Русский жиголо

12

– Ведь какая тварь, представляешь?! – орет мне Макар со своего места, как только я вхожу в ресторан, посетителей в это время нет, музыка почти не слышна, и охранник, с вот такими плечами и уродливо маленькой головой, похожий на статиста со съемочной плошадки Пети Буслова, мигом напрягается и делает стойку, сверлит меня глазками, а я улыбаюсь и машу ему рукой, мол, все в порядке, дружище, не парься, все в норме, полет нормальный.

Этот шкаф немного расслабляется, я миную гардеробную и бросаю быстрый взгляд на свое отражение в зеркале, оно нечеткое, меня это немного напрягает, то ли зрение портится, то ли что-то происходит в этом городе с зеркалами, впрочем, я выкидываю эту проблему из головы, как только подхожу к столику и просекаю, что мой приятель в ярости. Он уже минут сорок торчит в «Аисте» на своем обычном беспонтовом месте в самом центре зала, нервно дергает ногами, сучит худощавыми ручками и отчаянно хлещет какой-то дерьмовый китайский копченый чай.

Все дело в том, что этим утром его бросила Жанна, обладательница чудесных силиконовых сисек и владелица крупного риэлтерского агентства. Пиджак из последней коллекции Nicole Farhi, в который он одет, изрядно помят, рукава некогда кипенно-белой сорочки Lanvin потемнели, а запонки отсутствуют вовсе.

Я внимательно его рассматриваю, нахожу абсолютно нездоровым, улыбаюсь и сажусь напротив; официантку, милую такую девочку, приехавшую поступать в ГИТИС из далекой провинции, прошу принести гранатовый фреш, потом снова улыбаюсь и, наконец, говорю с легким упреком в голосе:

– Поздравляю, сегодня ты просто превзошел сам себя! Грязная рубашка, мятый пиджачок и вид конченого торчка на ломке.

Похоже, Макар меня даже не слышит.

– Такая сука! – говорит он немного тише, чем вначале, но охранник все равно снова напрягается.

– Ага, – я отвечаю и смотрю по сторонам, но в зале пусто, я вновь сталкиваюсь взглядом с этим быкообразным секьюрити, и мне приходится отвернуться и сконцентрироваться на изможденном лице моего товарища.

– Сука! Я ведь даже не изменил ей ни разу, носился с ней, как с писаной торбой, во всем потакал. Даже в караоке с ней вместе ходили, – Макар нервно подрагивает и смотрит по сторонам волком, бледный и лысеющий человечек в мятом дизайнерском шмотье. – В караоке! – повторяет он и делает страшные глаза. – Представляешь?

– Какой кошмар! – я прикрываю глаза рукой.

– Именно, – Макар кивает, а возможно, просто так, от бешенства трясет головой, – именно! В караоке! Сидели рядом с жирными ублюдками из Пенсионного фонда и пели хором «Миллион алых роз».

– Да ты что?!

– «Миллион алых роз», «Мадам Брошкина», короче, весь этот атомный репертуар Пугачевой… И после такого она меня бросила… Сказала, что не видит больше смысла встречаться…

– Я удивлен, – говорю я и заказываю подошедшей девочке суп-пюре из шпината (жуткая дрянь, но я на диете).

– А хули тут удивляться? – реагирует мой друг, быстро, словно строчит из пулемета, да, похоже, его рот не закрывается вообще ни на минуту, как под порядочной дозой фенамина. – Ничего такого удивительного. Денег у нее до хуя, вот и бесится с жиру. Все богачки сходят с ума, все они давно потерялись в этом мире. Вот будь она простой разведенкой, каким-нибудь занюханным менеджером среднего звена, в возрасте под соракет! Она бы держалась за мужика, как за спасательный круг! Кому бы она, на хуй, была нужна?

– Никому, – соглашаюсь я.

– Именно. Сидела бы по выходным дома, смотрела телек и дрочила бы на Безрукова в роли Есенина, вот и все. Ну, изредка нарезалась бы дешевым шампанским, типа «Новый Свет», да трахалась бы с начальником IT-отдела на унылых корпоративных праздниках. Никаких тебе пансионатов «Бор», Санкт-Морица или уикэндов на СПА-курортах в Тоскане! Никакого «Кристалла»! Никакой черной чилийской щуки! Никаких тебе, в конце-то концов, танцоров из «Красной Шапочки»!

