Глава двадцать четвертая

«В ней не меньше пяти и не больше двенадцати двустиший-бейтов, начало рифмовки — в первом бейте, в дальнейшем — однозвучная рифма идет через строку, т. е. первый стих каждого последующего бейта остается незарифмованным. Количество строк всегда четное. В конце обязательно упоминается поэтическое имя автора».

Ширин читает определение газели, старинной стихотворной формы, которой замечательно владел Хафиз, чьи стихи часто читал отец после ужина, пока брился, в долгих поездках, прерывая наступившее молчание. Иногда отцу вторила мама, тогда они читали стихи дуэтом.

Переворачивая страницы старого отцовского учебника, Ширин читает приводимые образцы газелей, но их смысл ей непонятен. Как-то раз, после того, как отец растолковал ей, в чем смысл одного стихотворения — речь в нем шла о том, что и время, и красота неверны, — она спросила:

— И к чему это ведет, а, пап?

Он сказал:

— Ни к чему, Ширин-джан. Вот что надо понять, и про газели в первую очередь. Они не дают решений. Представь себе, что оратор просто-напросто размахивает руками, без слов.

Может, и жизнь как газель — не дает решений. Ширин утешает мысль, что можно просто помахать руками. Может, выхода и нет, может, ничего нельзя поделать. Она откладывает отцовский учебник вместе с домашним заданием и забирается в кровать, под одеяло. Ну и что, что день в разгаре. Если ничего по-настоящему не начинается и не кончается, к чему дорожить временем?

Звонок в дверь выводит ее из дремы. Кто бы это мог быть? Очередной обыск без предупреждения? Или посыльный с известием о казни отца? Ширин вылезает из кровати, идет к двери спальни, но выйти не решается.

— Какая приятная неожиданность, — слышит Ширин голос мамы. — Фариде-ханом, может, все же зайдете, выпьете чаю? Да-да, Лейла-джан, входи. Ширин наверху, делает уроки.

Ширин спускается встретить Лейлу.

— Что-нибудь не так? — спрашивает она, едва они остаются одни.

— Отец весь день кричал на нас с мамой, — шепчет Лейла. — Говорит, после моего дня рождения из подвала исчезло несколько папок.

Ширин хочет что-то сказать, но голос ее пресекается.

— Что за папки? — наконец выдавливает она из себя.

— Точно не знаю. Отец сказал, что в папках были дела тех, кого собирались арестовать. Я ведь говорила тебе, что отец связан со стражами исламской революции?

Ширин осеняет: исчезла папка дяди Джавада, а раз так, кого же и подозревать, как не ее. Почему это не пришло ей в голову раньше? Неужели в конце концов найдут те четыре папки в саду?

— А он знает, какие именно папки пропали?

— Понятия не имею. А что?

— Да так, ничего. Просто любопытно. — На лбу Ширин выступает испарина.

— И знаешь что еще? — продолжает Лейла. — После того как он накричал на нас, я видела, как он пил виски, — помнишь бутылки в подвале? А сам вечно твердит, что спиртное запрещено.

— И что он собирается делать?

— Хочет, чтобы мама выяснила, кто взял папки. Мы должны допросить всех, кто был у меня на дне рождения. Папа говорит, если мы их не допросим, он допросит их сам. Но вообще-то он подозревает Элахе.

— Элахе?

— Да. Папа недолюбливает ее отца. Считает, что не отца Элахе, а его должны были назначить начальником тюрьмы. Наверно, они поцапались из-за этого назначения. И теперь папа уверен, что отец Элахе хочет ему подгадить.

— Да, похоже, что это Элахе, — говорит Ширин.

— Ужас какой-то, — говорит Лейла. — И что же — мне теперь допрашивать всех по очереди? Так я без подруг останусь. — Она сидит на первой ступеньке лестницы, обхватив голову. — У меня никогда не было такого дня рождения, — она поднимает глаза на Ширин. — Я так ждала его! И почти все девочки пришли. Мне даже не верилось. Наверно, они пришли не ради меня. А потому что знают, кто мой отец. — Лейла поднимается вверх по лестнице.

— Ну что ты, конечно, ради тебя, — говорит Ширин — она утешает подругу, но все мысли ее о том, в какой она попала переплет.

На середине лестницы Лейла останавливается.

— Знаешь, до революции отец работал в морге. Как-то раз он рассказал мне, как обмывал мертвых, как оборачивал их в чистые, белые саваны перед тем, как передать родственникам. Он сказал, что из тюрем привозили много искалеченных трупов — от этого он потерял покой. Раньше над ним потешались. Даже меня в школе дразнили. А теперь, когда он со стражами, его уважают. «Я прошел весь путь — с низа мусоропровода наверх, — говорит отец. — И теперь я, а не кто другой, решаю, кого отправить вниз».

Ширин представляет, как трупы сбрасывают в мусоропровод, и ее охватывает ужас.

— Он так и сказал?

— Ну да. Только, пожалуйста, никому ни слова. Мне не следовало тебе такое рассказывать. Я просто поверить не могу, что отец пойдет на такое. Ну как мне допрашивать девочек?

Ширин гадает — станет ли она первой. Голова у нее кружится, она хватается за перила.

— Хорошо, хоть тебя не придется допрашивать, — говорит Лейла. — Родители думают, что раз твой отец в тюрьме, тебе незачем брать папки. К тому же ты такая болезненная, слабенькая… Мама тоже думает, что это Элахе. «Мне эта девочка никогда не нравилась» — так она сказала отцу. Странно, мне-то казалось, что, когда мы играли в музыкальные стулья, мама подыграла Элахе.

— А если Элахе станет запираться?

— Конечно, станет. Любой на ее месте стал бы. Мне велено смотреть, как девочки поведут себя. Отец научил меня кое-каким приемам.

— И каким же?

— Ну, скажем, если человек отводит взгляд — значит, обманывает. Или если он сжимает руки, постукивает ногой…

Ширин запоминает: Не отводить глаза. Не сжимать руки, не постукивать ногой…

— Слушай, я тебя никогда не спрашивала, — говорит Лейла. — Ты знаешь, за что твоего отца посадили в тюрьму?

— Нет.

— Он ведь не работал на САВАК, правда?

— Что такое САВАК?

— Тайная полиция шаха. Отец вечно говорит о них. Говорит, они пытали и убивали тысячи тысяч людей.

— Нет, мой отец там не работал.

— Откуда тебе знать? О такой работе не рассказывали даже родным. Тайная полиция она и есть тайная. Знаешь, Ширин, я вот что поняла: люди всегда говорят одно, а делают другое. Взять хотя бы моего отца. Твердит, что спиртное запрещено, а сам пьет. Или маму. Говорит, Элахе ей не нравится, а сама подыграла ей…

«Или меня, — думает Ширин. — Говорю, что не брала папки, а на самом деле взяла».

* * *

Поздно вечером, уже лежа в кровати, Ширин думает об отце. Если о папках станет известно, отца наверняка убьют. Маму тоже могут посадить в тюрьму.

С чего она решила, будто ей это сойдет с рук? Ширин смотрит на луну — яркий крут висит в небе совсем низко. Интересно, видит ли отец луну из окна камеры?

Ну и дура же я, думает Ширин. Мне девять лет. Доживу ли я до десяти, заслуживаю ли этого? У меня всего одна подруга, и ту я боюсь. Больше друзей у меня нет. Брата я не видела вот уже два года, даже начинаю забывать, как он выглядит. Да и лицо отца вспоминаю с трудом.

Она натягивает одеяло до подбородка, но озноб все равно не проходит.

Загрузка...