так, очень вероятно, что оформление мозаичного полотна на апсиде верхней церкви Святого Климента заимствовано из нижней. Тонкость и красота синих и красных мозаичных фрагментов, сверкающих, словно драгоценности на фоне тусклого золота, опровергает ошибочное представление о Темных веках.

Еще одна поразительная черта средневекового римского мастерства — украшение всего, от могил до подсвечников, в стиле Космата. Техника инкрустации названа по имени ее главных творцов — семьи Космата. Они использовали фрагменты цветного мрамора, который добывали на руинах. Некогда этот мрамор украшал тысячи античных общественных зданий. Кусочки мрамора из разрушенных бань II века обрели вторую жизнь в орнаментах узорного пола особо почитаемых храмов. Римскому декору присущ круговорот созидания красоты, подобный круговороту воды в природе: ничто не исчезает бесследно, вновь и вновь возвращаясь на круги своя.

В те тревожные с экономической и с политической точки зрения времена неизменно сохранялось стремление города пап к эстетическому и культурному идеалу. Взять хотя бы понтификат папы Пасхалия (817–824). Пасхалий должен был вести тонкую игру с преемниками Карла Великого, в особенности с Людовиком Благочестивым и его сыном Лотарем. Папство и империя еще недавно были союзниками, достаточно самонадеянными, чтобы начать интриги. Пасхалий оказался замешан в убийстве двух заметных фигур в профранкски настроенных кругах и к концу своего короткого, но активного понтификата сделался фигурой местного и международного неприятия. Тем не менее как меценат он имел мало соперников среди средневековых любителей искусства. Мозаики, которые украшают капеллу с гробницей его матери в церкви Санта-Прасседе (Святой Пракседы), так же хороши, как и шедевры того времени в Равенне или Константинополе. Другой храм, обязанный своим великолепием Пасхалию, — Санта-Мария-ин-Домника. На мозаике апсиды можно увидеть самого Пасхалия с квадратным голубым нимбом, это его прижизненное изображение. Над головами других фигур — канонизированных мертвых — нимбы золотые. Хотя в некоторых ранних календарях Пасхалия и называют святым, похоже, он этого звания не заслужил, разве только за меценатство.

Поскольку мы можем оценить глубину падения средневекового папства, сделаем небольшое отступление и рассмотрим карьеры двух римских женщин X столетия (высоки ли их достижения, судить вам). Феодора, носившая титул senatrix («сенаторша»), жена римского маркграфа Феофилакта, — первая женщина, оказавшая огромное давление на папство (этот период позднее прозвали «порнократией»). Такая возможность у нее появилась благодаря вакансии в сенате и теологическому хаосу, вызванному отказом одной половины священников признать распоряжения другой половины. (В связи с этим труп папы Формозы, пребывавшего на Святом престоле в 891–896 годах, был подвергнут физическому наказанию — отрублены три благославляющих пальца — и осужден в Синоде, куда понтифика привезли через шесть месяцев после смерти.) Папа Сергий III стал марионеткой в руках неразборчивой в средствах Феодоры. Впоследствии его соблазнила пятнадцатилетняя дочь Феодоры, Мароция. Ребенок Мароции и Сергия впоследствии сделался папой Иоанном XI. Мароция унаследовала характер матери, она была главной зачинщицей в смещении и убийстве Иоанна X (914–928). Убийство произошло в замке Святого Ангела. Вскоре после этого произошли выборы ее двадцатидвухлетнего сына, бывшего уже к тому времени кардиналом церкви Святой Марии в Трастевере. Она усилила свое влияние тем, что вышла замуж за Гуго, короля Арелатского и Итальянского. Сын ее от первого брака возбудил римлян против матери, толпа атаковала замок Святого Ангела и заточила в него Мароцию, ее супруга-монарха и сына-понтифика. Принято рассказывать, что она прожила более пятидесяти лет в ужасающих условиях в тюремной камере и была казнена, лишь когда новый правитель города узнал, что она еще не умерла.

