Самый лучший комсомолец. Том пятый

Глава 8

Сегодня мы с Леопольдом Васильевичем и выписанным из Москвы представителем Министерства сельского хозяйства по итогам завершенной уборочной кампании награждаем наших передовиков. В механизированных звеньях таких почти сто процентов, а вот не потянувших новый способ ведения хозяйства товарищей с весны переведут на менее ответственные направления. Награды — благодарственное письмо от Министерства сельского хозяйства, премия в чеках «Березки» и автомобиль марки «Москвич». Призеров — великое множество, больше сотни мужиков и дам. Последние на тракторах не пашут, но заслужили на нивах животноводства, цветоводства и общепита.

Среди награждаемых присутствует и отец математически одаренного мальчика Кости, Семен Викентьевич. Впахивал в режиме «совесть+», приходил в поля первым и уходил последним — боится, что не оправдает доверие, и его с сыном отправят обратно в Краснодарский край. Не отправим, нам такие кадры нужны!

Теперь жених совсем солидный будет — и при машине, и при премиях. И все еще не пьет!

После церемонии награждения отправились в столовую административного кластера — в ней сегодня свадьбу дяди Вани и Антонины Петровны гуляем. В церкви комсомолке и КГБшнику венчаться невместно, поэтому обошлись одним только ЗАГСом. Молодые выглядят вполне довольными, не менее довольными выглядят и их старшие родственники — родители и дедушки с бабушками. В свидетелях жениха — дядя Федя. Вон его семья за столом сидит — жена и двое сыновей плюс-минус моего возраста.

Гуляли знатно — выписанный запасной состав «Ласкового мая» пел песни, коллеги жениха воровали невесту — полтора часа искали, настоящая блин, спецоперация, «кум» в виде дяди Ваниного отца пил шампанское из туфельки матери невесты, которая соорудила себе потешную фату из занавески. Словом, все как у людей.

В наличии и Степан — успешно переведен в заботящийся обо мне спецотдел Лубянки. Мужик оказался одиноким и грустным — детдомовский, после армии сразу в КГБ пошел. С личной жизнью не сложилось, с перспективами и того хуже — служебная комната в общаге и грядущая пенсия, вот и всё, чем за верную службу наградила Родина. И таких как он по стране десятки тысяч. И это — с пригоршней наград за беспорочную многолетнюю преданность долгу. Ладно, здесь тоже процесс идет — хватит родное КГБ в дерьме валять и бить по рукам за служебное рвение. Да, «не тридцать седьмой», но деградация одной спецслужбы неминуемо расслабляет остальные. И кадровый вопрос, при всей ненависти к крысе-Щукину (скоро расстреляют, как полезная инфа от него поступать перестанет), именно так как он рассказывал и обстоит — не хотят товарищи в КГБ работать, выбирая вместо него армию или милицию. Но процесс идет и здесь — мало того, что бывший председатель на трон уселся, так и соцпакет набухает, а по телеку — кино о бравых разведчиках. Словом — на курсы с каждым набором приходит все больше толковых юношей, и через пару-тройку лет КГБ можно будет по-настоящему гордиться.

Ну а с утра пришлось посетить совхозную поликлинику — прибывшие туда из Москвы доктора взяли у меня соскоб с внутренней стороны щеки и отбыли восвояси. Ну ясно — разговоры о генетике с дедом не прошли даром, и вот итог — сделают мою официальную проверку на «внучество». Но это, разумеется, полная фигня, настоящие дела еще впереди, и начнем мы их вершить там же — под Хабаровском.

После этого начались рабочие будни — мы с Олей на пару дней забились на студию, записывать и осваивать ее «японско-фестивальный» репертуар. На японском она не вытянет, а вот на инглише споет как надо — каждый день навыки совершенствует, в мировые звезды хочет.

Под исполнение ей выделил песню «Iris» группы Goo Goo Dolls [https://www.youtube.com/watch?v=nYrEL9ecAWA], которая в моем таймлайне рвала японские чарты десять недель подряд. Неплохо прозвучит и в этой, полагаю. Английский язык удобный — ничего почти менять не надо, и так не понятно девочка это должна петь или мальчик. Синглом тоже выпустим.

