Рим: история города

Глава восьмая Папы. Аудиенции Лоджии Борджа

Политологи и современные историки утверждают, что в 1990-х годах Италия вновь пережила упадок. Еще в начале 1920-х годов Э. П. Томпсон назвал итальянское государство лабораторией европейской политики. Он обратил внимание на восхождение Муссолини, последовавшее за фашистским переворотом 1922 года, и предсказал, что итальянский эксперимент окажет влияние на события в других странах. Спустя десять лет его прогноз оправдался в Германии и Испании. Чтобы почувствовать, что происходило в Италии, и в особенности в столице, в последние десять лет тысячелетия, нам следует вернуться к ноябрю 1989 года — к событиям, сопровождавшим падение Берлинской стены, и к идеологии того периода.

В тот судьбоносный день я был на озере Альбано. Внезапно нашу созерцательную тишину потревожило сообщение на информационном табло: разрушена Берлинская стена, правительства Восточного блока сыплются, словно костяшки домино. В день нашего возвращения в Рим мы увидели большую программу местного телевидения — телеканал христианских демократов транслировал торжественную благодарственную мессу в честь «бархатной» чешской революции. Отслужил ее девяностолетний кардинал Томашек. В первом ряду, словно католические король с королевой, восседали Вацлав Гавел с супругой. Он только что стал президентом, а она — первой леди. Мир изменился. Перед Рождеством итальянские газеты, как и все мировые ежедневные СМИ, опубликовали на первых полосах отвратительные цветные фотографии с трупами супругов Чаушеску. Коммунизм умер, и его влияние на итальянскую политику, проявившееся после окончания Второй мировой войны, ушло в прошлое.

Опасаясь итальянских коммунистов, Вашингтон и Ватикан делали все, чтобы не допустить переворота. На протяжении послевоенного периода США помогали итальянской экономике, вливая в нее миллиарды долларов, а Ватикан, все еще пользовавшийся моральным авторитетом, прилагал усилия, чтобы христианские демократы оставались доминирующей фракцией правительства. В 1960— 1970-х годах политическая ловкость рук привела к включению в коалицию Социалистической партии. Уменьшение поддержки христианских демократов в 1980-х годах ознаменовалось ранее немыслимым сближением с Итальянской коммунистической партией. Традиционная итальянская политика трансформизма привела к тому, что с тех пор получило название «партократия», — правлению партий. Каждая партия пропорционально национальной поддержке и статусу внутри правительства «колонизировала» государство и его иностранные деловые интересы на пятьдесят с лишним лет. Часть этой «колонизации» заключалась в разделе политических сфер влияния, позволяющих не только распределять контракты и собирать прибыль через государственные субсидии, но также управлять развитыми патронажными структурами, занимавшимися сбором голосов и подбором кандидатов. Механизм этот был отлично смазан: деньги поступали из государственных источников с плохо проведенным аудитом; мафия и связанные с ней группы почти открыто прокручивали миллиарды лир, добытые в черной экономике. Настоящий вклад в экономическое чудо страны вносили отдельные личности. Став пятой в списке богатейших страной мира и опередив в этом отношении Великобританию, Италия с гордостью принимала участие в саммитах «семерки».

Революционный климат нового десятилетия изменил все для партийных боссов. Эти люди, в отличие от других европейских политиков, включая недавно отстраненных коммунистических лидеров, сохраняли власть с середины 1940-х годов. Главным среди них был Джулио Андреотти, он семь раз избирался на пост премьер-министра, в послевоенных правительствах успел поработать на 30 из 53 постов, а в 1946 году принял участие в конгрессе, создавшем конституцию Итальянской республики. Его карьера началась еще раньше: в 1942 году он стал одним из основателей Христианско-демократической партии, а в то время никто бы не предсказал полное падение фашизма. Андре-отти всегда отличался набожностью, в школе подумывал о карьере священника. Андреотти — усердный католик, он ежедневно посещает мессу, редактирует католический журнал и написал книгу, озаглавленную «Папы, которых я знал».

Андреотти был последним христианским демократом, исполнявшим обязанности премьер-министра, когда разразился коррупционный скандал. Произошел он в начале 1990-Х годов и разрушил старые политические альянсы. Общество узнало об уголовных делах, заведенных на партийных лидеров. Сначала были доказаны мелкие коррупционные сделки, от них потянулись ниточки во всех направлениях.

