Глава вторая

Старший Димург внес Яробора Живко в залу крепко прижимая его голову и притулив лицо к собственному плечу так, чтобы при перемещении из комли, последнему трепещущие полы завес не повредили зрение. Впрочем, сразу войдя в залу маковки, убрал ладонь от головы юноши, и неспешно спустив его с рук вниз, поставил на гладь пола.

— Познакомься, Ярушка, с Господом Мором из моей печищи, — представил Перший своего сына, а вернее по занимаемому в печище положению брата, поместившегося подле пустого кресла. — И с Богом Велетом старшим из сынов печище Атефов.

Яробор Живко токмо мельком зыркнул на Мора и тот же миг уставился на Велета, каковой мощной горой возвышался в центре залы, подпирая ее свод собственной головой, отчего серые полотна облаков, точно поднырнув под прямые, жесткие, черные волосы Бога всколыхнули некогда зримую Владелиной склеенность, слегка их намочив и придав сей залащенной поверхности стальной оттенок. Это был массивно скроенный с сильным костяком и большим весом Бог, верно вдвое превышающий находящихся в помещение Димургов. Он дюже сильно сутулился, и, похоже, клонил вниз голову оттого, что на его спине отложистой горой торчал невысокий горб. Сами мышцы, выпирающие на плечах, предплечьях, бедрах, лодыжках, оголенной груди смотрелись дюже ребристыми и напоминали корни деревьев. Казалось они, испещряя части тела, не столько проходили под кожей, сколько над ней, едва касаясь ее своим краем, а потому воочью перекатывались туды…сюды по той поверхности, весьма рыхлой и по виду похожей на вскопанную почву, снятую лопатой. Цвет кожи у Велета был смуглый, и подсвечивался золотым сиянием, хотя порой она чудилась лишь насыщенно желтой. Уплощенное, округлое лицо с низким переносьем и приплюснутым носом, где могутно выпирали вперед массивные скулы, сохраняло общие признаки кыызов и явно указывало на их Творца. Узкими, черными были глаза Бога, с весьма сильно просматривающимися вертикальными складками кожи полулунной формы, прикрывающих внутренние уголки глазных щелей в области верхних век.

У Велета не имелось растительности на лице, а единственной одеждой ему служила набедренная повязка широкая, обмотанная вокруг бедер и закрепленная на талии поясом. Сама повязка густо-зеленого цвета имела множество мельчайших складок, и, доставая до колен, выглядела, несмотря на свою простоту, достаточно нарядной. Широкий сыромятный пояс, обильно усыпанный мельчайшими камнями переливающимися зелеными, бурыми и даже иссиня-марными цветами, стягивался платиновой застежкой изображающей ладонь с расставленными пальцами, где вместо ногтей на сих кончиках горели фиолето-синие сапфиры. Мощные стопы Велета не были никак не прикрыты, а на голове поместился удивительной формы и красоты венец, кажется, и вовсе своим навершием затерявшийся в облаках. Это были укрепленные на платиновом обруче четыре большие серебряные, округлые пластинки украшенные капелью коричневого нефрита, янтаря, зеленого малахита и изумруда. От стыков пластин вверх поднимались витые по спирали платиновые дуги, сходящиеся в едино над макушкой головы и удерживающие на себе крупный грубо отесанный, огромных размеров, черный алмаз.

— Ох! — взволнованно дыхнул мальчик, неотступно глядящий на Велета, и, шагнув назад уперся тельцем в ноги Першего. — Волот.

— Ага, вы так нас и называете, — хрипло отозвался Велет и бас его столь низкий густо наполнил эхом всю залу. — Великаны, волоты, мамаи, асилы… Эт, потому как мы сыны Асила.

— Ужас, — нескрываемо испуганно вторил словам Бога юноша и задышал прерывисто-скоро, точно стал задыхаться.

— Ты напугал мальчика, — раздраженно произнес Мор и плотные, вишнево-красные уста его искривились. — Говорил тебе, Велет, прими допустимый рост, так нет же надо, как-то нарисоваться. Итак, достаточно запоминающийся Бог, чего еще надобно. На одни твои жилы глянешь и надолго запомнишь.

