Сердце Дракона. Десятый Том. Часть 2

Глава 930

Глава 930

— Сиди тихо! — дверь захлопнулась за директором детского дома.

Он хотел сказать, что не сидит, а лежит, но говорить не мог, а читать надписи на стене директриса не собиралась. С

Старая мымра…

В этот день в учреждение приехали телевизионщики. Прямо в его день рождения…

Он лежал и смотрел в потолок. Как и всегда…

Мечтал о чем-то своем. О приключениях. О свободе. О возможности пробежаться по песку. Хоть раз. Как всегда…

Через час он услышал стук каблуков.

— Да где же этот туалет! — едва ли не прокричала молодая женщина.

Она открыла дверь.

Встретилась взглядом с ним и замерла. Она увидела грязное постельное белье, почувствовала затхлый запах вони, рассмотрела исписанную мелком стену и бойницу, заменявшую окно.

Затем был скандал.

Привели богатея, который еще и в правительстве, оказывается сидел.

Он устроил разнос. Нескольких людей уволили прямо в тот же день. В детский дом приехала сто и одна проверка. Количество телевизионщиков превысило все допустимые нормы и пределы.

Говно, брошенное в вентилятор усилиями лишь одной, заблудившейся в старом здании, помощницы депутата, долетело и до самого депутата.

Чтобы как-то, в тот же день, сгладить углы острой ситуации. Он тут же, на всю страну, в прямом эфире, заявил, что берет несчастного инвалида, перед которым провинилось государство в лице ответственных органов, под свою опеку. И сегодня же перевезет его в элитную клинику, которая возвышалась над городом, стоя на высоком холме.

Депутату разве что не рукоплескали. Называли его спасителем всеми брошенного ребенка, хаяли государственный аппарат, который давно бы уже развалился без таких святых людей.

Людям всегда нравились трагичные истории, но со счастливым финалом. И, сколько бы лжи и грязи не было в этих историях, они предпочитали её не замечать.

Но только не он…

Весь день, что депутат носился с ним, когда его, будто экспонат, выставляли на всеобщее обозрение, он видел… видел правду этого убого мира.

Видел правду столь же убоги, никчемных, жалких людей. Которые кроме обмана и предательства не были способны больше ни на что.

Он видел, как хромал тот депутат. Видел, как припадал он на левую ногу и, нет-нет, да хватался рукой за ноющее бедро.

Высокий, тучноватый, с ремнем с железной бляхой.

Той самой бляхой…

Вплоть до того, как за ним не закрылись двери больничной палаты, он так и не выпустил из ладони свернутого, наточенного тюбика зубной пасты.

Так они и сидели. На коленях. Спина к спине. Пронзенные мечами.

Вокруг них стихало буйство красок и молний. Исчезали два дракона, рвавшие друг друга всем, чем только могли дотянуться.

Буря на небе стихала.

Дул ветер.

Приятный и прохладный, приходящий с севера, он трепал их волосы.

Старец, облаченный в простые одежды, с развевавшимся позади алым плащом, играл на лютне. Играл так, как, наверное, не смог бы ни один смертный. Играл так, как это может делать только ветер.

— Все люди одинаковые, — прохрипел, булькая кровью, тот, другой Хаджар.

— Наверное, — в тон ему ответил и сам Хаджар. — Я, пока, встречал лишь разных.

Хаджар, схватившись ладонями за лезвие синего меча. Игнорируя ту боль, что причиняло ему каждое движение, протолкнул лезвие сквозь свое тело. Втолкнув его наружу, он рухнул в пыль

Лежа лицом на земле, лишенный сил, чтобы пошевелиться, все, чем он мог шевелить — лишь правой рукой.

Хаджар смеялся.

От всей души и чистого сердца. Смеялся так, как уже давно не смеялся.

— Хаджар! — ветер принес до него голос тех, кто сейчас бился с армией мертвых. — Поторопись!

Он увидел, как Эйнен вместе с Дорой бросается на едущего на огромной рептилии Дерека. Как тот разбрасывает их в сторону, будто жалких мошек. Как крошит огромный деревянный молот Доры, как разбивает вдребезги лучшую из защит Эйнена.

Как удары Карейна и Тома не могут причинить ему никакого вреда и как Рекка уже готова выпустить на волю свои Божественные Клинки, которые отнимут у неё жизнь.

— Держись, брат, — прохрипел Хаджар.

Он упер правую руку в землю, затем подтянул левую, а потом поднялся на ноги.

— Прощай, — Хаджар, опираясь на черный клинок, поклонился играющему на лютне старцу.

— Прощай, — ответил тот, не отвлекаясь от игры. Из-под его пальцев срывалась музыка, которую, видит Высокое Небо, Хаджар б и сам хотел когда-нибудь сыграть.

Не глядя на лежащего на земле того, другого Хаджара, он развернулся и пошел обратно — прямо к мертвой земле.

— Отсчет, — отдал он приказ.

[Обрабатываю запрос… запрос обработан. До расшифровки объекта “метка Духа Меча” осталось 5 минут…14..13..12 секунд.]

— Отсчет два.

