Рыжая кошка

Глава 32

В комнате Койла нашелся уголок, который мы не разгромили. Там стоял малюсенький холодильник, а в нем два крохотных лотка для льда. Койл взял один, сел на койку и сделал из футболки пузырь со льдом. Я с другим лотком устроился на складном стуле. Соорудил из бумажных полотенец что мог, но управляться с тремя сломанными пальцами — два на правой руке и один на левой — было трудно. Пальцы уже начинали распухать и синеть.

Койл прижал пузырь со льдом ко лбу.

— Разве странно, что я сбежал? — Тихий голос казался скрипучим и усталым. — Меня бы арестовали… с моим-то прошлым для них это все равно что в лотерею выиграть. Я ж просто мечта прокурора.

Я мог бы назвать пару имен, но ограничился кивком. Койл поправил лед и поморщился. По лицу текли талая вода и кровь. Майка и джинсы Койла были грязные и мокрые насквозь; он тоже явно давно не мылся. Под грязью, усталостью и все еще подозрительными взглядами скрывалось другое: страх, смятение и глубокая, изматывающая печаль. Гнев, паника, безрассудство уступили место растерянности и апатии. Я объяснил Койлу, кто я и чего хочу, напирая на тот факт, что я не коп, не работаю с копами и мне нет никакого интереса помогать им. Койлу, похоже, было все равно — у него просто не осталось пороха. Он сидел, уперев локти в колени, и обмякал буквально на глазах. Мне хотелось, чтобы он потратил оставшиеся силы на разговор. Под койкой, почти не пострадавшей в схватке, стояла коробка дядюшки Кенни с пончиками. Я сумел вытащить ее без стонов.

— Не возражаешь? — спросил я.

Койл посмотрел на меня и покачал головой. Я взял глазированный пончик и протянул коробку ему. Он снова покачал головой. Я поднялся, поставил завалившийся стол и обнаружил под ним чудесным образом уцелевшую кофеварку.

— Есть у тебя кофе? — спросил я.

Койл указал на шкафчик над раковиной. В нем были бумажные фильтры, кофе «Фолджер» и пластиковые стаканчики. Койл молча наблюдал за моими манипуляциями. Наконец кофе закипел, и я обернулся.

— Расскажи мне о Холли, — тихо попросил я.

Губы Койла крепко сжались, подбородок задрожал, но он не проронил ни слова. Комнату заполнил аромат кофе, на мгновение вытеснив вонь пота, сигарет и мокрой одежды. Койл смотрел в пустоту — отсутствующим, каким-то виноватым взглядом, и я подумал: ничего из нашей встречи не выйдет. Койл перевел взгляд на меня. Очевидно, принял решение. А потом — глядя то на стены, то в пол, то поверх моего плеча — заговорил хриплым, нетвердым голосом.

Они познакомились прошлой весной в «Клубе 9:30». В тот вечер Джейми Койл работал на входе. Холли и Джин Вернер хотели зайти, и Койл впустил Холли без разговоров, как всех красивых женщин. Но Вернер ему почему-то сразу не понравился.

— Гребаный красавчик. Может, я не хотел пускать его потому, что он все время косился на свое отражение в окне, а может, потому, что он грубо схватил Холли за руку. Не знаю, но этот придурок просто взбесил меня.

Холли попросила за Вернера, и тот разозлился. Койлу это понравилось. А еще улыбка Холли.

— Приятель, просто сердце таяло. В смысле Холли вся такая победительная… надо было видеть… но эта улыбка… В груди прям вскипало. Я никогда таких девушек не встречал.

Холли стала приходить часто — иногда с Вернером, но в основном одна.

— Иногда она приходила рано, иногда поздно. Заказывала бокал-другой, всегда бурбон с имбирным элем, время от времени танцевала. Хотя в основном наблюдала за людьми. К ней пытались подкатывать парни, реже — девчонки, но Холли всегда была сама по себе. И обязательно подходила поболтать. Не важно, в дверях я стою, за стойкой или еще где. Холли очень часто говорила о людях. Придумывала всякое о парнях и девчонках, которых первый раз видела. Целые истории сочиняла. Порой забавные, а порой очень странные… я не всегда понимал. А то заговорит о какой-нибудь ерунде, о погоде, к примеру. Или станет расспрашивать о работе: как я узнаю, с кем из посетителей могут быть проблемы и насколько серьезные; кто сразу послушается, а кто буянить начнет. А бывали времена, когда она просто сидела и молчала.

