Я весь день хожу как пьяная,
У меня беспричинный смех;
Ведь сегодня утром рано я
Поцелуев узнала грех.
Я корову гнала хворостиною
Пел в дали пастуха рожок,
А потом за высоким тыном
Целовал меня дружок.
Я к нему прижималась близко,
Оцарапала грудь звезда,
Где-то мать кричала: — Лизка?
Что пропала? подь сюда!
Босиком не боялась холода,
Хоть белела трава в росе.
Он ко мне пришел из города,
Он хороший, он лучше всех.
От жарких ласк синей и мягче небо
И слаще сок березовых ветвей,
Но в сердце жжет, и долго ищешь — где бы
В тени улечься на сухой траве.
В песках оскалясь гребешком заборов
Ползет к лугам соломенный черед.
А в далеке, как слон гигантский — город,
Кирпичный хобот вытянув, орет.
За полем, где белесая больница
Приклеилась к кладбищенской стене,
Красавец каменный и темнолицый
Пустой завод хрипит в тяжелом сне.
Лишь в редкий час, глядясь в решотки окон,
Встревоженно задышит холостяк
И завопит, взвивая дымный локон,
О! Я бы солнце раздробил шутя.
А вечером в такой наивной тайне
И лес, и луг, и синяя вода.
Такая грусть. И пьешь необычайный
Молочный луч у лунного пруда.
И вдруг — разрежет голубые грани
Вопль. Стон. Неповторимый зов.
Плач, жалобный, как детское рыданье,
От странных и тяжелых снов.
Тут пилят занемевшую осину
Такой пилой — ей филином рыдать.
А мне все кажется, что это крик машины,
Оставленной ржаветь и пропадать.
То ярче разгорается маяк,
То вновь тускнеет. Ветер дышит с юга.
И пароход спокойно и упруго
Мыс огибает, раздвигая мрак.
И вдруг — огни! Залива черный лак
Обвили, охватили полукругом
Навстречу ожидающим фелюгам
Шлют трубы гулкий гуд и дымный стяг
Им отвечают дальние ущелья,
И с берега несется первый шум,
Приветствующий наше новоселье.
Спускают трап. Матросы вскрыли трюм.
Огни дрожат, сплетаясь в ожерелье —
И по горе спускается Сухум.
Здесь сердце — как ребенок в колыбели.
Вся в листьях виноградная лоза,
И ново-вспаханная полоса.
Как черный шрам в пышно-зеленом теле.
Но боль земли так радостна в апреле:
Пусть плачут неба синие глаза,
Когда лиловым ливнем льет гроза
Благословенье в рыхлые постели.
И дышат кукурузные поля.
Весь день горячим и прозрачным паром
Туманы мимолетные стеля,
И вечно молодым и вечно-старым,
Встает Кавказ. И вновь поет чинарам
Из каждого весеннего стебля.
В том сентябре вода ленивей,
Синей и тяжелей была,
И медлили вдали в заливе
Два белых парусных крыла.
А с гор кидалися с разбегу
Потоком — золото и медь,
Чтобы осенним рыжим снегом
У самой сини умереть.
И день был голубей опала,
И неподвижно тяжела,
К седым камням вода припала,
Огромной глыбою стекла.
И вдаль звала светло и четко,
Ее прозрачная тоска
Туда, где парусные лодки,
И песни турка рыбака.
А тут последний мох зеленый,
Взбирающийся уступ;
И горечь счастьем опаленных
Осенних отпылавших губ.
В весенний, нежаркий день
На камнях у горной реки
Слушаю ветер…
Белое платье мое развевается, как невиданный парус,
Брызги летят на мои босые ноги…
Быть бы всегда босоножкой —
Дикой и беспутной, как ветер.
Не отвечать на вопросы,
Никогда не кланяться,
Беспричинно смеяться,
Петь непонятные песни.
Целую вечность лежать на траве, раскинув руки,
И смотреть,
Как торопливо шагает Время…
Не знать никаких обязанностей,
Не жалеть,
Не обманывать,
Не мучиться угрызеньями совести, —
Жить, как дикая травка,
Как ветер,
Как беспутный и радостный ветер!!..
…………………………………………………
Надо мною смеется весело и необидно вода —
Не верит
Моему беспутству.
Победным парусом развевается мое платье,
Брызги летят на мои босые ноги…
С дикой нежностью треплет
Мои светлые волосы
Ветер…