Рим: история города

Глава четырнадцатая Вечный Рим Траттория «Дель'Омо Джино»

Вряд ли древние римляне требовали чего-то чрезмерного, когда просили гостей вести себя так, как заведено у них. Их собственная версия английской пословицы «Когда находишься в Риме, делай так, как делают римляне» выказывала уважение к обычаям жителей Крита и звучала так: «Cretizandum est cum Crete» — «Мы должны делать на Крите то, что делают критяне». В наши дни римляне обрушивают свое недовольство на тех, кто неосторожно высказывается по поводу еды и питья, уместности их употребления к какому-то случаю и часу дня. Я уже говорил о том, что кофе с молоком здесь можно заказывать лишь до определенного часа. Авторитеты спорят, будет ли это половина одиннадцатого или одиннадцать. Мэтт Фрай в своей книге «Незавершенная революция» высказывается точно:

В итальянском обществе нет ничего хаотического или случайного… взять хотя бы такое приятное и обманчиво простое действие, как питье капучино. Этот ритуал представляет собой минное поле из правил.

Правило первое: не пейте капучино после одиннадцати утра.

Правило второе: не заказывайте капучино после ленча или обеда.

Правило третье: не пейте капучино сидя.

Еще одна трудная проблема — как организовать трапезу. Во всех меню есть Antipasti, Pasta, Carne, Pesce, Contorni, e Dolci, но, столкнувшись с этим выбором, с чего начать? Классическая итальянская трапеза состоит только из двух блюд, называющихся обманчиво просто: primo — первое и secondo — второе. Чаще всего primo — это паста или ризотто, однако перед ними вы можете съесть кростини (сухарики с паштетом) или отведать мясные закуски или маринованные овощи — все это прежде, чем вы приступите к первому блюду. Затем вы можете выбрать secondo из antipasti или даже contorni (овощей), преодолев искушение заказать рыбу или мясо. Запутались? Вы еще больше запутаетесь, когда доберетесь до dolci (сластей). Вот тут уж настоящее минное поле. На самом деле вы их вовсе не должны заказывать. Правильным завершением римской трапезы должны быть фрукты, какие именно, зависит от сезона и созревания. Как и большинство итальянцев, пудинг римляне позволяют себе по праздникам или семейным торжествам, да и тогда вы удивляетесь, зачем они беспокоились. Обычно они покупают пудинги в кондитерских, даже рестораны сами их не готовят. Все римские пироги и пирожные следуют обычному правилу, о котором я предупреждал в «Чайной Бэбингтон»: чем лучше они выглядят, тем хуже на вкус. Конечно, римляне пойдут на поводу у своих гостей, которые, словно избалованные дети, ничего не понимают, и подадут им эти сахарные кошмары. Однако почему не поступить правильно и не заказать грушу?

Ничто не может сравниться с римской грушей в середине осени. Совершенно созревшие, но еще упругие под пальцами, золотисто-зеленые шары говорят о сокращающихся днях, о желтых листьях, несущихся по улице. Сладкие, но не чересчур, их очарование прекрасно сочетается с полулитровой бутылкой красного вина «Кастелли Романн», которое необходимо выпить во время ленча. Некогда ректор Английского колледжа вызывал к себе в кабинет студентов, если замечал, что те не справлялись с этой обязанностью.

Далее вы поймете: в том, что касается еды, я готов уступить. Зачем беспокоить себя выбором, когда все давно решено, причем наилучшим образом? Многие мои друзья, как и многие другие приезжающие, идут против течения и заказывают то, чего им хочется, а не то, что Рим считает нужным предложить. К счастью, когда я был студентом, выбора у меня не было, и мы ели лучше, чем я когда-либо ел и вряд ли когда еще буду.

