Руны на теле

Глава 12

На завтраке, попивая сладкий солдатский чай, я сказал лидеру рысей Тимофею, что буду ездить с Ильёй, Степаном и Ваней, тотемными воинами, кто недавно проходил в батальоне практику.

На полигоне возле танка я каждого приветствовал, спрашивал о самочувствии и всем троим в приказной форме сообщил, что они отныне мой экипаж.

Парни приняли моё решение спокойно, без оговорок, как другого и не ждали. Они единственные из новых кланов воевали со мной раньше, только им я мог доверять…

Не! Я вполне доверял заместителю Гаеву и начштаба Зимину, но какой командир посадит в бою в один танк все яйца! Эти ребята и так будут со мной рядом, каждый в своём танке.

Танкисты тотемные волк, медведь и вепрь великолепные, катались для удовольствия и немножко для притирки команды. За первый круг по полигону я экипаж прочувствовал, а когда начали второй, инструктор машину временно отозвал.

Оказывается, меня вызывают к начальнику. Я побежал к Антону, а ребята остались в танке меня дожидаться. В кабинете с Востриковым сидел весь из себя официальный и секретный Виталик Логинов.

Он выдал мне два пакета: один со знаками пехотинцев, другой с бумагами на батальон. Мне предстояло лично и негласно раздать документы и передать приказ своим танкистам перешить знаки.

Кучками не больше десяти человек парни по очереди станут в казарме на время пехотинцами и своим ходом отправятся на вокзалы. Там независимо друг от друга сядут на разные поезда и отправятся по назначению. Типа возвращаются из отпуска.

Рыси, кроме близнецов и Миши, едут в Семёновск, основной состав выйдет в городке, где квартирует штаб армии Салтыкова. Парни собираются во временной располаге отпускников, а я должен явиться пред светлы генеральские очи с докладом. Дальнейшие инструкции получу у него.

Ни тебе торжественных речей, ни «Прощания славянки»! Кстати, марш нашёлся и в этом мире. Заметил систему — чем произведение гениальнее, тем больше у него вероятности оказаться в обеих реальностях. Хотя тоже открыл не бином Ньютона, всем давно известно, что мысли у гениев сходятся.

И в довершение секретности представитель Совета обороны очень не рекомендовал боярину Большову более общаться с журналистами. Он бы мне и приказал, да не может такое приказывать боярам.

А журналистам со мной именно приказали не разговаривать и при случайных встречах не узнавать, все материалы обо мне под временным запретом. Я даже не стал изображать, что сильно огорчился, вообще наплевать. Без дурацких интервью найдётся способ дать голове отдых.

Вернулся на полигон и попросил инструктора отозвать танк Кости и передал ему оба пакета и приказ. Тот сразу выдал на мой экипаж документы и знаки пехотинца и по-дружески попросил такси в Центр не вызывать. Не нужно, чтобы хоть что-то указывало на наши намерения.

Я ему кивнул, да мы пошли в казарму первыми. Сразу уселись спарывать знаки танкиста и пришивать пехотные. Думал про себя, что вполне могу наклеить чёрные полоски, ведь у меня точно есть десять боёв без танков, и убито всяко больше десяти европейцев…

Ну, какой же получится пехотный старший лейтенант без полосок с моей молодой рожей? Вся секретность коту под хвост. И насчёт такси Костя правильно подумал. Если меня не попросить, а парням не приказать, приедет к Центру сорок два автомобиля с шашечками — это точно бросается в глаза.

Ещё не закончили пришивать, в казарму пришёл следующий экипаж. Костик на сборы отвёл не больше пяти минут. Мы в темпе закончили шить, сложили в сумки необходимое имущество и отбыли на трамвай.

С трамвая пересели в метро. Хоть и ехали на один вокзал, сделали вид, что незнакомы. Просто парни сержанты, они направились в солдатскую комендатуру, а я в офицерскую.

Ехали мы в одном поезде, они в общем вагоне, меня же посадили в командирский плацкарт. До отправления военные власти успели подсадить ещё пять моих командиров машин с пехотными знаками на форме. Забавно было всю дорогу их не узнавать.

