Русский крест: Литература и читатель в начале нового века

Гламурно-глянцевая революция уже произошла

Гламур и глянец раздражает – особенно в сравнении с принципиальной скромностью, если не сказать – вынужденной бедностью оформления, принятой в качестве хорошего тона интеллектуальной литературой. Это французским интеллектуалам невозможно представить издание своей продукции иначе как в книжечке с белой обложкой и черно-красным шрифтом, украшенной ма-а-аленьким издательским значком-булавкой. У нас же – своя историческая судьба: если не гламур и не глянец, то хотя бы абрис голой задницы с прибавлением кричащих анилиновых красок. На антигламур способны немногие. Да и надо ли этим двоюродным братцам, гламуру и глянцу, сопротивляться?

Глянец – эстетика бедных. Дешевая в изготовлении, китчеобразная подделка красоты.

Гламур – эстетика нуворишей.

Но революция, которая произошла в культуре нашей повседневности, объединила их в сдвоенном эпитете: гламурно-глянцевая.

Тиражи «глянцевых» и «гламурных» изданий сопоставимы с тиражами толстых литературных журналов рубежа 80—90-х годов. Отсюда вывод: значит, они соответствуют тем культурным изменениям, которые в обществе уже произошли. Пока боролись идеологии неопатриотизма и либерализма, победила демократия в лице глянцевого журнала «Семь дней». Его главный редактор недавно была награждена весьма крупной премией правительства РФ – есть за что: журнал задает не программу ТВ, а программу – и очень конкретную! – обыденной жизни. С перспективой на предстоящую неделю. Остров стабильности в бушующем море!

Глянец – блестящее покрытие тиражируемой картинки, постоянно воспроизводимой ТВ: в рекламе, в клипе, в сериале (мелодраматическом либо комедийном). Глянец гримирует изображение, и так уже выделанное, представленное в определенном ракурсе. Глянец – красота для бедных. Помните – «Купи себе немножечко ОЛБИ»? Купи себе глянцевый журнал (дешевый или подороже, уж у кого как получится) и получи немножко (на свою сэкономленную для потребления культуры трудовую копейку) глянцевой жизни. По этому элементарному принципу делаются большие деньги – многотиражное издание, как и супермаркет с быстрым движением товара, дает свою сумасшедшую прибыль.

Как бы и кто с ним ни боролся, глянец непобедим: он обливает лаком любой предмет, режиссерски поставленный в центр непосредственного внимания.

В советское время глянец осуждался, именуясь «лакировкой»: лакировкой действительности. Это был шизофренически двойной самообман соцреализма: лакируя жизнь, осуждать лакировку. Глянцевые репродукции в «Огоньке» тиражировали глянцевую эстетику (сейчас еще жив и действует ее монстр-представитель – художник Александр Шилов). Во всех северных русских избах, в которых я побывала в фольклорных экспедициях, стены украшались этими вырезками – в углу икона, теплится лампадка, вышитое полотенце – и глянец. Сейчас в широкой храмовой продаже – глянцевые иконки. Вкус? Если вкус, то народный. Лубок – тот же глянец, но из-за исторического расстояния, из-за дистанции лубок освещен другим зрением, приемлем, забавен, украшает интерьер интеллектуала.

А русская литература – что ж, литература идет своим особым историческим путем: сегодня она противопоставила глянцевой эстетике производственно-любовный роман отечественного производства. Рожденный, как Афродита из морской пены, из глянца и гламура… Хотя бы модная ныне, из Жуковки вышедшая Оксана Робски, описывающая перипетии жизни весьма состоятельных персонажей отнюдь не через гламурно-мурмурные сюжеты.

Олег Чухонцев при вручении ему еще не гламурного «Триумфа», а весьма скромной премии журнала «Знамя» рассказал о своем очередном посещении Дома книги на Новом Арбате. На вопрос о том, где продаются толстые журналы, ему указали на стенд с «Cosmopolitan», «Vogue», «Harper\'s Bazaar» и пр. Эти журналы «варварски» вытеснили толстожурнальную культуру (эта перспектива обсуждалась еще на «круглом столе» в «Литгазете» 4 декабря 1996 года) – она ушла из продаж, из сознания читающей публики. Но гламур/глянец не случайно, тайно проникая сквозь железный занавес, ввергал советских людей в состояние нарушителей всех запретов, как этических, так и эстетических. Гламур и глянец – не варвары. Гламур и глянец – проводники новой культуры, агитаторы и пропагандисты («ой, Вань, такую же хочу…»). Гламур и глянец не только повествуют о «звездной» жизни и развивают покупательский спрос. Они – проводники образа жизни, прежде всего – чистоплотной, гигиенически и телесно совершенной жизни, в которой нет места болезни и смерти: на их месте – красивые «уходы». Гламур и глянец не просто переносят человека в мир мечты (не только потребительской). Настя в пьесе «На дне» рыдала над вымышленно-присвоенной книжно-гламурной судьбой, в одно и то же время и разрывающей, и утешающей ее душу, – и это наивное потребительское сознание, изначально, от природы лишенное радостей высокой культуры, не надо презирать. Если гламур и глянец способны преобразовать агрессивную энергию в энергию, направленную на выбор потребления, – да ради бога.