Еду в Английском колледже готовили три местные дамы из прихода церкви Сан-Лоренцо-ин-Дамасо. Церковь эта размещается в здании палаццо Делла Канцеллариа. За процессом приготовления пищи наблюдали сестры ордена Святой Елизаветы. Их крошечный монастырь находится в крыле колледжа. По настоянию второго ватиканского консула этот религиозный орден предлагал свои специфические дары другим церквям и служил всему миру. Елизаветинцы пришли с тремя миссиями: ухаживать за больными; улучшать качество жизни и заботиться о стариках, живущих в интернатах; и, наконец, увеличивать талии студентов Английского колледжа. Когда бы студенты ни выходили всей толпой, например к заключительной части сорокачасовой молитвы в Сан-Лоренцо, сестры сопровождали нас и с нескрываемой гордостью указывали местным женщинам на сутаны, натягивающиеся на наших талиях. Когда я впервые пошел снимать мерки для своей сутаны, ассистент сказал, что долго в колледже мне не продержаться, потому что я слишком худ. Этот недостаток я устранил.

Известно, что римляне — гурманы, но не придирчивые гурмэ, и лучшая еда в городе подтверждает это высказывание. Тарелки поражают своими размерами, а соусы основаны на животных жирах, что делает большинство блюд еще калорийнее. Элизабет Бауэн пишет: «Римская пища готовится для голодных, здоровых и жизнерадостных… люди с более тонким вкусом, чем мой, считают ее грубой».

Грубый буржуазный вкус, характеризующий эту кухню, заметен даже в самых дорогих ресторанах, таких как «Альфредо» и «Раньери», где римское пристрастие к потрохам, особенно к ливеру, рубцу и мозгам, находит горячих защитников. Типичный римский ресторан старается убедить посетителя отведать блюдо, которое повар, возможно «мама», умеет приготовить. Если окажется, что это блюдо и в самом деле вкусное, считайте, что вам повезло. Ивлин Во в романе «Возвращение в Брайдсхед» мимоходом рассказывает об ужасе, который испытали лорд Марч-мейн и его любовница Кара в эксклюзивном ресторане «Раньери», когда вульгарная Берил пичкала своего новобрачного, Брайди. «Полное отсутствие вкуса». Но вот чего не могла понять аристократически чувствительная душа маркиза, так это того, что такая вульгарность — суть римской еды. Ее плотность и сытность объясняется влиянием еврейской кухни. Несколько лучших ресторанов Рима находятся в районе бывшего гетто, где невозможная для нас идея — приготовление артишоков во фритюре — встречает полное одобрение.

Но ресторан, в который я хочу вас пригласить, находится не в гетто и не в центральной исторической части города. Его вы найдете в нескольких шагах от вокзала Термини. С 1950-х годов он обслуживает самую обычную публику. Здесь едят местные предприниматели, люди, живущие по соседству на скромных, непритязательных улицах, и туристы, которым повезло сюда заглянуть. Ресторан исповедует кулинарные традиции Абруцци, это видно по меню (фирменное блюдо этого заведения — bucatini all’Amatriciana[52]). Видимо, тут сказалась также тенденция послевоенного расширения города за счет прибытия в столицу иммигрантов со всех концов полуострова. Крестьянская семья Дель’Омо, возможно, приехала сюда из горной деревни Лацио лет пятьдесят назад; теперь они такие же римляне, как и большинство жителей Трастевере.

В эту тратторию я не заходил, зная, на какой улице она находится. Однако туда привел меня нос. Против вокзала Термини, к востоку от площади, стоит базилика Святого Сердца постройки XIX века. Она увенчана массивной позолоченной статуей Христа. В этом месте дон Боско[53] сотворил чудо: во время мессы роздал верующим неограниченное количество святого хлеба. Я не считаю, что совершу кощунство, если поблагодарю дона Боско за то, что он подвел меня так близко к чудесным трапезам. Возле базилики вы поворачиваете на левую улицу и подходите ко второму ресторану. Это и есть «Дель’Омо Джино». В первом ресторане я ни разу не был; может быть, он ничуть не хуже, а может, и нет. Найдя для себя то, что мне нужно, не хочу больше ничего искать, чтобы не разочароваться.