Я старший лейтенант с чёрными полосками, с независимым видом смотрел в окно, а младшие лейтенанты корчили из себя выпускников командирских курсов и слушали умудрённых фронтовиков.

В рассказы я не вслушивался, для меня уже было удивительно, что в пехоте есть кто-то умудрённый. Мне всё время казалось, что там долго не живут, хоть и встречал постоянно опытных солдат. Всё время говорил себе, что они исключения. Война ведь это настоящий ужас, а ребята живут вообще без брони…

Не! Ну, как можно на войне и без брони? Пусть у некоторых есть пулемёты и пушки, но без брони просто в голове не укладывается. Наверное, у меня всё-таки впечатлительная натура.

Останавливались только для приёма пищи. Совет обороны кормил солдат и офицеров одинаково хорошо из одних полевых кухонь. Стояли в общих очередях. Ребята на крепком морозце румяно улыбались, притоптывали валенками, хлопали рукавицами. Выдавали еду споро, никто не жаловался на холод в зимних шинелях и шапках.

Получив миски с горячим, весёлые парни становились непривычно серьёзными. Немного торжественно располагались за стоящими тут же пустыми снарядными и патронными ящиками, степенно приступали. Пища шуток не любит. Ели деловито, но без спешки, и сразу уходили с привокзальной площади.

Будто в городе N побывал! Кстати, как там сейчас? Наверное, тоже зима. Везде зима и везде останавливаются маршевые батальоны для приёма пищи. Отрадно видеть, что армия Гардарики к войне зимой приготовилась, в том числе и моими стараниями.

После еды я по странной ассоциации зашёл в коммерческий буфет. Здесь с рыночной Матрёной случилась бы истерика! Сырокопчёная колбаса по сорок рублей, горбуша по тридцать семь, сыры разные от тридцати рублей. Тут же всё это продавали и в виде бутербродов. Только икра кетовая не предлагалась на развес, лишь на хлебе с маслом или на варёных яйцах.

Понятно, что для цены во франках надо всё умножать на десять-двадцать, но прямо после обеда снова потекли слюнки. И в буфете я разглядывал витрину совсем не один. Пришлось даже постоять в очереди из капитана, двух лейтенантов и сержанта. Взял в дорогу немного провизии и дал себе слово больше по коммерческим буфетам не ходить.

В титане постоянно был кипяток, чай делали сами. Я по пути ножом с рунами строгал бутерброды, сам лопал и попутчиков угощал.

— Хорошо живётся в штабе, — добродушно заметил капитан средних лет с алыми полосками на знаке.

— Угу, — кивнул я, откусывая от большого бутерброда с колбасой.

Где ещё молодой человек с чёрными полосками станет старшим лейтенантом, если не в штабе? Дядька не-маг, и мне совершенно неважно, что он себе думает. Когда станет это важно, будет думать, как мне понадобится.

В целом ехали нескучно. Ещё раз остановились вечером, и все дисциплинированно пошли на мороз ужинать. В буфет я больше не заходил — решил пораньше лечь, и оставалось немного горбуши, сыра и колбасы.

Приехали среди ночи. Поезд остановился на пять минут, и уже готового меня выставили на мороз. На холодном перроне стояли экипажи шести машин. В ближайшие полчаса остановится новый поезд и высадит столько же, значит, нефиг тут стоять! Деловым шагом мы направились к вокзалу.

В небольшом зале ожидания человек на пятьдесят никто не сидел на лавочках, однако и задерживаться я там не стал. На ходу совсем проснулся и вспомнил городок, где расположился штаб Салтыкова. Сам штаб мне среди ночи не нужен, зато я хорошо помню, как пройти в училище № 1. Надо срочно занять во временном расположении лежальные места.

Вышли из вокзала, и младший лейтенант Женя мне говорит на ходу:

— Старший лейтенант Большов, разреши обратиться.

— Обращайся, — велел я отрывисто.

— Так комендантский час! — сказал Женя. — Арестуют!

— Фигня война, — ответил я, прибавив шагу. — Если быстро.

