Русский жиголо

8

И вот, наконец, она объявляется! Да, Вероника объявляется, когда я уже собираюсь лечь спать. Каков придурок! Второй день ожидаю ее звонка, глотаю феназипам и ксанакс и две таблетки либриума, а она и не собирается париться. Набирает в полтретьего ночи, как ни в чем не бывало, даже не подумала, что это попросту неприлично.

– Привет, миленький, – говорит она. И сразу же, не дожидаясь ответа: – Как прошел день?

Голос у нее хриплый, низкий, прокуренный.

– Ты хотела сказать – два дня, куколка, – говорю я.

– Вот-вот, – вздыхает Вероника, – как они прошли, эти два дня?

– Без тебя ужасно, – отвечаю и почти не кривлю душой.

– Ой-ой, – тихонько смеется она, – не может быть. Не пугай меня, малыш.

Она прекрасно знает, как меня бесит это обращение.

– Слушай, я правда ждал твоего звонка весь день.

– Ты ужасно милый, – она глупо хихикает, и я понимаю, что она по меньшей мере не трезва. – Ну ты же знаешь, малыш, что у меня слишком много работы. Слишком много. Просто через край.

Это я знаю, чего там. Вероника торгует земельными участками, предназначенными в основном под строительство крупных торговых центров. Еще попадаются проекты спортивно-развлекательных сооружений и таможенных терминалов, короче, такое капитальное дерьмо. Хотя чаще всего именно торговые центры.

Когда-то Вероника была чиновницей, звалась по имени-отчеству, сидела в мэрии в ебанистическом кабинете с большим портретом президента в красном углу, со стенами, обитыми дубовыми панелями, и кровавым ковром на паркетном полу.

И сейчас ей уже сорок три, и всего в этой жизни она добилась сама. Ну, конечно, не без помощи мужчин, но и эта помощь, в общем, надо признать, ее личная заслуга. Потому что выбирать себе спутников (так же как и спутниковое TV – ха-ха-ха) надо с умом, вот именно, иначе жизнь может пойти не по плану, а моя взрослая девочка всегда все делала именно что только по плану. По своему собственному, никем не корректируемому плану.

И вот результат – она на короткой ноге с первыми лицами в московском правительстве, и даже выше, на федеральном уровне. У нее прекрасный офис на Новинском бульваре, контракты с важнейшими западными сетями, вроде того же злосчастного «Metro Cash & Carry». Ее кабинет теперь выглядит по-другому, ультрасовременно – никаких тебе сраных дубовых панелей, одна из стен, та, что выходит на Садовое кольцо, и вовсе целиком стеклянная, современная итальянская мебель, не дизайнерская, конечно, но все же, стекло-металл-пластик, будьте любезны, и огромная плазма Bang & Olufsen на стене. Лишь портрет президента, похоже, переехал сюда из прошлого офиса. Что ж, он ведь гарант российской безопасности, так что и изображение его наверняка призвано выполнять функцию некоего охранного сертификата, а может быть, даже и экспонируемой посетителям индульгенции, некоего символа определенной вседозволенности, которая, конечно, не такая полная, как Веронике хотелось бы, но все же, все же…

– У меня огромное количество работы, – повторяет Вероника, – ты же знаешь.

Да, да, это я знаю. А еще я знаю, что она страдает хроническим алкоголизмом и гипертонией, была замужем два раза, и оба раза неудачно, ее единственный сын живет в Лондоне и почти не звонит, в груди у нее высококачественные американские имплантанты, во рту немецкая металлокерамика, она ездит на S-классе с водителем и пользуется косметикой La Prairie.

В целом она прекрасно выглядит, такая сексуальная бизнес-леди, в почти деловом костюме Marc Jacobs, никогда не отлипающая от своего нового Vertu, сильная женщина с крутым нравом и мужским взглядом на окружающий мир, дама бальзаковского возраста, с почти безупречной кожей, если не считать за проблему наметившийся кое-где целлюлит и старушечьи морщинки в уголках глаз.