«Дель’Омо Джино» никогда не выставляет столики наружу. Даже летом дверь часто закрыта. Снаружи здание ничем не выделяется. Декор, возможно, сохранился со времени открытия ресторана — с 1950-х годов. Нижние панели выкрашены в грязновато-шоколадный цвет, а верхние — высоковато для разглядывания — украшены выцветшими гравюрами с видами Рима XIX века. Эти гравюры были бесплатным приложением к еженедельному журналу (я знаю это, потому что точно такие картины украшали и мой кабинет пятнадцать лет назад). На арке, отделяющей переднюю часть ресторана, висят огромные обвитые лентами коровьи рога (в честь знаменитой породы из Абруцци?). На них никто не обращает внимания. Вот и я заметил эти украшения, только когда собрался написать о них. Несмотря на отсутствие вдохновения по части декора, летом в темных кабинах ресторана царит приятная прохлада, и это без помощи кондиционеров.

В ветреном и дождливом декабре здесь тепло и уютно. Огромный холодильник занимает всю торцевую стену. Кажется, единственная его функция — обеспечивать гостей вином (бутылки стоят вплотную друг к другу). Там же охлаждают графин, прежде чем налить из него вино «Кастелли Романи бьянко».

Джино дель’Омо — старый человек. Кажется, что он отработал здесь не пятьдесят лет, а в два раза дольше. В коротком, помятом (и не слишком чистом) пиджаке официанта он двигается бочком в ограниченном пространстве и машет полотенцем в сторону несуществующих мух. Он может подать вам меню или принести корзиночку с rosette — римскими хлебными рулетами, твердыми снаружи и мягкими внутри. До начала 1990-х годов стоимость хлеба включали в счет, пока городской совет не отменил такую практику. Этот хлебный налог обычно шел вместо чаевых, очень редких в Риме. Оставляют их лишь романтично настроенные туристы. Более традиционные рестораны, такие, как «Дель’Омо», похоже, работают по-старому, хотя, мне кажется, отличная еда стоит того, чтобы за нее приплатить.

Джино постепенно передает свои обязанности молодому родственнику, Антонио. Он встречает вас у дверей, спрашивает, готовы ли вы заказать, либо рекомендует то или иное блюдо. За то время, что я сюда хожу, Тонио успел пройти военную службу (в авиации) и из раздражительного юнца, вынужденного заниматься семейным бизнесом, превратился в зрелого человека, гордящегося рестораном. Он носит обычную одежду и не слишком много золотых украшений. Джино тем не менее распоряжается деньгами, так что власть в его руках. Не так давно я был удивлен, увидев, что Джино все еще может, если потребуется, работать, как в молодости. Летом при большом наплыве народа хозяевам пришлось трудно, и Джино почти бегом подавал insalata — салат-латук и свежую головку моццареллы.

Делать здесь заказы бывает забавно. Меню, стоит признать, ничем вас не удивит: обычный набор полдюжины блюд, которые вы увидите повсюду — saltimbocca[54], scaloppina[55], spedini[56] — спросите, можете ли вы на это посмотреть. Рядом с кухонной дверью стоят столы, стонущие под грузом уродливых кастрюль из оцинкованного железа, наполненных съедобным содержимым. Баклажаны, артишоки и перцы под блестящей кожицей поражают глубиной ярких красок. Порционные куски телятины ждут, когда их бросят на гриль или на сковороду; отварная говяжья нога выглядывает из-под большого куска сливочного масла, готовясь к тонкой нарезке. А вот и рыба. Здесь можно увидеть жаренную во фритюре мелочь, меч-рыбу и морского окуя, лаврака[57], уставившего на тебя сверкающие глаза — признак свежести. После такой экскурсии вы уже словно наелись и, кроме отменно приготовленных артишоков, на ленч уже можно ничего больше не заказывать.