Шесть экипажей это двадцать четыре человека на секундочку. Организованно парами пересекли мы привокзальную площадь, а навстречу патруль — слабенький маг лейтенант в полушубке с красной повязкой на рукаве и двое бойцов с винтовками. Остановили нас.

— Командир, мы спешим, — начал я доверительным тоном.

— Сопротивление оказываем? — холодно спросил лейтенант.

— Что ты! — воскликнул я. — Я просто…

— Тогда рот закрой, — сказал командир. — Вы арестованы за нарушение комендантского часа. Постойте секунду, сейчас подъедет транспорт.

И как нас ждал, из-за угла выехал автофургон и остановился рядом. Один боец открыл дверцу с решёткой, а командир сказал:

— Залезайте.

Мы уселись на лавочки вдоль бортов, дверь с лязгом закрылась, и мы поехали. По пути молчали, в маленькое зарешеченное оконце под потолком светил месяц, а я думал, что ждали нас ребята.

Приехали через десять минут. Дверь открыли и велели выходить по одному. Вылез я в свою очередь во дворике здания из потемневшего кирпича. Двор обнесён высоким кирпичным забором с колючей проволокой, виднеются вышки с прожекторами. В обращённой ко двору стене дома ни одного окна.

Встречал маг с пистолетом и пятеро автоматчиков. Меня похлопали по шинели, забрали ножны с ножом, кобуру с «Парабеллумом» и обе лимонки на всякий случай. Сумку лишь проверили и вернули. Двое автоматчиков велели идти в дом.

Кажется, попал я в тюрьму. Миновали два поста с решётчатыми дверями и автоматчиками, вошли в длинный коридор. Один из провожатых ключом открыл железную дверь с глазком и велел заходить.

Дверь за мной сразу закрылась. Я огляделся в тесном помещении. Маленькое окошко под потолком забрано решёткой. Горела лампочка, в углу рукомойник. На двухярусной кровати с одними матрацами сидели четверо моих танкистов. Парни освободили мне место, а я подошёл к кровати и стал выкладывать из сумки хлеб, колбасу, сыр и рыбу.

— Только резать нечем, — сказал я виноватым тоном.

Продукты ломали и ели, запивая водой из-под крана. От нервов. Пока ликвидировали запасы, к нам приводили новеньких, доведя численность до десяти человек. Этого кому-то показалось достаточным, более дверь не открывалась.

Мы расположились на кроватях сидя, да я вырубился. Проснулся по внутреннему ощущению в шесть. Размялся, то да сё, и тут открывается дверь.

— Старший лейтенант, выходи, — сказал парень с автоматом.

Он проводил меня по коридору вдоль железных дверей. Миновали пост охраны, свернули в другой коридор. Остановились возле обычной деревянной двери. Конвоир велел:

— Заходи.

Сам открываю дверь, вхожу и совершенно не удивляюсь, увидев за столом генерал-майора Салтыкова и майора Виталия Логинова.

Смешной Виталик прилетел на самолёте к Салтыкову заранее, чтобы организовать встречу. Одну половину батальона взяли за нарушение комендантского часа, вторую в зале ожидания вокзала, как подозрительных.

Майор формально рисковал, приказывая арестовать столько магов и тотемных воинов, но точно знал, что своих мы убивать не станем, предпочтём провести немного времени в местном СИЗО.

Вот куда нас привезли! Учреждения такого рода на время войны перешли в прямое подчинение Совета обороны, и Виталик просто приказал выделить нам семнадцать пустых камер…

Не! Я, может, и не разбираюсь в обстановке, но просто не верю, что тюрьмы стоят пустые. И тут администрации приказали за какие-то часы из семнадцати камер куда-то деть арестантов. Во время войны у администрации множество вариантов!

Этот милый человек, застенчиво улыбаясь, предложил мне подписать документ. Оказывается, боярина арестовать никто не может, нужно сначала лишить боярства, а лучше убить. Так всё это арестом не являлось, о чём меня предупредили заранее!

— А не предупредили из-за секретности, — проговорил майор.

— Оружие сначала верни, — сказал я.