Андреотти всегда вел на удивление скромную жизнь. Во времена партократии он никогда не демонстрировал левые доходы, которые, по всеобщему убеждению, у него должны были иметься. Большинство из тех, кого уличили в крупных коррупционных сделках, выглядели скромниками, а сами тем временем складывали миллиарды лир на тайные швейцарские счета. Был случай, когда сокровища обнаружили спрятанными в пуфе, стоявшем в непрезентабельной гостиной загородного дома. Что до Андреотти — или Дона Джулио (это прозвище дали ему за его религиозность), — единственным, чего он хотел и что имел, была власть. Известный ныне афоризм Андреотти «власть утомляет только тех, у кого ее нет» — открытое признание истоков феноменальной стойкости, обеспечившей его политическое долголетие. Он часто отрицал свои связи с Коза Нострой, ему не нравилось то, что его называют римским крестным отцом. Позднее он твердо отвергал выдвинутые против него обвинения в коррупции, отличаясь в этом отношении от тех, кто признавал ее как «неизбежный способ делать дело». В октябре 1999 года суд оправдал его, однако репутация Андреотти была окончательно испорчена.

Во времена пребывания у власти Джулио Андреотти установил домашний ритуал, напоминавший о королях и папах в духе римских исторических традиций. Мэтт Фрай описал то, что он назвал итальянской «неоконченной революцией», отметив эти весьма живописные черты величественного исторического наследия:

На рассвете он собирал у себя в ванной комнате группу ближайших советников и друзей и обсуждал с ними мировые проблемы, партийную политику, а то и просто сплетничал. В то время как другие сидели на табуретах или на краешке ванны, Андреотти полулежал в кресле с откидной спинкой, подставляя лицо любимому римскому брадобрею. Как только совет заканчивался, он шел в местную церковь на виа Джулия. В натуре Андреотти странно и совершенно по-римски смешались Макиавелли и ладан. Половина его одноклассников сделались епископами или кардиналами, а он стал первосвященником партократии.

Не думаю, что большой вольностью с моей стороны будет увидеть в подобных проявлениях параллели с жизнью папского двора. В крошечном Ватиканском государстве папа занимает положение абсолютного монарха, и встречи с ним до сих пор называются аудиенциями. Андреотти, пока его брили, ежедневно давал аудиенцию своим самым верным советникам. Первая ежедневная папская аудиенция всегда дается нескольким избранным, обычно перед рассветом, в личной часовне папы. В прошлой главе, рассказывая о восстановлении папской резиденции в ренессансном Риме, мы говорили о явлениях понтификов народу. И вновь, следуя логике повествования, нам стоит остановить внимание на папской аудиенции.

Маленькое изображение Евгения IV на дверях Филарета нельзя расценивать как портрет. Первым большим папским портретом может считаться скульптура сидящего Иннокентия VIII (1484–1492). Скульптура стоит на его могиле в соборе Святого Петра. Это единственный восстановленный памятник, установленный в соборе после перестройки здания. Бронзовая статуя Антонио Поллайуоло показывает генуэзского прелата, сжимающего наконечник стрелы. Это — намек на обнаружение одной из священных реликвий христианства, утерянной при падении Константинополя. Считается, что найденная стрела пронзила бок распятого Христа. Ее будто бы в XVI веке подарил папе султан Баязет II. Вместе со знаком доброй воли от врага и неверного пришла обязанность — опека над одним из амбициозных братьев султана, Джемом. Его портрет мы увидим позже. Тем временем смотрим на Иннокентия. Вот он, сидя на троне, жестом посылает благословение. Мы видим точеные черты, крючковатый нос, густые брови, бородавки и прочее и понимаем, что с таким человеком шутки плохи. Он успешно победил ближайшего конкурента на папский трон — кардинала Родриго Борджа — и заставил своего соперника ждать восемь лет. Когда после смерти Иннокентия снова настало время выборов, Борджа не пожалел ничего из огромного состояния, нажитого с доходов богатых церквей, не пожалел испанского семейного поместья, лишь бы получить папскую тиару. Считается, что с понтификатом Борджа начались самые мрачные папские времена. Так ли это?