Обед слегка отличается. Джино предлагает лазанью (похоже, его любимое блюдо), и это хорошо. Как я уже говорил, фирменным соусом к пасте здесь является amatriciana. Когда я в качестве туриста впервые посетил этот ресторан вместе с друзьями, мы пробовали заказать разные primi[58], указанные в меню, однако юный тогда еще Антонио со скучающим видом отвечал, что их нет — поп се. Мы, наконец, спросили, что же у них есть. Антонио — мысли его, по всей видимости, занимала либо девушка, либо футбол — пожал плечами и сказал, что есть bucatini, по всей видимости, удивляясь, что ему нужно отвечать на такой глупый вопрос. В тот же день погас свет, и я в первый раз увидел синьору дель’Омо, кулинарную волшебницу заведения, она выскочила из кухни как фурия. Казалось, что ее беготня и крики сотворили чудо: через несколько минут лампы и свечи снова зажглись, а она немедленно вернулась в свое кухонное царство. По вечерам здесь подают involitini, очень вкусные рулеты из говядины с разной, в зависимости от сезона, начинкой. Более сытные блюда появляются холодной весной или в начале дождливого декабря.

Хотя мне всегда очень нравилось сюда ходить, только недавно я почувствовал себя здесь как дома: меня узнают, привечают, на прощание предлагают digestivo. Может, я нелегко схожусь с людьми, но надо признать: раньше я не хотел переходить определенную границу в отношениях с padroni[59]. Хозяин ресторана должен быть вежлив с посетителями, а дружба с ними — явление исключительное. В Риме, однако, отношения такого рода в барах или ресторанах устанавливаются довольно быстро, органично входя в жизнь района. Я иногда задумываюсь, уж не еда ли объединяет людей с разными интересами. Кристофер Кининмонт, живший в Риме в 1950-х годах, упоминает о нескольких дешевых ресторанах, которые он посещал. Ему нравилась веселая обстановка, шутки собиравшихся там молодых мужчин. Он намекает на подтекст такого веселья. Или, может, мне это показалось? Думаю, что нет:

Дверь таверны распахнулась, и с полдюжины парней, толкаясь и гогоча, словно черти, выскочили на улицу… где их тотчас вырвало. Самого крупного прижали к парапету моста, где он запросил пощады. С громким смехом все вернулись в таверну, увлекая за собой и нас. Компания расселась за большим столом с разбросанными по нему картами. Там уже сидели два элегантных и не слишком молодых человека с пальцами в кольцах. Они нетерпеливо ждали… Неизвестно, являлась ли такая встреча, по выражению мисс Банкхед, «официальным представлением». Позже мы узнали, что являлась.

Тон повествования Кининмонта становится еще более нескромным, когда он рассказывает о встрече с молодым автомобильным механиком. Свидание произошло в безлунную ночь под арками Колизея. Ничего не случилось, или, по меньшей мере, атмосфера 1950-х годов не позволила ему разгласить подробности, даже если и что-либо произошло. Кининмонт постоянно описывает Рим в ночные часы, что совершенно расходится с распорядком дня Мортона, встававшего засветло. Если Кининмонт медленно затягивается сильной сигаретой, то Мортон выжимает себе апельсиновый сок:

Как я уже говорил, мне нравилось выходить из дома до шести утра, когда воздух свеж, а Рим еще толком не проснулся… В этот ранний час солнце стоит низко, касаясь куполов, башен и труб Рима, чуть позже оно обрушится вниз на стены, и тогда половина улицы станет золотой, а половину окутает сумрак.

Мортон — монах среди писателей-путешественников — увлекающийся, целомудренный и немного педантичный. Послевоенный Рим с шикарными ночными клубами на виа Венето, с более принятой гетеросексуальной культурой, принадлежит третьему члену этого трио, Сесилу Робертсу. В начале глав своей книги он обычно сопровождает привлекательную женщину в какое-нибудь увеселительное место. В руке аперитив, с губ слетает очередная острота:

— Я хочу пойти на виа Витториа, — сказал я как-то утром своей спутнице, зная, что она неутомимый пешеход.

