Самый лучший комсомолец. Том пятый

Глава 21

— Боятся капиталисты теории производительных сил, — когда мы забрались в «членовоз» и под вой сирен конвоя-охраны полетели к нашему посольству, нервно шутканул я. — С ума сходят.

Виталина не менее нервно гоготнула. Фурцева укоризненно заметила:

— Над смертью не шутят!

— Извините, Екатерина Алексеевна, но лично я считаю юмор уместным в любой ситуации, — откинувшись на сиденье поудобнее, я достал из мини-бара бутылку французского коньяка. — Он защищает мою неокрепшую психику от травмирующего воздействия сурового внешнего мира.

А вот и штопор.

— Что ты делаешь, Сережа? — ласково спросила Фурцева.

— Нужно помянуть наш хрупкий мир, — выдернув пробку, я положил штопор на место и приложился к бутылке.

Несчастный подростковый организм передернуло, но перегретый и панически визжащий мозг сказал «спасибо».

— Поддерживайте! — велел я, протянув бутылку Фурцевой. — Убийство послом главы государства — это же война. Как вариант — атомная, и нам теперь здоровье беречь не надо.

Екатерина Алексеевна сделала несколько мощных глотков и протянула бутылку Виталине, хрипло попытавшись меня утешить:

— Китайцы же не самоубийцы.

— Ржака! — оценил я такую наивность.

Небо на востоке от нас осветилось, и в атмосферу взлетела ракета. Вилочка от такого зрелища подавилась коньяком.

— Просто, бл*дь, квинтэссенция моих загранок! — схватился я за голову.

Доволен, попаданец малолетний? Тебе же реальность много раз намекала — не езди никуда, сиди, производи контент и потребительские товары. Куда ты в большую политику лезешь?

— Ты-то причем?! — рявкнула Фурцева.

— А я всегда как бы и не причем, — ответил я. — Прощайте, Екатерина Алексеевна. Вы — хорошая женщина, и я очень благодарен за все, что вы для меня сделали. Родная, пересядь сюда, — подвинулся и обнял послушно пересевшую Виталину. — Умереть в твоих объятиях — великое удовольствие! — окинул взглядом дядей. — Умереть рядом с вами — огромная честь, мужики. Какое там подлетное время до Пекина?

— По Правительственному кварталу постараются не бить, — ответила Виталина. — А под посольством есть бомбоубежище.

— Начинает маячить надежда, — улыбнулся ей я. — Товарищи, — обратился к охране. — Объявляю конкурс — кто выживет, тому «трешка» в Москве!

— Есть у них квартиры! — возмутилась баба Катя. — И хватит прощаться — одна ракета еще ничего не значит!

— Теперь пиндосы в своем праве, — отмахнулся я. — И все мировое сообщество их поддержит — ё*нутые китайцы со своим диктатором совсем с цепи сорвались, в труху их! А мы вписаться не сможем — это гарантированное взаимное уничтожение, и поднятый сейчас по тревоге дед на кнопку даже не смотрит — вот он точно не самоубийца.

— Он в Японии, — напомнила Вилочка.

— Значит на кнопку не смотрит товарищ Гречко, — отмахнулся я. — Или Косыгин. Или все члены… Кто нажимать должен, Екатерина Алексеевна?

— У Алексея Николаевича с Андреем Антоновичем полномочий хватит, — пригорюнилась она.

— Севернее Пекина бомбы кидать по идее постесняются, — прикинул я. — Там Монголия и мы рядом. Надо бы розу ветров прикинуть.

— Все будет в порядке, — заверила Фурцева.

— Не слышу уверенности в ваших словах, — фыркнул я. — Я не паникую, я пытаюсь абстрагироваться. Не знаю как вы, а я умереть готов давно — сделанного не воротишь, и деда Юра продолжит вести народ в светлое будущее. «Фонд» тоже не загнется — наоборот, еще и масштабируют. Жила бы страна родная, и нету других забот! Памятник мне поставят в Сокольниках — рядом с Хрущевым. Продажи всего подряд взлетят, а будущие школьники будут читать про меня в учебниках и вздыхать типа как на Пушкина: «такой молодой умер, столько еще мог всего сделать!».

Отобрав у Вилки бутылку, я приложился снова — эта порция «пошла» лучше.