Много написано об ужасных Борджа — о неуемной похоти Александра VI, обжорстве, жажде золота; о порочной красоте и склонности к убийствам его дочери Лукреции; о бессмысленной жестокости и беспощадной одержимости его сына Чезаре, воплощения макиавеллевского принца. Я вовсе не намерен выступать их апологетом, но в то же время хочу избежать ловушки, согласившись задним умом относить на счет семьи Борджа все политические и религиозные изъяны папства XVI века. Двор Борджа был светским, однако не слишком отличался от двора предшественников или преемников Александра VI. Пикантность истории заключается главным образом в слухах о кровосмесительных отношениях папы с Лукрецией, однако такие слухи не доказаны, поскольку основаны на показаниях врагов, критиков, да паре двусмысленных пассажей в личных письмах. Аскет Савонарола, протореспубликанец Флоренции, был прав, когда говорил, что Александр как практичный правитель купил себе папство, однако нельзя отрицать, что так же поступили с десяток других пап XV–XVI веков. В 1999 году было объявлено, что архивы Ватикана станут доступны комиссии из 120 историков. Они и определят, заслуживает ли Александр своей репутации. Стоит принять во внимание и кампанию по дискредитации Борджа, которую организовал его преемник папа Юлий II.

У нас имеется хороший портрет Борджа, хотя мы не можем быть уверены, действительно ли это сам Александр VI. Фигура увешанного драгоценностями коленопреклоненного папы перед видением воскресшего Христа является частью росписи апартаментов Борджа в Ватикане. Как и многие другие дворцовые фрески, она является одной из лучших работ Бернардино ди Бетто — Пинтуриккьо. Причина, по которой мы не уверены в том, что это портрет правящего папы, заключается в том, что с тем же успехом это может быть посмертное изображение предыдущего Борджа, дяди Родриго, папы Каликста III (1455–1458).

Но я уверен, что Пинтуриккьо написал столь убедительный портрет, потому что наверняка воспользовался возможностью наблюдать живого папу как модель, даже если изображал на картине старшего Борджа. Апартаменты Борджа в апостолическом дворце занимают пространство непосредственно под знаменитыми лоджиями Рафаэля. Они составляют часть экскурсионного маршрута, однако не привлекают внимания посетителей, потому что, в отличие от верхних помещений, им приходится делить пространство с невзрачными предметами современного искусства. Но я вовсе не хочу сказать, что таково все современное искусство. Просто лучшие его образцы здесь не представлены, а это жемчужины папской коллекции — Бэкон, Мур, Шагал и Дали, они выставляются в других местах. Тем не менее подобное положение дел только на руку серьезному посетителю: поскольку современные работы отпугивают большинство людей, то можно как следует рассмотреть фрески апартаментов Борджа.

Дворец построен ученым папой Николаем V. В 1492 году, сделавшись понтификом, Александр VI выбрал эти комнаты в качестве личных апартаментов, а отделывать их пригласил Пинтуриккьо с учениками. Работа заняла три года. Считается, что первые несколько комнат декорировали ученики, тем не менее они стоят внимания. Сивиллы и пророки в первом помещении композиционно изображены так, как сделал Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы, и это подтверждение гуманистической идеи о том, что светская и даже языческая мудрость могут быть созвучны библейским откровениям. Сивиллы, представленные здесь как мудрые оракулы языческого прошлого, выступают в роли древнееврейских пророков, предсказавших рождение Христа. В зале Сивилл папа Юлий II держал арестованного Чезаре Борджа после его поимки в 1503 году. Традиционно утверждается, что за три года до ареста в этом же помещении Чезаре убил своего кузена Альфонсо Арагонского. Далее идет комната Символа веры, в которой имеется все, что нужно, для верующего: слова Символа веры написаны на свитках, которые держат двенадцать апостолов, изображенных на круглых окнах. И снова достигнут светский баланс: добавлены воображаемые портреты величайших античных философов с мудрыми цитатами из их учений. Полнота светской учености находит выражение в комнате Семи свободных искусств с аллегориями Грамматики, Диалектики, Риторики (тривий), дающими дорогу Геометрии, Арифметике, Астрономии и Музыке (квадривий). Словно охраняя вход в более прекрасный мир, эта комната приводит в самое большое помещение, в зал, где Александр VI давал аудиенции и, возможно, обедал, — зал Святых.