Да, именно это и есть, пожалуй, одна из самых важных черт гламура и глянца: их неагрессивность, их способность психологически адаптировать человека к новой ситуации и даже новой (для него) цивилизации. Глянец предлагает определенные модели, рецепты поведения – другое дело, что людям высокой культуры они «вкусово» неприятны. Просто у нас сегодня все так перепуталось, что предназначенное определенным слоям населения потребляется совсем другими, и наоборот. Люди фактически без средств существования посещяют симфонические концерты, выкручиваясь, гоняются за дизайнерскими вещами (а то и сами их создают), а богатейшие из богатых безвкусно «оттягиваются» в Куршевеле, потребляют пищу в рвотных интерьерах дорогих московских ресторанов. Чем дороже, тем дешевле – это про нас, про наши бешеные деньги.

Аристократии и аристократического художественного духа нет, а демократия безвкусна по определению. Не думаю, что Сталину нравилось, как звучит скрипка Ойстраха; не думаю, что Брежнев плакал от рихтеровской нюансировки; но советский номенклатурный концерт был немыслим без высокой культуры. (Советская власть поддерживала иерархию культуры, установленную Сталиным; Хрущев «осадил» тех, кто пытался ее нарушить; Брежнев, как человек инерции, ее ритуализировал.) Сегодня на концертах МВД, до сих пор ритуально чтимых и начальством, и населением, припадающим к телеприемникам, эстетической вершиной высится Кобзон, а не Рихтер, здесь поет Лариса Долина, а не Вишневская.

Но.

Петросян, над которым издеваются все кому не лень, – это бочка масла на подспудно бушующие волны неприязни одних слоев населения к другим, а «ржачка» публики – тоже своего рода исход агрессии. Высокая культура содержалась при советской власти либо за колючей проволокой, либо за недоступными дачными заборами. Пора понять, что варвары уже пришли, – и попытаться цивилизовать их доступным способом.

У нас – Шишкин, у них – «Караван историй»? Но, как говорит у Трифонова один из персонажей, «не надо никого презирать». На самом деле важнейшей задачей для так называемых интеллектуалов является этическое облагораживание масскульта, а не отгораживание от него. На самом деле, как мне представляется, сферы «высокой» и «низовой» культуры взаимопроницаемы и взаимозависимы, а не взаимоизолированны – и на входе в каждую по охраннику с оружием: «Стой, стрелять буду». Размытая, не структурированная, вернее, структурированная только собственной тусовочностью «высокая» культура никак не порождает культурного героя – а «внизу» уже есть чем поживиться. Были в начале 90-х две многообещающие заявки на культурный взаимообмен – «Иван Безуглов» Бахыта Кенжеева и «Самоучки» Антона Уткина. Живой процесс культуры – это расширяющееся пространство сегментов массовой, некоммерческой, элитарной, мейнстримовской и других культур – об этом не забывает в каждом выступлении напомнить Д. Дондурей.

Кстати, у нас была и попытка антигламурно-пародийного издания («Большой город»), и попытка повенчать «жабу с розой», гламур с высокой культурой («Новый очевидец»). К сожалению, второе издание, мною ценимое, исчезло – быстрее срока, что я предполагала для его существования.

Антигламурность в принципе для меня лично – вещь захватывающая. От гламура меня действительно подташнивает, от глянца просто тошнит. Хочется видеть не только ухоженно-подтянутые, но и морщинистые лица, так много говорящие о жизни на портретах Рембрандта, например. А мне подсовывают прооперированных теток (или подтянутых «золотыми нитями»). И ведь это все – навеянный сон золотой. Тошнит от навязчивой идеи вечной молодости, от муляжной псевдожизни, от рекламы автозагара, средств для ращения волос, дезодорантов, новой марки сверхполиткорректных нью-йоркских духов «Мир» со стилизованной голубкой Пикассо… От магазинов «L\'Etoile» и «Арбат-Престиж»; от названия магазина мужской одежды «Тантал» (угол М. Бронной и Твербула) особенно тошнит, потому что представляю себе немедленно танталовы муки (в купленных там штанах). Тошнит более всего от избыточности. Но: лучше бы мне было, кабы это в одночасье слиняло? И я бы опять осталась – наедине со своей (настоящей) культурой? Не уверена.

Посему– пусть живет и развивается.