Романеска

Их выбросило в пространство, окруженное выпуклыми, прозрачными стенами — светящимися скалами с ослепительно сверкающей шероховатой поверхностью, не дающими никакой тени, ничего, на чем мог бы отдохнуть глаз. Вместо мрака влюбленные оказались в зоне невыносимо яркого света, где, как им подумалось сначала, они будут совершенно одни. Но они ошиблись.

Им объяснили суть назначенного им наказания. Там бродило множество других пар, испытавших при жизни чрезмерную привязанность друг к другу, некоторые даже сотворили немало мерзостей во имя этой связи, наделали непоправимых бед, кого-то свели с ума, кого-то убили, — долог был список преступлений, совершенных во имя любви.

Большинство составляли неверные супруги, некоторые из них усугубили свое злодеяние, воспылав страстью к брату или сестре супруга, бывало даже, что к его матери или отцу или даже к сыну или дочери от первого брака. Не умея обуздать свою наклонность, они разрушали целые семьи, обрекая все потомство вечно нести на себе печать позора.

Другие преступили первый закон, отличавший человека от животного, развратничая внутри одной семьи, и эти кровосмесители, познавшие еще при жизни тяжелейшие нравственные муки, не ожидали больше для себя никакого проявления милосердия.

Впрочем, на шкале гнусностей они занимали не первое место, поскольку немало было и тех, кто в ослеплении запретной страстью пошел на убийство. Сколько было таких вероломных любовников, вообразивших, будто их ожидает счастье, стоит только отделаться от надоевшего мужа или несносной жены.

Но были еще и худшие пары, на которых остальные смотрели как на чудовищ. По им одним известным причинам они избавлялись от своих детей, ставших для них препятствием, ненужным бременем. Самые счастливые из этих невинных жертв были просто брошены на обочине дороги. Другие же — убиты и даже не похоронены должным образом.

Все это ошеломило вновь прибывшую парочку. Так вот, значит, куда их определили? В чем же их вина? За что их разместили среди преступников? Как можно сравнивать сладостный трепет, который испытывали они друг к другу, с этими приступами безумия, повлекшими за собой столько трагедий? Конечно, это не их дело — судить и тем более осуждать тех, кто пал жертвой всепоглощающей страсти, но что у них общего с этими несчастными? Напротив, они всячески старались, чтобы чувство, горевшее в их сердцах, никому не причинило вреда. Они никому не сделали ничего плохого, они даже семьи свои оставили, как будто никогда ни от кого не рождались, ведь истинное их рождение свершилось в день их встречи.

Теперь, когда они узнали, где и рядом с кем им предстоит обитать, оставалось лишь понять, в чем будет заключаться их наказание.

Вдруг они почувствовали, что с ними происходят какие-то медленные перемены, будто они вновь обретали свою земную оболочку; у них вновь появилась кожа, определились очертания, проявился образ, они снова испытали человеческие ощущения. Вновь обретя привычный вид, они увидели, что стоят обнявшись, глаза узнали друг друга, дыхания перемешались. К ним вернулся дар речи, и они произнесли несколько слов, потерявшихся в отголосках эха.

Но едва они очнулись от своих объятий, как легкий ветерок подхватил и закружил их. Их сплетенные тела описывали круги, становившиеся все шире и шире, они крепче прижались друг к другу, сопротивляясь этому еще только начинавшемуся вихрю. Грешники то почти неподвижно зависали в воздухе, то вдруг резкий порыв ветра бросал их на светящуюся стену. Тогда они падали отвесно вниз, словно с вершины утеса, но ветер вновь подхватывал их, швыряя в другую сторону, да так, что от нового столкновения у них трещали кости.

Им наконец открылось истинное значение и этого безжалостного маневра, и этого нестерпимого света. Подхваченные вихрем, не позволявшим им оторваться друг от друга, оба ощущали закрадывавшееся в них одно и то же сомнение: а что если он — тот, другой — не поддерживает меня, а тащит в бездну? Кого винить в этой пытке, как не спутника, преследующего тебя с самой Земли и сбивающего с толку своими неслыханными прожектами? И объятия неуклонно порождали неприязнь; лицо возлюбленного, некогда самое прекрасное, казалось уродливым, дыхание зловонным. Улыбка превращалась в гримасу. Тело, когда-то такое желанное, вызывало отвращение. Голос, произнесший столько учтивых речей, теперь звучал только для горьких упреков. Идея дьявола была ясна: ваша любовь станет вашим проклятием.