— Как странно, именно туда и я хотела пойти! — воскликнула она. — Что тебе там понадобилось?

— Красавчик Принц Чарли.

— Какое отношение он имеет к виа Витториа?

— А ты почему захотела туда пойти?

Как приятно быть учтивым при наличии столь очаровательных спутниц! Если, однако, вы окажетесь в одиночестве, Рим предложит вам множество уличных зрелищ, великое разнообразие типажей, отношения которых проникнуты любовью и романтикой. В скромном баре девушка за кассой с восторгом встречает дружка, пришедшего за бутербродом. Она подхватывает щипцами сэндвич, подносит его к губам и делает вид, будто целует, после чего бережно заворачивает panino в чистую бумажную салфетку.

Эта грациозная сцена проникнута дразнящей чувственностью и игривостью. Не все влюбленные на римских улицах столь простодушны, среди них я вижу все большее число гомосексуальных пар, открыто демонстрирующих свои отношения. Однажды теплым сентябрьским вечером я наблюдал занимательную сцену на площади Навона. Вместе со мной ее наблюдали клиенты бара: два молодых человека слились друг с другом в театральном объятии в самом публичном месте города. Молодая дама, похоже, что любовница, смотрела на это с большим интересом, в то время как ее пожилой напыщенный партнер возмущенно пожал плечами. Немолодая французская пара зацокала языками, но при этом слегка подвинула стулья, чтобы было удобнее смотреть.

Меня не удивляет то, что в операх часто первые проявления любви героев происходят в церкви. На протяжении столетий церковь являлась одним из редких мест, в котором люди противоположного пола могли взглянуть друг на друга. Барочные излишества римских церквей, похоже, побуждают к такому поведению, тем более что сидячие места напоминают оперные ложи, а декор если уж не совсем эротичный, то явно чувственный. Самой скандальной в городе является статуя святой Терезы в церкви Санта-Мария-дель-Виктория. Мистическое соединение с Господом в молитве по выражению лица и позе святой напоминает оргазм. Некоторые комментаторы с этим не согласны, они отрицают подтекст, сознательно привнесенный скульптором в это произведение:

Если эта скульптурная группа (молитвенный экстаз святой Терезы) произведет на посетителя впечатление едва ли не кощунства, то он не первый отреагирует таким образом. Ему, должно быть, придет на ум постельная сцена. В комментариях поза святой выглядит как пик чувственности, а улыбка на лице красивого молодого ангела — как едкая насмешка. Если такова и ваша реакция, то лучше вам в этом не сознаваться, потому что она указывает на вашу испорченность.

Жаль: как бы я ни доверял Барбаре и Ричарду Мертцам как попутчикам в наших прогулках по средневековому Риму, здесь я вынужден с ними не согласиться. Они считают, что существуют люди, которые смотрят на «Экстаз святой Терезы» и им в голову не приходит то, что они скромно называют «постельной сценой». Но ведь в этом все дело: религиозная страсть выражена здесь через человеческую сексуальность, скульптура пронизана этим чувством. И если бы не секс, произведение показалось бы мелким. Барельефы с мужскими персонажами по обе стороны от главной группы лишь подчеркивают публичную сексуальность, которая и по сей день является частью римской жизни. Если сомневаетесь в этом, вернитесь на площадь Навона и подвиньте ваши стулья.

Представления всех видов — часть городской традиции и одновременно его живая черта. Пьяцца Навона круглый год разыгрывает роль гостеприимной хозяйки для кукольников, жонглеров и акробатов и выдает специальную лицензию на проведение карнавалов во время ярмарок, приуроченных к Рождеству и Крещению. В числе исполнителей в последнее время часто можно было увидеть Марселя, он показывал танцы с помощью пальцев рук. Этот незаметный вид искусства трудно представить себе на большом пространстве Навоны. Марсель затянутыми в перчатки руками начинает с исторических танцев — показывает вальс, канкан, а затем переходит в современность: демонстрирует брейк-данс и мамбо. Он выглядит странно, но, как и многое другое в Риме, его странность ни в коем случае не опасна. Люди часто говорят, что хотя Рим иногда утомляет и раздражает, но за собственную безопасность в нем можно не беспокоиться.

