Глава 39


Яркий дневной свет, льющийся из окон, резал глаза. В помещении было жарко и душно. Кожа горела. Горела так, словно меня жгли живьём, и я захлопала по плечам и животу, пытаясь сбросить языки пламени. Спустя пять или шесть секунд всё закончилось. Резко, как показ короткометражки. Я вскочила с постели и пошатнулась. На мне не было привычной белой сорочки. Моё тело плотно облегали серые футболка и шорты. Оглядев обстановку, я, как подкошенная, упала обратно на кровать. Мой коричневый стол-книжка. Мой компьютер. Мои шторы… Я вернулась. Вернулась в свою спальню, в свою квартиру, в свой город и в свою настоящую жизнь. Я была дома. В двадцать первом веке.

– Это просто сон, – мысленно произнесла я. – Аелория, Леонард, Абигейл – мне всё привиделось. Не было ничего. Не было…

Обломки стеклянного шара с замком спокойно лежали в урне. Не светились, не дымились и ничем не пахли. Взглянув на них, я вздрогнула и поскорее захлопнула дверцу отсека для мусора. От неприятных воспоминаний ладони покалывало. Я отчётливо помнила, что сегодня среда, а по средам уроки у меня начинались в двенадцать. Часы показывали половину десятого. Времени было вагон и маленькая тележка, а значит, значит… И я бросилась к компьютеру в надежде найти то, о чём никогда раньше в своей настоящей жизни не слышала.

Пальцы порхали по клавиатуре, вбивая то самое слово в поисковик, и одну за другой открывали вкладки. Я не могла читать всё и только выхватывала глазами отдельные факты. Тысяча двести восемьдесят восьмой год – начало войны с Гвинедом, гибель Леонарда III Таелинга. Захват территорий, порабощение населения. Информации о жёнах Леонарда не было. Всего одно предложение гласило о том, что он умер, не оставив наследников. Наместником короля Гвинеда был назначен Грегори Болвел, а позже его сын Роберт. Однако в тысяча триста девятом году произошёл бунт. Из-за набежавших слёз я почти ничего не видела и с трудом прочитала новое имя. В груди кольнуло. Родрик. Родрик Смелый. Племянник наместника. Освободитель земель и народа Аелории. Новый король.

Я не могла поверить прочитанному, но, кажется, Луиза Эмберс сдержала слово. Текст запестрил новыми терминами. Процветание и просвещение. Постройка школ. Учреждение системы экзаменов для государственной службы, которые мог сдать любой человек вне зависимости от сословия и достатка. Организация больниц. Сын Родрика I, Филипп I, продолжил дело отца. Аелория просуществовала до тысячи четыреста третьего года, в конце которого вошла в состав Англии…

Значит, всё было не зря… Наш с Филиппом сын стал освободителем и реформатором. История Аелории не канула в лету. Её народ таки получил достойного правителя.

Кое-как отпрянув от компьютера, я заставила себя одеться. От слёз глаза и щёки горели, и я вылила на лицо не один литр воды, прежде чем успокоилась. Мне нужно было чем-то занять мысли. Хоть чем-нибудь. Срочно.

Как вылетела из дома, я не помнила. Не помнила, как добежала до остановки и не помнила, как вскочила в автобус. На улице по-прежнему стоял декабрь. Самое преддверие Нового года. Праздничная суета так и витала в воздухе. Елки, игрушки, подарки. В автобусе было не протолкнуться. Пройти в середину салона я не сумела и застыла у дверей, почти не имея возможности шевелиться. На ближайшей остановке бесконечная толпа вытолкнула меня на улицу. Левый каблук зацепился за ступеньку, правая нога соскользнула, и я бы упала лицом вниз прямо на заснеженный асфальт, если бы кто-то не оказался быстрее. Он успел подхватить меня и поставить на свободное от людей место.

– Осторожнее. – Этим кем-то оказался мужчина. В зимней кожаной куртке и чёрной шапке и совершенно мне незнакомый. Его лицо украшали аккуратно подстриженные борода и усы. На носу сидели очки в прямоугольной оправе, а под очками… были ясные глаза Филиппа.

