Глава десятая

— Не понимаю, зачем сюда прибыли апсарасы? — вопросил нескрываемо заинтересованно Яробор Живко.

Он возлежал на ложе в комле, уже готовясь ко сну и подтолкнув подушку под голову, точно обнял ее рукой. Кали-Даруга передав одной из своих служек демониц блюдо с грязной посудой и остатками еды оставленной после трапезы мальчика, торопливо вернулась к его ложу. Она степенно опустилась на табурет, что расположился подле ложа, и суматошливо оправила подол рубахи на ноге Ярушки, подложив под правое колено маленькую красную подушечку.

— Мне в помощь, господин и вам в радость, — достаточно медлительно откликнулась рани, говоря каждое слово с расстановкой и особенно выделив последнее.

Яробор Живко резко дернулся, похоже, всеми частями тела и конечностями, да переместившись с левого бока на спину, досадливо протянул:

— Кали, какая помощь? У тебя тут и так три аль четыре демоницы, нашто еще апсарасы. Да и не зачем им тут быть, ибо я вмале отсюда уберусь на Землю.

— Господин, — мягкость голоса Кали-Даруги, словно переплелась с удрученностью. — Зачем вы так на себя говорите?

Демоница стремительно подалась вперед и теперь поправила подушку под головой Ярушки, подсунув под его плечи маханькие подухи.

— Как так? — удивленно переспросил юноша, и, остановив одну из рук рани, нежно провел перстами по тыльной стороне ее длани.

— Неизменно принижая себя, — пояснила демоница, не скрывая растерзанности чувств, оные отразились легкой зябью на голубой коже ее лица. — Как это так уберётесь. Разве можно такое на себя говорить. Вы, что какое-то ненадобное творение, чьего отбытия все тут ожидают. Вы господин, суть ваша божественна… А вы все время себя принижаете, оговаривая ненормальным, с изъяном. Таковое неможно слушать. Таковое больно слышать мне созданию Господа Першего, чьей сутью вы являетесь. Так сказывая о себе, вы, словно принижаете его, Господа Першего, вашего Отца, каковой вас так любит.

— Я не нарочно, — торопливо дыхнул Яробор Живко и попытался вскочить с ложа, но его вельми настойчиво удержала рани. — Просто привык, — добавил он, сызнова опуская голову на подушку. — Меня очень любили мать и отец, еще сестра… Ну, а другие считали, вроде как не совсем здоровым. Особенно после того, как я пропал во время прохождения третьего испытания. Я пытался поговорить с братьями о том, что меня тревожило после смерти родителей, но натыкался лишь на непонимание, а порой и отчужденность. Потому и привык думать, что…

Мальчик прервался, не став досказывать итак очевидного слова. Кали-Даруга немедля пересела к нему на ложе, абы стать ближе и ласково огладила перстами его руки, прошлась по волосам, лицу, нежно целуя, так как умела делать только она одна и вкрадчиво-настойчиво дополнила:

— Но ведь потом были влекосилы. Они не считали вас больным, вспять уважали и любили. А теперь совсем все изменилось. Вы подле Зиждителей, подле Господа Першего… Вы ведаете, кем являетесь. Быть может, стоит воздержаться от хулы на себя, особенно когда рядом ваш Отец, оный все это чувствует и поверьте мне, господин, вельми оттого страдает.

— Я постараюсь, Кали, постараюсь. Но порой мне, кажется, я никак не могу быть сутью божества, и вы все ошибаетесь, — молвил, понижая голос Яроборка, словно страшась, что те сомнения услышит Перший аль Родитель.

— Господин, ну, что вы такое говорите, как так ошибаетесь, — протянула дюже ласкова рани Черных Каликамов и теперь огладила перстами одной из левых рук лоб мальчика вроде как перепроверяя его опасения. — В том нельзя ошибиться, — досказала она, и широко улыбнувшись, ретиво шевельнула вторым языке на подбородке. — Сие чувствуют не только люди, не только создания божеские, но и в первую очередь Боги. Стоит первым и вторым лишь взглянуть на вас и тотчас позадь головы им видится коло золотого сияния, признак божественности. Стоит Богам только прикоснуться к вашему лбу, как они сразу ощущают сияние вашего естества.