Даже отряды фанатов, поддерживающие две главные римские футбольные команды, при всем своем энтузиазме добродушны. Здесь нет проявлений хулиганства, которым отличаются британские болельщики. Поход на Олимпийский стадион в субботу или воскресенье оставляет впечатление, что ты принимаешь участие в праздничном событии, разновидности местного представления. И хотя на нем могут присутствовать не все члены семьи (заметно, что бабушек здесь нет), обстановка на матче весьма пристойная. Команды «Рома» и «Лацио», совместно арендующие «Олимпико», традиционно пользуются поддержкой разных городских районов и разных социальных групп. «Лацио» был основан в 1900 году, и клуб гордится своей репутацией аристократов. Недавно он отпраздновал столетие. Поддержку ему оказывают более богатые районы — Париоли и Прати. На протяжении многих лет за «Лацио» болеют люди, придерживающиеся центристских убеждений с точки зрения политики. По иронии судьбы, эта позиция привела к конфликту с фашистами в 1920-х годах, когда Муссолини задумал дать столице такую футбольную команду, которую она заслуживала, способную выдержать борьбу с большими клубами Севера. Он объединил игроков из мелких клубов в единую римскую команду.

В 1927 году «Лацио» отстоял свою независимость, в то время как три других клуба сформировали «Рому». Трас-тевере, Тестаччо и другие рабочие районы обычно ассоциируют себя с идеализированным «народным» клубом. Тем не менее считать «Рому» левым крылом, а «Лацио» — правым было бы сегодня анахронизмом, если бы не заметная разница в поведении их болельщиков. В матчах с участием «Лацио» более заметно проявляются открытые расистские высказывания со стороны болельщиков. Перед игрой продают неофашистскую литературу, а на флагах имеются значки правого толка, и все это бывает чаще в матчах «Лацио». Впрочем, в наш век все зависит от средств массовой информации, и они властны в одном случае подчеркнуть, а в другом — затушевать одно и то же явление.

Олимпийский стадион был построен для игр 1960 года и значительно обновлен и перестроен к Кубку мира 1990 года. Он рассчитан на 80 000 зрителей, а принципиальное его отличие от прежней модели — сооружение крыши, прикрывающей две трети зрительских мест. Недалеко отсюда находится старый стадион «Фламинио», он дал приют бедному родственнику, регби. Современный римский стадион представляет собой огромный эллипс. Он находится рядом с Мальвийским мостом и является частью великолепного спортивного комплекса «Форо Италико», построенного архитекторами Муссолини. Приближаясь к стадиону в ясный зимний день и следуя за изгибами Тибра к северу от городского центра, вы можете увидеть несколько смелых любителей солнца, загорающих на речных террасах Клуба итальянских моряков. Очень скоро вы встретите фанатов в шарфах любимых команд Это будут либо бело-голубые цвета «Лацио», либо оранжево-черные шарфы «Ромы». Чуть ближе вы проедете мимо добровольных дежурных, патрулирующих Лунготевере и припаркованные на ней автомобили. Они продают билеты за свои сомнительные услуги. Ближе к стадиону сможете купить шарф, чтобы слиться с болельщиками. (У моих друзей есть шарфы обеих команд, и они надевают их, когда положено, обнаруживая при этом нетвердость в предпочтениях, но зато истинную любовь к игре.) Купить билет перед игрой «Лацио» сравнительно легко (хотя успех команды в сезоне 1999–2000 года затруднил такую возможность), но, за исключением двухлетнего римского дерби между этими клубами, билеты на все игры можно было купить в автоматах баров для болельщиков. Только сейчас большинство городских банков обзавелось автоматическими кассами для продажи билетов, и это подчеркивает важную роль футбола в жизни Рима.