– То есть?

– Никаких стриптизеров, я говорю!

– А что, Жанна трахала стриптизеров? – оживляюсь я.

Макар не слышит вопроса, он смотрит в одну точку и все парит меня и парит.

– Не было бы у нее этих денег, какая тогда, спрашивается, в пизду, шопинг-терапия? Какой массаж камнями? А новый Range Rover Sport?!

А пилатес?! А ежедневные посиделки в этих новиковских харчевнях? – Он мрачно обводит зал ресторана воспаленными глазами, делает неопределенный жест и продолжает: – Вино по две сотни за пузырь, севиче из тунца, блядь, черная икра банками и, мать их, целые тазы устриц! Бога они забыли, папу своего. Хоть бы раз, в воскресный день, да на Пасху хоть, на Рождество, в церковь зашла, грехи бы свои отмаливать…

– Так она трахала стриптизеров? – снова спрашиваю я.

– Какая там церковь! Сидеть в ресторане и жрать. Поглощать, поглощать, поглощать! Целые тонны устриц самого гигантского размера!

– Спала со стриптизерами?

– Мраморная говядина мехсекциями!

– Покупала себе мальчиков в женских клубах?

– Хамон, трюфеля, ризотто из каракатицы…

– И часто? В смысле, часто она так развлекалась?

– Она же забыла, что существует простая еда, что такое «селедка под шубой» и «макароны по-флотски» не могла вспомнить!

– Так она трахала стриптизеров? – не отстаю я.

– Не важно!

– Мне интересно. Трахала или нет?

– Ну да, да, да, а что тут такого? – наконец, Макар, взрываясь, отвечает на мой вопрос. – Что за тема, ведь все богатые телки их имеют время от времени!

Я пожимаю плечами, качаю головой с сомнением.

– Ну чего ты все кривишься, интеллигент сраный? – взвивается Макар. – Твоя что ли, думаешь, не устраивает оргии? Ебаные девичники?

– Вообще-то думаю, что нет. Думаю, ей нужен несколько иной сексуальный опыт.

– Ну ты и мудак! Ты себя послушай, откуда такой только нарисовался на мою голову, аристократ сраный! «Сексуальный опыт»! Где ты это вычитал, мудила? В жизни этот самый опыт нормальными взрослыми людьми зовется просто поебками, так? Грязными блядскими поебками, понял? У твоей суки что, несколько поколений аристократии за спиной и родовой замок в Уэльсе, с охотничьими собаками, маразматичным дворецким и портретом любимого прадедушки, убитого, хуй знает когда, к примеру, при Ватерлоо? Они же все, эти миллионерши, кто они такие на самом деле?

– Кто?

– Да обычные провинциальные тетки, доярки свинарные, дочки из пролетарских советских семей, отец там шоферил, к примеру, и пил по-черному или хуярил винт, пиздил маманю, а та блядовала с местным участковым и доченьку тому же учила. Подкладывала под мусоров, догоняешь? Да они же все прожженные торговки, в застойном социалистическом прошлом заведовали бы универмагами, банями, столами заказов, втыкаешь? Эти твари, проститутки рублевские, по цинизму давно перещеголяли своих муженьков, пузатых олигархов. И, в конце концов, что такого в том, чтобы трахать стриптизеров? Они для того и нужны. Их все ебут. А вот бога позабыть, это и вправду грех. Ну, а трахать стриптизеров… Да что с того?

– Да ничего, так… разврат какой-то, – развожу я руками.