— Ты слишком четко артикулируешь звуки, — когда Оля запорола очередной дубль, вздохнул я. — Когда ты поешь на русском, ты же «сглатываешь» часть звуков, и это звучит органично. Закон речевой экономии актуален для всех языков, поэтому давай ты будешь петь по одной строчке, а потом мы это смонтируем как следует. Ну а до отъезда удвоим тебе английский — под фонограмму на таком мероприятии петь не разрешат, это не «Голубой огонек».

— Баба Катя обещала, что мы с тобой за одним столом на «Огоньке» будем сидеть, с токарем и дояркой — героями соцтруда, — поделилась новостью подружка.

Сигнал ясен — не отвертеться тебе, Сережа, вот тебе стул, садись и улыбайся. Ладно, это даже не работа, а так — торговля лицом.

— Петь надо будет? — спросил я.

— Петь буду я, а ты расскажешь стихотворение и пожелаешь гражданам в новом году быть добрее друг к другу, — выдала она инструкции.

Но все-таки грустно, когда не спрашивают. Но хитро — через Олю приказ передали, чтобы я не обижался. Ох уж эти игры пожилых рептилий из Кремля. Может вы уже страной править нормально начнете вместо вот этого вот всего? Натурально проклятые земли — без попаданца как надо не работает, на хорошее десятилетие пяток никчемных. Или это у всех так?

— Посидим, значит, — пожал я плечами и скомандовал. — Давай с первой строчки, по одной строчке, короче. Произношение вот такое… — изобразил.

По одной строчке пошло лучше, и до момента, когда Оля устала, мы записали половину песни. Тут же, не откладывая в долгий ящик, склеили и послушали.

— Совсем другое дело, — одобрил я.

— Не хуже АББЫ? — попросила конкретики подружка.

— Хуже, но они-то взрослые, а у тебя — все впереди, — расстроил-утешил ее я.

— Завтра перезапишем еще лучше, — воспылала Оля духом соперничества.

— У нас четыре дня, иначе сингл напечатать к нужному времени не успеют, — поставил я ей сроки.

Не беда если не успеют — выкатим после фестиваля, но партнеры расстроятся, потому что в первую пару дней после фестивалей продажи лучше всего.

— А мы целый день на свадьбе гуляли? — надулась она.

— Весело же было, — развел я руками. — Не боись, успеем.

— Придется успеть, — вздохнула она. — Совсем ты приоритеты не умеешь расставлять, Сережа!

— Не шаришь, — не повелся я. — Никита Сергеевич помнишь, о чем нам рассказывал? Что главное — это люди вокруг тебя.

— Ты же сам с ним почти два часа об этом спорил, — напомнила Оля.

Стало неловко.

— Ничего, — она с улыбкой похлопала меня по плечу. — Я над тобой шефство возьму, научу как быть взрослым!

— Спасибо большое, — смирился я.

Пусть девочка поиграет.

— Какие у тебя еще дела остались?

— Четыре дня на запись, потом — в Москву надолго, Магомаеву и японской группе альбом записывать, — ответил я. — Посреди процесса — на записи концерта ко Дню конституции в зрительном зале посидеть. Ты там поешь?

— Под фонограмму, — кивнула подружка.

— Еще будет две личные встречи с ценными кадрами, и больше до Японии ничего не планирую, — развел я руками. — Расслабляемся, набираемся сил перед новыми свершениями.

Это в общем — параллельно идет работа «домашняя», в виде записок на Высочайшее имя, диктовки всего подряд и рисования «Покемонов» — продавцы игрушек за подряд от «Шуэйши» глотки друг дружке перегрызут. Потом и электронную игру сделаем, когда технология подрастет.

— Даже у меня дел больше! — не без восхищения в голосе приложила меня Оля.

— Когда лебедь чинно рассекает водную гладь, никто не думает о том, насколько быстро он в этот момент двигает лапками, — изрек я древний «боян».

— А ты, значит, двигаешь? — ухмыльнулась она.

— За меня ими двигают специально обученные люди, — похвастался я.

— А почему специально обученный человек не может ходить за меня в школу? — буркнула она.

— Сама сказала, что экстерн как у меня не потянешь, — развел я руками.

— Не потяну, — вздохнула певица. — На тройки разве что, но мне тогда мама уши оторвет.

Тяжело быть ребенком.