Дьявол любил пошутить, придумывая пытки для осужденных на вечные муки, и теперь особенно радовался, считая этот случай весьма характерным и прекрасно иллюстрирующим ужасы семейной жизни. Отличная выдумка — эти супружеские пары: попасть супругу в рабство, поглощать его сияние, как Земля поглощает солнечный свет, позволить ему полностью заполнить себя своим присутствием, одним и тем же, неизменным, тяжелым, неизгладимым, и все это до такого отвращения, когда только ненависть, порожденная все той же страстью, наполняет сердца до исступления, подчас до экстаза… О эта сладострастная ненависть, единственный бальзам, способный утолить боль поражения!

«Попляшите-ка целую вечность на ярком свету, посмотрим, что станет тогда с вашей опьяняющей страстью, с вашими нежными порывами…»

Обнявшись, они все кружились в воздухе, описывая замысловатые кривые и слыша на особенно крутых виражах, как бьется сердце возлюбленного. Они не могли изменить траекторию своего полета, но научились заранее предвидеть ее изгибы, отдавшись на волю скорости; то и дело с размаху бились они о скалу, и при каждом ударе, отдававшемся в костях, у них вырывался крик и перехватывало дыхание. В этом бесконечном падении они подбадривали друг друга, шептали слова поддержки, а потом их снова подхватывало воздушным потоком. Очень редко им встречалась какая-нибудь другая пара, летавшая во встречном потоке. Странные это были встречи, длившиеся не дольше секунды, когда внезапно они оказывались лицом к лицу с такими же, как они, — некогда человеческими существами, а теперь блуждающими душами.

Слишком занятый растлением мира будущего, дьявол в конце концов забыл о про́клятых влюбленных. И лишь почти случайно, вечностью позже, он призвал их к себе, чтобы удостовериться в своей победе.

Едва увидев их перед собой — коленопреклоненных, с прижатыми к глазам ладонями, словно они хотели скрыть слезы, — он понял, что все это сплошное притворство. На самом деле он не увидел в их взгляде ни тени раскаяния, не услышал ни единой мольбы о пощаде, на лицах их не было и следа ненависти, на теле — ни царапин, ни синяков, ни укусов, которыми они должны были наградить друг друга. Ибо эта пара уже понесла наказание, сначала на Земле, потом на Небесах, потом снова на Земле. С самого первого дня они подвергались гонениям, пережили смертную казнь, Господь Бог распекал их, а потом и вовсе прогнал из рая, они познали шторм, горячку, тюрьму, лечебницу для умалишенных, испытали людскую ненависть, звериную злобу, ярость стихии, и всем этим мучениям их подвергли только ради того, чтобы разлучить с любимым. И вот теперь дьявольская сила обрекла их на нежданную близость — чудеснейшую из пыток, прекрасную возможность наверстать время, упущенное, пока они искали друг друга по всей земле. Сколько нерастраченной ласки? Сколько несделанных признаний? Сколько слез еще предстояло осушить? Сколько ран залечить? Сколькими воспоминаниями поделиться? Сколько событий, во время которых они старались не упустить ни одной подробности, чтобы однажды рассказать о них любимому и, может быть, вместе посмеяться над ними? Поэтому угроза этого ужасного взаимопроникновения обернулась совершенно иначе. И они увидели в этом символ: может, в том и заключается первооснова любви — чтобы вдвоем противостоять встречным ветрам?

Дьявол вынужден был признать очевидное: испытание только больше сблизило их. Быстро же они оправились от первого страха! И все это время наслаждались радостью новой встречи! Просто провокация, и слухи о ней просочились уже в другие круги его ада. Обидная неудача и полный скандал в придачу.

