Секрет королевы Маргарет

Глава 15

– Возвращайтесь в свои покои. – Голос у Филиппа Рочестера был усталым и тихим. Мы покинули спальню Бриджет вместе и также вместе пошли по длинному коридору, как я думала, в сторону темницы, но остановились почему-то возле моих дверей. Странная усталость напала и на меня, и я перешагнула порог гостиной, не оглядываясь и не прощаясь. Первой, конечно же, проскользнула мысль о бегстве, и я даже бросилась за шкатулкой с драгоценностями, но вовремя остановилась. Так будет только хуже. Все входы и выходы в замке, наверняка, уже опечатаны, а король... Король, скорее всего, уже в курсе. В курсе всего…

В гостиной, на софе, на которой я обычно читала или вышивала, спал, свернувшись калачиком, Колин. Всё также, в одежде. В серых штанах и такой же серой куртке. Ни Розы, ни других служанок поблизости не было. Почувствовав прилив нежности, я захотела укрыть его чем-нибудь, но он, услышав мои шаги, проснулся. Сама я от пережитого валилась с ног и даже думала раздеться и лечь в кровать, но потом посчитала это лишним. Скоро за мной придут, и я не хочу встречать стражников в рубашке. Лицо нужно держать в любом случае.

– Что-то случилось? – Колин потёр глаза. Я села рядом и зарылась в его волосы. Те пахли лавандой. Колин всегда меня успокаивал. Он уже освоил всю таблицу умножения и без труда делил трёхзначные числа на однозначные, пока на бумаге, но я надеялась, что в скором времени он будет делать это в уме. Во всяком случае приёмы быстрого счёта на четыре, одиннадцать и девять он выучил на раз два.

– Всё хорошо, – для верности я улыбнулась. Для него точно всё хорошо, а мне с самого начала было не на что надеяться. – Как насчёт парочки длинных примеров, а то мне что-то совсем не хочется спать?

Колин кивнул, и я, достав перо и чернила, зажгла ещё одну свечку. Мальчик сел за стол и принялся записывать длинные колонки цифр. Что ж, учёным он, конечно, уже вряд ли станет, но голодать не будет. Толкового счетовода богатые феодалы с руками оторвут.

– Не жульничай, – строго сказала я, когда он попытался достать таблицу умножения. – Считай в уме, раз забыл, сколько будет семью восемь. – Этот пример почему-то всегда вызывал у него сложности. Как и у многих школьников в той моей прошлой жизни…

Загнув рукав верхнего платья, я сняла браслет Абигейл и убрала в шкатулку. За день он сильно натёр запястье, но всё равно не сработал. Абигейл обещала, что он убережёт меня от дурного. Видимо, зря обещала...

Поправив ткань, я внезапно вспомнила о другом рукаве. Том, где спрятала записку, переданную Энтони и Джозефом. Сейчас, конечно, это уже не имело значения, но мне вдруг стало дико любопытно, что же такого важного хотела сообщить Джульетта Мейлор своей старшей дочери.

Развернув аккуратную белую трубочку, я подвинулась к огню. Почерк был бисерным. Это настораживало: обычно мать Маргарет писала крупно, но записка, несомненно, вышла из-под её пера. Слишком уж характерными были закорючки у «м» и «р». Вероятно, она пыталась уместить много текста на совсем крошечном клочке бумаги. Точно писала шпаргалку…

«Милая Мэгги! Прошу, верь своим братьям. Лэндон ни в чём не виноват. Кто угодно, но только не он. Уверена, кто-то нарочно оговорил его. Друзей во дворце у нас нет, не было и не будет. Враги повсюду. Враги даже те, кто кажутся друзьями. Не доверяй никому. Остерегайся Хэмптонов и особенно…»

А вот это особенно мне уже прочитать не дали. Дверь резко распахнулась и ударилась о стену. Как будто её открыли с ноги. На пороге стоял Леонард. На удивление, трезвый как стёклышко. От страха я похолодела. Но, к счастью, успела сунуть записку обратно в рукав.

– Выйди, – сказала я Колину. Он остался сидеть неподвижно, тогда я повысила голос: – Выйди немедленно!

Мальчик пролетел мимо короля торпедой. Сам Леонард приблизился ко мне и, схватив за горло, приложил затылком об стену. Задохнувшись, я закричала. Следующим местом моей локации стал деревянный стол, за которым только что сидел Колин. Раньше он всегда мне нравился, но сейчас так легко разлетелся в щепки, что я оказалась на полу. В глазах потемнело, и я почувствовала резкий прилив тошноты, правый бок отозвался дикой болью. От неё я взвыла. Уши с трудом различали слова Леонарда, но, кажется, он кричал: «Что ты с ней сделала?» А я молчала, потому что не понимала, о ком именно он спрашивал: о Маргарет или Бриджет? Не помню, как я оказалась на ногах. Перед глазами всё плыло. Возможно, это Леонард специально поднял меня, а затем отвесил две звонкие пощёчины.

