Рыцарь без позывного 5 (СИ)

Глава 22 Неутешительно, зато честно

Мысль о загробной жизни, царстве сатаны, или окончательном безумии остановилась, едва мой взгляд выцепил среди воронок инспектора. С любопытством оглядывая разбомбленный квартал, он с праздным видом прогуливался вдоль ошметков бетона, будто на прогулке в музее диковинок.

Ни мертвецов, ни куриц, ни князя. Только он, только я.

Может правда сбрендил? Не-не-не, не время! Не сейчас же!

Заметив меня, федерал расслабленно выдохнул и радушно улыбнулся, будто старый приятель:

— Коли по сердцу, не так я себе все представлял… Мне виделся «Пламенный восход», али небесные дали, но всеж занятная архитектура, верно? Безобразно, но… Единообразно. Тебе к лицу. Присоветовал бы за рыцарский девиз взять, не будь оно так запоздало и неуместно.

Его спокойный тон и расслабленная походка стали достаточным поводом. Невзрачное лицо встретилось с кулаком, изуродованным мертвыми зубами. Федерал рухнул как поломанная штакетина.

Стараясь игнорировать вновь взбесившуюся рацию и громоподобный детский плач, я вырвал из чьих-то холодных рук угольно черный автомат, и резко нажал на спуск, целя в лицо инспектора. Но его не было. Не инспектора — тот все так же корчился на земле, осторожно шевеля ушибленной челюсть, — спуска не было. Ни крючка, ни скобы, ни прицела… Греша на танковые траки, которые, пройдясь по оружию, привели его в полную негодность, я запнулся о противоестественно податливый труп.

Такую деформированную массу из кожи, мяса и камуфляжа можно принять за человека лишь издалека. А уж униформа… Нашивки и шевроны больше походили на чье-то похмельное воспоминание, нежели реальные знаки различия.

Бьющие по вискам всхлипы вдруг показались чьим-то злорадством.

— Да едрить твою… Долбанная паранормальщина!

Ну конечно, как можно не заметить? Никакая это не Земля, и никакой это не квартал. Все это место не реальнее тараканов в моей голове. Собственно, это они и есть. И истеричная рация, вкупе с неестественно дрожащими тенями это только подтверждают.

Окна на зданиях стоят кое-как, танковая башня непропорциональна погону, воронки больше тянут на могилы… Оживший сон, забытое воспоминание отвоевавшее плацдарм у реальности и ничего более.

Мда, сфотографировать бы, да мозгоправу показать. Вот бы он диссертаций понаписал, а?

— Я бы тебе ответил тем же… — заскрипел разбитой челюстью федерал, поднимаясь с куска бетона, вязкого как пластилин. — Но вижу, твоя злоба целит скорее внутрь, нежели вовне…

Палец ткнул в сторону и я заметил замерший неподалеку туман. Там где стояли тотемы и переплетенные деревья, ныне клубилось нечто отвратительно невразумительное. Высящийся до не бес шквал света и пламени, в медленных всполохах которого кляксами проступают незнакомые лица и никогда не виденные сцены.

— Бред какой-то…

— Какой кувшин такое и вино — вини свою голову, а не меня. — потеряв интерес к инфернальной стене, окружившей квартал, федерал снова заломил руки за спиной, скучающей походкой приближаясь к танку. — С чего же начать… Старый судья любил повторять, что мастерство выхода из диалога не менее важно, нежели вход в него, но…

— Слышь, чудила гороховый, если ты думаешь что я реально позволю тебе призвать какого-то…

— Я никогда не намеревался никого призывать. Древние наплодили достаточно эфемерных сущностей — где они теперь? Нет, нужное поспевает по воле замысла, а не случая. Довольно в истории пустышек, наполненных неосознанным. Император мыслил правильно, разум облегает силу, а не сила порождает разум.

Так, теперь я начинаю понимать эмоции Киары — реально ведь бесит! Он еще заковыристее общаться умеет⁈

— Окей, насрать! Если ты думаешь, что я позволю тебе заделаться божком или получить иные невероятные космические супер-пупер-жопер…

— Как ты мог отметить, мне куда более дается роль эскорта, нежели самой персоны. Я здесь не за этим, за этим здесь ты.

Нет, ну это уже ни в какие ворота!