– Огромное количество работы, Филипп, – вздыхает она. А я молчу, и ей снова приходится повторить: – Работа, понимаешь? – она вздыхает. – Переговоры затянулись.

– Понимаю, куколка. Сложные долгие переговоры, затянувшиеся до двух часов ночи.

– По-моему, ты не в настроении, – снова вздыхает она.

– А по-моему, ты выпила слишком много виски на этих своих нескончаемых переговорах. Надеюсь, ты проводила их не в «Красной Шапочке»?

Черт меня за язык тянет, не могу удержаться, несет меня, и все тут, раньше-то я был спокойнее, ну что я, в самом деле, взъелся, словно сварливая жена? Она ведь позвонила, вспомнила обо мне, пусть и среди ночи, так что с того?

– Я пила со страховщиками в «Прадо», – только и говорит она, – надо было как-то снижать выплаты по комиссиям за последний объект.

Как сильная личность Вероника предпочитает мужские напитки. Конечно, она не откажется и от мохито или B52, но ее истинной страстью всегда были и остаются дорогие выдержанные односолодовые виски разных сортов. Так что самая истинная ее любовь, разумеется, не я, а двадцатипятилетний Glenfiddich.

– Созвонимся завтра, – наконец устало произносит она, – будет новый день, ты сделаешь пробежку, примешь душ, вотрешь в свое холеное тело килограмм увлажняющего крема, выпьешь кофе и сможешь, наконец, сказать хоть что-нибудь приятное. А то, знаешь, мне и от других приходится много дерьма выслушивать…

– Вероника, – только и говорю я, – Вероника!

– Я уже сорок три года Вероника, – перебивает она, – и у меня целая куча забот, проблем и напрягов. И я их решаю, ежечасно и ежеминутно, в основном в процессе переговоров, ясно? Я регулирую финансовые потоки огромной организации, осваиваю государственные бюджеты и налаживаю смежные связи. Неужели ты считаешь, что мне интересно конфликтовать и с тобой? Тоже мне, субъект федерации! Это тебе ясно?

– Да, куколка, теперь мне все ясно, – шепчу я.

Ну, куда уж яснее. Да, да, да. А еще теперь мне точно ясно, что она хочет бросить меня. Черт возьми! Мои худшие опасения подтверждаются. А я-то считал себя параноиком, полагал, что это надуманный бред. Теперь уж нет смысла притворяться перед самим собой, что все в порядке, что все идет как надо. Ничего подобного. Что-то случилось, поезд сошел с рельс. Она хочет избавиться от меня, но пока, возможно, не приняла окончательного решения. А вот я так много поставил на нее. Я даже предположил, что именно она – моя судьба. Мне казалось, что это именно та женщина, с которой мне надо связать себя узами. Вот именно, куколка, брачными узами! И что теперь? К чему я пришел? Я растерял все свои заготовки. Я практически не смотрел на сторону, хотя одно время вокруг меня крутилась целая стая нефтяных дочек, газовых племянниц и министерских внучек. И даже одна немолодая банкирша. Целая огромная свора богатых баб, вот именно.

В глазах темнеет от ужаса, что я просчитался. Как можно было быть таким безответственным? А я ведь, наверное, даже немного влюбился.

Правда, нет худа без добра, теперь все встало на свои места, мне абсолютно ясно, что Вероника хочет избавиться от меня. Что же послужило этому причиной? Если б я только знал! Я всегда вел себя с ней как подобает, никогда не лез в ее дела и ничего не клянчил, не напрягал пустыми разговорами и не грузил своими проблемами, и даже не изменял. Ну, почти не изменял, короче, не важно, она все равно не в курсе, с кем я летал отдыхать на Бали.