— А, что душа? — заинтересованно вопросил Яробор Живко и теперь и сам дотронулся перстами до своего лба. — Душа находится тут? А, я думал в груди.

— Естество, лучица, господин… У вас не душа, — нежно пропела Кали-Даруга и днесь полюбовно облобызала перстами щеки юноши, его уста и подбородок. — Лучица, божественная суть Господа Першего обитает в вашей голове, подле сути плоти-мозга.

— А у иных людей, души обитают в груди? — поспрашал мальчик и теперь пошли вопросы иного порядка, те самые, цепь которых было сложно прервать… Сложно, но не для рани Черных Каликамов.

— Кто знает господин, где у людей обитают души, — глубокомысленно отозвалась Кали-Даруга, неспешно уводя разговор в надобное ей русло и принявшись подсовывать подушки под конечности Яроборки и подпирать его бока. — Если вообще они у них есть. Ибо я за свое долгое существование видела таких людей, у каковых явственно не то, чтобы души не было, а, по-видимому, и сердца… Сердца оное неизменно трепыхается при виде страданий себе подобных. — Рани самую малость приподняла правую ногу мальчика, и, пристроив под стопу более крупную подушку, добавила, — Господь Перший весьма кручинится, когда вы себя, господин хулите. Он это не говорит, но я вижу, так как когда вы уходите почасту грустит. — Лицо Ярушки дотоль задумчивое махом колыхнулось, и туго качнулись на его скулах желваки. — Он еще никем так не дорожил, как вами господин. Однако он Господь и не может долго находится в одной Галактике, у него много дел и обязанностей. — Теперь встревожено качнулся и сам юноша, туды…сюды дернулись его укладываемые на овальную подуху стопы. — А помощников, как вы приметили, господин мало. Только Господь Вежды и Господь Мор. Мальчик Господь Темряй еще очень юн…Господь Стынь и вовсе дитя, а Господь Опечь долгое время был вне печищ и днесь оправляется.

Яроборка чуть слышно застонав, нежданно резко переместил те стенания в надрывистое дыхание, будто стараясь справиться со страхом и волнением, а Кали-Даруга меж тем все также поучающе продолжала:

— Но Господь Перший ноне не о ком кроме вас не может думать, господин. Также как и Родитель, каковой вам просил передать, чтобы вы успокоились и не страшились отбытия вашего Отца, его поколь не будет.

Теперь рани демониц это озвучила не столько для Крушеца, сколько именно для Яробора Живко. И мальчик немедленно резко выдохнул. Он также скоро сомкнул очи и мелкий бусенец пота, разком, выступив, плотно усеял подносовую ямку, точно услышанное так-таки выплеснуло волнение. Кали-Даруга нежно утерла юноше лицо и заботливо провела по лбу перстами, проверяя состояние лучицы, а потом, многажды понизив голос, произнесла:

— Посему, господин, можете более себя не тревожить мыслями об отбытие Господа Першего. Покуда вы к тому не будете готовы, Родитель не станет вас расстраивать.

— Я знаю, что мое место на Земле, — едва слышно протянул Яробор Живко и неспешно отворив очи, уставился в лицо рани, где легохонько, будто желая его облизать, затрепетал второй язык. — Знаю, понимаю. И хочу увидеть Айсулу, Волега Колояра. Но боялся…боялся.

— Теперь не надобно ничего бояться, — тотчас перебивая поддергивающийся глас юноши молвила демоница и широко улыбнувшись сверкнула голубовато-белыми зубами. — Родителю вы, также как и Господу Першему, дороги. И Родитель дотоль никогда так не тревожился, ни за одно юное божество, как за вас.

— Тогда зачем ты, Кали вызвала сюда этих апсарас, не пойму? Коли я вскоре вернусь на Землю? — удивленно переспросил Ярушка и много ровнее задышал.