— Мужик, мне уже настолько опидорели твои выкрутасы, и если ты…

— А кто еще? — снова перебил он, обходя умирающий танк по кругу и рассматривая его будто зверя в зоопарке. — Герцог, регент, может князь? Боюсь, мы оба знаем, насколь они оказались непригодны на сию роль. Я не придирчив в выборе актеров, но на эту постановку годятся лишь лучшие. Идеальные. Безупречные. Или хотя бы безумные… В хорошем смысле, разумеется.

— …Мужик, ты трахнутый? Честно скажи, ты реально настолько шизанутый? Что за херню ты сейчас вообще ляпнул⁈

— Нет ничего проще, чем низвести достойного к презренному, так что оставь свои едкие комментарии. Я люблю хорошую шутку, но поверь, ты отнюдь не юморист.

Хруст рации у самого уха снова заставил зажмуриться. И ради этой херни, этого бреда, этой опидоревшей чуши я оставил Гену умирать? Серьезно?

— Будь по твоему, я знал, что задолжал пару объяснений… — инспектор устало присел на фальшборт машины, который прогнулся под ним будто резина. — Давняя дилемма никогда не была о богах, она всегда была смертных. О кандидатах, достойных сей великой чести и бессердечного проклятья. Император… Не годился. Как может справедливость возвести ради себя тысячи-тысяч повинных да безвинных? Та ли это длань, о которой можно помечтать?

Не о религиях лоялисты с заговорщиками спорили, а о теплом месте на небесах. Кто-то желал видеть там члена своей семьи, радея за корыстное, кто-то не забывал про общее, а оттого отвергал одного засранца за другим. В итоге все это являлось не более чем мечтами склочных овец о добром пастухе.

Споры прервались «железным драконом» и «Пламенным восходом», когда спорить стало некому и не о чем. Но идея все еще теплилась в умах отдельных посвященных. Ведь мир так несправедлив…

— Герцог некогда тоже был достойнейшим, но не стал первым, чья отцовская любовь затмила долг перед троном. Человек… Всего лишь человек. В театре истории роль личности ничтожна, незаметна, незначительна. Одно сердце не способно растопить вековые льды, как и один меч мир не завоюет. С самого зарождения нашей… Службы мы бились с ветряными мельницами, заливая отдельные пожары на фоне пепелищ, позабыв о невозможности остановить ход истории. Коли телега слетела с дороги да покатилась по склону, — ее уже не вернуть. Но ею еще можно управлять. Хоть и отчасти.

— Елки-моталки… Нет, реально, вы больные. Чисто из разряда, «заставь дурака богу молиться»!

— Живан Мюрат? Чересчур горд. Робуте? Мягок. Его брат-регент напротив — жесток. Юный Рорик? Ведом и неопытен… Я могу перечислить сотни имен и титулов, но какой смысл, если даже я не гожусь? Ни я, ни мой старый мастер. Слишком опорочились, чересчур очерствели… Какими же пастухами мы станем, коли без зазрений жертвуем стадо ради него самого? Я это понимал изначально, мастер… Мастер так и не понял.

— Охренеть… Просто охренеть… Вы реально чокнутые… Охеренный план! Надежный как швейцарские часы! Все равно что обосраться посреди площади и ждать пока не подвернется прохожий с бумажкой… Господи!

— Досадно и даже обидно, но… Разумно. Это и отличает тебя от всех прочих кандидатов. Верный предаст из верности, любящий из любви. И самый справедливый пойдет на подлость ради близкого — мне это ведомо, как никому иному. Не раз ломал достойнейших на их же достоинстве. Графья сердец не чаяли в своих дочерях, герцоги в подданных, князья в принципах…

Пламя из перекошенных лиц и несуществующих городов планомерно захватывало все больше и больше пространства, медленно приближаясь к танку.

— И только те, чья жестокость растет из милосердия, чья верность вероломна даже к самим себе, чьи цели настоль щедры, насколь и корыстны… Безумны ли они? Не отрицаю, но не такое ли надобно нашему сплошь разумному и расчетливому свету?

— Мужик, иди нахер, ладно? В рот я шатал твои кандидатуры и прочие бредни! Где тут выход⁈ Или сортир хотя бы…

Меня много кем называли и куда посылали, но в боги производить? Не-е-е… Даже чушью не назовешь, совсем за гранью.

— Клеймя бессмыслицей важности не избавишь. Ты знаешь, что это справедливо.

— Господи, да заткнись ты уже! Справедливость… Херня из-под коня. Ты прячешься за справедливостью, будто она прощает все твои грехи… Херня, мужик. Полная лажа — поверь, я проверял.