Владимир Васильевич Крылов, с которым мы сегодня встречаемся в вип-зале «Потемкина», личность, как это у нас принято, неординарная и потому недооцененная. Будучи по профессии социологом, Родине он в моей реальности не пригодился. Единственная книга была издана в восьмидесятых, малым тиражом «для служебного пользования». Воспользовались ли «служебные» плодами его трудов? Вопрос сугубо риторический. Но вот нам с дедом такой юнит точно пригодится, чтобы править богоданным податным населением эффективнее — к сугубой радости последнего, разумеется!

Владимир Васильевич, несмотря на относительно молодой возраст, вид имел сугубо академический: в «Большевичке», толстых очках, и лысеет. Поднявшись навстречу, пожал дорогому гостю руку, заказали покушать, и я не дробя перешел к делу:

— Ваши работы, Владимир Васильевич, не очень нравятся товарищу Громыко — он считает их в некотором роде антикоммунистическими.

— Мне говорили, — грустно вздохнул он. — Но, раз я здесь, значит все не так плохо? — проявил знание слухов.

Все, с кем лично встречался Ткачев, пошли в гору — неоспоримый факт.

— Как посмотреть, — развел я руками. — Я приглашаю вас переехать на другой конец страны — под Хабаровск. Там у нас будет парочка НИИ — в одном вам будет неинтересно, а вот другое станет Дальневосточным филиалом социологического института при Академии Наук СССР. Если согласны — во главе с вами и под вашим управлением. Потянете?

— Я всего лишь кандидат наук, — поскромничал он. — А целый институт…

— Филиал, — поправил я. — Причем специфический — мы вам выделим доступ ко всем потребным архивам, финансирование, а ваша задача — писать докладные записки мне. Я их буду передавать дальше, — указал пальцем в потолок. — Товарищ Громыко, если захочет, ознакомится потом. Ваши статьи Юрия Владимировича впечатлили, и он будет рад «впечатляться» ими дальше. Коллектив у вас будет небольшой — кого сами отберете и затребуете. Но и контроль будет усиленный — вы с коллегами в этом сценарии получаетесь очень секретные со всеми вытекающими. Издавать ваши работы мы будем сначала до служебного пользования, а потом, когда доступ к информации для среднего человека станет почти неограниченным — а мир неминуемо к этому придет — начнем издавать нормально, прививая обществу чистоту понимания.

— «Неограниченный доступ к информации» звучит как фантастика, — вежливо осадил он меня.

— Когда-то фантастикой был самолет, — пожал я плечами. — Массовая компьютеризация не за горами, а ЭВМ сама по себе штука хоть и полезная, но весь ее потенциал раскрывается только при объединении с другими ЭВМ. На последние можно загружать все накопленные человечеством знание, которые граждане будут получать посредством первых. По сути — все слухи из любой точки мира будут почти моментально известны всем, и каждый сможет поделиться насчет них своим мнением. Что-то вроде никому неподконтрольных средств массовой информации, где каждый сам себе журналист и может нести любую пургу. Как бы вы выстроили пропаганду в таком случае?

— Спасибо, — поблагодарил Владимир Васильевич принесшую вьетнамский суп Том Ям — наша новинка — официантку. — В предложенной тобой модели, насколько я понял, отличить правду от вымысла будет очень сложно?

— Почти невозможно — даже официальные власти будут подливать вранья, как бы дезинформируя противника.

— В этом случае приученный верить средствам массовой информации человек либо потеряет интерес информационному полю, сконцентрировавшись на личной жизни, либо будет придерживаться определенной парадигмы, подгоняя все получаемые новости под нее. В этом случае основное доверие будет, скажем так, «лидерам общественного мнения», которые будут обсуждать новости.

— Предлагаю термин «инфоповоды» — поводы обсудить какую-то информацию.

— Хороший термин, — одобрил Владимир Васильевич.

— Долго существовать в определенной парадигме человек не сможет — рано или поздно часть из них столкнется с реальным положением вещей, что приведет к получению ментального урона.

— Что выльется в утрату доверия вообще ко всем средствам массовой информации, а для психически нестойких — к личностным расстройствам, — кивнул товарищ Крылов. — Значит нужно создавать «очаги правды» и активнее развенчивать ложь — я пару раз по телевизору видел, как ты «Голоса» комментируешь. Это поэтому?