С прижатой к уху телефонной трубкой я вяло плетусь на кухню, наливаю в стакан Miranda минеральной воды. Глотаю ксанакс. От бессилия я готов выронить трубку и с рыданием зарыться в подушку. Да я готов телефон вдребезги расколошматить! Я готов вообще всю посуду в доме перебить, выворотить из гардеробной всю одежду и порвать ее на куски, особенно эти идиотские старперские костюмы от Patrick Helman, что она подарила мне недавно. Зачем мне все это, я не на помойке себя нашел! Мне прежние любовницы, случалось, дарили машины, часы, и даже бизнес. Вот именно! Целый спортивный клуб, пусть в Марьино, но все же тысяча квадратных метров, Kettler, Weider, сауна и витаминный бар, такие дела, куколка! Марину я всегда вспоминаю с особенной теплотой, пусть даже она, в конце концов, отобрала этот свой подарок, как только выяснилось, что я ухожу к ее подруге, чемпионке по фигурному катанию, и к тому же обладательнице неслабого состояния. Будь я на ее месте, я, возможно, и сам бы так поступил, особенно когда узнал, что моя возлюбленная переспала со всеми общими знакомыми и выбрала в итоге самого лучшего, самого близкого друга.

Но Вероника, дряхлеющая Маргарет Тэтчер? За кого она меня держит?

Стоп, стоп, стоп, возьми себя в руки, надо срочно успокоиться, нельзя и виду подать, что ты напряжен, что боишься разрыва. Пусть себе думает, что у меня все еще высокий рейтинг, что такие, как я, на дороге не валяются, и стоит ей только попытаться расстаться со мной, на меня сразу набросится куча телок. Обеспеченных, красивых и молодых. Молодых, красивых и обеспеченных.

Да таких просто не бывает, как не бывает чудес в этом мире!

Спокойно, спокойно, надо взять себя в руки. Надо попытаться проанализировать, что же произошло, в чем причина. Возможно, что и причины как таковой нет. Между прочим, так часто бывает, просто случается всякое дерьмо без особого на то повода. Возможно, я просто надоел ей, возможно, она встретила кого-то моложе, энергичнее и обаятельнее.

Самое печальное, что у меня сейчас нет ни сил, ни желания бороться. Мне хочется стать отшельником, лучше сказать – изгоем, бросить все разом: диету, тай-бо и сеансы медитации – послать к черту этот большой город, всех этих придурков, почем зря коптящих небо, весь этот дешевый балаган… Мне хочется перейти на другую ступень эволюции, прекратить мечтать о новом родстере и куртке из последней коллекции Dior Homme.

Не успев даже додумать эту мысль, я разражаюсь истерическим смехом. Закрываю рукой микрофон телефона и смеюсь. Ну что за чушь лезет в голову! И перед глазами – та самая куртка Dior из винтажной кожи, в клепках и с кучей карманов…

Надо успокоиться, а то впечатление такое, что я просто схожу с ума. Что еще за бред? Я ведь всегда был прагматиком и реалистом, не верил ни в бога, ни в черта, совершал только обдуманные поступки и мог обхитрить любую прожженную стерву.

Да, я всегда боролся с женщинами их же оружием, подлостью и лицемерием, лестью и сексом, похотью и пошлостью, именно, детка, именно, и гордился этим, ведь я всегда просекал фишку, так что же теперь творится со мной? Я ведь всегда умел держать удар, ведь так, куколка? Я всегда знал, что не пропаду, да что там говорить, я просто шагал по трупам, перешагивал через женщин, не растрачиваясь на сантименты и сопливые воспоминания, они всегда были лишь разменной монетой, только ступеньками лестницы, что вела меня наверх.

Я знал, что рано или поздно встречу ту, что станет моей женой, которая сможет обеспечить меня и наших будущих детей. И надо же было, чтобы я поставил на эту сучку Веронику! Казалось, я все точно рассчитал. И ее алкоголизм, и глубокая душевная неустроенность, и отсутствие контакта с единственным ребенком, и куча денег, которые уже не так интересно тратить на одну себя, потому что все, что можно, уже давно куплено…

Так что со мной? Почему я так разочарован? Чего я боюсь? Неужели это первые признаки старости? Первые признаки склероза? Я тупею, похоже, я просто тупею день ото дня в этом комфортабельном городе, в этой Мекке стяжательства. Старость… Вот именно, первые признаки умирания не заметны чужому глазу, они появляются исподволь, внутри моей телесной оболочки, порождая чуму безумия в мыслях. Надо же!