Федерал облегченно вздохнул, будто лишний раз уверился в правильности своего решения. Спрыгнув с «резинового» фальшборта, он уверенно зашагал сквозь воронки ко все приближающейся стене живого огня.

— Э-э-э… Ты че делаешь?

— Как ты правильно заметил, я не более чем палач, прячущий жесткосердность за суровыми законами. — подойдя к «стене», он осторожно потрогал ее пальцем.

Пламя дрогнуло, а лицо федерала пронзила вспышка боли — вернувшись из аномального свечения, здоровый палец обернулся истерзанным обрубком.

— Все получилось иначе, все обернулось худшим… Но какой бы извилистой тропа не вышла, она все же достигла цели. И я не более чем провожатый, ибо, как и сказал… Фух. Мда. Мне всегда больше нравились роли эскорта, нежели… Нежели главные.

Не договорив, он сделал шаг вперед, заживо топя себя в стене живого огня.

— Да вы издеваетесь!!! Это вот так ты меня замотивировал⁈ Убившись об стену⁈ Серьезно⁈ Еперный театр…

Но ответа не последовало. В своем обретшем форму безумии я остался в совершенном одиночестве. Нигде не висело таблички с надписью «Прием в Иисусики» или «Нахер это туда», а потому я так и продолжал торчать возле огромного бетонного обломка. Весом в пару тонн, не меньше.

Рация хрипела где-то в прожженном кумулятиве борту, смешиваясь в коктейле с детским плачем нерожденной… Мечты. Или идеи. Или ради чего все это было?

— Чертов пси… Ах, даже повторять не хочу.

Ну идиоты же. Одни начали, другие продолжили, а когда за дело взялись третьи и подвели эпопею к концу, то внезапно поняли, что представления не имеют, каким конец должен быть. Инспектор просто хватился за первую попавшуюся кандидатуру. Нашел придурка из какого-то «мухосранска», единственного, который ему отпор давал, и назначил взамен себя. Третий он там, четвертый или десятый — значения не имеет.

А все эти бредни про мою невероятную праведность и жертвенность… Пф-ф-ф! Лучшая шутка за последний год! Жалко дед не слышал…

Зря федерал так усложняет, все в нем просто как палка — чего стоит пара сотен живых, когда на кон поставлены тысячи мертвых? Совершенно безумное и извращенное чувство долга, заставляющее приносить все новые и новые жертвы, дабы не позволить обесцениться старым. Себя ли он приносит, северян, или бывших наставников — не так уж важно.

Беда в том, что я такой же. Поэтому здесь сидел он, поэтому здесь стою я.

Все это как-то отдает замполитом… Это он все рвался наверх, к большей власти, надеясь что сможет восполнить принесенные ради того жертвы. Или микрофонщиком, который искупал злодеяние, сделанное из благодетели, подвигом, совершенным из чувства вины. Чего они добились в итоге?

Где-то на границе зрения маячила почти осязаемая мысль о Гене. О сотнике. О хрыче и капитане. О возможности все исправить, все починить. Может не так, может не этак, но хоть как-то. Без наркоза, но с оркестром. Нужно просто согласится. Помолиться там, или кровью на танке расписаться… Не знаю как правильно божками становятся.

— Фуфло.

Самообман. Нихера уже не исправишь, стань ты хоть дважды богом и трижды кавалером всех ангельских орденов. Хрыч пытался, капитан хотел, князь, герцог, даже долбанная Аллерия с сотником…

Кажется, я начинаю понимать значение фразы «надо уметь проигрывать». Надо не смирится с поражением, нужно уметь выбирать его осознанно…

Упорство это красиво, превозмогание достойно, а целеустремленность похвальна, в то время как трусость и смирение вызывает отторжение. Но может иногда сдаться это единственное правильное решение? Войну можно закончить не только победой, но и поражением.

Просто опустить руки? Совершить то, чего не смогли ни федерал, ни князь, ни Грисби? Ни Эмбер, ни Киара, ни Гена, ни Клебер, ни даже чокнутый на всю башку Айболит… Отпустить. Забыть. Признать. Не становится князем, искупающим одни грехи другими или федералом, который аки кошка дожидается, что в его лотке приберет кто-то другой.

Кучка дебилов, действуют так, будто жертва ценна сама по себе… Из всех них только Гена рисковал не ради идеи, не ради страны или из чувства долга, а ради… Ради меня. Или того человека, которым он меня видел. И это обязывает. Взывает, жжет, подстегивает оправдать его веру, доказать, что не зря, что не по ошибке.