– Хуйня, – Макар произносит это слово так громко, что охранник снова поворачивается в нашу сторону, – хуйня. Простонародный разврат – первобытная штука, вот на Руси бабы парились с мужиками и не срамились, кто кого пялил, муж женушку или соседку, а то и соседа обрабатывал, особо-то не напрягались. Вообще, народ находит забытье в трех вещах. Знаешь, в каких? В ебле, религии и выпивке, это, считай, три столпа народного спокойствия! Да ты обратись к истории, что во всем этом страшного, ну ебля, простая ебля за деньги, кто чем может, тем и торгует, некоторые нефтью и газом, а некоторые хуем и жопой, разницы ноль, только от нефти лавэ побольше, а так ничего грязного в этом нет. Ну, ебля, трахалово, проституция, ну, оргия, подумаешь!

– Так ты трахал их вместе с ней! – неожиданно догоняю я.

– Слушай! – совсем уж взрывается Макар. – В конце концов, что тебе до всего этого?! Я же не лезу к тебе в кровать, не осуждаю тебя, когда ты втихую от Вероники берешь себе на ее же денежки элитную блядь и развлекаешься. Это твое личное дело, вот так. Я хоть и погряз в разврате, как и большинство, но в отличие от всех вас, потерявшихся, во всяком случае каждое воскресенье хожу в храм, ставлю свечки, читаю Святое Писание и через это очищаюсь, хоть самую малость, но стремлюсь. И позвал я тебя не для того, чтоб ты мне морали тут зачитывал, я тебе сам какую угодно моралитэ прочту, приживалка ты мужская, а позвал я тебя, уродец, потому что мне хуево, понимаешь, я не знаю, что теперь делать, эта сука кинула меня, всего с двумя штуками оставила. Такой период, я почти все деньги слил, ну погулял немного, новый агрегат прикупил, туда-сюда, сам знаешь. Теперь вот даже ума не приложу, как сведу концы с концами. Скоро конец месяца, надо платить за квартиру…

– А сколько за нее платить-то надо?

– Почти двушку и надо…

– Ого!

– Слушай, мне ж не шестнадцать лет, чтоб в общежитии тусоваться, мне хоть минимальные удобства нужны. Да ты на себя посмотри…

Он внезапно осекается, немного успокаивается, перестает дрожать и достает сигарету.

– Вот видишь, – говорит он, – даже закурил снова.

– Ну, – я не нахожу в себе сил промолчать, – по-моему ты всегда курил…

– Ты ебанулся, да? – Макар даже вскакивает со стула, но тут же плюхается обратно, расплескивая при этом чай. – Когда? Когда я курил? Одну-две сигареты, да и то только если бухал.

– Так ты и бухал…

– Опять за старое! Когда? Я не пью уже лет десять! Ну когда я последний раз нажрался, припоминаешь?

– Ну, вот хотя бы, ты сам говоришь, что, типа, погулял.

– А, – Макар машет рукой, – это же так, эпизод, не система. Не считается. И вообще, не усложняй, ладно? Ты мне посоветуй лучше, как мне быть, я же тебя затем и вытащил, ты, главное, скажи, что теперь делать-то?

– Черт его знает, – говорю я неопределенно, – невесело как-то все получается.

– Не то слово, – устало соглашается Макар. Он как-то сникает, обмякает весь, перестает тараторить. – Мне уже тридцать два, – говорит он, – старость не за горами. Пора бы уже устаканиться в жизни, найти себе дело, бабу, семью. Квартиру вот надо бы купить.

– Так отложил бы денег, – говорю я просто для того, чтобы не молчать и не выглядеть безучастным. – Зачем ты, к примеру, столько денег на новую машину слил? У тебя была вполне приемлемая тачка. А эти лавэ мог бы вполне на квартиру потратить. Оформил бы ипотеку и…

– Это у меня, значит, приемлемая тачка была? – снова взрывается Макар. – То есть «Субару» WRX две тысячи второго года ты называешь приемлемым? Ты сам-то на чем ездишь? У тебя же две машины, икс-пятая, нет, ты прикинь! Икс-пятая и мини-купер! А я, значит, должен на помойке кататься? Да, я надеялся, что Жанна поможет.

Я вообще думал, что с Жанной у меня все серьезно, надолго, может быть, думал я, мы распишемся рано или поздно. Ведь я ее устраивал во всех отношениях, ей нужен был такой, как я, настоящий мужик, не слюнтяй, спортивный и жесткий, вот, понимаешь?

– Я тоже думал об этом.

