Самый лучший комсомолец. Том пятый

Глава 28

Трубка зазвенела, ее снял дядя Витя — у нас тут экономическая проблема, вот его кабинет и заняли. Пробубнив в трубку позывной, он получил ответ, положил трубку и подошел к висящей на стене карты области.

— Тут! — указал на колхоз в восьмидесяти километров от нас.

Не дотянулись с целью поглощения пока — расположен неудобно.

— «ЗиЛ» прикреплен к их машино-тракторной станции, за маслом сам главный механизатор приезжал.

— Далеко, — поморщился я. — Но любопытство сильнее! Заправляйте «Таблетку» получше, заливайте горячее в термосы — нас ждет долгая дорога.

— Через час стемнеет, — заметил дядя Федя.

— Силы природы пока сильнее мой воли, — взгрустнул я. — Придется приспосабливаться.

Мужики заржали и рассосались готовиться к долгой дороге.

— Что с механизатором будем делать? — спросил дядя Витя, оставшийся со мной на правах хозяина кабинета.

— Поговорим, — пожал я плечами. — Он же законов не нарушал, просто узнаю зачем и какие дальнейшие планы. Если планы созидательные — может чего совместного предложу «замутить». Торговая жилка либо у этого товарища, либо у его советника, если не сам додумался, есть, определю в кооператоры, пусть на нас пашет к общей выгоде.

— Надо оно тебе — почти сто километров пилить, — вяло попытался он меня отговорить. — Давай мы его сюда привезем.

— Не, — отмахнулся я. — Это уже незаконное задержание будет.

Дядя Витя саркастично фыркнул — ишь кто о законах заговорил.

— Будет полезно посмотреть, как живет ничем непримечательный, среднестатистический по всем параметрам, здешний колхоз, — добавил я.

— Я тебе и так расскажу, — пожал плечами товарищ полковник. — Дороги нормальной нет, план выполняют еле-еле, через это получают около ста рублей в месяц, а в сельпо у них — шаром покати.

— Через один сельскохозяйственный сезон, как заматереем, прирежем их к нашему подсобному хозяйству, — стало мне жалко местных колхозников. — И все что вокруг найдется заодно, — тут же масштабировал.

А почему нет?

— Поехали? — заглянул к нам дядя Федя.

— Поехали! — подскочил я, мы с дядей Витей оделись и вышли на поблескивающий закатным солнцем снежок.

Перебрались в «Таблетку» и направились к выезду из Хрущевска в сопровождении пары армейский «УРАЛов» с КУНГами — чисто на всякий случай, вдруг сломаемся, и ценный мальчик замерзнет? Такого допустить никак нельзя!

На въезде в курящую дымом длиннющих труб (нам тут смога не надо) промзону, над дорогой, закрепленная под снабженным стрелочками указателем в какую сторону тут что, висел красный транспарант, призывавший: «Передовому городу — передовая производительность труда!». Не я выбирал — горкомовские.

На торце длинного, веселенького светло-коричневого кирпича, двухэтажного здания деревообрабатывающего комбината выложено соцреалистическое панно с вручающим толстую книгу девочке-пионерке с портфелем улыбающимся рабочим в униформе. Выполненная на «отлично» дипломная работа выпускника Дальневосточного художественного института, между прочим! Над главным входом — поражающий откровением транспарант: «Великий Ленин писал на бумаге».

Уже моё, глубоко ироничное, «творчество», и знак ударения поставить куда надо рука не поднялась, поэтому фраза ходит по городку в несколько опошленном виде.

Напротив древообработки у нас бумагоделание — между зданиями, под дорогой, расположен «секретный» транспортный коридор. Существует и надземный, в виде проложенных прямо поперек дороги рельс. Здание комбината тоже, разумеется, украшено — на свободных от окон кирпичах фасада расположилось циклопическое панно на тему революционных событий — штурм Зимнего, дымящиеся орудия «Авроры», Ленин на броневике и ряд батальных сцен с бело- и красноармейцами. Красота — неописуемая, и о потраченной на эту прелесть половине миллиона совсем не жалею. Дипломная работа целого «потока» выпускников сибирского художественного института.