Не желая признать себя побежденным, дьявол попробовал применить некогда безотказный прием. Он показал каждому из них счастливую жизнь, которую они могли бы прожить, если бы никогда не встретились.

Гений зла не зря носил это звание. Предлагая им исключительную судьбу, он не стал прибегать к обычным искушениям, за которые любая человеческая душа обрекла бы себя на вечные муки, — люди так предсказуемы в этом плане: одни, и таких большинство, попадаются на посулы роскошной, богатой жизни, другие, снедаемые страстью к телам несравненной красоты, предпочитают удовлетворять свои порочные наклонности. А для того чтобы они могли спокойно наслаждаться всеми этими радостями жизни, дьявол давал им гарантию, без которой сделка была бы недействительной, — полную и безусловную безнаказанность, Святой Грааль всех нечестивцев.

Но с этими двумя, способными вывести из себя даже самого выдержанного повелителя, надо было действовать иначе.

Итак, каждый своими глазами увидел ту жизнь, которую мог бы прожить.

Зверолов видит себя идущим по лесу. Он собирается снимать силки и еще не знает, что в конце тропинки его ждет встреча с суженой.

Но тут он слышит стоны несчастного, брошенного под деревом какими-то негодяями, которые не только обобрали его до нитки, но еще и не отказали себе в удовольствии как следует его отлупить. В сущности, зверолов не считает, что его дело — спасать всех умирающих мира, а повидал он их на своем веку один Бог знает сколько, да и сам бывал на волосок от смерти, причем никого это не волновало. Но его начинает мучить совесть, и, решив все же потратить время и силы, он взваливает раненого на плечо, чтобы попытаться спасти ему жизнь в ближайшей деревне.

Спасенный им человек оказывается еще и знатного рода: это владетельный барон, хозяин огромного имения. Вне себя от благодарности, он открывает спасителю двери своего замка. Барон и зверолов становятся друзьями, и этот совместный опыт преображает их обоих. Спасая умирающего, простолюдин обнаруживает в себе способность к состраданию, которая пошатнула его эгоистическое начало до такой степени, что в душе у него зародились идеалы благотворительности. Барон же, спасенный человеком низкого звания, вдруг понимает всю тщету своего стремления к могуществу и богатству; преисполнившись благодарности, он хочет возвратить то, что получил.

Вместе они вынашивают замысел некоего общества, целью которого будет забота о самых неимущих, строительство приютов и лечебниц, где к бродягам будут относиться по-человечески. Барон отправляется ко двору и рассказывает о своем замысле королю Франции, тому самому, о котором говорят, что он болен, и который болен еще тяжелее, чем говорят. На пороге смерти, готовясь предстать пред Господом, тот подписывает представленный ему бароном указ, чтобы остаться в памяти подданных человеком бесконечной доброты.

Девица же тем утром встала вместе с росой, чтобы набрать цветов, которыми благородные дамы любят украшать свои комнаты. Когда она вышла из замка, став богаче на сто су, перед ней встал выбор: вернуться обратно в лес (она еще даже не подозревала, что встретит там некоего зверолова) или истратить заработанные деньги у башмачника и купить себе башмаки взамен старых, быстро износившихся от постоянной ходьбы.

Она выбирает дорогу, ведущую в соседний городок, и там, на улице, пользующейся дурной славой, встречает рахитичную нищенку, которая, не умея пробудить в прохожих жалость, скоро вынуждена будет торговать своим телом, чтобы выжить. И тогда сборщица даров природы принимает безумное решение отдать ей свои сто су, чтобы облегчить ее горе, утолить ее голод и, может быть, спасти ее добродетель. Нищенка, не веря своим глазам, плачет в объятиях щедрой незнакомки и покидает это гиблое место.

Однако годом позже сборщица ягод вновь встречает свою нищенку на том же самом месте, в том же квартале, где та с помощью бывших падших созданий основала светский орден, оказывающий помощь женщинам, попавшим в тяжелое положение. Это целая армия, и она готовится предстать перед королем Франции. Оказавшись невольной благодетельницей ордена, сборщица бросает свою корзину и отправляется в Париж, где удостаивается почестей со стороны короля и добивается признания за женщинами определенных прав.