– Что ты сделала с ней? Что сделала, спрашиваю? Какое чёртово проклятие наслала?

Я молчала и не понимала, что происходит. Чувствовала только боль и страх. Мне хотелось, чтобы он закончил это побыстрее. Всё же это было лучше, чем костёр или виселица. А потом в комнате раздались ещё голоса. Точнее, один голос. Я не была уверена, но, похоже, принадлежал он Филипу Рочестеру:

– Ваше Величество, королева не виновата! Я был вместе с ней. Нашёл её в коридоре: ей стало дурно, и я хотел вывести её в сад. А немного позже мы услышали одну из её служанок. Хильду. Она сказала второй служанке, что леди Хэмптон хочет поговорить с королевой. Только поэтому Её Величество пошла в покои Бриджет Хэмптон. И я был всё время с ней. Королева не делала ничего, чтобы могло навредить Вашей фаворитке или ребёнку. Повитуху тоже пригласила не она. По-видимому, это был чей-то сговор, потому как Хильды нигде нет. Дворцовый лекарь подтвердил наличие опухоли у леди Хэмптон до появления повитухи и королевы. Он предупреждал об отсутствие сердцебиения, но Леди Хэмптон и её дядя...

Король что-то ответил, но что именно я не расслышала, а потом провалилась в бездну.

***

Леонард сломал мне два ребра, и, судя по головокружениям и тошноте, у меня было неслабое сотрясение мозга. Как сказала Роза, три дня я пребывала в бреду и очнулась только на четвёртый. Дворцовый лекарь обвязал меня бинтами, сделанными из простыней, которые, вероятно, служили прообразом современного гипса, и запретил мыться. Рентген мне, конечно, никто сделать не мог, но лекарь поклялся на Библии, что осколков от перелома нет, поэтому в мои желудок и лёгкие ничего впиться не должно, а кости через месяц-другой будут, как новые. Мне пришлось поверить ему на слово: как акушер он, конечно, был так себе, но, может, хоть в переломах разбирается.

Роза тем временем поила меня отварами из каких-то трав. Вот от них мне действительно становилось легче. Голова постепенно возвращалась на место. Звёздочки под потолком больше не кружились, тошнота и темнота в глазах плавно сходили на нет. Однако вставать я не рисковала и почти целый месяц провела в постели. Анна и Сесилия меня не навещали. Хильда так и не объявилась, Нэн заглядывала в покои крайне редко. Вся работа легла на плечи Розы, но та не жаловалась и иногда просила помочь Колина.

Из всех придворных ко мне пару раз пыталась заглянуть только герцогиня Эмберс, но я притворялась то спящей, то больной. Разговаривать с этой старухой мне не хотелось до тошноты: я была уверена, что слух о моей причастности к смерти Бриджет пустила именно она. Не зря же вспомнила про вышивальную иголку хоть и шёпотом. Я была готова спорить на всю шкатулку с драгоценностями, что Джульетта Мейлор просила как раз особенно опасаться дражайшую Луизу, и именно этой дражайшей Луизой и была подослана Хильда. Роза при каждом упоминании последней всегда злилась и изображала, как при встрече душит её. Это выглядело забавно, но смеяться я не торопилась. Если бы сэр Филипп не стал свидетелем разговора Розы и Хильды, то нас с Розой бы уже казнили. Никто бы и не стал разбираться. Хильда специально рассказала о «просьбе Бриджет» моей самой любимой служанке. Наверняка, она и не искала меня, потому как знала, что: а) Роза точно передаст мне «просьбу Бриджет», б) я точно ей поверю.

Оставался один нюанс. При других обстоятельствах я бы вряд ли сунулась в спальню к леди Хэмптон. И тут Хильде и её хозяину помог счастливый случай. Как, впрочем, и мне. Не произойди разговор между служанками, и Филипп Рочестер не стал бы со мной сюсюкаться и сразу бросил в тюрьму. Но что вдруг изменилось после объяснения Абигейл? Почему он вступился за меня перед королём? И почему до сих пор не привёл стражников, чтобы арестовать? Порой я думала, что он просто решил позволить мне выздороветь.

Колин по-прежнему занимался математикой. Я каждый день благодарила небеса за него. Именно этот мальчик каким-то чудом нашёл сэра Филиппа и привёл его в тот вечер ко мне. Не приди он, и король в гневе, скорее всего, бы меня убил. Только после перелома я узнала, почему Колин так боится криков. Его мать слишком часто избивал отец прямо у него на глазах.

– Откуда травы? – спросила я, когда Роза влила мне очередную порцию отвара в рот.

– Абигейл дала.