— Ну-ка хватит! — нахмурилась баба Катя и попыталась отобрать бутылку.

— Я похож на алкаша? — старательно защищая ёмкость, спросил я.

— Поначалу никто на алкаша не похож, — отрезала Фурцева, совершенно неожиданно скуксилась и заплакала. — Я-то чего, я-то пожила, а Света только любовь встретила. Вот ты умереть готов, а сам ничего еще и не видел! — укоризненно ткнула в меня пальцем.

— Я видел некоторое дерьмо, — не удержавшись, гоготнул я и сделал еще глоток.

И хватит пока — не хочу пропустить Апокалипсис, валяясь в пьяной отключке на шконке бомбоубежища.

— Я люблю тебя, — шепнула на ухо Вилка.

— Спасибо, что была со мной все это время, — шепнул я в ответ.

— Француз тебя в гости зазывал? — взяв себя в руки, попыталась абстрагироваться и баба Катя.

— Зазывал, — кивнул я. — Ответил как велено — предложением таки выйти уже из НАТО не только явочным порядком, но и по документам.

— Молодец, — похвалила она.

— По крайней мере не придется месить грязь под метафорическим Верденом много лет, теряя миллионы дорогих сердцу сограждан, — нашел я «плюс». — Бах — и всё, за руки взялись и дружно в Рай!

— Ты же материалист, Сережа, — напомнила баба Катя.

— В первую очередь я — русский! — гордо заявил я. — Представитель богоизбранного народа-мученика и оплота традиционных ценностей. В мире сложилась интереснейшая ситуация — некогда основными традиционными европейскими ценностями были мессианство, вследствие которого они до сих пор страдают тягой нести свою сраную демократию тем, кто не просил, и взгляд на человека как на проект, подлежащий тщательному взращиванию добродетелей. Увы, после Второй Мировой всё это снес План Маршалла, из-за которого Европа попала в зависимость от США. Совсем скоро идеи по разные стороны океана станут общими — потребление, половые извращения, либеральная диктатура. А вот мы очень удачно такой фигней не страдаем — строим Красную империю, любим Ленина и тщательно воспитываем следующее поколение. С этой точки зрения, как бы парадоксально это не звучало, последними носителями традиционных, созидательных европейских ценностей остались именно мы.

Тут мы подкатили к посольству и пришлось прерваться на выход из машины и спуск в глубокие катакомбы, где мы с другими работниками посольства, оставив наверху парочку добровольцев-«смертников» держать связь, разместились в неплохо вентилируемом бомбоубежище с трехэтажными койками, работающими удобствами и запасом еды с водой. На три месяца, говорят — если за это время не откопают, придется бороться с желанием скатиться в каннибализм.

Огромный пласт контента, посвященный изоляции и всяческим катастрофам учит нас, что в группе выживающих непременно найдутся определенные типажи.

— Я не хочу умирать! — едва дверь за нами закрылась, взревел Илья Степанович, убеленный сединами дипломат с многодесятилетним стажем работы в Тайланде, где он, похоже, расслабился и оказался не готов к бурному политическому процессу Китая. — Зачем я согласился на перевод сюда?!

Паникёр найден.

— Держи себя в руках! — одернула его жена, пожилая стройная дама с железной выправкой. По специальности, как ни странно, врач-педиатр.

— Да пошла ты! — рявкнул он на нее в ответ.

По убежищу пронесся звонкий звук пощечины.

— Ах ты, сука! — окончательно потерял он самоконтроль, замахнулся на жену и был скручен КГБшниками.

Наручники, кляп, пусть на шконке полежит.

— Товарищи, никто умирать не собирается! — на правах старшей по должности взяла на себя командование Екатерина Алексеевна. — Андрей Андреевич остался во дворце. Разве мы не верим в него?

— Правда Мао убили? — спросил Венедикт Иванович, относительно молодой тридцатипятилетний дипломат.

— Правда, — подтвердила Фурцева. — Но незаменимых нет — помните об этом. Я — не из вашего ведомства, но объявляю планерку. Идемте в то помещение, там есть стол, будем планировать наши действия в зависимости от группы китайских товарищей, которые смогут прийти к власти.

Молодец какая, отвлекла дипкорпус — мужики и часть дам прошли за бабой Катей в соседнее помещение, где располагается что-то типа конференц-зала. Пара дядей пошли за ней — ракеты ракетами, а устав первичен!

