Самый лучший комсомолец. Том пятый

Глава 25

Прибыв в Самарканд, мы попали, конечно, не в лето, но в средней паршивости осень. Температура за бортом +8, дороги поблескивают от совсем недавно закончившегося дождика, и в прорехах потерявших силу туч появились солнечные лучи. По приземлении я не отказал себе в удовольствии подумать о том, что за последние два года в СССР не произошло ни единой авиакатастрофы. Потому что инфобомба работает! Не обольщаюсь — отсутствие аварийных ситуаций рано или поздно приведет к расслабону и халатному отношению к обязанностям, и где-то что-то неминуемо упадет, так сказать, «неучтенное», и я этому никак помешать не смогу. Ну а что поделать — человек все-таки не птица.

С техногенными авариями проще — их, как правило, можно предотвратить, наводки и способы это сделать у старших товарищей есть. Не только соблюдением техники безопасности, но и обновлением пожилой инфраструктуры — с 74 года плотно за это возьмутся, денег к тому времени у Родины будет тем самым жуй, поэтому я питаю осторожные надежды. Чернобыль, например, не случится уже точно — закон о запрете любых экспериментов на размещенных поблизости от обитаемых мест работающих реакторах уже давно принят. Надо — строй в тайге и делай что хочешь. И ведь строят — дед рассказывал. Без экспериментов же тоже никуда.

Год для столицы Узбекистана нынче знаковый — 2500 лет городу исполнилось, не хухры-мухры. Знаменательную дату здесь с масштабом отпраздновали летом, активно освещая по телевизору, а памятник основателю обсерватории 15 века, ученому Мирзо Улугбеку, в числе прочих открывал мой знакомый директор АН СССР.

Здесь, как и в других столицах республик, я бывал с концертом, с непременной последующей экскурсией по достопримечательностям, но было это до вступления в законную силу закона о кооперативах, поэтому город изменился разительно: не осталось дома, в котором чего-нибудь бы не открыли, а свободные площади вдоль улиц застроили павильонами, воздвигли рыночные лотки, а витрины государственных столовых и магазинов выглядели на общем колоритном фоне без пяти минут безжизненными, а внутри не получилось разглядеть ни одного посетителя. Ох не думаю я, что это из-за резко забогатевшего населения — скорее там просто нихрена нет, потому что если в центральной части Родины кооператоры обожают «присасываться» к государственным объектам, здесь можно смело умножать на десять.

Зато понятно, почему на административную реформу (помимо очевидной наполненности окраин войсками) всем плевать — местным тупо не до того, они наслаждаются эпохой первоначального накопления капитала.

Часовые пояса Родины меня радуют — вылетели днем, в день и прилетели, как будто время останавливается. Иллюзия, конечно — дома уже глубокая ночь. Надеюсь, Вилочка постельный режим не нарушает и исправно лечится. Да лечится, она же как и я — ценная госсобственность!

К хлопковой базе номер семь — именно отсюда нам сырье и отгружали — мы ехали на предоставленном местными военными ЗиЛах, и не просто так, а усилившись еще парой взводов автоматчиков под командованием местного капитана Ерохина. Самаркандское КГБ привлекать не стали — оно у нас хлопок и курирует, как стратегический продукт, и, судя по «Хлопковому делу» из моей версии реальности, не слишком-то старается, предпочитая брать бакшиш. Дед, конечно, подчистил, но какого тогда хрена меня кидают на три тонны?! Непростительно! Полномочий прибывших со мной дядь с лихвой хватит, чтобы пересажать всех силовиков республики — им документы Цвигун и Щелоков подписывали, что в наших реалиях перебивается только решением Политбюро. Лютовать, впрочем, не буду — не глава же местный с ехидным хихиканьем мой хлопок мочил, а уследить за всеми, как обычно, невозможно.

Со мной в кабине ехали дядя Витя — за рулем — и захваченный по пути (пришлось в Алма-Ате ради него приземляться, мы через Казахстан летели), специализирующийся на хлопке кандидат сельскохозяйственных наук Чайкин Валентин Петрович. По пути он проводил легкий ликбез:

— Сушку хлопка-сырца можно производить как под открытым небом, так и в крытых зданиях с соответствующими условиями. Если хлопок хранить во влажном состоянии, в тепле волокно ослабеет и будет рваться, цвет станет желтым, и он будет слипаться и стираться. Сушить хлопок положено до влажности в десять процентов. Обычно для этих целей его раскатывают слоем толщиной в десять сантиметров или превращая в ябу.

