Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 2

Твоею щедростью богатый,

Твоею скупостью томим —

Я неизменный твой оратай

И сумасшедший пилигрим.

Знать, никогда я не устану

Гореть и веровать светло,

Впивая жадными устами

Твое утробное тепло.

Пребуду я с тобой веками,

Очеловечившийся сын,

Держась обеими руками

За материнские сосцы.

И вечно теплый голос крови

Прольется солнцем на поля,

Чтобы любить и славословить

Тебя, родимая земля.

Заморщинила лоб судьба…

Все стареет — дома и крыши.

Стал Иван и сух и горбат,

Плохо видит и плохо слышит.

Тянет песню в углу сверчок,

Облепили хлеб тараканы,

Ломит спину, ноет плечо —

Скоро, скоро каюк Ивану.

Примелькалась изба давно,

Намозолили брус и печка,

И за грязным серым окном

Уносящая годы речка.

Хочешь смейся, а хочешь плачь.

По себе справляя поминки.

Зачерствела юность — калач,

Разломилась на половинки…

Вянет жизни корявый куст,

Блекнет в поле худая травка.

Старый кряж одинок и пуст,

Скоро, скоро ему отставка.

Лето, осень, зима, весна —

Повторяются ежегодья,

Только речка течет одна,

Не старея от мелководья.

Только речка — бежит, бежит.

Ночь и утро сменяют вечер.

Надоело Ивану жить,

Оттянула котомка плечи.

А когда-то, давным-давно, —

В крошки память вся измололась —

Кровь вскипала пьяным вином,

В кольца рыжий свивался волос.

Был Иван и упруг и смел,

Буйно скалил на ветер зубы

И никто другой не умел

Так облизывать девкам губы.

Серебром рассыпался смех

Из огромной луженой глотки,

Каждый пост потихоньку грех

Относили попу молодки.

Каждый пост покаянный звон

Падал в рыхлый снег голубками,

Бился лбом и Иван в амвон,

Стукал лбом и Иван о камень:

«Боже, боже, прости раба»…

Ждал Иван не чуда ли свыше?

………………………………………

Стал Иван и стар и горбат,

Плохо видит и плохо слышит.

Чует только прежним чутьем

Жизнь как будто стала другая —

Все, что чтилось дедами, — все

Внуки дерзко теперь ругают.

Тычут пальцем в лики икон,

В бога смело глазища пучат

И такой завели закон:

Клокать курицу яйца учат.

Не глядят ни на что глаза —

Все вокруг озорно да колко

И нельзя ни вперед, ни взад —

За плечами годов кошолка…

Тяжело и печально жить,

Ломят, ногат старые кости,

Поскорее бы их сложить

На зеленом тихом погосте.

Но царапает душу дрожь,

Богохульные жгут мыслишки…

Растревожила молодежь,

Чтоб ни дна ей и ни покрышки!..

Все сильнее коробит блажь,

Все короче о старом дума,

Разрушается старый кряж

От весенних дождей и шума.

И не может никак старик

Уяснить ничего на деле.

Закорузлым чулком язык

Колыхается еле-еле.

Разжимается квелый рот

И по-детски шукают губы,

Только чуется недобро

За щетиной седой и грубой…

За белками выцветших глаз

Непокорная гибнет сила —

Стариковский последний сказ,

Что услышит одна могила.

Синеглазый подпасок Иван,

с волосами светлей паутины.

У него тростниковые дудки,

ему овцы, коровы друзья.

И за то, что Иван сирота,

и за то, что он шустрый и ловкий, —

каждый любит его и жалеет

и в карманы гостинцы сует.

Сядет в поле Иван на бугре,

да наладит певучие дудки, —

звонкий жаворонок в небе застынет,

а коровы как люди глядят.

Сговорились в селе мужики,

чтоб по праздникам песней на дудках

созывал всех «таланливый» парень

на зеленую площадь, на сход.

Расцветает улыбками день.

Разливаются дудки Ивана.

С позадворий, с завалинок мягких

поднимаются люди, идут…

Повестил по всему по селу:

— А теперь картузы поснимите!

И на дудках подпасок выводит то,

что бабы зовут «терцанал».

Мужики говорят: «молодец»,

А нарядные девки вздыхают.

А потом начинаются речи,

обсуждают мирские дела.

Потускнели полоски зари.

Порешили, и площадь пустеет.

Ночью игры, и песни, и пляски,

ночью девкам играет Иван.

Ой, горят под солнцем зеленя,

За околицей березынька цветет,

Девки ходят, бусами звеня,

Водят с молодцами хоровод.

От того, должно, земля гудит,

Поднялась под солнце пыль столбом,

А гармоника пиликает, томит,

Только, вдруг,

За селом —

Гром.

Заклубился вихрем темный бор,

Свистнул ветер в саване седом,

Снова гром,

Будто бег

С гор

Телег.

Эх, настигнет,

Эх, стегнет,

Возле самых у ворот,

Эх, никто не уйдет!

Расплескался смех, рассыпался: бегут…

Полоснул полнеба белый жгут…

Ослепил

Закрутил.

Хлынул ливень торопливо,

Говорливо,

Заливается, лепечет и гудит,

Над лесами, степью, деревенькою,

Балалаечными струнами звенит

И теленькает.

Вот скатилась туча за село,

Снова стало празднично светло,

Только падают и бьются уходя

Бусы серебристого дождя.

Сквозь дым болот сверкнет река,

Промчатся солнечные кони,

И утро вновь у лесника

Под дряхлой липой, на кордоне.

Рыжеет лес. И день за днем

Пугливый шорох в чаще бродит,

И пахнут солнцем над плетнем

Подсолнухи на огороде.

Неувядающий покой.

Лишь там, среди раздетых кленов

Шуршит оранжевой листвой

Мой друг — веселый поросенок.

Едва коснешься живота

Безмолвно человечьей лаской,

Какая лень и теплота

В подслеповатых сонных глазках!

Ведешь иззябшею рукой

По жесткой розовой щетине,

И вдруг почувствуешь легко,

Что радость в мире не остынет.

Бесславный поросячий лоб,

Зажмуренный улыбкой сытой,

Ответишь ли, когда тепло

На нежность к маленьким копытам?

В щетинке каждой — все родня.

На сердце — стуком сердце вторит.

И нам обоим в этих днях

Встают одни и те же зори.

Вот мой чернильный карандаш

Горит любовными словами,

А ты, — навряд ли ты отдашь

Хотя бы жолудь мне на память.

В зеленом сумраке лощин

Следы копыт, давно пропавших,

И скользкий камень из пращи.

Их черной кровью обагрявший.

Так проходили дни за днем

По тропам в зарослях столетий.

Нам эти сказки под плетнем

Нашептывает старый ветер.

И нужно ль разве вспоминать

Земле, под ношей запотелой,

Что я пришел опять отнять

Крупицу солнечного тела?

Как камень, тяжкая вражда

Идет на дно улыбки сытой.

Но, друг бесславный, что мне ждать

На нежность к маленьким копытам!