Но хрена с два. Хватит с меня этих искуплений и оправданий. Не хочу. Не буду.

Не слушать хрип рации за спиной, забыть про возложенное на алтарь высших целей. Плюнуть на эти цели и пути их достижения, признав ошибку. Остановить маховик, перемалывающий живых ради памяти мертвых, реальность ради мечты, темное настоящее ради светлого будущего.

Сдаться и проиграть, смирившись с былыми и будущими прегрешениями.

Звучит так же неосуществимо, как и бредово. Какое-то нелепое оправдание, не порождающее ничего кроме злости на самого себя. Но видимо так и должно быть… Как иначе?

Гена… Чертов пацан. Очередное лицо в длинном калейдоскопе.

Погибая ради «общего дела», идеи, или долга, они в итоге все отдавали на откуп какого-то чокнутого лейтенанта, который даже свое имя вспомнить не способен. Бедолаги не понимали — солдат волен только жертвовать, а вот обретут ли эти жертвы смысл — зависит только от командиров.

— Прости пацан, но другого мармелада у меня нет.

В жопу всю эту божественность и прочие бредни. Становиться очередным демоном я не собираюсь. Пусть он будет хоть с крыльями, хоть с пропеллером в жопе.

Мертвые остаются мертвыми. Думать надо о живых. Так себе откровение, но на большее моего звания не хватает.

Стена живого света растворялась, пока ошметки бутафорских тел уходили под размокший бетон. На смену стихающей рации и слезам нерожденной мечты одних и кошмара иных, приходил тихий клекот и журчание воды.

Груда металлолома, бывшая когда-то вертолетом, все так же покоилась в холодном ручье, но теперь смотрелась какой-то… Бесполезной.

Слышал такую шутку, будто вертолеты это души погибших танков. Очень мстительные души. Не смешно.

— Ты… — голос Киары заставил вспомнить про боль в руках и сочащуюся с плеча кровь. — Ты как здесь оказался? Тебя же только что не было? Я вовсе решила, ты сбежал… Предал, бросил и сбежал.

Полянка красовалась сотнями тел, некоторые из которых были еще живы, а некоторые успели погибнуть уже дважды. Филин задумчиво рассматривал кучу белого пепла, что покоилась на месте где только что стояла ведьма. Пара уцелевших петухов зализывала друг другу раны, с опаской посматривая на людей.

— Я и сбежал, тащем-то. Предал, бросил и сбежал. Хреновые выборы были. Голоса подтасованы и вообще кандидаты пидо…

— А, все такой же псих — полно, не продолжай, мы и сами справились. Твоя белоснежная тваринка, чья жуткая башка так и просится в холодец, всех в один миг упокоила. Цок… — фиолетовая щелкнула пальцами. — И тишина… Подожди, еще капельку свихнусь и пойду интересоваться, чего она сразу не «цокнуть» не могла, дожидаясь пока меня холодными кишками до плеч забрызжет… Совсем чуть-чуть ждать осталось, са-а-амую малость…

Несмотря на едкость в голосе, ведьма и впрямь выглядела паршиво. Сидя подле тела оруженосца, она обхватывала себя руками, мерно качаясь взад-вперед.

Судя по удивленным глазам филина, он был непричастен к смерти ведьмы точно так же, как и к пробившейся из мертвой земли травинке возле его лап.

Сообразив, что не вижу возле тела оруженосца его очкастой «вдовы», я обнаружил ее над прижатым к земле князем. Приставленный к его горлу сапог не позволял говорить, а струящаяся из рассеченного уха кровь уже прочно пропитала землю.

Заметив мое приближение, Рорик преисполнился решимости сохранить лицо перед ликом смерти. Вампирша же едва заметно оскалилась, предчувствуя обед со вкусом мести.

Зря, обоих ждет облом.

— Ты в своем уме⁈ — впервые Киара заняла сторону сестры, мигом вскочив с земли и так же нависнув над безоружным князем, чей меч покоился в ручье.

В своем ли уме человек, который только что отказался от становления живым, или не очень, но все же богом? Или хотя бы мелким божком?

— Да, вполне в своем. Отпустите и вся история.

— Нет… Нет-нет-нет, всему есть предел, даже глупости! Следи за руками — он… — Киара ткнула в князя. — Убил твоего оруженосца. — кивнула на тело Гены. — И после этого ты хочешь его отпустить⁈ Да ты же сам зубами скрежечешь, я же вижу! Сам же мести желаешь!