Возле стадиона можно купить легкие закуски. Ни один матч не может обойтись без кофе с ликером, который продается в крошечных банках размером с кассету для кинокамеры. Кофе с ликером боргетти — вот что повысит вашу способность вскакивать с места при каждом забитом голе и повторении его на огромных экранах с южной и северной окружностей стадиона. Южные трибуны предоставляют места болельщикам «Ромы», а фанаты «Лацио» во время местных матчей предпочитают северную сторону. В честь обеих команд распевают песни, от которых никак не отвязаться (особенно от «Grazie Roma»), а во время представления игроков перед матчем фанаты оглушительно выкрикивают хором имена своих героев.

Посещение футбольных матчей, возможно, даст представление о том, как много веков назад проходили публичные зрелища в знаменитом амфитеатре — Колизее. Совершенно понятно, что древние римляне ощущали праздничную атмосферу не меньше сегодняшних фанатов на стадионе. Гладиаторские игры являлись непременной частью празднеств, каждый день посвящался какому-то одному варианту умения убивать. Начало играм положили ритуалы, сопровождавшие похороны знаменитого человека. В такие дни полагалось принести в жертву некоторое количество рабов и положить их на погребальный костер вместе с хозяином. Гладиаторские представления были таким же большим бизнесом в древние времена, как и современный футбол. Некоторые бойцы, несмотря на риск (все они были рабами), могли разбогатеть и получить свободу за большой выкуп. Они делали блестящую карьеру и обеспечивали себя до конца жизни. Те, кто проигрывал, орошали кровью песок арены.

Построенный, как мы уже упоминали, императором Веспасианом для римского плебса на территории, где некогда стоял Золотой дом Нерона, Колизей (или правильнее, амфитеатр Флавия) был самым большим в своем роде в Римской империи. Здание невероятно элегантно: четыре яруса аркад с переходом между главными архитектурными ордерами: дорический нижний этаж сменяется ионическим, третий ярус коринфский, а четвертый — римский, сложный ордер. Огромный эллипс, как у стадиона «Олимпико», Колизей вмещал более 60 000 зрителей. Ведутся ученые споры относительно анализа общественных функций и практики развлечений. Нам необходимо восстановить то, что мы знаем об обычаях, связанных с играми, из большого наследства фрагментарных сведений. Неудивительно, что ни один серьезный автор не оставил подробного отчета о том, что там происходило. Хотя известно, что весталкам вместе с бывшими консулами и первосвященниками разных государственных культов выделялись лучшие места на мраморных скамьях возле арены, мы не слишком уверены в том, что женщины были постоянными зрителями. Еду зрителям продавали уличные торговцы как внутри, так и снаружи амфитеатра. Стадион, как и в наши времена, можно было покинуть менее чем за восемь минут. В жаркую погоду, если игры затягивались с вечера до середины следующего дня (начинались они рано), приглашали стоявших в Остии моряков, и они натягивали над зрителями тент, сделанный из парусов.

Многие столетия Римская католическая церковь смотрела на Колизей с благоговейным ужасом как на место мученичества стойких христиан. Впрочем, археологические и документальные свидетельства (в этом мы убедились в предыдущих главах) доказывают, что такие гонения чаще совершались в других цирках города. Колизей ныне — место наибольшего притяжения туристов. На фоне великого здания можно сфотографироваться рядом с крепким парнем, изображающим центуриона. Ежегодно в страстную пятницу папа совершает здесь крестный ход. То, что Колизей связывают со смертью, подчеркивают литературные источники. Часто говорилось, что возле Колизея можно подхватить смертельную римскую лихорадку. Именно здесь малярийный комар укусил Дэзи Миллер, героиню Генри Джеймса, закончив тем самым авантюрную карьеру молодой женщины. И туристы XVIII–XIX веков, будучи убеждены, что поездка в Рим без прогулки по Колизею лунной ночью будет неполной, хорошо знали о подстерегавшей их опасности.