«Бросить все, предать забвению, стать отшельником!» Жить в ските? В землянке? Питаться картошкой и луком?

Да, нервы совсем ни к черту. Я хохочу, просто покатываюсь со смеху, а на душе грязно и мерзко и нет ни малейшего повода веселиться. О чем я думаю, что за идиотизм? Единственная моя задача сейчас – выйти с честью из игры. И желательно – с положительным балансом. Поэтому я делаю вид, что сдаюсь.

– Я ведь начал волноваться, куколка, – говорю я проникновенно, едва успокоившись, – в офисе тебя не было, а к мобильному телефону ты не подходила.

– Чего волноваться? Ты же в курсе, что я не могу отвечать на все звонки во время переговоров, – она вздыхает.

Подумать только! «На все звонки»! С каких это пор я стал относиться к пренебрежительной категории «все»? И потом, Вероника всегда отвечает на звонки. Всегда! Даже во время секса, хотя лично я бы этого не делал, ей и так не много времени осталось на плотские наслаждения.

Ради чего она, спрашивается, вообще живет? Ради работы? Ради того, чтобы сумма на ее счетах из шестизначной превратилась в семизначную? Зачем, спрашивается, человеку столько денег? Видимо, Вероника – неисправимая трудоголичка. Самая типичная наркомания, между прочим. Зависимость похуже героиновой. Всегда быть при делах, всегда на связи. Для всех, кроме меня.

– Я просто волновался, – говорю я, – вдруг что случилось?

– И что? – смеется Вероника. – Ты бы поспешил мне на помощь?

В этой фразе все – от пренебрежения до брезгливости, меня просто в дрожь бросает, я хочу возразить, закричать истошно: «А почему бы и нет?!» Но я молчу. На самом деле мне абсолютно нечего сказать.

– Спокойной ночи, – сонно произносит Вероника, – я наберу тебя завтра с утра.

– Я буду ждать, – мне не остается ничего как повесить трубку.

В голову лезут сомненья, и спать больше не хочется, но я все равно выключаю телевизор, смотреть в экран и вовсе нет желания, я зачем-то даже тушу ночник и сижу так в полной тьме и тишине, может быть пять минут, а может и десять.

Я вообще человек, склонный к сомнениям. Принять решение и, главное, поверить, что оно единственно верное, поверить бесповоротно, как в аксиому, нет, такого со мной еще не случалось.

Жизнь – чересчур жесткая штука. Она все время ставит нас перед выбором, либо черное, либо белое, и вроде как среднего не дано, и что тут поделать, если из всех цветов я предпочитаю серый? Что тут скажешь, если мне не по душе резкие очертания и контрасты, мой идеальный мир – царство полутеней. Иногда я и сам себя ощущаю всего лишь тенью, а не человеком, ведь никаких человеческих ощущений я не переживаю, в смысле духовных, почти никаких.

Правильно ли то, что я вот так, без боя, уступаю Веронику? Мою Вероничку, пусть немножечко, самую малость, но мою? И что я буду делать, когда окончательно расстанусь с ней? На какие такие деньги я буду жить, в конце концов? Мне ведь нужно содержать машины, одно ТО стоит почти шестьсот долларов, не говоря уж о бензине. Мне нужно оплачивать личного тренера и косметологов, покупать именную одежду, а еще я собирался слетать на пару недель на Карибы и сделать в квартире ремонт. Ну, конечно, ведь hi-tech уже не в фаворе, модерн, смешанный с классикой, только он, он и больше ничто, к тому же ко мне в гости который месяц подряд напрашиваются фотографы из AD! В конце концов, мне же надо на что-нибудь есть, и желательно не в «Макдоналдсе».

Давай вспомним, куколка, когда я последний раз жевал гамбургер?! Вот уж воистину верх корпоративной мерзости, апофеоз корпоративного свинства. И ведь от этого дерьма полнеют!