Виталик нехотя положил на стол нож в ножнах, «Парабеллум» в кобуре и две лимонки на всякий случай. Я первым делом развесил добро на ремне и только потом подписал бумагу.

— С формальностями покончено? — сухо спросил генерал-майор.

— Да-да, — ответил Виталик, убирая мою расписку в папку. Он встал и официально сказал. — Воюйте на здоровье, желаю успехов.

— Пока, — проговорил я, и майор вышел из кабинета.

Василий Петрович проводил его холодным взглядом и, переведя на меня подобревший взор, начал:

— У меня в штабе лежат приказы о присвоении твоим парням и тебе новых званий, но повышение не связано с занятием должностей, может подождать…

— Ваня Котов теперь формально мой заместитель, и он назначил командиров рот и взводов! — возразил я.

— Командуешь ты, сам назначишь, — резко ответил генерал-майор. — Нет! Ты что, хочешь, чтоб я лично сейчас делал записи в книжках⁈

— Да, — сказал я скромно.

— Облезешь, — проговорил Салтыков. — Подождёте из-за секретности.

— Слушаю облезть, — вскочил я, отдав честь.

— Садись, — проворчал Василий Петрович. — Слушай задачу. Во время распутицы наши штурмовики в редкие погожие дни массой стартовали с аэродромов с твёрдым покрытием и атаковали самолёты противника на раскисших аэродромах…

У меня отвалилась челюсть.

— Рот закрой, — молвил генерал. — Возможно, с неба неприятель временно ослеплён, фиксируется резкое снижение активности его авиации. Он должен наращивать агентурные усилия, потому такие меры скрытности. В любом случае штабы его на месте, у них было много времени продумать ситуацию и подготовиться. Только о тебе им неизвестно…

Он беззвучно пожевал губами и поправился:

— То есть мы надеемся, что противник о тебе не знает. Твой батальон при поддержке полка твоей дружины капитана Дёмина неожиданно атакует вражеские позиции на самом перспективном направлении. Если вам удастся быстро прорвать оборону, враг может делать, что угодно, или ничего не делать — без авиаразведки он всё равно никуда не успеет и будет разгромлен…

Генерал взял паузу, печально на меня глядя, и сказал вкрадчиво:

— Но всё-таки кто-то должен быстро сломать серьёзную оборону. Я просто обязан выложить джокера.

Не люблю играть в карты. Я сделал бесстрастное лицо и сказал сухо:

— Моя часть и создавалась для решения непростых задач.

— Тогда, — Василий Петрович вынул из папки пакет. — Распишись в получении… Ага, — он убрал пустой конверт с моей подписью в папку. — и снял трубку телефона. — Алё. Большова забирайте. И начинайте уже.

— Что начинайте? — спросил я, оторвавшись от рассматривания тоненького документа, что достал из пакета.

— Вас отвезут к танкам на местных грузовиках, — ответил генерал-майор.

Дверь открылась, и заглянул солдат. Я убрал приказ в карман, встал, откозырял Салтыкову и вышел из кабинета. Сначала прошли обратно в камеру, я забрал вещи, и ребят позвали сначала в коридор.

Солдатик вывел народ ещё из одной камеры, и я сразу предупредил пацанов, что воин провожатый, а не конвоир, не надо на него нападать. Солдат отвёл нас во двор, где всем предложили располагаться в грузовике. Мы полезли в фургон воронка. Мне, как всегда, всё казалось символичным.

Ехали в холодном фургоне часа два, я успел много раз перечитать приказ принять из резерва армии танки и во всём Дёмина слушаться, он командует операцией и полностью отвечает за исход.

Разглядывая документ, я пытался себе представить, о чём это скупо сказал генерал-майор. Штурмовики стартовали с аэродромов с твёрдым покрытием. Всё лето укладывали бетон.

Совет обороны знал, где остановится фронт? Ну, тут большая точность не нужна, плюс-минус сто километров. И Логинов говорил, что наладили анализ больших потоков сведений — могли уверенно предполагать, где и когда замрёт война.

Строили аэродромы на глазах у европейца, и не боялись, что он догадается. Ну, европеец считает русских тупыми животными, тем более глаза ему мозолили американские «Лайтинги». Дикари же всегда преклоняются перед иноземной техникой и создают условия.