О роде занятий Холли Койл тогда знал только, что она «где-то в кинобизнесе».

— Я думал, она режиссер или там оператор.

В июле она предложила Койлу подработать, и он узнал больше.

— Холли сказала, что ей нужна помощь во время съемок… вроде телохранителя. Потом изложила подробности: где, когда и почему, — и у меня отвалилась челюсть. Я сказал: «Ни в жизнь». Деньги — это, конечно, хорошо, но весь замысел никуда не годится. Сказал, что она дурит этих типов и ей нужны мускулы. Да малейший сбой — и страшно представить, что может случиться. У меня-то опыта достаточно, и весь печальный. Я ни за что не хотел участвовать. Холли не возражала. Не давила, не пыталась уговорить — она никогда не занималась такой ерундой. Просто предложила посмотреть один из ее фильмов. И я посмотрел. У меня, доложу я тебе, крышу снесло. Никогда раньше не видел ничего подобного. Холли была… великолепна. Как она выглядела, что говорила — сердце просто взрывалось в груди. А как она под конец просто порвала этого типа, влезла ему в голову… Боже! Я посмотрел один фильм, потом она показала мне остальные. Просто потрясно. Правда, смотреть на нее с чужими мужиками было неприятно… но Холли не смущалась. Я, говорит, на результат работаю, секс — часть процесса, все равно что придумать, как расставить камеры и свет, как редактировать, и все такое. Она просто играла роль и все время контролировала ситуацию. Вот как она все объяснила. Я спросил, зачем ей видео, почему с таким талантом она делает такие фильмы, когда можно заняться чем угодно. И Холли ответила, что ей хочется рассказать истории, получить ответы на вопросы. Я говорю: «По мне, так все эти истории одинаковые». Она засмеялась и сказала: «Ты прав, вопросы тоже всегда одинаковые».

Койл посмотрел фильмы, и Холли снова предложила ему работу. И он согласился. Потому что увидел оригинальность Холли, силу воздействия фильмов, ее страсть, риск ради творчества — но главным образом потому, что успел влюбиться.

Холли вызывала Койла всего три раза, и хотя во время каждого сеанса случались напряженные моменты, ему ни разу не пришлось вмешиваться. Койлу не нравилось, что она занимается сексом с другими мужчинами (по его словам, ему становилось тошно при мысли об этом, вот он и старался не думать), но он никогда не осуждал ее.

— В тюрьме я понял: каждому свое и в свое время. На зоне, да и на воле, я знавал кучу психов. Что они только ни вытворяли, чтобы справиться, чтобы прожить день! Холли такое и не снилось. И они тоже почти ничего со своих закидонов не имели. Каждому свое.

У Джина Вернера оказалось больше предрассудков. Он узнал о фильмах Холли в конце августа и, как рассказывал мне Орландо Круг, превратил ее жизнь в ад. Койл сдержался и не избил Вернера только по настоянию Холли.

— Вернер все время приставал к ней, доводил. Пару раз устраивал сцены в клубе: орал, бил стаканы и всякое такое. Настоящий кретин. Я хотел пригласить его прогуляться в переулок, но Холли остановила меня. Сказала, ей плевать, что будет с красавчиком, она, мол, просто не хочет, чтобы меня взяли за то, что я двинул ему. Она положила руку мне на грудь, и, вот не вру, у меня голова кругом пошла.

В тот вечер Койл послушался Холли, но Вернер не отставал, и где-то через неделю, не сказав Холли ни слова, Койл нанес ему визит.

— Я этого типа пальцем не тронул. Даже голоса не повысил. Просто пообещал испортить ему вывеску. Подействовало сразу.