Хитрые ублюдки, пиарщики, психологи, рекламщики, верные слуги мирового капитализма кормят рабочий скот дешевыми котлетками, чтобы те жирели и жирели, ощущая изо дня в день свою ущербность по отношению к персонажам, населяющим экраны их телевизоров. Ухоженные телки из рекламы косметики, успешные мужчины на новеньких корейских автомобилях с белоснежной улыбкой, закидывающиеся мезимом форте…

У жирных рабов опускаются руки, они больше не думают о революциях, они думают о диетах. Они думают об убогих корейских машинках, чтобы стать хоть чуть-чуть похожими на того лощеного придурка из телевизора. Они запрещают себе хлеб и сахар, конфетки и пирожные, но вот пройти мимо «Макдоналдса» зомби просто не в состоянии. Клоун из фильма ужасов, пластиковый Рональд Макдоналд улыбается всем нам своей нечеловеческой улыбкой.

Я вспоминаю историю о том, как группа провинциальных антиглобалистов была настолько возмущена строительством первой в их городе сетевой столовки, что за пару недель до торжественной церемонии открытия исхитрилась похитить зловещую фигуру клоуна. Каждый день они присылали в городскую администрацию по пластиковому пальцу чудовища с требованиями не допустить появления в родном городе гамбургерной заразы. В противном случае экстремисты обещали клоуна казнить.

Увы, Рональда Макдоналда нельзя убить, точно так же, как анархическим группкам не справиться с процессами массовой глобализации. Открытие столовой состоялось, и члены городской администрации радостно фотографировались с новенькой фигурой, еще более жуткой и аляповатой…

Я уверен: Рональд Макдоналд переживет нас всех, и в день, когда случится всемирная катастрофа, миллионы его пластиковых копий оживут и отправятся в победный марш по выжженной мертвой Земле. Они будут воровать скот у фермеров, коров, быков, баранов и свиней, тут же пихать эту живность в жуткие агрегаты и перерабатывать живьем в сочные румяные котлетки. А курицы и прочая домашняя птица пойдет на макнаггетсы, на эти ебаные прохимиченные макнаггетсы…

Да ладно, к черту глобализацию! Какая вообще разница, мы все дети ее и мы же ее верные слуги, мы живем в четко брэндированном обществе и определяем успешность друг друга по лэйблам на одежде. Именно так мы распознаем своих, отделяем себя от лохов, становимся выше и значимее, чем армия остальных придурков. C другой стороны, мне насрать на политику, глобализацию, интеграцию и все такое, это просто красивые слова, которые принято кидать во время посиделок в очередном DJ-баре, чтобы все телки вокруг делали круглые глаза и оценивали твое интеллектуальное развитие…

На самом деле, какая разница – я говорю, мне плевать, плевать на все эти гибельные или, наоборот, созидательные процессы, но я ведь просто физически не в состоянии так питаться! Неделя на гамбургерах, и я прибавлю не пять, а пятнадцать, нет, целых двадцать килограммов и буду вообще никому не нужен!

Голова идет кругом, меня просто трясет. Перед глазами вереница гамбургеров, меня, кажется, вот-вот вырвет. Я пытаюсь успокоиться, взять себя в руки.

С другой стороны, совершенно ясно, что наши отношения бесперспективны, Вероника давно смотрит на сторону, да и денег на открытие ресторана не даст, теперь это уже очевидно. Жадность в ней сильнее всего, всяких чувств. Она слишком взвешенная, слишком просчитанная для широких жестов. В этом отношении она похожа на меня, возможно, именно поэтому я и выбрал ее, зная, что с таким человеком будешь действительно как за каменной стеной.

Хорошо, хорошо, успокойся, приятель.

Мысли скачут, как бешеные, мечутся из стороны в сторону, от Макдоналдса до собственного клуба и обратно, мне трудно сконцентрироваться и задержаться хотя бы на одной из них.

Вероника, куколка моя! Если я отпущу тебя, если мирно исчезну из твоей жизни, то что я смогу получить в качестве отступного?

Господи! Я точно схожу с ума.