— Не ждем, а готовимся, — подтвердил я. — Враг хитер, и уже долгие годы воюет информационно. «Железный занавес» — не только ограничитель для нас, но и великое благо, которое позволяет контролировать поступающий извне инфопоток. Но «Занавес» уже трещит по швам — мы ведь его активно пробиваем — и эта тенденция будет только нарастать. Со временем, как бы нескромно это ни прозвучало, мы неизбежно придем к предложенному мной варианту существования — в рамках всепланетного, мало поддающегося контролю (тройное саркастичное «ха!») информационного пространства.

— Возможность чуть ли не напрямую изучать народное настроение стало бы замечательным подспорьем социологии, — кивнул товарищ Крылов.

— В таком случае тщательно следите за здоровьем, занимайтесь спортом — и годам к девяностым мы с вами увидим все это на практике, — улыбнулся я ему. — Согласны переехать на Дальний Восток для принесения пользы Родине?

— Согласен! — конечно же ответил он.

— Теперь облегчим вам набор сотрудников, — сочтя проверку успешной — Крылов очень даже шарит — перешел я к материальному. Каждому вашему подручному я гарантирую зарплату в триста рублей плюс их нынешняя заработная плата, четырехкомнатные квартиры со всем удобствами, через три года продуктивной честной работы к этому всему добавится дача и автомобиль на выбор. Ну и помощь с получением научных званий для особо достойных. Подробности, — посмотрел я на Виталину, и девушка передала Владимиру Васильевичу папку. — И конкретика в этой папке. Там же найдете документальные подтверждения всего мной обещанного с печатями от Академии Наук и «Фонда Ткачева».

— Щедро.

— Справедливо, — поправил я.

Дали по рукам, доели обед, скоротав время разговором на темы типа вышеперечисленных — падок народ на мракобесие и конспирологию, и это все нужно учитывать — и я покосился на часы.

— Что ж, это была интересная встреча, — поняв намек, протянул он мне на прощание руку.

— Надеюсь — не последняя, — с улыбкой пожал ее я. — Нас ждут великие дела, Владимир Васильевич, и я очень надеюсь, что ваш будущий институт примет в них непосредственное участие.

— Постараюсь не подвести, — пообещал он и поделился чувствами. — Приятно чувствовать себя нужным стране.

— Очень приятно, — с улыбкой согласился я.

Попросили официантку очистить стол для следующего гостя, который придет с минуты на минуту.

Владислав Петрович Крапивин Советскому читателю этих лет знаком по книгам «Рейс „Ориона“» и «Брат, которому семь». Является членом Союза писателей и членом редколлегий журналов «Пионер» и «Уральский следопыт». Самому писателю нынче тридцать два года, и будущее у него вполне безоблачное даже без моего участия. Но я все-таки поучаствую:

— Здравствуйте, Владислав Петрович.

— Здравствуйте, Сергей, — пожал бровастый, с намечающимися залысинами мужик протянутую руку.

— Это Виталина Петровна, мой секретарь.

— Здравствуйте, — поцеловал он даме ручку.

Заказали покушать — писатель как положено, а мы с Вилкой только пирожные, на десерт.

— В Хабаровском крае сейчас идет строительство целой теле-киностудии, — поведал я ему. — Она будет работать на отдельный телеканал, который будет запущен в 71 году.

— Слышал, — кивнул он. — Детско-юношеский, им Борис Николаевич Полевой руководить будет.

Ох уж эта «большая деревня».

— Вам я предлагаю возглавить редколлегию отдела, ответственного за производство экранизаций детско-юношеских книг, — выкатил я предложение. — Само собой, по вашим книгам кино тоже снимем — они у вас прекрасные. Но дело нужно ставить на поток, потому что наша задача на долгой дистанции — выстроить полноценную систему, в которой наш канал показывает нашу же продукцию. Потянете?

— А… — он посмотрел наверх.

— Согласовано и одобрено, — заверил я его. — Самостоятельность у нас относительная, в соответствии с генеральной линией Партии. Но иначе и не затевал бы это все — мы Советскую Родину любим, Владислав Петрович.

— Любим, — поддакнул он. — Я согласен.

Вот и еще один ценный кадр в моих руках!