Это было в сентябре. К октябрю Холли и Койл стали любовниками. Все началось однажды в среду, когда Холли пришла в «Клуб 9:30» в первый раз за неделю и просидела до закрытия.

— Она попросила меня проводить ее, — сказал Койл. — А потом попросила остаться, — закончил он почти шепотом. — Иногда мы встречались раза четыре-пять в неделю, иногда ни разу. Иногда она звонила мне два-три раза за день, иногда не звонила вообще. Все зависело от работы. Она, когда работала, обо всем забывала. Ей нужны были свободное место и покой. И она терпеть не могла, чтобы ее подгоняли.

Койл вспоминал Холли, и глаза его светились, и каждый раз широкое лицо морщилось в улыбке. Но потом печаль снова заявила о себе: взгляд стал бессмысленным, лицо пустым. Счастливые воспоминания закончились. Я спросил, когда он в последний раз говорил с Холли и что было потом.

— В воскресенье, — ответил он.

Я попросил уточнить дату — он назвал. Это было воскресенье перед ее гибелью, через два дня после визита Стефани.

— Холли работала над фильмом, и мы не виделись уже недели две. Ту ночь мы собирались провести вместе, но утром она позвонила и сказала, что не может. И не объяснила почему. Я рассердился… так хотел увидеть ее… но на Холли давить нельзя, да и не в первый раз она вот так отменяла встречи. В понедельник я искал ее, но не нашел. Снова искал во вторник и в среду. Уже начал беспокоиться. В четверг я пошел к ней. Дома никого, квартира разгромлена — я растерялся. Не прошло и десяти минут, как постучал ты.

— Ты не вызвал копов, — заметил я.

— Думаешь, я не клял себя за это последними словами? Но я стараюсь не связываться с копами… Вдобавок я тогда не знал, что, черт побери, происходит. Может, ее ограбили. Может, она уже сообщила об этом.

— Разве она бы тебе не рассказала об ограблении, например?

— Холли о многом помалкивала.

— Ты видел признаки взлома?

Койл наморщил лоб, из ссадины полилась кровь. Он покачал головой:

— Нет.

Я кивнул.

— Ты никому не позвонил? Скажем, родным или друзьям?

— Я не знаю родственников. Да и друзей тоже. Она несколько раз рассказывала об этом галеристе — Круге, — но я с ним не знаком.

— Что ты сделал потом?

Койл покраснел.

— Ты напугал меня. Я не думал, что ты коп, но где гарантия? Я не знал, какого черта тебе надо… не знал, что делать. Вот и вернулся к себе и стал названивать Холли. Потом пошел искать этого придурка Вернера.

Кофе был готов, и я наполнил два стаканчика не обжегшись. Больше ничего не было, так что пришлось пить черный.

— Почему именно Вернера? — спросил я.

Койл пожал плечами. Похоже, ему было больно.

— Потому что Холли его поминала недели три-четыре назад. Она жутко злилась, не знаю из-за чего, и собиралась вот это самое, из-за чего злилась, с Вернером обсудить.

— Ты не спросил о причине недовольства?

Койл снова покраснел и уставился в пол.

— Ты не знаешь Холли… то есть не знал. На нее нельзя было давить. Она говорила только то, что хотела сказать, а о прочем молчала. Она не рассказала мне, что у нее было с Вернером. Но я не доверял этому хрену и собирался все выяснить.

— И что, по-твоему, было? — Койл покачал головой и не ответил. — Ты говорил с Холли в воскресенье, а домой к ней пришел в четверг. Где ты был с понедельника по среду? — спросил я.

— Здесь.

— Чем занимался?

— Работал.

— А точнее?

Койл нахмурился, подумал немного.

— Как обычно. В понедельник и вторник малярил — Кенни велел. Еще в квартире Э трубы потекли — мы во вторник часов до девяти-десяти вечера с ними возились. В среду мусор вывозили. Продолжать?

— Ты не работал в клубе?

— По воскресеньям и понедельникам там закрыто.

— А вторник и среда?

— Я позвонил и сказался больным.

Я приподнял бровь.