[Обрабатываю запрос… запрос обработан. До разложения защитной оболочки объекта “пилюля Ста Голосов” осталось 9 минут 7…6..5 секунд]

Да уж… Мир духов, через душу Хаджара, действительно оказывал влияние на его тело.

Что же, осталось немного… и, даже если это будет ему стоить жизни, он исправит свою ошибку. Сегодняшний день станет последним и для него, и для Дерека. Им обоим уже пора встретиться со своими праотцами и встать перед их справедливым судом.

— Почему, — прозвучало за спиной.

Хаджар остановился. Он не видел, но знал, что другой Хаджар тоже поднялся на ноги.

— Почему ты не сдаешься? Почему?! Почему готов ради них на все! Забудь про свой комплекс героя! Ты слаб и ничтожен!

Хаджар вспомнил женский смех сквозь слезы. Вспомнил, как она пела. И как она была красива. И как сильно она его любила. И как он любил её.

И как предал, сдавшись и спрятавшись. Как оставил свой росчерк на пунктирной линии в конце договора о неразглашении. А потом вспомнил то, что, называя лезвием, прижимал к своему горлу.

Теперь Хаджар вспомнил.

Вспомнил, что произошло в тот вечер на самом деле.

Вспомнил, как плакала Елена. Вспомнил фото, которые она выронила под дождем. Среди них было одно, которое не требовало обработки и подделки.

Фото её и того высокого, тучноватого депутата.

И то, что один из парней, которые напали на них в переулке, носил фамилию. Точно такую же фамилию, как у депутата. И то, что его так и не забрала полиция.

И то, что в конце дня он прижимал к своему горлу вовсе не лезвие ножа, а свернутый, наточенный о стену, тюбик зубной пасты.

— Я не герой, — покачал он головой. Хаджар вспомнил лица Примуса, Санкеша, Макина и Дерека.

Все они хотели перекроить мир так, считали нужным. Нужным для того, чтобы никто и никогда больше не переживал того, что пережили они. Они хотели сделать мир лучше. Не для себя. А для тех, кто придет следом…

Хаджар посмотрел на небо.

Где-то там обитали лже-боги, которые вмешивались в Книгу Судеб, Книгу Тысячи или как там она называлась. Они делали ошибки, из-за которых страдали простые люди.

Они начинали величайшие войны, в которых гибли целые цивилизации.

И все это — без должной платы.

Хаджар заберет эту плату.

Чтобы больше никому не пришлось переживать того, что пережил он…

— Я такой же монстр, как и те, кто уже пал и еще падет от моей руки, — Хаджар улыбнулся. Немного грустно и печально, но решительно.

Он вспомнил свист хлыста по своей спине, когда он принял наказание солдат Лунной Армии на собственное тело. Просто потому, что он выдержит, а они — нет. Он все выдержит… он всех переживет…

Хаджар обернулся и посмотрел на закончившего играть старца и на стоящего поодаль того, другого Хаджара.

Ярость загремела в словах Хаджара, а его глаза вспыхнули ярким светом несгибаемой воли.

— И я буду идти дальше — до тех пор, пока я остаюсь сильнейшим монстром из всех.

Старец поднялся, он направился к Хаджару.

— Я помню, как меня зовут. Всегда помнил.

Старец встал рядом с Хаджаром.

Его плащ — окутывал целый мир. Его волосы струились снежными вершинами. Его шрамы — бесчисленное множество армий, гремящих оружием. Его дыхание — бой боевых барабанов. Его глаза — знамена священной войны.

— Меня зовут…

— И как вы умудрились потерять его свидетельство о рождении?! — кричала на сотрудниц директриса. — Как мы его сейчас выпустим, если у него документов нет никаких?! Или вы не только работу хотите потерять, но и в тюрьму загреметь?!

— Давайте сейчас сделаем! — предложила работница. — Ну, вобьем в электронную базу, а про бумажку… да кому бумаги сейчас нужны.

— Хорошо, — директрисса устало массировала виски.

Работница тут же начала стучать по клавиатуре.

— Ой, а как зовут-то его?

— Борей зовут его.

— Хорошо… — работница продолжила стучать. — Все! Сохранено и отправлено!

Директриса подошла к монитору. Пару раз хлопнула ресницами. И закричала:

— Ты что написала, идиотка?! Его зовут Борис! Борис, дура! Ты склонений не знаешь, что ли?!

Боря, хотя теперь — Борей, лишь глухо смеялся про себя. Впрочем по-другому он и не мог.

— … Северный Ветер, — закончил Хаджар.

Не важно, как его назовут — на языке древних — Дарханом, что переводилось, как Северный Ветер. Или Бореем — что означало Ветер со стороны Севера. Или даже Хаджаром, что означало — Ветер, приходящий с Северных Гор.

— Был рад встретиться, — Хаджар еще раз поклонился. — но меня еще ждет война.

Счетчик нейросети перескочил на ноль и Хаджар исчез.

В поле остался стоять один лишь только старец.

Он играл на лютне, а потом начал петь песню.

Песню о воине, который был рожден с его именем на устах.