Мор весьма напоминал Вежды… Он был такой же крепкий, высокий, как его старший брат и отличался от Першего своей статностью и точно здоровьем. Впрочем, с Вежды он разнился цветом кожи, каковая у него была много бледнее, почти светло-коричневая, да, также как и у всех Зиждителей, изнутри подсвечивалась золотым сиянием. Иноредь она темнела, становясь слегка смугло-красной. Короткими вроде пушка были курчавые волосы Господа, и на уплощенно-округлом лице с широкими надбровными дугами, несильно нависающими над очами, не имелось растительности. Крупные раскосые очи Димурга смотрели точно щурясь, а вставленные в прямые, черные брови (в самые кончики) желтые камушки янтаря, приподнимая уголки глаз вверх, придавали выражению его лица удивление. Весьма красивым был нос Мора с изящно очерченными ноздрями, конец какового, словно прямым углом нависал над широкими губами.

Не менее знаменательно смотрелся венец Бога, где подымающиеся вверх от обода четыре скрещенные меж собой серебряные дуги, были украшены лоптастыми листьями дуба и дланевидными клена, с миниатюрными цветками, собранными в кисти и зонтики, усыпанные рубинами, белым жемчугом, синим и желтым яхонтами. В навершие тех дуг поместилось огромное яблоко из желтого алмаза, с тонкой зеленой веточкой, кончик коей венчался тремя маханькими розовыми жемчужинами. На Море было одето темно-синее сакхи без ворота и рукавов, распашное книзу, едва достигающее колен, весьма мятое, будто его не просто никогда не гладили, а вспять нарочно носили таковым. На ногах у Господа, однако, находились серебряные сандалии с загнутым кверху носками, к подошве которых крепились белые ремешки. Один, из каковых начинался подле большого пальца и единился со вторым, охватывающим по кругу на три раза голень.

— Ну, чего ты милый малецык забухтел, — по доброму проронил Велет, и переведя взгляд на стоящего в шаге Мора нежно им его огладил. — Хотел просто показать нашему мальчику, откуда выходят легенды их народов.

— Волоты, — голос Яробора Живко явственно дрожал и в груди сызнова появился неприятный болезненный осадок так, что он прижал к тому месту ладонь. — По верованиям лесиков живут в неприступных горах, дремучих лесах и диких степях, сохраняя свою чудовищную силу и сказочный облик. Воплощение самой Мати Земли когда-то волоты были первыми людьми на Земле и обустраивали сушу, насыпали горы, копали узбои рек и озер, засеивали растениями поля и леса.

— Наш, дорогой мальчик, вельми много знает всяких преданий, — пояснил Перший, и, узрев его волнение, медленно опустился подле него на корточки, да пристроил свою большую длань ему на грудь. — Но я думал, он не напугается вида нашего Велета, старшего сына Бога Асила, могучего Творца горной породы. В целом легенды ваши, мой любезный, не далеки от истины, потому как на планету как таковую и впрямь впервые вступают Атефы, — и старший Димург прикоснулся губами к виску юноши, снимая той нежностью все его волнение.

— Однако, наша бесценность, — отозвался Велет, и, несмотря на низость, его бас прозвучал весьма благодушно. Бог повел своими могутными плечами и тем самым всколыхал испуганно замершие на его голове и венце полотнища облаков. — Узбои мы не копаем и растениями не засеиваем поля и леса. На это у нас нет способностей, на это способности у моего Отца Асила и малецыка Мора.

— Асила… Мора, — вслед за Велетом повторил мальчик и усмехнулся. Он слегка приклонил голову, и полюбовно поцеловал лежащую на его груди руку Першего таким образом благодаря за заботу. — Коли я поведаю, что сказывают о Море лесики, вы будете смеяться.

— И что мой дорогой они сказывают? — незамедлительно вопросил Мор и так как юноша зримо его не пугался, убрал руки от грядушки кресла, на которую дотоль опирался. Он все также неспешно обошел кресло и направился в сторону мальчика.

Яробор Живко нежданно резко засмеялся да столь задористо, что сверкнули радостью его очи и тотчас ему вторили улыбками Боги, особенно Перший. Ведь юноша весьма редко улыбался аль смеялся, чем самым вызывал волнение не только в рани Черных Каликамов, но и в бесицах-трясавицах.

— Могучее и грозное божество, — начал говорить, вероятно, саму байку мальчик и трепетно качнулся взад…вперед так словно его и держала только рука старшего Димурга. — Воплощение нечистых сил и самой смерти, повелевающая злобными приспешниками: бесицами-трясавицами, бесами, демонами, духами ночи, правит в тех владениях, что лежат за черной рекой Смородиной, чрез каковую перекинут Калинов Мост, Богиня Смерть, Мара, Мора.