Джон Келли в своей изумительно исчерпывающей книге «Оксфордский словарь пап» называет Александра «преданным блюстителем религиозных традиций, несмотря на личную распущенность». Его религиозность хорошо видна в отчетах о папских церемониях и ритуалах, описанных в дневниках его церемониймейстера Иоганна Буркхарда. Хотя рукопись Буркхарда издана с пропуском страниц и отдельных абзацев (неизвестно, была ли то воля автора, или это сделала чья-то другая рука), временами текст приводит в изумление. Это наш единственный источник о скандальном эпизоде с каштанами. Раскаленные докрасна орехи рассыпали на полу столовой, а обнаженные шлюхи, ползая на четвереньках, должны были губами собирать каштаны. Придворные тем временем сидели у них на спинах, словно жокеи. Девушке, собравшей наибольшее количество орехов, доставался приз. Откуда это известно? Я не могу понять, как эти сцены могли совершаться пред глазами святых, нарисованных Пинтуриккьо. Фрески, правда, не обошлись без сексуальных моментов. В «Искушении святого Антония» бесы, наполовину в женском обличии, напоминают современных римских проституток, а похотливость двух старцев при виде Сузанны в картине, написанной на библейский сюжет, могла отражать реакцию стареющих кардиналов и придворных на разворачивающиеся перед ними соблазнительные сцены. Вся художественная идея, кажется, имела подтекст осаждаемой добродетели: Варвара в башне; пронзенный стрелами за отказ от близости с императором святой Себастьян; Сузанна — жертва похотливых стариков.

Если в работах Пинтуриккьо нашли отражение неприглядные черты Александра VI, то в других фресках можно обнаружить и куда более достойные свойства натуры понтифика — ренессансную любовь к знаниям и новому гуманистическому классицизму. Шедевром всей серии представленных фресок является диспут святой Екатерины с философами. Сюжет разворачивается на фоне римских памятников, на фоне арки Константина. Ученые долго спорили, имеет ли святая Екатерина сходство с Лукрецией. У изображенной святой и в самом деле длинные золотые локоны, как у Лукреции по свидетельству многочисленных источников. Есть и альтернативная теория: Екатерина — это Джулия Фарнезе, одна из любовниц папы. Император Максимиан (240–310), о котором спорят искусствоведы, похоже, списан с Чезаре Борджа. Его черты известны по другим картинам. Двое неизвестных в турецком платье (один верхом на белом коне — на нем обычно на картинах восседает папа) наводят на мысль о Джеме и его ближайшем друге, герцоге Гандийском, старшем сыне папы. Сам факт, что эти фрески содержат портреты, является убедительным свидетельством, во всяком случае для меня, что в облике святой запечатлены идеализированные черты Лукреции или Джулии.

Диссонансом с принятым декором становятся богато украшенные бордюры, пилястры и рамы. Здесь Пинтуриккьо, как и в других своих зрелых работах, находится под сильным влиянием археологических находок того времени и вызванных ими модных тенденций. Когда в Рим прибыла большая группа умбрийских художников для росписи стен Сикстинской капеллы, построенной Сикстом IV (1471–1484), случайно произошло открытие руин увеселительного дворца императора Нерона, который нам теперь известен как Золотой дом (domus aurea). Дом на Аппиевом холме (реставрационные работы шли с 1969 по 1998 год, а для посетителей он открылся весной 1999 года) является главным уцелевшим строением из ансамбля вилл, садов, водных источников и художественных галерей, построенных после большого пожара 64 года. Этот комплекс построек предназначался для Юлия Клавдия, последнего представителя первой династии римских императоров. Светоний, Тацит и Плиний Старший писали о великолепии паркового ансамбля, который раскинулся на огромной площади в самом центре Рима и потому вызывал неприязнь как у аристократов, так и у плебеев. Это обстоятельство способствовало падению Нерона. Когда после почти годичной анархии (период трех императоров, 68–69 гг.) Веспасиан положил начало династии Флавиев, один из символов тирании Нерона, Золотой дом был заполнен балластом и использован как фундамент для общественных бань. Строительство терм начал Тит, сын Веспасиана, а закончил много позже Траян. Династия Флавиев завоевала популярность у народа тем, что осушила большое озеро, занимавшее центральное место в ансамбле паркового хозяйства Нерона, и построила огромный амфитеатр, более подходящий кровожадному вкусу римлян, — Колизей. Это сооружение было названо в честь колоссальной статуи Нерона (позднее ей заменили голову), стоявшей неподалеку.