— Джей-Ти другое говорил.

Он нахмурился еще больше.

— Значит, прогулял. Ну и что?

— Почему?

Койл посмотрел на потолок. У него дрожал подбородок, и голос тоже.

— Я думал, в клуб может заглянуть Холли… Я злился на нее. — Он сглотнул. — Господи… я не хотел ее видеть.

Я кивнул.

— Что, по-твоему, у нее было с Вернером? — спросил я снова.

— Я не…

— Ты думал, она снова с ним встречается?

Лицо Койла потемнело, большой кулак стиснул промокшую футболку с остатками льда. На мгновение мне показалось, что мы сейчас заведемся по новой, но у него не осталось сил.

— Иди ты, — тихо сказал он. — Я не знал, что думать.

Я кивнул и попытался сопоставить даты. Если Холли упоминала о Вернере за три или четыре недели до смерти, значит, это было в декабре.

— Холли что-нибудь говорила о том, что ее кто-то разыскивает? — спросил я. — О юристе, который приходил с ней пообщаться?

Койл был явно озадачен. Покачал головой:

— Ничего.

— Когда ты понял, что Холли…

Койл смотрел на свои руки, на промокшую футболку, на стаканчик из-под кофе — на что-то невидимое мне. Уронил футболку на пол.

— Увидел газету. Увидел фотографию… ее татуировку.

— А потом?

— Я совсем запутался. Снова начал искать Вернера. Черт его знает почему, черт его знает, что бы я с ним сделал, если б нашел. А что еще мне было делать? На тебя вот наткнулся. К квартире ее несколько раз подходил. Хотел зайти, но не решился. Просто… смотрел на дом. Потом увидел там копов и детектива. Я не сомневался: копы придут, это только вопрос времени — и думал податься в бега. Да только куда мне бежать? Последние несколько месяцев все мои планы были связаны с Холли. — Койл покачал головой и вздохнул. — Мне следовало бы знать. Боже, неужели я увидел эту газету всего две недели назад? Кажется, сто лет прошло — или один день.

— Какие планы вы с Холли строили?

— Мы собирались начать жить вместе. Еще думали вовсе уехать из Нью-Йорка. Холли нравилась Филадельфия… она сказала, там жилье дешевое. Она собиралась снимать другие фильмы — может быть, документальные — или писать пьесы.

Койл сжал кулак и посмотрел на него. Потом потер им глаза.

— Мы, не поверишь, и о детях говорили. Я чуть не упал, когда Холли сказала, что хочет детей. Вот не ожидал от нее. Говорит: «Я, наверно, скоро дозрею, если ты, Джейми, не против». Я ответил: «Какое там против? Я только за».

Я вспомнил о беременности Холли, посмотрел на сгорбившегося Койла, взглядом пробивавшего дырку в цементном полу… и не задал вопроса. Если Койл знает, он ни за что не скажет, тут я не сомневался; если же не знает — не мое дело сообщать такие новости. Я отхлебнул кофе. Уже остыл.

— Холли когда-нибудь говорила о людях из ее фильмов? Беспокоилась, что что-то может случиться?

Он поднял голову.

— Так вот что, по-твоему, произошло? Думаешь, кто-то из них…

Я покачал головой.

— Это вопрос, вот и все. Я хочу знать, говорила ли она когда-нибудь о своих «актерах», боялась ли их.

Койл снова ссутулился.

— Нет, она никогда не говорила о них — по крайней мере со мной. А я не спрашивал. Если она и беспокоилась, то только о тех, кого собиралась допрашивать. Вот почему она просила меня о помощи. Но даже они ее не особо напрягали. Вовсе не напрягали, с моей точки зрения. Она говорила: «У меня все под контролем». У нее всегда все было под контролем.

Койл снова уставился в пол, а я снова задумался о Холли и ее работе.

— Ты говорил Холли, что истории в ее фильмах всегда одинаковые… Ты сказал, что она согласилась с тобой и что, по ее словам, вопросы, на которые ей нужны ответы, тоже всегда одинаковые. — Койл посмотрел на меня и неуверенно кивнул. — Какие они были?