А о штурмовиках европеец не знал? Ёлки! Уральцы на конкурсе прилюдно озвучивали условия и объявляли победителя ещё в мирном 1941-м году. Точно знали в европейских штабах о штурмовиках!

О чём же они думали? А давай сначала разберёмся, о чём думал я — мне-то точно было о штурмовиках известно. Я про них знал и не видел на фронте. И сильно удивлялся?

Говорил себе, что, возможно, устраняются мелкие неполадки, нет для самолётов пока пилотов, что их мало, и они не соответствуют задачам войны. Самое смешное, что я, скорей всего, был прав — самолётов тогда сделали мало, не хватало пилотов, не соответствовали моменту. Только уральцы всё это время в три смены собирали штурмовики из частей, что заготовили до войны. А где-то переучивали пилотов.

И вот сижу я на лавочке автозака, кругом прав и всё равно мотаю головой. Гардарика всё это время теряла на фронте солдат и ждала выгодного момента! Если мне оно, мягко говоря, странно, о чём думают европейцы?

Ну, в первые моменты они ни о чём не думали. По грязи тащили на раскисшие аэродромы зенитные пушки. Под осенними дождями разбирали самолёты и спешили увезти хоть куда-нибудь. А когда выглядывало солнце, роями прилетали штурмовики и оставляли за собой трупы и горящую технику — пофигу им зенитки.

Однако всё хорошее заканчивается, ударили морозцы, и остатки европейских самолётов могут взлететь. Гибнут они в неравных боях и думают в удивлении, что бы это могло означать.

Отныне все аэродромы под постоянной угрозой, их нужно прятать и защищать. Это много ресурсов, война перешла на другой уровень. И в целом европейцы со мной вместе силятся понять, с кем их угораздило связаться — что же такое эта загадочная Гардарика…

Грузовик остановился. Дверь фургона открыл снаружи солдатик и сказал выходить. Спрыгнули мы возле ворот большого частного дома. Воин предложил идти за ним и провёл во двор.

Велел минутку обождать и взбежал на крыльцо. Вышел с рослым капитаном, офицер накинул на плечи шинель. Тот воззрился на меня и застыл. Забавно у него менялось выражение лица. Сначала посмотрел со строгой скукой и как привидение увидел. Я бросил ладонь к виску и сказал:

— Извини, но это опять я.

— Твою мать, Тёма⁈ — воскликнул Дёмин. — Ты моё пополнение⁈

— Можно и так сказать, — проговорил я. — Тут всё сложно.

Капитан сделал суровое лицо и обернулся к солдату. Он отдал честь и громко сказал:

— А я что? Велели доставить, а дальше сами. Разреши идти?

— Иди, — ответил Дёмин.

Парень поспешно пошёл со двора, а я снова обратился к капитану:

— Ты нас собираешься держать на морозе?

— Проходи, конечно! — сказал он.

— Да я о своих парнях, — внёс я поправку. — Надо встретить и разместить сорок два экипажа.

Дёмин покачал головой и проговорил:

— Всё равно проходи, начштаба моего озадачим.

Я прошёл за ним в дом. В прихожке разделись, прошли в большую комнату. За столом сидели ещё три офицера и гражданские, явно супруги, хозяева. В центре возвышался самовар, все пили чай с пирогом.

Дёмин меня представил, как старого сослуживца, и назвал остальных. Ёлки-палки! Этим летом я в его батальоне ещё стрелял из пушки, а уже старый сослуживец. Как всё-таки летит время.

Начштаба Дёмина звали Юра, он всё схватил на лету, заверил, что сейчас всё будет готово в лучшем виде, и сразу ушёл заниматься моими парнями. Меня же усадили за стол, налили кружку чаю и дали кусок пирога с рыбой на блюдечке.

Завязался застольный разговор, Дёмина очень интересовало, как я за столь короткое время стал старшим лейтенантом, да ещё и успел перевестись в пехоту.

Спрашивал он искренне, и я понял, что этот счастливый человек совершенно не читает газет. Ну, кому я последнее время дал столько интервью⁈ Вернее нафига?