– Спасибо. – Выдернув из его ладоней свою руку, я поспешно отвернулась. Нельзя так, Рита, нельзя! Теперь он повсюду будет тебе мерещиться.

В автобус я уже не вернулась и следующие две остановки проковыляла пешком. Не смогла, потому что в салон вошёл тот мужчина. Глупо, конечно, но я не хотела его видеть. Слишком уж тяжёлые воспоминания он будил во мне одним своим видом. Благо на улице стояла вполне тёплая, но не слякотная погода, а время пройтись на своих двоих у меня всё ещё было. По пути в школу я старалась думать только о том, как нагружу себя работой. Любой. Проведу какое-нибудь внеклассное мероприятие или свожу детей на экскурсию – даже можно чужих. Я была на всё готова. Но мысли мои вновь и вновь возвращались к другому. Мой сын стал героем. Он вошёл в историю, а любимый мужчина…

– Добрый день, Маргарита Игоревна! – Стоявшая возле вахты с охранником Татьяна Леонидовна сегодня была одета в длинное чёрное платье и одну из своих самых хищных ухмылок. Она, по-видимому, была дежурным учителем и контролировала у школьников наличие карт-пропусков и второй обуви. Я только-только вошла в школу и старательно стряхивала с воротника снег. – Переодевайтесь и идите в актовый зал.

– А уроки?

– Последние два в первой смене у всех сняли. Новый директор приехал. Проводит срочное совещание. – Татьяна Леонидовна радостно потёрла ладонями. В глазах так и читалось: «Сегодня! Сегодня кресло завуча будет моим».

– Новый директор приехал? Уже?

– Ага. Минут десять назад зашёл и дал распоряжение. Симпатичный. Лет тридцати. Историк. Зовут Филиппом Эдуардовичем.

– Как зовут?

Сумка и пакет с тетрадями с грохотом выпали из моих рук. Ну, что за напасть такая? За что?..

– Говорю же: Филипп Эдуардович, – Татьяна Леонидовна пренебрежительно фыркнула и помогать собирать рассыпавшиеся по полу тетради, естественно, не стала. – Что-то Вы сегодня какая-то рассеянная, Маргарита Игоревна.

– Плохо спала.

– Сочувствую.

Подняв тетради, я бросилась в раздевалку и на ходу скинула пуховик. Татьяна Леонидовна оставила свой пост и зачем-то поплелась за мной, словно хотела удостовериться, а точно ли я дойду до положенного места.

– Отнесу тетради в кабинет и приду, – отрезала я.

– Только не опаздывайте. В первый же день это будет совсем не красиво.

Я и без неё об этом догадывалась, а потому по лестнице бежала бегом. Мой кабинет располагался на четвёртом этаже, и делила я его с Людмилой Николаевной. Тоже математиком, стажистом и, по совместительству, Отличником просвещения. Мне повезло. Звонок прозвенел, как только я оказалась у дверей класса. Толпа школьников вывалилась ко мне навстречу и чудом не сбила с ног. Положив пакет с тетрадями на первую парту, я оглядела доску. Людмила Николаевна педантично стирала написанное плавными горизонтальными движениями. Два больших куска мела лежали в специально отведённой коробке. Циркуль и угольники висели слева от доски, а над ними…

Отшатнувшись, я прижала руку к губам. Во все времена кабинет математики украшали таблицы квадратов, тригонометрические формулы и портреты известных ученых, принёсших особенный вклад в науку: Пифагор, Евклид, Декарт, Эйлер, Лобачевский. Я собственными руками как-то раз прибивала на стену изображения Галуа и Аль-Хорезми. Но никогда не видела Николая Саксонского.

– А этот портрет давно появился? – удивилась я.

– Да он висит здесь, сколько я здесь работаю, – пожала плечами Людмила Николаевна.