Попросить просто так, за здорово живешь, энную сумму денег невозможно, прямое спонсорство не в ее правилах. Машина у меня и так новая, вряд ли удастся уговорить поменять ее. Может быть, стоит срочно придумать какие-нибудь несуществующие дорогостоящие курсы, обучение или (даже лучше) срочное лечение от ужасной внезапно накрывшей меня болезни? Вероника не откажет, но может попытаться оплатить все сама, прямым переводом со счета. Значит, надо найти такие курсы, где согласятся вернуть мне эти лавэ наличными, за откат. Процентов, скажем, за пятнадцать.

Черт возьми, как все сложно и при этом мелко! Веронику я теряю, и мне срочно нужна замена. Мне нужна та, кто…

Вот, интересно, кто? Я мысленно перебираю всех своих старых и новых знакомых женщин. Я включаю свет и принимаюсь нервно ходить по квартирке. Появляется навязчивое желание выпить, расслабиться, снять напряжение. Я представляю себе большой бокал с лонг-айлендом. Нельзя, нельзя, я на чертовой диете. Как давно я уже не пил ничего крепче кофе!

Я роюсь в тумбочке в тщетных попытках найти валявшийся там с прошлого года сканк. Ненавижу курить, не моя тема, но сейчас было бы самое то немного дунуть. Дунуть и отупеть, успокоиться, сделаться сонным и ублаженным. Не найдя ничего, кроме старой закопченной пипетки, я принимаюсь мастурбировать, но мой член не подает видимых признаков жизни. В отчаянии я все же ставлю диск группы Pulp. Может быть, хоть эти декаденты смогут меня успокоить?

Я думаю о наркотиках, о том, какой из них мне мог бы сейчас подойти, но в голову не приходит ничего, ведь я теперь веду гребаный здоровый образ жизни. Этот сраный образ, распропагандированный мировыми массмедиа, растиражированный в угоду государств, идеология тупых добропорядочных семьянинов, уверовавших раз и навсегда в правильность своего пути.

Как первые поселенцы Дикого Запада, они уверенно прут вперед со своими тележками и повозками, набитыми всевозможным скарбом и бытовой техникой, детьми, домашними животными и комнатными растениями. У особенно удачливых на телегах значатся эмблемы ABT, Hamann, Caractere или Gemballa. Они прут по жизни, не разбирая дороги, вытаптывая девственные леса и осушая реки, оставляя после себя ровные поля, засеянные кукурузой и чем там еще? Бобами? Возможно. Если хочешь быть на вершине, встань в их ряды. Занимайся спортом non stop, ходи в фитнес, питайся раздельно. Делай культ из своего тела, из этой кожаной оболочки. Помогай сам себе. Прибегай к услугам пластических хирургов. Медитируй, в конце концов. Носи на запястье красную ниточку Каббалы. И зарабатывай деньги. Чтобы рано или поздно и твою телегу украсила вожделенная эмблема.

несется из колонок.

Я немного успокаиваюсь и закуриваю сигарету. Может быть, мне пора уже попытаться сделать что-нибудь самому? Ну, то есть самому разрулить ситуацию, найти денег, поднять проект. Ага. Ну какой еще проект?

Я перебираю в уме варианты. Что можно было бы предпринять, чтобы остаться на плаву. Чтобы даже повысить свой нынешний жизненный уровень. Клуб мне одному не потянуть, у меня, конечно, есть некоторая известность, только больно уж в узких кругах, увы. Среди невменяемых тусовочных телок, это да, а так… Вечеринки я не устраивал уже долгое время, а в нашем мире память аудитории – шлюха непостоянная, большинство денежных мешков успели благополучно забыть о моем существовании. Кто его знает, ведь все шло неплохо, у меня были бюджеты, пусть небольшие, но эти лохи сами несли мне свои денежки и рано или поздно я бы заработал себе имя, которое потом спокойно продавал бы сигаретникам или алкобрендам…

С другой стороны, я всегда был против самой идеи этого медленного подхода горбатиться всю жизнь, сжигать свои мозги в клубных эвентах, размениваться по мелочам… Мне всегда был нужен карт-бланш, а все остальное я даже за дело не считал, отметая в хлам все многочисленные встречи и возможности, зато коллекционируя подружек и удовольствия.