Если современный футбольный стадион напоминает о гладиаторских боях, то горячая поддержка фанатами «Ромы» и «Лацио» больше похожа на поведение древних зрителей во время колесничных гонок. Возницы выступали командами — красные, голубые, белые и зеленые. Болельщики тоже делились на команды, после заезда напивались и устраивали в городе беспорядки. Рим передал это наследство потомкам. В Константинополе VII века после поражения «зеленых» вспыхивали волнения, и дело доходило до национального кризиса. Поведение болельщиков через византийский канал перешло в современный, по временам варварский мир.

После того как вокзал Термини сделал «круговую подтяжку лица», пообещав при этом нетерпимость к любым проявлениям антиобщественного поведения, самым главным раздражителем для гостей Рима сделались карманники и агрессивные попрошайки, перекочевавшие в метро.

Печально известные линии «А» и «В», делящие город на четыре части, почти постоянно заполнены народом, так что возможностей для воровства предостаточно. План строительства римского метро был составлен еще в 1890 году, однако работы были отложены вплоть до 1960-х годов, поскольку боялись разрушить археологические ценности, находившиеся здесь буквально на каждом шагу. Для решения этой проблемы прорыли линии значительно глубже, чем где-либо еще, но переговоры о начале строительства линии «С» каждый раз наталкивались на категорический отказ лобби, курирующего вопросы исторического наследия. Линию «А» удалось проложить сквозь Монте-Марио в направлении озера Браччиано, обеспечив тем самым связь с доселе изолированным, но оживленным жилым районом, однако в обозримом будущем мало на что еще можно надеяться. То, чего не смогли сделать в юбилейный год, вряд ли осуществимо в менее значительные даты.

Хотя метро и автобусы — прекрасное место для карманников, ограбления как таковые в Риме относительно редки. Это не означает, что вы не станете жертвой оравы цыганских детей, шныряющих по популярным местам и высматривающих туристов. Те прикрываются газетами и картонными подносами, стараясь спрятаться от ловких детских пальцев. Тем не менее в Риме мало осталось мест, в которые опасно ходить. Самые бедные районы не так бедны, как сорок лет назад, и римляне не приучены совать нос в чужие дела. Много раз я видел группу безнадежно потерявшихся японских девушек, едущих на автобусе в противоположном от центра направлении. При этом я думал, что самое худшее, что может с ними случиться, это если им продадут по завышенной цене прохладительные напитки или если толстый владелец бара попросит их сфотографироваться с ним, прежде чем пошлет в правильном направлении. Лондон или Нью-Йорк гораздо опаснее, несмотря на кажущуюся большую сексуальную сдержанность.

Святой Ансельм, архиепископ Милана в IV веке во время посещения Рима одобрительно высказывался о религиозной жизни города и порицал ее, вернувшись домой. Это, я думаю, теологический эквивалент одновременного обладания шарфами «Лацио» и «Ромы». Жизнь Рима можно воссоздать лишь в самом первоисточнике. Я вспоминал, что ел когда-то в Английском колледже, траттории «Дель’Омо» и даже обычной римской закусочной, пытался восстановить в своем воображении те блюда, которые там вкушал, однако всякий раз меня постигала неудача. Считаю досужими разговоры о том, что все дело в ингредиентах: мол, в Лондоне, Нью-Йорке, Манчестере или Москве они другие. Но ностальгия по Риму вызвана не только едой. Тоску по городу можно исправить, только очутившись там. Ничто другое не поможет. Мне не терпится туда приехать, я стою на краю пропасти и готовлюсь к исполнению желания, но протестантский страх — получить то, чего хочется, — тревожит душу. К счастью, в гиды себе я взял практичного святого, чьи слова стали эпиграфом этой главы. Обратите внимание, что он предпочитает поститься, а не праздновать, я же обнадеживаю себя тем, что мне удастся и то и другое. Интересно, как часто стипендия позволит мне насладиться хорошим обедом в «Дель ’Омо»? Возможно, мы там с вами увидимся.