Разговор шёл в основном обо мне, но я всё-таки из общей беседы узнал, что Дёмина зовут Андреем. Совершенно себе не представлял, что его имя мне когда-нибудь понадобится. Не знать, как зовут первого своего комбата — вот стыдобища-то!

— Что же мы всё обо мне? — сказал я Дёмину. — Как сам-то живешь? Не обижают в дружине?

Андрей с грустной усмешкой проговорил:

— На дружину не жалуюсь, — и добавил печально. — Видимо, это судьба.

Я молча задрал удивлённо брови, и он пустился в объяснения:

— Вот ты же воевал со мной во втором моём батальоне. Так второй — это и есть судьба.

Я честно помотал лицом, а капитан сказал:

— Последний бой помнишь? Уже вошёл в учебники под названием «засада Антонова». Наш комполка, кстати, ещё в госпитале. Поправляется после операций.

— Очень рад, — пробормотал я. — Только о судьбе как-то…

— Ну, кто командовал в том бою настоящей засадой? И кто возглавил полк? — печально спросил Андрей. — Об этом в учебниках нет. Дали капитана, и будь доволен. Я и не спорю, не ради учебников дерёмся. В дружине мне это сразу объяснили. В отдельном полку я командовал вторым батальоном, а полк мой в твоей дружине стал вообще третьим.

— Поговорю об этом с Мирзоевым, — сказал я холодно.

— И что толку? — проговорил Дёмин. — Я же первый и получаю лучшее пополнение! Просто парни хорошо знают, что полк всегда выполняет самые неприятные, неблагодарные задачи. Ребята стараются себя проявить, чтобы перевестись в первый полк или во второй, — он вздохнул. — Просто о ком-то пишут учебники, а кто-то должен тащить войну. У всех своя судьба…

На это я не нашёл возражений, в молчании занялись чаем и пирогом. После приличной паузы Дёмин весело спросил:

— Так ты кто всё-таки такой? Пополнение моё или нет?

Сочтя момент удобным, я протянул капитану приказ. Тот со спокойным лицом прочитал бумагу и вернул, сказав мне:

— Тогда Юру подождём.

Пристойно похлебали чаю, и Андрей стал рассказывать о смешной штуке. Я из воронка видеть не мог, так привезли нас в большой посёлок, претендующий на городские размеры.

Тут, конечно, сельское хозяйство, мастерские, то да сё, но главное, что проходит железная дорога. Теперь это конечная перед фронтом станция. Железнодорожному транспорту распутица пополам, вот сюда всё время везли из ремонта технику россыпью.

Тыловики её грамотно расставили, так у капитана глазки разбегались — столько танков ему одному никак не съесть. Да вот меня привезли. Теперь, конечно, мои парни выберут первые — мне как старому сослуживцу всё самое лучшее.

Я сразу насторожился, но меня пока отвлекли, вернулся начштаба Дёмина и привёл Костю Гаева, Пашу Зимина, Ваню Котова и Севу Польских. Иван сказал, что Всеволод будет начальником его штаба.

Капитан Дёмин серьёзно взглянул на хозяев. Они спохватились, убрали со стола и, что-то вспомнив, вышли из комнаты. Андрей достал из планшета карту и расстелил на столе.

— Смотри, Тёма, и хорошо запоминай, — сказал он. — Тут полк должен прорвать оборону врага. Тебя я хорошо знаю, потому и батальон твой получает самую ответственную, трудную задачу. Вы начинаете бой…

Я про себя обложил его нехорошими словами. Судьба, блин⁈ Только незаметно, что капитан с ней смирился, сразу нашёл крайнего. Короче, получили мы задачу, и я сказал, что нам надо всё у себя обсудить. Дёмин выдал экземпляр карты и легко отпустил.

Костик провёл в мой временный дом. Учтиво познакомились с хозяевами, прошли в большую комнату. На столе расстелили карту, и я спросил Ваню, что он обо всём этом думает.

— Так я командую боем? — уточнил он.

— Ты просто командуешь батальоном, — сухо ответил я.