Рани Черных Каликамов, наконец, разложила подушки на ложе и более округлые валики подоткнула под тело мальчика, все с тем же попечением она укрыла его сверху тончайшей сетью покрывала дотянув край до стана. И лишь после того повышая голос и придавая ему какую-то плавность произнесла:

— Чтобы порадовать вас, мой дражайший господин, наше совершенство и чудо. Да и если вы пожелаете когда-нибудь отправиться побыть на Земле, апсарасы последуют за вами и будут ухаживать и помогать, або для того и сотворены. Радовать и помогать.

Яроборка проникновенно зыркнул в черные очи Кали-Даруги, где махонисто вскидывались вверх золотые лепестки сияния, и, не скрывая своего непонимания, изрек:

— Как же они последуют. А, что про них скажут влекосилы и кыызы?

— Ничего не скажут, вероятно, даже не приметят их, — рани проронила эту фразу дюже торопко и медленно переместилась с ложа мальчика на свой табурет. — Не приметят, что они появились. Однако вы господин будете под постоянной заботой. Апсарасы станут создавать вам условия, окружать вас вниманием, теплом, уютом. Вам же они понравились? — Юноша резво кивнул, и словно снова ощутил легкую зябь собственной плоти, дотоль никогда не испытываемую. — Кто из них больше? Арваша? Минака? Или Толиттама?

— Та, которая с темно-русыми волосами и самая низкая, — Яробор Живко протянул это совсем низко и голос его при том дернулся, а щеки густо зарделись.

— Толиттама, — явно довольно отозвалась Кали-Даруга и степенно испрямив спину, на чуть-чуть вроде как отдалилась от юноши, схоронив часть своего лица в тени, кою порой отбрасывали цепляющиеся за стены пряди облаков. — Мне она тоже понравилась больше всех. У вас господин хороший вкус, — рани сызнова сказала так запросто, точно говорила о давешнем ужине. — Апсарасы удивительные существа, каковые могут не только менять рост, формы тела, но и цвет кожи, волос, глаз, длину рук, ног, перст. Ко всему прочему они достаточно умные, могут слушать, одарены способностями играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать… И главное они умеют любить.

— Любить, — повторил вслед за демоницей Яроборка, наблюдая за тем, как она медлительно поднялась с табурета.

— Думаю, вам будет хорошо, господин с Толиттамой. Она принесет вам много радости, — добавила Кали-Даруга, с нежностью оглядев мальчика с головы до ног.

— А как же Айсулу? — едва слышно прошептал Яробор Живко, ощутив, как яристо затрепетала его человеческая плоть в желании хотя бы прикоснуться к темно-бурой, шелковистой коже апсарасы.

— Айсулу еще девочка, — отметила рани, несомненно, той молвью поучая юношу и тело ее качнулось, так как она переступила с ноги на ногу. — Ей надобно многому научиться, чтобы сметь коснуться вас, господин. И, тому ее будут обучать апсарасы, каковые поколь доставят вам радость.

Кали-Даруга смолкла и степенной поступью направилась к полотнищу в углу стены комли, коя нынче колыхала почти серебристыми лохмами облаков, будто плохо спутанных косм волос, оставив мальчика в дюже томительном состоянии. Не прошло, видимо, и нескольких минут, когда пошедшие круговертью космы облаков, поглотившие демоницу, выпустили из себя Толиттаму. Ноне обряженную в прозрачную, ажурную, белую рубаху, столь плотно облегающую ее тело, что зрелись не только плотные ее очертания, но и та самая желанная темно-бурая, шелковистая кожа. Темно-русые волосы апсарасы, убранные на спину, были схвачены позадь головы в хвост, одначе, даже так они покоились на ней весьма мощной массой.

Толиттама в доли секунд преодолевшая расстояние до ложа, остановилась почти подле него и тот же миг приклонила голову, томно и единожды женственно сказав:

— Доброй ночи, господин.

По телу Яробора Живко махом от той молви проскочили горящие искорки… Кажется не только по венам, но и по самой коже, обжигая его своей жаркостью и тугой ком перегородив дыхание враз сомкнул рот, а после и очи. Теперь прошло и вовсе малая толика времени, и нежданно трепетно-мягкие губы апсарасы коснулись уст парня… и своей нежностью пробудили к жизни плоть.

Загрузка...