– В смысле? – он удивляется.

– Ну, не в смысле, что я тоже жесткий, а про возраст…

– Тебе-то что? – перебивает меня Макар, – ты ведь у своей Вероники, как у Христа за пазухой.

– В том-то и дело, что не все так однозначно, – говорю я, – есть у меня подозрение, что она завела себе другого.

– Другого?

– Да, кого-нибудь помоложе. И, возможно, не столь амбициозного, того, кто не станет парить ее своими проблемами, не будет предлагать вложиться…

– А! – верещит мой друг, заходясь в истерике какого-то запредельно идиотского смеха. – Ну ты даешь, бля! Ты, значит, все надеешься развести Веронику на кабак?

– Сейчас уже нет, – я тоже закуриваю и принимаю удрученный вид, даже не от осознания, что мои идея идет прахом, а от того, что и сам уже не знаю, насколько эта идея хороша.

Может, все вокруг правы и мне не стоит и помышлять о своем деле, я ни на что не способен и пора бы попытаться устроиться на работу, наверстать упущенное. Быть может, мне стоит прекратить пытаться жить легко, надо смириться, сделаться проще и забросить тай-бо, плюнуть на устремления и обрядиться в серенький костюм с неброским галстуком, отправиться в стадо, к тем, кто никогда даже и не мечтал ни о чем большем, нежели тихая покойная старость в кругу домочадцев… Я улыбаюсь.

– Что? – не понимает Макар. – Чего ты лыбишься, придурок?

– Да вот думаю, как мы с тобой смотримся со стороны, – два потасканных и глубоко разочарованных в жизни типчика уже за тридцать. Кто мы? Ты задумывался когда-нибудь об этом? Что мы делаем здесь в этой жизни? В чем наше предназначение?

– Да ладно, что разнылся? – Макар качает головой. – В твоем случае еще не все потеряно. Она ведь не сказала тебе, что ты ее заебал?

– Нет.

– Ну вот, все еще можно исправить. Ни в коем случае не показывай ей, что ты боишься, переживаешь, дергаешься, напрягаешься… Ну, ты же опытный сердцеед! Так не хуй давать слабину, твою бабу, наоборот, должно реально накрыть, что ты спокоен, как танк, и совсем не ревнуешь к молодому мясу, потому что уверен в своих собственных силах. Вообще не говори об этом, будто ты и знать не знаешь. Дай ей погулять, поблядовать. Наоборот, окружи ее заботой и вниманием, стелись вокруг нее, будь словно шелковый. И брось, наконец, эти свои идиотские бредни насчет клуба.

– Слушай, – мне становится не по себе, и я понимаю, что все мои недавние мысли о стаде были просто секундной слабостью, меня так и не отпустила эта звериная тяга к самоутверждению, пусть даже и через самоунижение, плевать, ведь важно добиться цели, во что бы то ни стало доказать самому себе, что хоть чего-то, а стоишь, что ты не просто кусок мяса, не просто безмозглый жиголо, не способный ни на что, кроме как разводить богатых теток на бабло…

– Во-первых, это никакие не бредни, а мечта всей моей жизни, а во-вторых…

– Идиот, – перебивает меня Макар, – на хуй тебе эта мечта? Мы же животные, приматы, бля. А главная мечта любого примата, чтобы было тепло и не голодно, понял? Тебе нужно прочно встать на ноги, вот что. Лучше сидеть без клуба, но при баблосе, чем без него же, но и при этом пустым, как бомж. К тому же, даже если ты вдруг разведешь ее, то все равно прогоришь. Пора взрослеть, приятель, пора взрослеть…

Ну вот опять. Теперь и этот туда же. Почему все вокруг уверены, что я ни на что не способен и пора уже прекращать мечтать? Быть может, это связано с тем, что на самом деле взросление – это как раз и есть потеря способности мечтать? Что ж, тогда я, пожалуй, пока взрослеть не буду.

– Это еще почему? – спрашиваю, но уже скорее для проформы, мне, как всегда, тема становится неинтересной.

«Не хочу взрослеть, – думаю я, наблюдая, как мой друг прикуривает очередную сигарету. – Не хочу и не буду».