Парень разком смолк, закрыл ладонью себе рот, будто страшась растерять свое веселье и еще звончей засмеялся. Казалось еще морг и этот смех, точно пробивающий себе русло, гулко-кипучий родник выплеснется махом изо всей его плоти.

— О… — несколько озадаченно, а может лишь подыгрывая мальчику, протянул Мор всей своей речью и заинтересованным видом жаждая расположить его к себе. — Не думал, что я Богиня.

— Ага…ага, а коли бы знал чья супруга, — и Яроборка сызнова прыснув смехом закачался туды…сюды, но в этот раз его колыхание было приметным, ибо Перший убрав руку от его груди медлительно поднялся, высвобождая место подле него сыну.

— Еще и супруга, надеюсь не Вежды али малецыка Стыня, — широко улыбаясь, отозвался Мор.

Он, наконец, поравнялся с юношей, и, сдержав шаг, завис над ним могутной стеной. Все также степенно сын Першего присел на корточки и с такой теплотой взглянул на мальчика, что тот опешил от проскользнувшей, и вроде огладившей его кудри, пламенной любви.

— Не-а… еще хуже… хуже, — додышал громко через смех Яробор Живко и торопко ступил вперед.

Мальчик стремительно вскинул вверх руки, протягивая их навстречу Господу, ощущая плывущую от него ни с чем несравнимую близость, которую он никогда ни испытывал от людей… ни даже от матери и отца. И миг спустя густоватое смаглое сияние озарило всю голову юноши, на чуток вроде ослепив и Мора, приветственно символизируя радость самого Крушеца.

— О, мой драгоценный, — голос Мора высокий, звонкий тенор, с нотками драматической окраски, так схожий с гласом Седми, многажды сотрясся.

Бог жаждал прикоснуться к мальчику и лучице. Однако не ожидал, что его прибытие… его близость столь ярко будет воспринята Крущецем. Он резво подхватил мальчика подмышки, и энергично поднявшись с присядок, прижал его к груди. Не менее суетливо принявшись гладить Яробора Живко по волосам, спине, целовать в макушку… Демонстрируя каждым прикосновением свою любовь в отношении лучицы и удовольствие оттого, что удалось повидаться с мальчиком, всяк раз прибавляя:

— Мой бесценный, бесценный малецык… мальчик. Наша радость, самое великое чудо. Так рад тебя увидеть, прикоснуться. — Господь прервался совсем на чуть-чуть, абы чрез лобызания не выплеснуть на голову юноши свое волнение, и немного погодя вопросил, — так, что… Чья Мор супруга? — несомненно, с тем проявляя особое внимание к словам Ярушки.

Юноша уже давно перестал смеяться, и днесь уткнувшись лицом в плечо Бога, на малость замер от наступившей внутри него благости и тишины.

— Ты пахнешь, как Перший и Вежды, — едва слышно прошептал он, разворачивая голову и глядя в слегка скосую грань подбородка Господа. — Не думал, что Зиждители пахнут… А Богиня Мора супруга Господа Першего.

— Гу…гу…гу, — засмеялся гулко Велет и не просто всколыхал полотнища в своде своим дернувшимся в навершие венца черным алмазом, а закачал исторгнутым звуком все помещение, где зябью колыхание пошли сами зеркальные стены. — Супруга Першего… Отца… Эт, же надо как заплели.

— Ты ноне Велет своим гыгытанием разрушишь маковку, — весьма недовольно процедил в сторону Атефа Мор, так словно его все раздражало. Впрочем, несколько секунд спустя уже много нежнее вопросил у мальчика, — и как же я пахну Ярушка?

Юноша приткнул нос к сакхи Бога и резко втянул в себя его дух, да будто наслаждаясь теми ароматами, неспешно ответил:

— Как ночная свежесть… Когда солнечное летнее светило, дотоль разморившее землю, сокрылось за горизонтом. И степенно спала жара. Когда синь небосвода выбросила свет холодных звездных светил и тем их сиянием остудила жар почвы, смахнула с ветвей, листвы и травы пылкость дня. Легкое дуновение пробежало по спящей природе, не тормоша создания, а принося на себе прохладу. Так пахнет Перший… и ты… Мор… Я вас так люблю. Вас Димургов, точно знал всегда, — мальчик перестал говорить, и, протянув к лицу Господа руку, нежно провел кончиками перст по грани его подбородка.