Этот год для хлопкоробов Узбекистана был необычным — до старших товарищей «дошло», что детям надо вообще-то в школу ходить, а не впахивать на полях, поэтому, впервые в истории, на уборочную кампанию сюда нагнали «гастарбайтеров» из других регионов, что позволило убрать все еще в начале октября — почти небывалый успех, за который товарищ Рашидов получил госнаграду. За образцово-показательное развертывание палаточных городков, в которых жили рабочие, надо полагать. Детский труд — он дешевый, а вот гастарбайтерам пришлось платить нормально, что, безусловно, по бюджету ударило, но страна это себе позволить может легко — казна все еще полна как никогда, и это при нулевой эмиссии, просто зашитые в матрас, совершенно чудовищные средства наконец-то пошли в дело. Кооператив мутится, лавеха крутится! Но захиревшие государственные столовки и магазины все-таки расстраивают: не тот уровень достатка у населения, чтобы без них обходиться. Впрочем, народ на улицах угнетенным не выглядит, а это ведь по большей части пенсионеры — кто еще посреди рабочего дня будет по улицам слоняться? Вон двое дедушек в чайхане чаи гоняют, значит деньги на такой досуг есть. Если, конечно, чайхану «на паях» не держат их сыновья или внуки, обслуживая пожилую родню бесплатно.

— Хлопок-сырец нельзя хранить в открытых складах или мешках, — продолжил товарищ Чайников. — В этом случае в хлопок попадает пыль и происходит загрязнение. Кроме того, хранящийся таким способом хлопок впитывает влагу, и его качество падает.

— Часто здесь правила хранения нарушают? — спросил я.

— Почти никогда, — покачал он головой. — Еще на этапе развертывания хлопковых полей государство озаботилось строительством инфраструктуры. Проверки проводятся регулярно, и, если местные будут бить себя кулаком в грудь, ссылаясь на нехватку складских помещений — значит они врут! — безапелляционно заявил он.

— Учтем, — кивнул я.

Миновав дивной красоты минарет, мы пересекли типовой Советский жилой район, полюбовавшись кооперативными вывесками, и подъехали к складу. Сидящий в будке у ворот охранник сильно удивился и начал куда-то звонить. Так даже удобнее — фигуранты сами приедут.

Выбрались из кабин, подождали пока из тентованных кузовов выпрыгнут солдатики, и мы с товарищем ученым (для солидности) и тройкой «дядей» подошли к положившему трубку стражу в виде смуглого мужика средних лет.

— Здравствуйте, товарищ! — поприветствовал я его.

Он выбрался из будки и широко улыбнулся, поприветствовав нас с едва уловимым акцентом:

— Здравствуй, Сергей! Здравствуйте, товарищи военные! Сейчас придет уважаемый директор. Открыть ворота?

— Спасибо, мы пешком пройдемся, — покачал я головой.

Тем временем товарищи военные рассасывались вдоль периметра склада с целью пресечь возможные побеги.

Он открыл для нас калитку, и мы прошли внутрь, полюбовавшись расположенными на территории здоровенными складами — из одного такого как раз выезжал состав на четыре вагона, по рельсам направившись к противоположному от нашего, «железнодорожному» выезду.

Из здания администрации вывалились двое — пожилой узбек и славянской внешности упитанный дяденька средних лет. Оба в пиджаках и кожаных куртках. Дружба народов во плоти!

— Старший лейтенант Васильев, — представился сначала славянин, не забыв предъявить красную корочку. — Первый отдел.

Спокойный какой. Дядя Федя в ответ предъявил корочку свою — оно, конечно, «служба безопасности», но числятся они все в КГБ. Директор немножко сбледнул, но нашел в себе силы улыбнуться и представиться:

— Халилов, Ёкуб Юсуфович, директор базы. Чем я могу вам помочь, товарищи? У меня внук очень твои песни любит, Сергей, — подстраховался, сделав мне приятно.

— Здравствуйте, Ёкуб Юсуфович, здравствуйте товарищ старший лейтенант, — вежливо поздоровался я в ответ. — Мы к вам по поводу недавней партии хлопка для города Хрущевска.

— Много куда отгружаем, — виновато развел руками директор. — Нужно накладные посмотреть. А что с ней?

— Отгружалось со склада номер четыре, — указал я в направлении нужного здания. — Ответственный — Орипов Умид Каримович.

— Умид Каримович со вчерашнего дня на больничном, — горько вздохнул Ёкуб Юсуфович. — Под дождем много работал. А чего это состав остановили? — спросил он, заметив, что вагоны так и не покинули территорию базы, наполовину застряв в воротах.