– Абигейл приходила? – И тут я на собственной шкуре поняла, что значит выражение «испанский стыд». Тогда, не желая слушать герцогиню Эмберс и созерцать мёртвую Бриджет, я буквально сбежала из гостиной и бросила Абигейл одну. Боже мой, я была так сосредоточена на себе, что даже не подумала о ней. И всё смотрела на сэра Филиппа и ждала, что он сделает дальше. А он взял и отвёл меня в мои же покои. – С ней всё в порядке? Ей тогда не досталось?

– Да она же хитрее чёрта. Убежала быстрее, чем Хэмптоны очухались.

– А как её сейчас-то во дворец пустили?

– Так это я к ней сходила и травы взяла. – Роза почему-то отвела глаза. Я цокнула. Приехали, теперь и Роза меня обманывает.

– Про Хильду что-то прояснилось?

– Сегодня тоже ничего. Матушка сказала, что стражники перевернули весь город, но она как сквозь землю провалилась.

– Наверное, от пыток сбежала. Кто-то ведь её науськал с тобой поговорить.

– Если бы я её встретила, самолично бы запытала до смерти.

Ойкнув, я осторожно присела на подушках.

– Вряд ли её найдут. Либо она уехала, либо её убрали.

Второе казалось более вероятным, но у окна занимался Колин, поэтому все дальнейшие мысли я оставила при себе.

Так я провалялась в постели весь май. С приходом июня на улице стало жарко. Роза открывала окна почти каждый день, и я принюхивалась к тонкому аромату цветов. Чаще чем о Хильде я думала только о Леонарде. Ко мне он больше не приходил, но я вздрагивала всякий раз, когда дверь после Розы или Колина открывалась чересчур широко. Срастающиеся кости болели, не позволяя забыть, как он избивал меня, как душил и как отвешивал пощёчины. Я всем сердцем ненавидела короля и с животным страхом ежечасно ждала его стражников. Но те почему-то не спешили врываться в мои покои, и тогда я принималась ругать сэра Филиппа. Какого чёрта он тянет так долго? Однако сэр Филипп тоже не искал встречи со мной, отчего я, естественно, не могла выяснить причины его поступков.

А ещё я думала о женщинах Леонарда. Ему почему-то все время попадались бракованные. Элизабет, ставшая бесплодной после тяжёлых родов, вроде как сухое деревце Маргарет и Бриджет с опухолью в животе. Но, возможно, виноваты были не только женщины. Теперь я бы, не поморщившись, дала руку на отсечение, что король Леонард был бесплоден сам, но знала ли об этом Маргарет, изводившая себя постами и молитвами? И догадывался ли хоть кто-то из её семьи или придворных? А если нет, то предположит ли это сейчас или будет руководствоваться старым-добрым принципом: «Король – помазанник Божий, а значит, бесплодным не может быть априори, и бла-бла-бла…»

Эти вопросы сильно давили на нервы, и я не представляла, с кем их обсудить. Как сказала, Джульетта Мейлор: враги повсюду. И после советов герцогини Эмберс я уже не считала это заявление таким уж большим преувеличением. Однако писать открыто «матери» по-прежнему опасалась. За время болезни я черканула ей всего пару строк о том, что неудачно поскользнулась на мокром полу и ударилась об стол. Для всех придворных эта была официальная версия причины моего «больничного». Джульетта Мейлор поняла мой намёк и написала, чтобы я поменьше гуляла по дворцу, особенно в тёмное время суток. «Если кто-то желает поговорить с тобой, пусть приходят к тебе сам», – подытожила она. Намёк «матери» без внимания я тоже не оставила: «Если бы ты не попёрлась к Бриджет, беды бы не случилось». По крайне мере, так думала она. Может, поэтому Маргарет и была такой нелюдимой, предпочитая живое общение молитвам? Ей тоже всюду мерещились заговоры?

Изабелле я также написала о своей болезни и вкратце изложила официальную версию событий. Та посочувствовала мне в целых пяти абзацах и прислала портрет маленького Бобби. Голубоглазый карапуз с каштановыми кудрями напоминал херувимчика, и, глядя на этот портрет, я чувствовала зависть. У меня такого уже никогда не будет.

Если не считать сломанные рёбра, сотрясение, смерть Бриджет и узнавание Филиппом Рочестером всей правды обо мне, больше всего я жалела об исчезновении той самой записки от Джульетты Мейлор. Её нигде не было, а Роза клялась, что осмотрела всю гостиную и хорошенько потрясла моё платье. Значит, если она не завалилась в какую-нибудь щель, то её мог забрать кто-то чужой. Король, сэр Филипп, дворцовый лекарь или один из его помощников. Также под подозрения попадала Нэн. После предательства Хильды я не доверяла ей даже подносы с едой и кувшин для умывания. Противно было ещё и то, что мне так и не удалось поговорить с Энтони и Джозефом. Тем пришлось уехать, купившись на «официальную версию» моего падения.

Тем не менее, благодаря заботе Розы и отварам Абигейл, я худо-бедно шла на поправку, и однажды король прислал мне приглашение на ужин в общем зале.

«Траур закончился, а победителя турнира мы так не наградили…»