Далее у нас питающаяся газом — выбил-таки экологически чистую энергию! — ТЭС, которая питает производства и на две трети — остальной Хрущевск. Остатки города запитаны от Хабаровска. Пока нормально, но со временем будем пересаживаться на собственную АЭС — у нас же тут космодром будет, газа поди не хватит. Барельефы на торцах здания являют собой ряд картинок на электрическую тематику — провода, подстанции, электромонтеры, дымящиеся трубы и так далее. Транспарант над входом необычный, а глубокомысленный: «Тепло не бывает техническим». От зловещих табличек типа «дней без аварийных ситуаций» решили воздержаться — с ними всё время беду ждешь, а когда ждешь — она неминуемо приходит.

После небольшого пустыря — территория строительных заводов. Здесь рельсы тоже потребовались, но я не комплексую — таких проблемных мест на дорогах везде полно. Корпус кирпичного завода помогали строить корейские товарищи, поэтому с торцов нам улыбается Великий вождь Ким Ир Сен, пожимающий руку товарищу Сталину. Цементный завод строили товарищи китайские, поэтому на его торцах Сталин пожимает руку покойному товарищу Мао. Разве это не трогательно? Транспаранты здесь тематические — с цитатами Мао и Ким Ир Сена о важности жилищного строительства.

Было бы смешно, если бы асфальтовый завод строили японцы, но нет — строили свои, а оборудование прибыло из ГДР, поэтому на торцах очень органично смотрятся барельефы Маркса и транспаранты с его же цитатами.

После длинной череды складов, откуда как раз отгружалась в грузовые вагоны готовая продукция, возникло производство высокотехнологичное, японское — фабрика средств профилактики комсомольского сифилиса пока в становлении, и на территории работает автокран, крутятся бетономешалки и суетятся русско-японские рабочие.

В районе, где в будущем развернутся жилые районы, выкорчёвывался лес — стволы с ветками техника тащила прямо к комбинату. Когда расчистится жизненное пространство для города, вырубки уйдут подальше, в тайгу, с последующим высаживанием саженцев — потомкам тоже лес нужен. Да мне самому нужен — как раз к моменту коронации новый и вырастет!

Чистая дорога кончилась сразу за нашей промзоной — дальше нашим велено не чистить, потому что в этом направлении интересных для меня объектов нет. Раньше не было, но гонять технику ради разового вояжа — такое, а сами тамошние колхозники пользуются сначала собственной грунтовкой, потом — нормальной трассой до Хабаровска, и из него уже едут к нам — тоже по хорошей дороге. Но так почти в два раза дольше, а выехавший в начало колонны «Урал» торил дорогу образцово-показательно. Не застрянем — этому так же способствуют натянутые на колеса на выезде из города цепи. Через десяток минут как мы въехали в лес, солнышко окончательно спряталось за горизонт, и и без того видимые уже давненько звезды обзавелись собратьями, выстроившись в цепочки созвездий. Видела бы это Вилочка!

Свет фар упирался в задок прущего впереди «Урала», по бокам — усыпанные снегом деревья, но я питал легкую надежду увидеть амурского тигра — по словам местных, с редким кошаком они регулярно сталкиваются. В Москве готовят постановлении об организации здоровенных заповедников, а пока, увы, особо назойливых тигров приходится отстреливать. Ну порвет детей, кому такое надо? Пока не так сильно вымирает, как в мое время, так что пускай.

Мягкое покачивание «Таблетки» и наступившая за окном тьма шикарно сочетались с накопившейся от пересечения целой кучи часовых поясов за последние дни, поэтому я довольно быстро начал клевать носом, и разбудил меня дядя Семен уже на подъезде к «вражескому» колхозу — как я и просил, нужно же инфраструктуру посмотреть.

Леса за окнами к этому моменту почти не осталось, и теперь мы ехали по дороге между засыпанных снегом полей. В снежной, освещенной крупными звездами, целине чужеродными элементами выглядели электрические столбы. Частично — покосившиеся. Их что, со времен ГОЭЛРО не меняли?

Через какое-то время на обочине возник указатель «Колхоз „Пряничный“». Какая прелесть — с таким названием ему бы образцово-показательным быть, сладости гнать в масштабах страны, а тут даже фонарей почти нет — вон, впереди, перемежаясь редкими деревьями, темнеют среди снежной пелены темные домики. Единственные источники света — светящиеся окошки, от вида которых становится уютно, и повешенные самими колхозниками ламы и лампочки, освещающие их дворы. Ну кому надо на бесполезную дорогу светить?