До детей — из здесь пятеро, трое — первоклашки, старшие едва в пионеры вступили — наконец-то дошло, что происходит что-то плохое, они прижались к мамам и заплакали.

— Надо бы инвентаризацию провести, — заметил главный повар посольства.

На меня смотрит, нашел, блин, командира в виде пьяного подростка.

— И не слишком затратную пирушку в честь новоселья закатить, — кивнул я. — Народ успокоить.

Товарищ в поварской униформе (прямо так с кухни и эвакуировали), прихватив пару коллег, пошел на склад, оценивать запасы жратвы.

Со временем мы разобьемся на группки поменьше, начнется грызня за власть в отдельно взятом бомбоубежище, и обязательно заведутся двуногие крысы, которые будут воровать и прятать жратву с целью протянуть подольше. Будем надеяться на лучшее и что до этого не дойдет — убивать никого не хочется, даже ради того, чтобы съесть.

— Мы ракеты-то услышим? — спросил я Виталину.

— Смотря какие, — ответила она.

— Пока вроде не трясет, а долететь уже должны, — вздохнул я. — Моментальная смерть не грозит, поэтому мы с тобой успеем к ней подготовиться. А сейчас можно я ребят немножко развлеку?

— Иди, — с улыбкой кивнула девушка.

В другой стране было бы сложнее — там детей больше, и часть из них почти взрослые, следовательно — проблемные. А эти — совсем ручные, и если не я, то кто? Скатил мир в атомную катастрофу, так хоть детей развеселю напоследок — с этого начал, этим и закончу. Символично!

— А чего это носы повесили? — подкатил я к занятым грустными-прегрустными, обнимающими своих чад, рассевшимся на шконках по правой стороне помещения матерям. — Это же просто тренировка!

— Тренировка? — шмыгнув носиком, спросила маленькая Катя.

— Конечно тренировка! — заверил я ее в ответ. — Очень простая — нам просто нельзя покидать убежище. Играть и петь песни можно. Будем?

— Будем! — последнее ребята выдали почти хором и с проявляющимися на лицах улыбками.

— Спасибо, — шепнула Анфиса Юрьевна, мама Кати.

— Да ладно вам, — поморщился я.

Я, вообще-то, кто бы там что не говорил, первопричина всего случившегося. Сколько ответственность на регулярно засылающих меня за бугор стариков не перекладывай, а заставлять бы меня никто не стал. Эх, чего уж теперь.

Сначала мы поиграли в прятки — к нашим услугам оказались санузел, второе жилое помещение и склад с ОЗК и противогазами. Все — здоровенное, поэтому пространство хватило с избытком, и пара часов пролетела незаметно. Все еще никаких ударов не слышно и не ощущается. Впрочем, по Посольскому кварталу целенаправленно бить не должны — это Вилка правильно заметила.

Далее меня настигло похмелье, из-за которого играть в прятки стало трудно, и мы с ребятами и их мамами, подкрепившись разогретой поварами гречневой кашей с тушенкой (консерва такая) и чайком, сгрудились в игру и принялись распевать песни под нашедшуюся на складе с ОЗК гитару.

— Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я! — допели мы шлягер авторства Льва Ошанина.

Хорошо, что музыканты после концерта по делам разъехались — кто, как «Май», на гастроли, а кто-то, как «Бони Эм», домой, на отдых и запись второго альбома. И хорошо, что материал у них есть, и с избытком — у меня дома и в рабочем кабинете целые шкафы плагиатом песенного формата забиты, как раз на такой случай. Не загнутся проекты, даже известней станут. И хорошо, что Олю в Китай не позвали — ее бы я точно рядом с собой до конца поездки оставил, исключительно ради досуга.

Заметив, что малыши клюют носами, пожелал им спокойной ночи и вернулся в свой угол, сев на шконку рядом с Виталиной.

— Башка болит.

— Пить надо меньше! — с удовольствием приложила она меня и призналась. — Не хочу умирать.

— Плох тот человек, кто мечтает о смерти, — не стал я ее осуждать. — Тоже печалюсь — оно, конечно, сделанного не воротишь, но я же только-только на рабочие мощности вышел, вон как интересно стало, и вот такой грустный итог. Вы-то как, мужики? — обернулся к КГБшникам.