И вот теперь сижу тут, в полутемной студии на Никитской, прикуриваю сигарету от сигареты, слушаю старых нытиков из Pulp и мучаюсь от жалости к самому себе. Картинка убогая, не спорю. Надо все же что-то придумать, может, стоит чем-то заняться, хотя бы сейчас, на первое время, восстановить былые связи. К сожалению, в голову приходят только криминальные идеи. Похоже, ни один из законопослушных бизнесов мне сейчас не по плечу. Как-то не могу я себе представить, что вот так начну горбатиться за копейки. И потом, даже на самый мелкий проект нужны деньги.

В смятении я тушу сигарету. В конце концов, я всегда знаю, где достать неплохой «первый». Сейчас все это выглядит как невинная помощь друзьям, не более. Просто услуга знакомым серьезным богатым женщинам, которые хотели бы немного расслабиться, немного снять стресс. Один-два, максимум три грамма. Никакой схемы, просто редкие девичники в районе Рублево-Успенского шоссе. При желании это может обратиться действительно бизнесом, особенно если подтянуть знакомых стриптизеров, и вот тогда можно поднять вполне реальные лавэ, ни от кого не зависеть и…

А как же ментовские прихваты, бандиты и общее реноме? Да, именно, как оно, это сраное реноме, о котором все столько трындят направо и налево, а никто его и в глаза не видел. Только и слышишь фразочки вроде: «Я не хотел бы испортить свое реноме». Хотя все мы внуки доярок, ну, в лучшем случае, рабочих сталелитейного производства…

Какое там к шутам реноме? С другой стороны, не хватало еще, чтобы в тусовке шли слухи, будто бы я барыга. Ситуация рано или поздно выйдет из-под контроля. Вот тогда точно придется забыть про клуб! И разве смогу я тогда найти себе достойную партию? Да все в миг плохо обернется. Мигом в дверь постучат ребята в мышиной форме, такие злобные лохи с претензией на Глеба Жеглова. И будет среди них один, с дорогущими часами на запястье, в ботинках A.Testoni и с карманами, полными изъятого на таможне кокоса. И этот, главный, сделает морду кирпичом и занюхает, не стесняясь, неслабую дорогу с компакт-диска тех же самых Pulp и предложит сотрудничество, а проще говоря, лечь под мусоров, распространять этот самый стафф, что у него в кармане, по клубам и знакомым, и чем все это закончится, известно, но вот ведь беда, не готов я уехать на северный курорт. Меня там сразу опустят и заразят каким-нибудь ужасным сифилисом.

Я вздрагиваю, закуриваю еще одну. Шлю к черту криминал и снова возвращаюсь мыслями к женщинам.

Я думаю о тех женщинах, которых я знаю и которых можно рассматривать в качестве замены. Большинство из них, куколка моя, увы, не дотягивают до требуемого уровня. В конце концов, не путаться же мне с той старой, семидесятилетней итальянской миллиардершей?