Проезжая по улицам, глазели на заборы и дома. Ну что тут сказать? В Подмосковье-то, в «допотёмкинскую» эпоху похуже было! Домики здесь поновее да попросторнее, покосившихся заборов не видать, а там, где колхозники не задвинули окна шторами («а то идут, и аж бошки сворачивают — смотрят что тут у нас!»), виднелись следы, как бы грустно это не звучало, достатка: здесь вот ковёр на стене видать, там вон — сидит семья на диванчике, телевизор смотрит. Кто похуже живет или просто пока «не достал» (дефицит же) телевизор, довольствуются радиопередачами — вон глава семьи из-за стола с самоваром встал да погромче сделал. Спорим это потому, что классический баритон передавать начали? Ух, интеллигенция!

Механизатор жил, как бы не хотелось профессионально деформированному Сереже отыскать следы избыточного и необъяснимого достатка, нормально. Это когда как все вокруг — с голоду не помрешь, голый и босый ходить не будешь, раз в пятилетку можно купить черно-белый, а если повезет, даже цветной, телек. Ну или мотоцикл или лошадь — товарищ механизатор, словно компенсируя профессиональные обязанности, предпочел второе — когда мы припарковались у забора и покинули транспорт, со двора донеслось характерное ржание.

Лошадку в собственности в СССР этих времен моего образца реальности иметь было нельзя — пункт 43 устава колхозов, принятый дорогим Леонидом Ильичом это прямо запрещал. Разумеется, кроме тех, кому положено по должности — участковым, пастухам, объездчикам полей, почтальонам и так далее. Но теперь у нас новая, классная и прогрессивная экономическая модель, в рамках которой колхозник может завести лошадку или даже двух, разнополых. Жеребенком можно распорядиться по своему усмотрению — хочешь соседу продай, хочешь — стране, она что угодно купит. Спрос на «волосатый мопед» сразу же стал просто чудовищным, и старшие товарищи озаботились увеличением поголовья как увеличением числа коннозаводческих хозяйств, так и импортом.

Кое-кто в ЦК — обсуждение и прием нового Устава показывали по телевизору — имел наглость вякнуть о «закулачивании», но был одернут товарищем Косыгиным:

— По-вашему в Советском союзе где-то до сих пор распахивают индивидуальные посевные площади тягловой силой? По-вашему, у наших колхозников есть необходимость арендовать лошадь у соседа, отдавая затем половину урожая? Кулачество вымерло как класс, и в нынешних экономически-социальных реалиях возродиться просто физически не может! Кроме того — за последний год насыщенность колхозных и совхозных домохозяйств одними только мотоциклами увеличилось впятеро. По-вашему, лошадь «окулачиванию» способствует, а мотоцикл — нет? Он-то помощнее будет!

— Полагаю, товарищи, — вмешалась Фурцева. — Что человеку с таким слабым пониманием социально-экономических процессов в Партии, а тем более ЦК — не место!

Ее тезис вынесли на голосование, и товарища догматика демонстративно «кикнули». Сельским гражданам такая передача понравилась, и Косыгин теперь у них очень популярный персонаж.

Тем временем дядя Петя постучал в калитку, и к ржанию добавились мычание, лай и звук открытой двери дома:

— Кто там? — спросил нас мужской голос.

— КГБ! — былинно ответил дядя Петя.

— Чего надо? — не менее былинно спросил тот.

— Поговорить.

Механизатор упражняться в остроумии не стал и потопал открывать, по пути приложив собаку:

— Место! Тихо сиди!

Животинка прозвенела цепью и затихла — выдрессированный какой.

Хозяин открыл калитку, обернувшись гладковыбритым мужиком лет тридцати, одетым в синие треники, тельняшку, фуфайку поверх всего этого и красующимся валенками на ногах.

— Здрасьте, — выдавил он для нас улыбку.

— Здравствуйте, товарищ Дерюгин Алексей Карпович, — поздоровался я в ответ. — Это вы все масло в Хрущевске купили?

— Не знаю, — отвел он глаза.