— Тогда как самое опытное и насыщенное магами отделение, вы атакуете здесь, — ткнул Ваня в карту пальцем, и добавил, поганец этакий. — Вам начинать бой…

Похоже, это и вправду судьба.

Ваня, отдав приказы, закрыл военный совет и ушёл с Севой. Костя и Паша тоже отправились к себе. Далее заглянул заместитель Дёмина, на карте города указал место, где собраны танки сейчас и положение временной стоянки батальона. Потом он спросил у всего экипажа размеры одежды и обуви и ушёл.

Мой начштаба Павлик получил от начштаба полка комплекты карт, обошёл экипажи, раздал командирам карты и пригласил ко мне. Все двенадцать — сам Паша тринадцатый, а я четырнадцатый. Сразу сказал себе, что командую только приданной батальону магической ротой, в решения Вани Котова не суюсь.

Изложил я парням задачу и попросил высказываться. Командиры танков сказали, что обсуждать тут нечего, всё и так ясно. Даже хмурые бояре Герасименко, Веселов и Плохих ничего особенного не увидели — привыкли уже быть крайними.

Только в тюрьме перед боем ещё не сидели. Потому и хмурились боярские лица, хотя майор Логинов каждому принёс извинения, вернул личное оружие и взял расписку, что их обо всём предупреждали, и что это для секретности. Рассказывали бояре матом.

Но это всё лирика, и мы всей ротой отправились на стоянку танков. На поле двести машин ровными рядами, аж дыхание спёрло! Вот это цель! Хорошо, что у врага явные трудности с авиацией, но это точно нужно прекращать.

Я владею дружиной, потому моё отделение выбирает первым. И в отделении все спокойно стоят, пока командир подбирает танк. На первый план вышел вепрь Ваня, мы экипажем без спешки шли за ним.

Он залез в один танк, запустил двигатель…

Я про себя поразился, как легко запустился мотор на морозе! Перед нашим приходом грели аккумуляторы? У всех танков⁈

Значит, запустил Ваня двигатель, посидел немного, выключил мотор и вылез. Без объяснений пошёл дальше. Я тоже не лез с расспросами, бесстрастно наблюдал ещё два таких эпизода.

Наконец, Ваня выглянул из водительского люка и махнул нам рукой. Мы подошли и он сказал:

— Вроде бы, этот подойдёт. Характер хороший, его чинили добрые люди.

Я серьёзно кивнул и молвил:

— Тогда располагаемся.

Залезли в люки, сняли шапки и с опаской надели отчего-то белые шлемофоны. Почему белые? Для маскировки? Но ведь комбезы танкистов чёрные. Хотя в танке отчего-то никаких комбезов нет. Ладно, с ними разберёмся позже.

Огляделись в танке. В целом упущений в машине прямо с завода не обнаружили, а детали покажет бой. Только я уставился на новый тумблер и силился понять надпись по-русски «обогрев». Это на самом деле то, о чём я думаю?

Пока мотор греется, я выглянул из командирского люка. Среди рядов танков шёл экипаж моего заместителя Кости Гаева за его вепрем Сашей. Когда он выберет машину, пойдут парни начштаба Паши Зимина. За Павликом бояре, они же формально командиры взводов…

Ну, не может же целый капитан командовать взводом! Поэтому всё формально. А за боярами весёлой гурьбой ринуться разбирать танки все оставшиеся восемь экипажей. Можно надеяться, что почти из двухсот машин выберут без скандала.

Я вернулся в кресло, тумблер и надпись не пропали. Кажется, они мне не кажутся. Мотор прогрелся, и я перевёл ручку обогрева в крайнее положение. Ребята дружно заорали, что на них дует теплым воздухом из каких-то хреновин. Я уверенным тоном сказал, что так и должно быть.

Они принялись регулировать дуйки и громко поражаться — это ж до чего дошёл прогресс! Честно говоря, я тоже поражался. Сам сколько намёрзся в танках в Корпусе и всерьёз считал, что так оно и надо.