В конце XV столетия, когда в Рим приехали Гирландайо, Перуджино, Филиппино Липпи, в городе при производстве земляных работ на вершине Аппиева холма случайно обнаружили расписанные стены и своды некоторых комнат Золотого дома. Настенная роспись откопанных «гротов» — гротески — всегда привлекала путешественников, ее техника, цвет и композиция вдохновляли художников Ренессанса. Гирландайо, Пинтуриккьо и Рафаэль посещали гроты и оставили там свои автографы. Благодаря декору дворца Нерона возник гротескный стиль.

В станцах Пинтуриккьо мы видим прямое влияние этого стиля: он проявляется в нарядном оформлении панелей узорами с переплетающимися изображениями цветов, животных и фантастических существ — крылатых грифонов и сфинксов. Это — визитная карточка школы гротеска. Ленты позолоченной штукатурки, вычерченные на кессонных сводах (как во дворце Нерона), добавляют ватиканскому интерьеру еще большую утонченность. Лейтмотивом декоративного убранства является семейный герб Борджа — бык. Фрески посвящены античным сюжетам — похищение Европы, история Аписа и Исиды. Все это напоминает картины, обнаруженные в Золотом доме. Они имеют большое сходство с фресками в комнатах Ахилла на Скиросе и фресками Гектора и Андромахи на вилле Боргезе. Характерная особенность росписи Пинтуриккьо — изображение птиц и мелких животных — повторяет мотивы интерьеров Золотого дома. Пинтуриккьо возрождает художественную традицию полуторатысячелетней давности: он вновь использует выразительный язык художника, известного нам благодаря чудом сохранившимся работам и краткому упоминанию в «Естественной истории» Плиния Старшего. Согласно Плинию, имя художника Нерона — Фабулл. Человеком он был строгим и сдержанным, в то время как работы его отличались яркостью и живостью. Фабулл говорит с нами со своих фресок, выставленных в восстановленном Золотом доме. Пинтуриккьо был мастером динамического реализма, легко выстраивал композицию и заслужил в этом смысле прозвище, данное ему ревнивым Вазари, — «баловень судьбы».

Роспись Золотого дома развивает традиции четвертого помпейского стиля римской фрески. У работ, правда, есть один недостаток — несоразмерность пропорций масштабу помещений. По мнению Элизабет Сегал и Иды Шор-тино, писавших о фресках вновь открывшегося дворца, они «отличаются вниманием к мелким деталям, которые рассчитаны на рассматривание с близкого расстояния и теряются в большом зале. Вероятно, мастера, привыкшие декорировать небольшие помещения, просто использовали привычные декоративные схемы на масштабных поверхностях дома Нерона».

И снова Фортуна проявила благосклонность к Пинтуриккьо: размеры апартаментов Борджа прекрасно подходили для воплощения избранного художественного замысла. Как и Фабуллу, ему требовалось декорировать лишь верхнюю часть помещений. В Золотом доме стены были облицованы цветными мраморными плитами, а в апартаментах Александра VI нижнюю часть стен укрывали роскошные гобелены. В то время как потолки дворца Нерона местами поднимаются на высоту шестьдесят и девяносто футов, высота папских залов не превышает тридцати футов. Мелкие детали одежды персонажей Пинтуриккьо находятся прямо перед глазами и так тщательно выписаны, что к ним хочется прикоснуться.

Художественное сходство апартаментов Борджа и Золотого дома Нерона наглядно подтверждает мое предположение о внутренней связи между папой и императором. Мы вернемся к семье Борджа и посмотрим, как отнеслась к ней история. Острословы давно уловили сходство между Нероном и Александром и отразили его в пасквиле, с которого начинается эта глава. Сегал и Шортино высказываются по поводу сложившегося в истории негативного образа императора так: «Главными историческими источниками, рассказывающими о Нероне, являются: Тацит (55—120), Светоний (70–40) и Дион Кассий (155–235). Все они — прямо или косвенно — ссылаются на политическую оппозицию, и все, как один, враждебно настроены к императору».