— Да, — нарушил сие толкование Перший, ибо знал, что мальчик днесь может припомнить о возвращение на Землю и засмурить. — Не вельми верно, не правда малецык. Ну, еще полбеды, что в тебе Мор узрели лишь женскую ипостась… Худо, что объявили моей супругой.

— Что ж Отец, будем благодарны лесикам, что они, — тотчас откликнулся Мор и так как юноша попросился вниз, неспешно наклонившись, поставил его на пол. — Что они не назвали твоей супругой Вежды или милого малецыка Стыня, это было бы совсем неприятно. А так только я… Я носящий в печище Димургов величание брата.

Молвь Мора и зябь его смеха сейчас поддержал и Перший, а Велет уже прекративший свое гыгытание нежданно вздел вверх руки и выхватил из свода серый кусок облака. Он рывком скинул его вниз, и огромный лохмоток облака живописал широким полотном округлое покрывало, плотно окутавшее тело Бога. По их чагравой перьевитости в мгновение ока проскочил зелено-бурый крап, каковой точно испустил из себя тонкие, отростки растений, витиеватые корешки, перепутавшиеся меж собой, выдавивших из мест особых скоплений колеблющиеся листочки. Сие чудно перемешавшиеся ветвями, стеблями, корешками и листочками покрывало пульсирующе дрогнуло… раз… другой, а посем в доли секунд опало прозрачной россыпью песка вниз так, будто живые растения опаленные племенем превратились в пепел. Обильно своей уже черно-серой россыпью они укрыли гладь пола барханами рыхлого песка. А пред удивленным взором мальчика предстал Велет такого же роста, как и Димурги (может токмо на голову их выше), обряженный в серебристое сакхи, опоясанное на стане широким сыромятным поясом с платиновой застежкой и даже обутый в серебристые сандалии похожие на обувь Мора.

— Ух, ты! — восхищенно проронил Яробор Живко, ибо дотоль ни Перший, ни Вежды при нем не принимали иного роста. — Вот это, да!

Велет весьма довольный проявленным мальчиком восхищением, и жаждущий к нему подойти и прикоснуться, теплотой своего взора и сияющей, золотыми переливами, улыбкой обозрел его с ног до головы, и очень мягко отметил:

— Это самый малый рост, каковой мы сыны Асила можем принимать.

— Самый малый, — заинтересованно повторил за Богом Яроборка, также желающий к нему подойти и дотронуться до его перекатывающихся мышц и одновременно того все еще пугаясь.

— Да, самый малый, — вступил с пояснениями Перший, несильно подтолкнув в спину юношу, очевидно, ведая его мысли и тем движением поощряя не препятствовать собственным желаниям. — Велет, Усач и Стыря самый малый рост принимают этот… Все остальные Зиждители могут равняться ростом с человеком.

— Значит, — покоренный зримым, проронил Яробор Живко, и сделал робкий шаг навстречу Атефу. — Моя суть тоже став божеством будет менять свой рост.

— Да будет и сможет, — чуть слышно отозвался Перший, а Мор и Велет расстроено переглянулись.


— Почему так? — прозвучал встревоженный голос Мора, и лицо его исказилось видимой болью, точно ему доложили о болезни сродника.

— Скорее всего в малецыке заложены настройки быстрого роста, — с трудом выдавил из себя Перший прохаживаясь по зале взад…вперед, где в единственно стоящем кресле поместился Мор, а Велет уселся прямо на пол вытянув вперед свои мощные перетянутые кореньями ноги. — Крушецу были необходимы определенные условия роста… и долгие первые жизни. А так как они стали обрывочными, и наша бесценность болела, оказалось слишком мало накопленного материала для успешной постройки естества… И малецык судя по всему, того даже не осознавая предпочел собственному росту формирование голосовых нитей.

Голос страшего Димурга за время пояснений постоянно дергался, а с последним словом и вовсе потух. Бог до сих пор не смог пережить известия об отклонении в росте у Крушеца.

— Кто об этом знает, Отец? — весьма участливо поспрашал Велет, с сочувствием следя взором за двигающимся по залу старшим Богом.

— Пока только Родитель, Небо, Вежды, Седми, Кали-Даруга, — ответил Перший, и, остановившись подле ног Атефа, с нежностью воззрился в его лицо. — Но должны узнать все Боги, абы быть готовыми поддержать нашего милого Крушеца.