Римская политика и в наши дни не устояла перед женскими чарами. Чиччолина, суперзвезда, порнокоролева и партнерша Джеффа Кунца, создателя трэшевого искусства, в конце 1980-х годов была избрана депутатом от радикальной партии, поскольку население разочаровалось в традиционных партиях. Своим успехом она обязана тому, что во время предвыборных выступлений на телевидении расстегнула блузку и продемонстрировала электорату наиболее явное из своих достоинств. Вдохновившись таким успехом, другая порнографическая актриса, Моана Поцци, основала в 1992 году Партию любви. Эту даму сочли интеллектуалкой, поскольку на ее книжных полках стояли увесистые тома. Поцци призвала народ к свободной любви и организации пунктов эротических услуг, куда рабочие могли бы приходить в обеденный перерыв. На презентации своей партии в большой дискотеке Рима она призналась корреспонденту Би-би-си Мэтту Фраю, что Италия «стоит на пороге больших перемен. Снятие Берлинской стены и падение коммунизма отняло у христианских демократов и их союзников причину постоянной победы на выборах». И теперь революционный запал ее политических соперников угаснет, не успев разгореться в coitus interruptus[25]. Для самой Моаны все закончилось неожиданно и печально: в 1994 году у нее выявили рак, и спустя несколько месяцев она умерла. С тех пор Поцци стала чуть ли не святой, вроде Евы Перон. Даже архиепископ Неаполя Микеле Джордано сказал о ней на воскресной мессе, что под слоем пепла человечности у нее тлела искра веры. Фрай комментирует: «Возможно, Италия и дом Ватикана, возможно, на одну квадратную милю у нее больше святых, чем в другой католической стране, но в ней и меньше всего ханжества».

Следуя игривому итальянскому духу, плавно перейдем от святой Моаны к обсуждению своеобразия средневековых церковных зданий Рима. Преобладающий стиль базилики вытеснил предшествующие архитектурные традиции. Романский и готический стиль в Риме представлены мало. Исключением в стилистическом отношении является распространение романских колоколен, или кампанил, пристроенных к базиликам. Ричард и Барбара Мертц описывают их в книге «Две тысячи лет в Риме»:

Форма типична и безошибочна — высокие квадратные башни из красивого розового римского кирпича. Воздушность придает дизайн — высокие узкие арки опираются на маленькие стройные колонны. Иногда, как в церкви Святых Иоанна и Павла, башни украшает майолика — вкрапленные в кладку кружочки цветной глазури.

Часто упоминаемый уникальный пример подлинной готической римской церкви — собор Санта-Мария-сопра-Минерва. Окна и арки собора действительно заканчиваются острыми навершиями, характерными для готического стиля, однако этим все и ограничивается. Чтобы посмотреть на настоящие примеры, нам придется дождаться XIX века: тогда в моду вошел неоготический стиль. Взгляните хотя бы на церковь Всех Святых, построенную Джорджем Стритом в 1882 году, или обратите взгляд на противоположный берег реки, и неподалеку от замка Святого Ангела вы увидите церковь Святого Сердца. Так мы придем к стартовой позиции.

Цель посещения массивной крепости — подъем наверх: оттуда открывается лучшая панорама города. Не пропустите по пути кафе на бастионе. О нем упоминает американский журналист Роберт Хатчинсон. В книге «Однажды в Риме» он пишет, что там подают «удивительно вкусные тортеллини». Посмотрите вниз — вы увидите коридор, по которому спасался бегством папа. Часть прохода расчищена, отдаленные участки поросли травой. Налюбовавшись роскошной ванной Климента VII, задержитесь немного и взгляните на окованный медью сундук, в котором Лев X хранил казну Папского государства. Выглядит он не так внушительно, как вы могли предположить. А в залах с красивыми фресками можно вообразить толстых священников, потягивающих вино и бросающих за плечо обглоданные кости, в то время как неподалеку, в темницах, мучают узников. Если вам трудно это представить, остановитесь возле крошечной часовни Распятия на бастионе. Сюда перед казнью приводили на мессу арестантов. Хотя мы можем понять заботу властей о духовном состоянии тех, кто должен умереть, в этой традиции — согласитесь — присутствует элемент насилия над чувствами. Средневековые сценарии часто зауряднее, чем нам кажется. И все же посещением мрачного замка Святого Ангела — и ничем иным — можно исправить маленькую трагедию скучного понедельника.