Оттого и отпускаю, что хочу. Убив всех «плохих» войну не закончишь. Полжизни пробовал — не получилось. Никакой он не враг и не подонок. Он такой же как его жертва. Обычный парень, верящий хрен пойми кому, хрен пойми во что.

Хватит уже этого бреда. Нельзя положить конец, а потом взять «на посошок». Все, закончили. Враг стал человеком, а противник соперником. Вместо «уничтожили живую силу», «подвергли огневому воздействию» и «обезвредили» начинаем говорить нормально, по человечески.

А самое главное, нужно забыть про понесенные потери и принесенные жертвы, игнорируя их призывы продолжать. Мерзко, больно, несправедливо, но иначе никогда не остановишься. Уж я-то знаю.

— Он… — аутистка клацнула челюстью — Он заслуживает смерти.

Несмотря на гримасу, ее глаза оставались пусты. Она знала, что этим все закончится. Знала, что иначе быть не может. Знала, а все равно надеялась.

— Да мы все ее заслужили. Я настолько — никаких палачей не напасешься… Да и ты тоже. И она… — я кивнул на Киару. — Единственный, кто не заслуживал, лежит вон там, возле меча Аллерии и пустых ножен.

В глазах аутистки я видел протест. Злость, ненависть, обиду. Она испепеляла меня взглядом не меньше, чем Рорика. Но сапожок все же слез с бычьей шеи, позволяя громиле осторожно подняться и попятится вспять.

Ни тебе «спасибо», ни тебе «пока»… Только удивление в глазах и едва заметная дрожь в коленях.

Все же, может в жертве Гены и был какой-то смысл… Не тот которого он желал, но это решают уже другие. Фигня, но иногда и мне хочется верить во что-то большее.

Поглядев на неподвижную совунью, умиротворенно разглядывающую груду металлолома посреди ковра трупов, я переключился на тело молодого, низкорослого парнишки. Хотелось что-то сказать, подвести какой-то итог, подсластить пилилю и лишний раз оправдать его ги…

Глухой щелчок заставил позабыть о мертвых и повернуться к живым. Сжимая в тоненькой, но очень сильной руке княжеский меч, вампирша сделала шаг к удаляющейся княжеской спине, но скрытый механизм в рукояти уже пришел в движение.

Тоненькая ладошка испарилась в вспышке кровавых ошметков и стальных шипов. Меч рухнув под девичьи сапоги, принимая на себя целый дождь из теплой крови. Бледное лицо исказила судорога страданий, когда девчонка рухнула на колени, прижимая к груди свежую культю.

— Ну еж вашу налево… Че встала⁈ Кто тут санитарка вообще — бинты тащи, тряпки какие! Или ты ослепла нахрен, очки нужны⁈

— Очки твоей жене нужны, чтоб твой член разглядеть! Где ты тут чистые бандажи встречал⁈ Проклятье… А может… А может само свернется?

— Я те свернусь!!! А ну бегом!!! Хоть панталоны тащи, лишь бы чистые!

Закатив глаза, ведьма все же послушно бросилась к куче дважды убитых покойников и паре охреневающих петухов. Даже филин оторвался от вертолета, недоуменно глядя на нас.

Князь же напротив, лишь ускорил шаг, поспешно скрываясь за дымкой от все еще тлеющей изгороди. Зря это он, все равно одной дорогой возвращаться. Впрочем, ладно, повременим с его поисками — пусть сначала вампирша успокоится, а то выпьет нафиг.

— Ну ты и дура… — я присел возле хнычущей в агонии девчонки. — Еще и меч схватила… Смысла придать хотела, глубины. Кто с мечом, того от меча, око за око… Весь мир слепым оставишь, да?

С войной вроде покончили, инспектора с его дебильными предложениями отправили куда подальше. Осталось понять как разобраться с этим дурдомом… Не жизнь, а гребанный цирк. То на улицах, то на сценах, то прямо на костях.

Ладно хоть теперь вывод появился. Неутешительно, зато честный.

— Никак вы, блять, не научитесь…

Хотя, учитель из меня как из деда балерина.

Стащив с себя замызганный и истерзанный китель, я начал наматывать его взамен жгута на рыдающую от боли и обиды аутистку.

Хорошо хоть кто-то вспомнил, как это делается. Не тот результат на который рассчитывал федерал, не тот, которого хотел Гена, но куда больший, чем я надеялся.