«Вероника, Вероника, – думаю я, – а ведь я уже привык, что ты у меня есть. Вот мы расстанемся, детка, скоро совсем расстанемся, перестанем видеться, а потом и созваниваться. Мне будет грустно без запаха твоих духов, без этих пьяных ночных звонков, без твоих резких, порой безумных поступков, не поддающихся обычной логике. Помнишь, как один раз, вернувшись с неудачных переговоров, ты перебила в припадке бешенства всю коллекцию Led Zeppelin на виниловых дисках, что сама подарила мне на Новый год? К счастью, на следующий день от тебя явился курьер с точно такими же пластинками и милой запиской. Я до сих пор храню ее. Помнишь, что ты написала в ней? Впрочем, действительно, это не важно, текст не имеет никакого значения, важен лишь сам факт ее существования. А помнишь, как ты вышвырнула в окно мою стереосистему, не желая больше слушать то, что ставил я? А ведь для тебя я всегда выбирал самое лучшее, сборники Buddha Bar или Hotel Costes, к примеру. Впрочем, в музыке ты была абсолютно всеядна и с равным удовольствием могла слушать Русское Радио или раритетную запись Louis Prima и Kelly Smith. У них тебе больше всего нравилась „Just A Gigolo“, ты часто заставляла меня включать диск именно с этой вещи и, слава богу, что эта дурацкая песенка сама по себе перетекает в славную „I Ain't Got Nobody“. Ты помнишь, Вероника, как мы летали на выходные в Париж и я показывал тебе свои любимые места, те самые, что скрыты от назойливых туристов лабиринтом кривых улочек квартала Марэ? Помнишь, как мы пили кофе по двенадцать евро за чашку на пятьдесят шестом этаже башни Монпарнас и смотрели на город, и кофе не был достаточно крепок, чтобы привести нас в чувство? Тогда ты переходила на виски, а я заказывал белое вино, и в сумраке ресторана огонь свечи отражался в твоих глазах и казалось, что они блестят, как блестели, должно быть, лет двадцать пять назад. Помнишь, как мы летали в Калифорнию, к моему другу Сашке Шкловскому? Этой старой педовке удалось-таки вытащить счастливый билет, и теперь он живет там на огромной вилле с каким-то здоровенным сорокалетним чернокожим театральным режиссером.

Солнце светило тогда, казалось, лишь нам одним. Сашка укатил со своим активом в Бостон, а мы целыми днями валялись возле бассейна, потягивая мохито, лишь изредка выбираясь в город, чтобы купить кокаин у знакомого русского дилера. Ты помнишь, Вероника?»

Диск заканчивается, вместе с ним неожиданно уходит напряжение. Возможно, это просто усталость, моральная и физическая, еще бы, такой стресс.

Я снова ложусь в кровать, беру с тумбочки первый попавшийся глянцевый журнал. Какой-то смазливый тип на обложке демонстрирует безупречный торс, и я думаю, что с такими молодыми красавчиками мне уже не тягаться. С другой стороны, женщины, особенно взрослые и умные, больше жаждут духовной близости, теплоты и интеллектуального уровня, всего того, чего они лишены в своей повседневной жизни, и именно это я и могу им предложить. Так что…

Я снова, в который раз за ночь, сбрасываю одеяло и подхожу к зеркальным дверцам встроенного шкафа.

Мне тридцать один, но выгляжу я значительно моложе, при этом никто и не подумает назвать меня юнцом. Мужчина что надо, интеллигентный, подтянутый и загорелый, кожа гладкая и ровная, красивая крепкая задница, сильные руки и длинные прямые ноги.

Довольный осмотром, я снова забираюсь в постель.

– Ничего страшного, – говорю я сам себе, – еще повоюем.

«На что же я буду жить?» – думаю я, засыпая… Рональд Макдоналд улыбается мне и машет приветственно пластмассовой рукой в безобразной желтой перчатке.

Я тут же в ужасе просыпаюсь. Господи боже, детка, не хватало еще и во сне видеть всякую мерзость.

Я снова включаю ночник и снова роюсь в прикроватной тумбочке. Наконец, в самой ее глубине, то есть практически в недрах, среди всякого барахла, покоящегося там с незапамятных времен, давно неиспользуемых штуковин, вроде тюбика анальной смазки с анестетиком, скидочных карточек разных магазинов от «Мира Детства» до ЦУМа, пипеток и связок с ключами, цепочек и колец A&G, полупустых сигаретных пачек, покет-буков и прочего дерьма, я нахожу маленькую позолоченную коробочку, украшенную логотипом Hermes. В ней нет сканка, зато немного «шишек», вот надо же, а я и забыл о них, ну здравствуйте, маслянистые мои!

И я забиваю вот такой косяк и ставлю в проигрыватель диск Caf? del Mar, скомпилированный Dj Bruno, и сизый сладкий дым заполняет комнату, а музыка, и без того нежная и медленная, источает ну просто истому, словно стареющая модель в полночь в Vogue-caf? и вот тут уже я засыпаю по-настоящему, сладко, словно дитя.