— Пойдемте разберемся! — бодро предложил я, и мы протопали добрых полкилометра по территории.

По пути, естественно, директор не постеснялся рассказать, какая тут у них образцово-показательная и ежегодно награждаемая база.

У поезда обнаружились капитан Ерохин и машинист с сопровождавшим поезд торговиком, оба этнически местные — они трясли бумагами и ссылались на спешку, требуя их пропустить. Дядя Федя заткнул их ксивой и спросил:

— Присутствуют ли в составе посторонние?

Машинист взвесил «за» и «против», покосился на директора и старшего лейтенанта, подвигал на меня кустистыми бровями и сделал правильный выбор:

— Есть. Второй вагон.

— Как есть?! — взревел директор. — Тебе на инструкции плевать? Там же написано…

— А оно мне надо — твоего племянника выгораживать? — спросил тот и обратился к дяде Феде. — Мне в Узбекистане этот, — кивнул на Ёкуба Юсуфовича. — Жить не даст.

— Перевезем вас и ваших родственников, — пообещал я. — Сознательным гражданам у нас почет и хвала.

Тем временем дяди Витя и Петя сорвали печать.

— А ты чего молчишь? — рявкнул директор на старшего лейтенанта.

— Товарищи, я к этому отношения не имею, — попытался тот сманеврировать. — У нас образцово-показательная база, двести человек работников, и я не могу за всеми уследить.

— Мы к вам на квартиру съездим, посмотрим на условия, — пообещал я. — Если живете по средствам, значит так оно и есть.

Мужик побледнел. Ясно.

Створку вагона сдвинули, увидев мешки с хлопком.

— Выходите, гражданин Орипов, — попросил я.

Нет ответа.

— Да нет никого — врет он! — указав на машиниста, предпринял последнюю попытку директор.

— Обидно, — признался я. — Вы же нас за полнейших долбо*бов держите, гражданин Халилов.

— Выходи, придурок! — рявкнул дядя Петя. — Найду — хуже будет!

Нет ответа.

— Степанов, Юрьев, отыскать, — скомандовал капитан Ерохин подручным.

— Есть! — синхронно ответили солдатики и полезли в вагон.

Через пару минут спрятавшийся под мешками узбек лет двадцати пяти, отдаленно похожий на директора, в запылившемся костюме, был найден.

— Ну вот, а говорите — нету никого, — улыбнулся я директору.

— Ах ты, шакал! — сориентировался тот, отвесил племянничку подзатыльник. — Ты же на больничном, чего тут делаешь?!

— Ржака! — оценил я сверхманевренность. — Дядь Петь, можете, пожалуйста, сопроводить состав до места назначения и помочь товарищу машинисту с семьей переехать и трудоустроиться?

— Поехали, — велел тот машинисту и закрыл вагон.

— А пломба? — вякнул сопровождающий.

— А пломба вам, товарищ, уже не нужна, — вздохнул я. — Потому что вы, извините, молчали и не помогали следствию. Получается — соучастник. Не волнуйтесь, на посадку вам тут не хватит, но с условным сроком в торговой сфере работать не получится. Отдайте бумаге товарищу полковнику — хлопок-то довезти кто-то должен. Товарищи военные, погрузите, пожалуйста, товарища торговика к себе.

У растерянного мужика отобрали бумаги и увели в кузов ЗиЛа.

— Ну а мы с вами пойдем в администрацию, поговорим в камерных условиях, — заявил я оставшимся фигурантам.

Работники базы же смотрят, я от этого стесняюсь!

В кабинете директора я уселся в его кресло, а дяди Витя, Федя и капитан Ерохин (приказали же меня сопровождать) усадили проштрафившихся товарищей на стулья вдоль стеночки. Напротив присел Валентин Петрович, который будет выступать в качестве эксперта. Остальные автоматчики немножко охраняют здание администрации, получив любимый каждым служивым приказ «никого ниже товарища Рашидова не пускать». Его о нашем приезде не предупредили, но на базе народ не слепой, и кто-нибудь точно доложит. Я даже время засек, чисто из любопытства.

— Ну что, граждане, — начал я подготовку к внесудебной расправе. — Как же так вышло, что мой любимый город Хрущевск получил мокрый хлопок?

— Как мокрый?! — сымитировал удивление директор базы. — Быть того не может!

— Вы мне не верите, Ёкуб Юсуфович? — расстроился я.