— Сколько купили? — конкретизировал я.

— Четыреста три килограмма, — ответил он.

У нас же не один гастроном.

— Тысяча четыреста десять с половиной рублей, — скалькулировал я. — Откуда, так сказать, оборотные средства?

— Я тебя знаю! — заявил он. — Ты и впрямь из КГБ?

— Мы же тут все Советские граждане, — пояснил я. — Значит все помогаем государству обеспечивать безопасность. Значит — все немножко из КГБ.

— Ясно, — кивнул он со всепонимающим выражением на лице и спросил. — Сяду теперь?

— Нет конечно! — даже обиделся я. — В законах же запрета покупать масло в любых количествах нету, и спекуляция теперь немножко другая. Мы просто поговорить.

— Знаем мы ваше «поговорить», — приуныл товарищ Дерюгин. — Проходите, чего уж, — посторонился. — Только к будке не подходите и не сильно шумите, если обыскивать будете — сын спит уже.

— Оборотные средства? — когда мы шли через двор — псина очень лохматая и здоровенная, породы «дворняга» — напомнил товарищу дядя Федя.

— Так общие, — развел он руками, обстучал валенки о крылечко. — Мне председатель наш, Рудольф Карлович, сунул полторы тыщи и говорит, мол, езжай, Лёша, в Хабаровск, и от него на восток — город, мол, там новый, в котором коммунизм построили. Масла там — завались, вот и бери сколько дадут.

Пока он вещал, мы миновали аккуратно побеленные, снабженные флягами с водой — водопровода здесь нет — сени и через обитую дермантином (в мои времена хитрые маркетологи будут говорить, что это — «эко-кожа») дверь с низкой — хозяину и дядям пришлось нагнуться — в тепло натопленный дом.

Прихожей нет, слева — «русская» печка, справа — стена с двумя дверными проемами. Пространство, свободное от печки оборудовано под столовую — стол, стулья, лавка под окошком, парочка пожилых с виду сундуков и пара застекленных сервантов под посуду. В углу — умывальник, а прямо напротив нас, стоя шерстяными носками на паласе, стоит одетая в халат, повязавшая на голову белый платочек — чисто от скромности, надо полагать — симпатичная худенькая черноволосая дама средних лет.

— Ой! — пискнула она, и ее лицо из взволнованного начало перекрашиваться в восторженное.

У нас здесь фанатка.

— Люба, меня не посадят! — радостно заявил ей механизатор.

— А за что тебя сажать?! — ахнула она, прикрыв рот ладошками.

Вот собака, все внимание с меня на себя переключил.

— Совершенно не за что, товарищ, — заверил ее дядя Петя. — Время, извините, позднее, поэтому, Алексей Карпович, не могли бы вы рассказать, зачем вам такое количество масла? Ответил товарищ Дерюгин, скрестив руки на груди. — Чумовой — по пьяному делу ввязался в соцсоревнование, по маслу. Вернуть не могу, — вздохнул. — Уже государству сдал, якобы наше.

— Так это же мошенничество! — дошло до меня.

— Мошенничество, — подтвердил дядя Витя. — Уголовная статья.

Хозяева резко побледнели.

— А по какому адресу гражданин председатель живет? — спросил я. — Мы лучше сразу его посадим, а вам, Алексей Карпович, должно быть стыдно — о таких инициативах начальства нужно сразу докладывать куда следует.

— Да я… — начал было он каяться, но был одернут дядей Витей.

— Поздно уже, товарищи — нам бы адрес и ехать.

Пока Алексей Карпович рассказывал как добраться до жилища падшего председателя, его опомнившаяся жена принесла из комнаты ручку (шариковая! В таких-то оторванных от цивилизации краях!) и три пластинки — Магомаева, Зыкину и Олю, где они «поют песни С. Ткачева». У этих — самые большие тиражи, вот, даже до сюда добрались. Я оставил автограф, и мы оставили хозяев пить валерьянку и радоваться тому, что «пронесло».

— И ведь даже документы предъявить не попросили, — заметил я, когда мы усаживались в «Таблетку». А если бы мы были жулики?

— У жуликов рожи интеллигентнее! — пошутил дядя Петя, погрузив служебный транспорт в гогот.

Веселимся тут мужской компанией, так сказать.