То, что верно по отношению к императорам, которые в настоящее время то поднимаются, то опускаются в глазах общества, еще более верно в отношении пап. В фильме, подвергшем сомнению общепринятое представление о правлении Нерона, из телесериала Би-би-си «Злодеи» Брайан Уолден утверждает, что император первым из государственных деятелей применил политические рычаги, которые используют современные демократические лидеры. Нерон, по мнению Уолдена, словно зеркало, отражал настроение и чаяния населения. Если он был жесток, в том было виновато его время; если он безудержно любил излишества и предметы роскоши, то только потому, что в те времена потребление считалось критерием жизненного успеха. Родриго Борджа, Александр VI, успешно правил на папском престоле в конце XV — начале XVI века. Он искренно интересовался последними достижениями науки и искусства, так же, как до сих пор всеми почитаемые Николай V и Пий II (1458–1464). Он был защитником папского авторитета и ежедневно исполнял обязанности понтифика, как после него — строгий голландец Адриан VI (1522–1523), последний папа неитальянского происхождения до Кароля Войтылы. Он защищал Папскую область с помощью сына Чезаре не менее яростно, чем Юлий II (помните Рекса Харрисона в полном воинском облачении в фильме «Агония и экстаз»?). Он был таким же распутным и так же любил пристраивать на «теплые» места родственников и приятелей, как Павел III, который до сих пор занимает почетное место в истории. Борджа был сыном своего времени, со всеми присущими ему противоречиями внутри церкви и пороками светского общества. Проблемы этой эпохи породили резкую реакцию: проповеди Савонаролы и костры тщеславия; тезисы Мартина Лютера; Реформацию и долгие кровавые религиозные войны, которые за нею последовали. Аудиенции Александра VI раздражали, но не потому, что они открывали что-то в папе, а потому, что они открывали нечто в тебе.

Корреспондент Би-би-си в Риме Патрик Смит в 1960-е годы писал о личной встрече с харизматичным, горячо любимым Иоанном XXIII:

Под конец некоторых из нас представили папе. Я подошел после итальянцев, и папа, заговорив со мной по-итальянски, взял мою руку и спросил о причине визита. Его рукопожатие было крепким и доброжелательным, в голубых глазах светилась доброта, и все его лицо было лицом милого дедушки, которому можно сказать все. Несколько коротких мгновений папа Иоанн полностью отдал мне. У него был великий талант человека с большой душой: он давал почувствовать, что ты именно тот человек, которого он ждал и с которым хотел поговорить.

Такая неформальная аудиенция обходится без многовековых традиций. Официальное приближение к сидевшему на троне понтифику требовало от светского человека целования туфли, колена и кольца папы. Священники низшего сана целовали колено, кольцо и плечо. Епископы и кардиналы могли пропустить целование туфли и колена. Они сразу приступали к кольцу и, пропустив плечо, удостаивались святой щеки.

Именно вопрос о ритуальном поцелуе в щеку повредил репутации Джулио Андреотти в месяцы, последовавшие за скандалом «Танджентополи»[35]. Буквально через несколько дней посыпались традиционные обвинения в предательстве с упоминанием о сребренниках Иуды. Информатор мафии утверждал, что присутствовал в 1988 году на встрече Андреотти с главой мафии Тото Рииной. На аудиенции вроде бы Риина поцеловал дона Джулио в обе щеки, а это — знак высокого поста целующего в Коза Ностре и зависимости от человека, которого тот целует. Отсюда следовало, что Андреотти не только находится под влиянием мафии, но и является ее членом, а возможно, что сам он — крестный отец Рима. Андреотти упорно отрицал такие нелепые обвинения и продолжал как пожизненный сенатор появляться в коридорах палаццо Мадама даже перед самым процессом. История сурово осудила Нерона и Александра VI, а нам придется терпеливо ждать, чтобы увидеть, как «Танджентополи» обойдется с политиками.