— Почему же не верю?! — всплеснул он руками. — Дорога долгая, всякое может случиться, может отсырел. Но мы никогда мокрого хлопка не отгружали — у нас образцово-показательная база!

— Это — Валентин Петрович Чайников, кандидат наук, специалист по хлопку, — представил я ученого и спросил. — Валентин Петрович, какова вероятность, что три стоящих в разных местах баржи, опечатанных и совершенно не поврежденных контейнера хлопка отсыреют?

— Один — может быть, — пожал он плечами. — Два рядом — тоже вполне возможно. Но три из разных мест — такое полностью исключено.

— У нас тоже ученые есть, — насупился Ёкуб Юсуфович. — И не непойми откуда приехавшие, а прямо здесь, на хлопке и выращенные. Почти в полях! Они другое скажут, и вообще — я требую провести экспертизу!

— Вы ставите мою квалификацию под сомнение? — оскорбился ученый.

— Валентин Петрович, вы воевали? — спросил я.

— Воевал, — спокойно кивнул он. — Прямо из института добровольцем пошел, в сорок третьем. Сначала Европу помогал освобождать, затем — Манчжурию. После демобилизации институт закончил, диссертацию написал. Я, уважаемый, — гордо вскинув подбородок, смерил Ёкуба Юсуфовича неприязненным взглядом. — Как вы говорите, «в поле» много лет отработал — хлопок не только ваша республика выращивает, и прекрасно знаю, зачем некоторые несознательные элементы этот самый хлопок смачивают.

— Нашел чем гордиться! — не убоялся директор. — Да у меня медаль за победу над Германией есть — тоже в окопах посидел!

— Очень грустно, когда фронтовики законы нарушают, — признался я соратникам. — Но так уж вышло, что прежние заслуги человека после первого же преступления обнуляются полностью. Раз Валентин Петрович насилие видел, значит можно немного ускорить процесс. Я — не садист, но драгоценное время уходит в никуда, — виновато улыбнулся ученому. — Дядь Федь, сделаете внушение тому, что помоложе?

Начальник моего ЧОПа пробил в «солнышко» племяннику.

— Произвол! — прокомментировал директор.

— Именно он, — подтвердил я, пока племянник пытался вдохнуть.

— Я этого не одобряю, — заметил Валентин Петрович. — Но ты прав, Сергей, тратить время на бесполезные препирательства мы не можем. У тебя, я слышал, свое НИИ?

— Извините, это секретно, — покаялся я. — Ёкуб Юсуфович, вы же знаете кто я. Зачем отпираетесь?

— Оговаривать себя не буду! — сложил он руки на груди.

— Гражданин Орипов, сотрудничество со следствием в нашей стране облегчает вину, — напомнил я племяннику.

— Ничего я не мочил! — сквозь слезы простонал он.

— Неприятно применять насилие, — вздохнул я. — Вам какой палец не жалко?

— Мне все нужны! — заявил он и спрятал руки за спину.

— Гражданин Васильев, ладно эти родня, но вам оно надо? — обратился я к КГБшнику. — База большая, но, раз стратегически важному городу отгружают мокрый хлопок, значит другим его отгружают тем более — в рефлексы вошло, получается. И не знать об этом Первый отдел не может. Давайте вы нам все расскажете и переедете куда-нибудь в Сибирь на завод разнорабочим с «полным служебным». Но если нет — извините, «пятнашечка» спецзоны.

— Да не знал я! — рявкнул он.

Ясно.

— Граждане Васильев и Осипов мизинцами левой руки совсем не дорожат, — пожал я плечами.

Короткая возня, двойной хруст, крики. Неприятно. И хорошо, что неприятно, иначе я бы испугался.

— Надумали?

Товарищи, увы, не надумали — крепкие или надеются на подмогу.

В кабинет постучали, и к нам застенчиво заглянул солдатик:

— Рашидов!

— Оперативно! — одобрил я и посмотрел на часы.

Двадцать семь минут с нашего прибытия сюда прошло. В глазах задержанных (де-факто) мелькнула надежда. Еще через тридцать секунд слегка вспотевший, одетый в костюм в вертикальную полоску, Шараф Рашидович.

— Здравствуйте, Шараф Рашидович! — радостно поприветствовал я его, выбрался из-за стола и пожал руку. — Огромная честь лично познакомиться с человеком, при котором Узбекистан настолько похорошел!