– А потому что ты туповат и работать не умеешь, – не унимается меж тем Макар. – Проебешь свой клуб-ресторан со свистом, и вот тут-то она тебя точно спишет!

– Как всегда у тебя чересчур категоричные суждения, Макар, – говорю я, а сам даже не знаю, правду он излагает или нет.

– А только с категоричными суждениями и можно еще жить.

– Ты рассуждаешь так радикально, будто бы тебе всего двадцать.

– А тебе сколько? Девяносто?

– Слушай, я не хочу все это обсуждать, ты меня все равно не переубедишь. В конце концов, даже если все и так, как ты говоришь, ну, я конченый лох и лузер, у меня нет шансов, сил, ума и так далее, вот даже если все это так, как ты тут гонишь, то все равно я имею право попробовать. Мое личное право распоряжаться собственной судьбой.

– Ага. И чужими деньгами тоже, заметь.

– Я говорю, что имею право проебать все со свистом, да? Это же мое личное решение, и отвечать за него тоже только мне, правда? Я, в конце концов, имею право заблуждаться, может быть, меня просто все это движение прикалывает, а? Пусть даже я прогорю, пусть даже Вероника взбесится и пошлет меня, да пусть она меня проклянет, нашлет на меня тайфун, цунами и ивантеевскую братву, не важно, по хую, я хочу попытаться. Потому что только тогда, только в этом случае я смогу в старости, перед самой смертью, оглядываясь назад, сказать себе, что использовал свой шанс, а не сидел на жопе в нерешительности. Я смогу сказать себе, что было время, когда я перестал быть проституткой, когда я попытался поднять планку, расширить границы, преодолеть рубеж…

– Да, да, да… – насмешничает Макар, смоля, как паровоз. – Хуйня все это. Несешь здесь невесть что. Угомонись, я ведь не та невменяемая журналистка, что брала у тебя в прошлом месяце интервью для Harper's Bazaar. Я твой друг, твой старый товарищ по оружию, и моя обязанность предупредить тебя, идиота, объяснить, если ты в свои годы никак сам не допрешь, что главное в жизни – деньги, а не шансы, границы и, эти, ну, как ты там сказал, планки. А твоя, кстати, планка, похоже, окончательно съехала. Все эти наркотики, алкашка, извращения и заботливые мамочки… Пойми же, клоун, что с деньгами ты будешь счастливым, а с ебаным использованным и просранным шансом – наоборот. Деньги, понимаешь, деньги рулят миром, лавэ, капуста, бабло, короче, все дело в них, в деньгах.

– Скажу тебе крамольную мысль, – я тоже курю одну за другой, что чертовски вредно, конечно, но хоть чувство голода притупляет, – дело в том, что я, при всей своей продажности и циничности, не могу с тобой согласиться. То есть деньги, конечно, важны, но не только в них счастье.

– Ты безнадежный придурок, – Макар откровенно смеется мне в лицо. – Мало того, ты еще и двуличная сволочь.

– Что?

– А то, что не надо делать обиженную рожу. Ты ведь знаешь, что счастье именно в них, в сраных денежных знаках, в этих купюрах, знаешь доподлинно, точно так же, как и я, только тебе западло в этом признаваться. Даже перед самим собой. Такая хуйня, Филечка, такой на деле расклад. Ты все еще пытаешься выставить себя этаким романтиком-авантюристом. А на деле ты всего лишь стареющая проститутка. Ты жиголо – такой же, как и я, как Егор, да как вся наша теплая тусовочка, как весь наш блядский междусобойчик… Ты только посмотри на свою жизнь со стороны… Давно ли у тебя была подружка моложе тебя? Давно ли у тебя была подружка просто так, по любви, не из этих богатых старых чудовищ, а просто девушка?

– Слушай, – говорю я, – честно говоря, меня заебало выслушивать твои оскорбления. Если это все, что ты имел мне сообщить, то, знаешь, я, пожалуй, пойду.

– Ага, вали, вали, – Макар белеет от злости, – вали, обидчивый мудак, на хуй ты мне не усрался со своей поддержкой.