Наплевав на срочное совещание, я полезла за телефоном. Портрет – это всё же не фотография, да и человеку на нём было далеко за пятьдесят, но его глаза и взгляд… Я могла поклясться на чём угодно и чем угодно, что созерцала повзрослевшего Колина. Статья из Википедия открылась молниеносно, и…

Средневековый учёный-универсал: философ, математик и астроном. Изобретённый им астрономический и навигационный прибор «Посох Якова» нашёл применение в мореплавании; по некоторым сведениям, именно этот прибор использовали Христофор Колумб и Васко да Гама. Часть трудов была переведена на латинский язык и высоко оценивалась учёными эпохи Возрождения. Универсальность личности Николая Саксонского, его гуманизм и рационализм позволяют считать его одним из первых представителей Ренессанса в европейской культуре*

– Что-то не так?

Людмила Николаевна посмотрела на меня с опаской. Я махнула рукой и вышла из кабинета. Колин стал учёным! Это казалось невероятным. Но этот мальчик смог! И мои глаза опять наполнились слезами.

– Вы всё ещё тут? – Татьяна Леонидовна бегала из кабинета в кабинет и торопила всех на совещание. От её активности меня затошнило. Стерев слёзы, я поспешила спуститься на третий этаж вслед за Людмилой Николаевной.

Загнанные в актовый зал учителя шумели подобно пчёлам. Историк Анна Георгиевна вовсю делилась информацией о том, как присутствовала у нового директора на открытом уроке и наблюдала театральное действо в виде рыцарского турнира.

– Настоящий рыцарский турнир! Представляете? – восклицала она, и Алла Сергеевна взволнованно покачивала головой.

– А за полгода до этого он попал в аварию. В коме месяц лежал, а потом будто другим человеком проснулся. Писать и читать заново учился.

В передающиеся из уст в уста сплетни я мало вслушивалась. Думала о Колине. Думала, что сегодня вечером перерою весь интернет, но найду все сохранившиеся о нём факты.

– Коллеги, здравствуйте!

Громкий, приятный баритон заставил меня поднять голову и быстро опуститься в одно из кресел. На сцене стоял мужчина. Тот самый мужчина, что утром не дал мне упасть. Две молоденьких учительницы слева смущённо захихикали и покраснели. Я почувствовала острое желание залезть под кресло и больше никогда оттуда не высовываться.

В основном речь нового директора касалась политики школы. Я редко его слушала и большей частью следила за действиями: как он склонял голову, как держал ручку, даже как строил предложения.

– Говорит-то он складно, – прошептала мне на ухо Людмила Николаевна. – Поглядим, что дальше будет.

Много времени он не отнял. Сказал, что в основе угла должны стоять учёба и знания. Многим это понравилось, но блистательной речью дело не кончилось. После совещания он вызвал к себе всех математиков.

В кабинете директора я была не раз. Длинные стол, белые мягкие кресла, высокий шкаф. Поменять что-то после Комаровой Филипп Эдуардович ещё не успел и задавал вполне обычные вопросы. Спрашивал про отстающих, записывал имена детей из группы риска. Работал по протоколу. Отдувалась за всех Людмила Николаевна – как руководитель методического объединения. Я молчала и подмечала факты. Уму непостижимо, но в кресле директора сидел Филипп. Мой Филипп. Не такой плечистый, не такой высокий, но его глаза будто пили из меня душу. Его жесты, его походка, то, как он вскидывал голову, как чесал нос – всё, абсолютно всё, у нового директора было от моего рыцаря, и от этого мне стало не себе. Не может быть! Ну, не может такого быть…

– На сегодня, думаю, достаточно, спасибо коллеги! – Филипп Эдуардович захлопнул папку с бумагами и обратил взгляд на светло-серый монитор. – Можете приступать к занятиям.

Все встали, и я тоже почти повернулась к дверям. Но выйти не успела. Мягкий баритон прошелестел мне в спину:

– Маргарита … Игоревна, задержитесь...

__________________________________________________

* Использованы факты из биографии Леви бен Гершома


Загрузка...