Как не ругай Рашидова, при всей своей страсти к припискам (которых теперь не будет) и коррупции, для республики он сделал очень много. Ну и трогать не велено — грядущая реформа провоцирует глав республик на подковерную возню и интриги, выгоду из которых извлекает Москва. Рашидов сейчас очень полезен.

— Шараф Рашидович! — возопил директор. — Произвол творится — приехали, избивают, пальцы ломают, хотят признание выбить! Я же верой и правдой…

— Помолчите, Ёкуб Юсуфович, — одернул его глава республики, у которого земля под ногами горит. — Разберемся! Здравствуй, Сергей, здравствуйте, товарищи. Могу я попросить меня ввести в курс дела?

И уселся в директорское кресло, как бы показав, кто тут хозяин. Я спокойно сел напротив, на стул посетителей — а чего обижаться, если я «кто хозяин» знаю точно? — и пересказал суть.

— Пальцы-то ломать зачем? — укоризненно спросил Рашидов. — Ты, Сергей, при всем уважении к Юрию Владимировичу, — не обломался обернуться и посмотреть на портрет Андропова, висящий рядышком с портретом самого Шарафа Рашидовича и перешел на отческий тон. — Молодой, горячий. Так же нельзя.

— А зачем гражданин Осипов тогда в опломбированном вагоне пытался покинуть территорию базы? — спросил я.

Нашелся тут Ленин, блин.

— Зачем? — спросил его Рашидов.

— Болею я, — жалобно проблеял племянничек. — Грузить помогал, дай думаю присяду, передохну, и сам не заметил как уснул.

— Предлагаю съездить по месту прописки граждан Васильева и Халилова, — пожал плечами я.

— Зачем? — удивился Рашидов.

— Посмотреть, — развел я руками. — Всегда ведь видно, по средствам человек живет или нет. Если по средствам — я извинюсь, выплачу пострадавшим по сто тысяч рублей, а вы позвоните в Москву, рассказав о случившемся, — поежился. — У дедушки тяжелый характер и острое чувство справедливости.

— Зачем из-за трех тонн так переживать? — попробовал предложить ленивое решение Рашидов. — Давай мы тебе десять найдем!

— Не в хлопке дело-то, Шараф Рашидович, — грустно улыбнулся я. — И вообще — его Госплан распределяет, и, если товарищи посчитали, что мне нужно выделить ровно сто, значит больше Родина выделить не может. И если мы возьмем пять откуда-то еще — его кому-то не хватит. Это несправедливо и попахивает «блатом». Блат деда Юра терпеть не может, а мы должны на него равняться. Едем! — поднялся со стула.

— Ёкуб Юсуфович, зови в гости, — вздохнув, поднялся и Рашидов.

— Это же незаконный обыск! — вяло пискнул тот.

— Честному человеку любых обысков бояться незачем, — заметил я.

Покинули территорию базы, глава республики предложил прокатиться с ним в «членовозе», но я вежливо слился, сославшись на инструкции «девятки». Ну его нафиг, будет всю дорогу рассказывать как у них тут всё образцово-показательно. Я таких телег столько наслушался, что сам могу часов десять вещать.

Жил директор базы совсем рядом, в паре кварталов, в новенькой девятиэтажке, оснащенной консьержем в виде пожилого узбека, который при виде главы республики с любезнейшей улыбкой, чуть ли не целуя руки, вызвал для нас лифт. Товарищ ученый в машине остаться не захотел, пошел с нами — любопытный.

Дрожащими руками гражданин Халилов отпер замок, и мы вошли внутрь.

— Люстра «под антиквариат», цена в кооперативах — восемьсот рублей, — указал я на подвешенный на потолке прихожей прибор. — Ковры не считаем — у вас в республике они дешевые. Идем дальше. Квартира кооперативная?

— Кооперативная, — признал директор.

— Пятикомнатный кооператив — это дорого, — посчитав двери в коридоре, заявил я. — Обои — импорт, по тридцать рублей за рулон. Я недавно ремонт делал, такие мне не подошли, но цену запомнил, — пояснил в ответ на удивленный взгляд Рашидова. — По классике мы всегда начинаем с бачка унитаза. Дядь Вить, можно вас попросить?

Товарищ полковник кивнул, и мы вошли в просторный, обложенный импортным кафелем и оснащенный финской сантехникой — даже биде есть! — санузел.

— Мешочек черной кожи, — отряхнув мокрые руки, продемонстрировал нам находку дядя Витя и развязал шнурок, высыпав на ладонь десяток бриллиантов.

— Ну вот! — широко улыбнулся я товарищу Рашидову. — А говорил — произвол!