— Кто — они?

— Истории, которые Холли хотела рассказать, вопросы, ответы на которые хотела получить, — какие они были?

Койл медленно покачал головой.

— История всегда была о женатом мужике, который трахается направо и налево, а все вопросы — почему: почему он это делает, почему так обходится с женой и детьми. Всегда одно и то же, всегда из-за ее семьи.

— А что случилось с ее семьей?

— Это Холли так говорила. Ее папаша, наверное, был настоящим козлом — не мог удержать ширинку застегнутой и не парился это скрывать ни от кого, включая ее мамашу. Когда они с сестрой были маленькие, папаша трахал всех подряд: секретаршу, соседок, даже учительницу Холли. Наверное, предки ее крепко скандалили. Причем без конца. Хотя мамаша так от папаши и не ушла. Она терпела-терпела, вопила, плакала, а однажды легла в ванну, наглоталась таблеток и вскрыла вены. Холли вернулась из школы и нашла ее. Ей было лет четырнадцать.

— Господи.

Койл кивнул:

— Такое, блин, дерьмо.

— Ты не знаком с ее сестрой?

Он покачал головой:

— Холли никогда не брала меня с собой, когда ездила к сестре. Я пару раз просился, а она ни в какую.

Я прищурился.

— Часто она ездила?

— Не знаю… раз в месяц, может, два. Я не считал.

Раз или два в месяц.

— Я слышал, что она не желала иметь ничего общего с родными.

— Да. Они с сестрой не ладили, поэтому она ездила в основном навестить папашу. Он в каком-то там приюте и сильно не в себе… наверное, слишком не в себе, чтобы и дальше с ним ссориться.

Я кивнул. Вспомнил квартиру Холли и коробки из-под видеокамер на полу.

— Холли работала над фильмами дома?

— Ага… у нее был компьютер, программы для редактирования и для записи дисков. Но после разгрома все это добро исчезло.

Я вспомнил фильмы, вспомнил, как смотрел их у Тодда Герринга. И тут меня осенило.

— А реликварии… те шкафчики, которые сопровождали фильмы… Холли делала их в квартире, да?

Койл покачал головой:

— Ими она занималась в студии.

— В студии?

— Так она ее называла. Это просто отсек в камере хранения — чуть просторнее чулана, но у Холли там был верстак, инструменты для работы по дереву и всякое такое. — Койл назвал адрес: Гринпойнт в Бруклине. У него не было ключа, но он знал номер.

Я посмотрел на свои руки. Их дергало, выглядело все отвратительно, а боль мешала сосредоточиться. В ближайшем будущем мне светил визит в травматологию, и я не очень представлял, как поведу машину. Я спросил Койла, как с ним связаться, он вздохнул и дал мне сотовый номер Кенни. Его утомление оказалось заразным: меня захлестнула волна усталости, смыв легкое возбуждение, полученное от кофеина и сахара. Я поднялся и натянул куртку. Койл снова вздохнул и, еле передвигая ноги, дополз от койки до раковины. Пустил воду, наклонился — все как в тумане. И неожиданно заговорил.

— Я знал: это только вопрос времени, — тихо произнес он.

— Что — это?

— Я был так счастлив с Холли… слишком счастлив, словно это ошибка, словно я случайно перехватил чужое счастье. Все равно как найти набитый наличными бумажник: всегда знаешь, что рано или поздно объявится настоящий владелец. Время, что я провел с Холли, — будто взаймы взятое. — Он опирался на раковину, широкие плечи тряслись. Голос был тихим и каким-то придушенным. — Вот ты тут задавал всякие вопросы, на которые у меня нету ответов, и я вдруг понял: я же ни черта о Холли не знаю. Она меня в свою жизнь не впустила. Я не видел ее родных, друзей… Понятия не имею, где ее похоронят, кто и когда этим займется. Будут ли поминки или, может, панихида. Если я приду, кто-нибудь, кроме копов, будет знать, кто я?

Койл наклонился над раковиной, и его вырвало. Я закрыл за собой дверь.