Про́клятые влюбленные остолбенели. Дьявол не был бы дьяволом, если бы не умел дойти в своих ухищрениях до высшей точки накала, используя для достижения своих целей не зло, а добро. Прекрасная работа, верх издевательства и коварства, — подвергнуть осужденных искушению добром, ибо он знал, что никакое другое искушение не сможет заронить сомнение в их сердца. Им представлялся случай навечно войти в историю человечества, неожиданным образом способствуя формированию лучшего мира, такого, в каком они хотели бы жить с рождения.

Им надо было сказать лишь одно слово, чтобы снова оказаться в том лесу, в то утро, с памятью, свободной от всех воспоминаний. На пороге новых приключений, где каждому из них предстояло встретиться не с несчастьями и бедствиями, а с высокими идеалами. На пороге первого дня, с которого начнется не идиллический союз, а их гуманистическая миссия. Шанс, которого не дал им Бог, теперь предлагал им дьявол.

Им только всего и надо — отречься друг от друга.

Однако влюбленные не чувствовали в себе никакого призвания к святости. Взаимная любовь сделала их более чуткими к страданиям ближних, и они ни разу не упустили случая совершить доброе дело. Но эти благородные порывы коренились в одном-единственном чувстве, родившемся в них одним осенним утром. И наверняка их мало заботили бы чужие беды, не испытай они этой неудержимой тяги к дивному незнакомцу. Без исполнения собственных желаний и желаний родной души альтруизм и самопожертвование были всего лишь благими началами, начисто лишенными какой бы то ни было убежденности и полными притворного пафоса. Можно ли совершить малейший акт милосердия, не познав прежде всего этого откровения? Такое и представить-то себе трудно. У зверолова и его сборщицы ягод сердце было огромное, как храм, но этот храм показался бы каждому из них пустым, если бы там не побывал другой.

Они выразили дьяволу свою признательность, но они недостойны такой чести, сказали они, да и не способны пройти по этому пути милосердия. Слишком уж это великое дело, нет, они предпочитают судьбу навеки связанных друг с другом грешников, обреченных на вечную пытку ветрами.

И тут произошло нечто невиданное со времен создания преисподней, то, чего никогда не могло случиться. Лукавый вышел из себя и показал свое истинное возмущение; он обозвал их эгоистами, сказал, что хуже их у него в аду еще никого не было, и даже допустил мысль, что ошибся, поместив их в круг к сластолюбцам, тогда как их место среди равнодушных. Да как они смеют цепляться за свою несчастную близость, когда им представляется уникальная возможность рассказать людям о равноправии, избавив их от вековой несправедливости и ошибок?

Так говорил Сатана, искренне негодуя, как только может негодовать благородный ангел, каковым он был когда-то, до того как пал.

Его негодование напомнило возлюбленным другую вспышку гнева, когда все так же начиналось с упреков в неблагодарности. Только тогда их бранил Бог, а теперь вот дьявол, но почти в тех же выражениях.

Неудача привела дьявола в доселе неведомое ему состояние. Впервые он предстал без своей пагубной ауры, в стремлении восстановить утраченное достоинство, — весьма недостойное занятие для того, чье дело было принимать недостойных в своем расплавленном логове.

Проклятую парочку это даже расстроило: грустно в очередной — может быть, сотый, с тех пор как они скитаются по миру, — раз убеждаться, что любой циник, стоит только ему самому столкнуться с цинизмом, превращается в самое беспомощное существо. Ему, автору полного каталога грехов, признать свои ошибки не позволяла гордыня. Из хозяина преисподней он превратился в короля честолюбцев, и весть об этом неприятном факте разнеслась среди грешников, пребывавших здесь с незапамятных времен. Пойдя на поводу у собственной самонадеянности, как заурядный смертный, он не смог ни соблазнить, ни покарать две простые души, он даже не заронил в них мучительных сожалений и угрызений совести. Он утратил право называться великим распорядителем наказаний.

И Сатана стал всеобщим посмешищем.

И лично проводил их до ворот ада.