— Ну, ничего… ничего, — вкрадчиво, успокоительным тоном произнес Велет, и, протянув в направлении стоящего старшего Димурга руку, с полюбовным трепетом прикоснулся указательным перстом к его губам. — Главное, что нет каких других изъянов, которые могли вызвать его тревоги. А рост… Рост Отец ты сможешь уладить.

Отец… и Велет, также как и иные Боги, почасту называл Першего — Отцом, вкладывая в данное величание много большее чем просто старший Зиждитель… что-то родное, значимое и доступное лишь их спаянным Родителем естествам.


Перший порывисто встряхнул головой, точно пробуждаясь от тягостных мыслей. И тотчас приоткрывшая очи змея, склонив вниз свою треугольную голову, уперлась почти в ухо Господа пастью и слышимо для него, что-то зашептала, пред тем, нежно облизав кончиком раздвоенного черного языка всю ушную раковину.

— Милый мой Ярушка, — мягко добавил старший Димург, вероятно, не в силах не то, чтобы говорить о росте, но и вообще о нем вспоминать. — Может, ты все же подойдешь к Велету. Он этого вельми жаждет. Желает дотронуться до тебя, прижать, но не смеет попросить, чтобы не напугать.

Юноша поколь неуверенно ступающий в направлении Велета, сделал более скорый шаг. А когда Атеф присев на корточки протянул ему навстречу руки прибавил ходу, и вмале перейдя на бег, прямо-таки влетел в его объятия. Яробор Живко и сам того не осознавая был связан через Крушеца не только с Димургами, но и с остальными Богами, посему и сам нуждался в существенно близком контакте.

— Милый, милый наш мальчик, наша драгость, малецык, — на удивление голос Велета после превращения стал звучать многажды ниже и теперь превратился в певучий, объемный бас. — Так приятно быть подле тебя. Такая удача, что Родитель выбрал меня, а не кого иного.

Атеф ласково прижал мальчика к груди, облобызал не только его лоб, но и как Перший очи, да нежно втянул его дух в себя, прижавшись носом к волосам.

— Ты пахнешь как зеленая поросль травы, — погодя вставил он, и теперь уже поцеловал его в макушку. — Такой замечательный мальчик… самый лучший. Мы все… все сделаем, чтобы тебе было хорошо, и днесь с Мором постараемся, чтобы ты любезный малецык не тосковал, и не грустил. Наша малость… наша малость, — это слово Велет, озвучил впервые. Однако оно прозвучало так полюбовно, словно Атеф сказывал о членах своей печищи, где значился самым старшим.

— Мне надобно вас оставить. Родитель желает со мной поговорить, и это впервые после обряда, потому вельми интересно и волнительно, — молвил Перший, останавливая взмахом руки толкования Велета и прислушиваясь к шипению змеи в венце, коя нависнув над его ухом, теперь вгоняла вглубь него свой язык.

Старший Димург зримо волновался и сказал свою речь с легким трепетанием в голосе, ибо понимал, что прибытие Мора и Велета могло привести к его отлету из Млечного Пути… Отлету который ни Яробор Живко, ни тем паче Крушец сейчас не смогли бы спокойно пережить.

— Ярушка, — мягко обратился он к мальчику, которого уже спустил с рук Атеф, поставив подле своих могучих ног. — Побудешь здесь с Богами, покуда меня не будет? Или отнести тебя в комлю, право молвить Кали-Даруги ноне занята, и сможет к тебе прийти несколько позже.

— Нет, не пойду в комлю, останусь с Мором и Велетом, — спешно отозвался юноша, оно как совсем не желал оказаться в комле, да еще и с Кали, которая вновь поднимет пред ним вопрос о занятиях.

— Хорошо, — верно уловив мысли мальчика дыхнул Перший и слегка качнул головой, тем самым, толи высказывая недовольство, толи просто направляя змею на положенное место в венце.

Змея незамедлительно вытащила из уха Господа свой раздвоенный язык, и, приподнявшись на хвосте, вздела вверх свою треугольную голову, дюже внимательно обозрев не только залу, Мора и Велета, но и самого юношу, точно запечатлела их образ. Засим она также неторопливо скрутилась в спираль в навершие венца, пристроив голову на хвост, и ядренисто пыхнула зеленью своих очей. Перший, мысленно послав веление сынам приглядывать за мальчиком, развернулся и не торопко покинул залу.

Загрузка...