Это ж тяготы и лишения, которые нужно преодолевать — нужно теплее одеваться. Хорошо, что не все так считают. Понятно, Европа к войне зимой не готовилась, но ведь и в СССР всю войну обогрева танков не было, жизнь танкистов зимой была адом.

Похоже, что в Гардарике самочувствие солдат считают более ценным ресурсом, чем оборудование, солярка и… э… даже ресурс двигателей⁈ Не! Печку на стоянках сами не будем включать.

Я с удовольствием отрегулировал обе направляющие на сапоги и на поясницу. Потом сказал Ване:

— Поехали на выход.

Машина тронулась с места, покинула ряд и свернула в проход. Проехали его малым ходом, снова поворот и через пару минут встали у КПП. Я выглянул из люка. Румяный парень в военном полушубке громко сказал другому бойцу:

— Тридцать пятая.

— Да записал уже, — ответил тот.

Румяный воин поднял шлагбаум, а я спросил:

— А ты не в курсе, где тут продают патефоны и пластинки?

— Магазин «Мелодия», — ответил солдат. — Это в центре, там каждый покажет пальцем.

— Спасибо, — сказал я и упал на место, приказав Ване. — Поехали.

Танк тронулся. Я указывал Ивану, куда поворачивать. Крюк получался совсем небольшим, через четверть часа начались двухэтажные здания и появился даже бордюрный камень. Прохожие останавливались и долго смотрели на наш танк, из открытых ртов на морозе шёл пар.

И чему так удивляться, словно танков не видели? Скоростной режим не нарушаем, едем потихоньку. Я велел Ване остановиться возле мужчины в очках и спросил его, где тут магазин «Мелодия».

— На первом перекрёстке сверните направо, и через два дома, — механически ответил дядька.

— Спасибо, — сказал я ему и обратился к Ване. — На перекрёстке направо и через два дома стоп.

— Понял, — проговорил тот, и танк поехал дальше.

Машина остановилась возле магазина — имелись витринные окна, невысокое крыльцо и большие красивые буквы сверху складывались в слово «Мелодия». Я велел пока подождать и полез из танка.

Внутри довольно просторного помещения прошёл к сильно удивлённой женщине в свитере, что стояла за прилавком. Она от разглядывания танка за окном переключилась на пехотного старшего лейтенанта в шинели и с шлемофоном на голове.

Не отвлекаясь, я спросил патефон и десяток самых популярных отечественных пластинок. Женщина прикрыла рот и вернулась к обязанностям. Я уплатил сто двенадцать рублей и сноровисто открутил у патефона трубу. Взял пластинки под левую руку, патефон под правую и, оставив трубу продавцу, вышел из магазина.

У машины меня поджидал заряжающий Стёпа, он и помог погрузить имущество. Далее поехали прямо к месту временной стоянки, я только в центре иногда говорил Ване, куда сворачивать.

На стоянке уже собрались танки моей магической роты, но место для нас оставили. Только встали, Ваня выключил двигатель, а я отключил печку. Все грустные вылезли наружу — тёплых помещений не наблюдалось, от танка далеко не отойдёшь.

Иван принялся разбираться с подключением патефона, а другие члены экипажа пока остались на снегу. Прочие мои танкисты все сидели по машинам, и, по ощущениям судя, от холода не страдали. Я опять чего-то не понимаю!

Из танка рядом вылез Костя, подошёл к нам и грустно молвил:

— И ты, командир, не учил матчасть? Спокойно используйте обогрев, в зимней версии есть отдельная от двигателя печка на солярке со своим радиатором. Автоматически включается на стоянке для аккумуляторов и экипажа.

— Спасибо за сведения, — смущенно ответил я.

— Не за что, — сказал Костя. — Всем пришлось говорить, а вы где-то задержались.

— За патефоном заехали, — проговорил я небрежно. — Ваня сейчас подключает. Вам подключить?

— Патефона нет, — сухо ответил Костя и пошёл к своему танку.

Иван справился довольно быстро, и мы счастливые разместились на боевых постах. Я торжественно включил обогрев, из дуек пошёл тёплый воздух! Стёпа поставил первую пластинку, в шлемофонах запели и заиграли! Не жизнь, а сказка!