— А чего переживать? — спросил дядя Семен. — Помереть всегда успеется, но раньше времени нервы жечь — пустое дело.

— И ведь не поспоришь, — улыбнулся я и вернул внимание на Виталину. — Давай покрывало вот тут натянем, — указал на переднее пространство между нашей и верхней шконкой. — Типа личное пространство.

Натянули.

— Спокойной ночи, — пожелал я дядям и забрался в темноту.

Вилочка залезла следом и шепотом заявила:

— Я не настолько отчаялась, чтобы трахаться в таких условиях.

— Чудо моё! — умилился я. — Ради твоих высоких моральных норм я готов умереть девственником.

Она отвесила мне щелбан и легла рядом:

— Расскажи что-нибудь. О нас.

— Это можно, — вдохнув любимый запах ее волос я полчаса читал ей стихи о любви, пока язык не начал заплетаться и я, незаметно для самого себя, вырубился.

— Вставай! — растолкала меня Виталина.

Похмелья нету — хорошо быть молодым!

— Утро? — спросил я, подслеповато щурясь — девушка заглядывала под покрывало, впуская свет ламп дневного света.

— Все хорошо, — вместо ответа широко улыбнулась она. — Главный пришел, вылезай.

Я вылез, сунул ноги в туфли.

— Живой! — подлетел ко мне Андропов и крепко обнял.

— Не дождетесь! — ответил я, ощущая, как расслабляются нервы. — Война?

— Нет войны, — он меня отпустил, позволив зашнуровать ботинки. — Ракету сбили над океаном, других не нашли, а Андрей Андреевич и Линь Бяо к этому моменту уже позвонить успели, предупредить. Ну и я из Японии позвонил пару раз.

— Ты теперь, получается, миротворец, — улыбнулся я.

Предотвращение атомной войны — это очень много политических очков.

— По крайней мере для азиатов, — кивнул дед. — Но американское посольство за ночь по кирпичикам разнесли — китайцы озверели.

Тут нас окружили работники посольства, чуть ли не руки деду целующие — радуются спасению.

— Благодарю всех за преданность служебному долгу, товарищи! — отвесил им дед на всех.

— Служу Советскому Союзу! — откликнулись они.

— Идем, — взяв меня за руку, Андропов направился к открытой двери убежища.

Поднимаясь наверх, тихонько рассказывал:

— Мао этого посла на каждом приеме импотентом обзывал и вообще унижал как мог. Знал, что американцы от него никуда не денутся — их только помани, они все дадут, исключительно ради того, чтобы Китай от нас отвернулся. Цзян Цин об этом знала, и решила сыграть по-крупному. Состав есть один, очень мерзкий — срывает стопоры, придает агрессии. Им посла и накачали, думали на Мао кинется, а ты, по словам Громыко, его сильно выбесил — оскорбления Председателя он терпеть привык, а вот твои — нет.

— И когда Цзян Цин орала, что это «я должен умереть», она отводила от себя подозрения.

— Так, — подтвердил деда Юра. — Не получилось — за ночь группа Линь Бяо всех ее прихвостней передушил, теперь вся полнота власти у него — завтра официально Председателем назначат, на внеочередном пленуме. Боюсь я что-то тебя куда-то еще отправлять, — вздохнул он. — Не внук, а оружие массового поражения.

— Я-то причем, — поморщился я. — Я тебе сразу сказал, что больше всего на свете атомную войну разжечь боюсь. И сам «отправляться» не хочу — по самой грани прошлись. Нам-то ситуация в плюс?

— Мао был непредсказуем, — пожал плечами дед. — Вот говоришь у нас «переобуваются» со сменой правителя, а ты бы видел, что здесь творится! И пары часов не прошло, как китайцы на площадях собрались чучела Цзян Цин и американские флаги жечь. Потом сюда пошли, посольство вражеское громить. А Линь Бяо — наш добрый товарищ и надежный партнер. Если бы не его авторитет, в отравлении посла вдова Мао обвинила бы нас, к огромной радости врагов.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — вздохнул я, окончательно успокоившись.

Опять с прибытком накуролесил. Косвенно, понятное дело, как предлог травануть Мао в непростой ситуации. Не рассчитала бабушка Цин.

— А ты-то как здесь? — спросил я.

— Так Япония, если ты забыл, совсем рядом! — гоготнул он.