Середина. Том 2

Глава шестая

После того удачного заслона выставленного Яробором Живко и Крушецом, цепь видений не стала учащаться, однако она продолжила положенное ей течение. Но теперь юноша умел с ней справляться, и ему все чаще и чаще удавалось заменить само видение голубой звездой, а лучице крик мягким дуновением протяжного звука, каковой Зиждители воспринимали, но оный не вызывал в них боль и утомление. Слабость мальчика вскоре также снизилась. Он, конечно, все еще испытывал утомление, но то с которым мог справляться без глубокого сна и долгого отдыха.

Кали-Даруга, как и обещала, сделала Яробору Живко прокол в левой бровке, прямо в его кончике, почти на переносице, вставив туда серебряное колечко с крупным густо-фиолетовым сапфиром, который она почасту также величала яхонт лазоревый. Само колечко было мельчайше переплетено ниточками с ажурными листочками весьма, крошечного размера.

Демоница обильно натерла бровь мальчика бело-голубой вязкой мазью, спустя пару минут впитавшейся в кожу и воочью живописавшей проступившие под ее поверхностью кровеносные сосуды и нервы, каковые нельзя было задеть во время прокола. Рани легонько оттянула участок намазанной кожи (онемевшей в том месте) и, уперев в нее концы колечка резко его сжала. Тем самым она враз проткнула кожу и вдела в нее кольцо. Юшка почти не шла… ну, может пару капель, которые Кали-Даруга утерла и тотчас нанесла на само колечко и кожу густо-бурой мази.

Демоница наносила ту бурую мазь еще пару раз на прокол, в основном после купания и перед сном. Боли никакой не было и Яробор Живко пожалел, что не настоял на своем и не проколол, как того желал, ушную раковину. Однако теперь просить Кали о том не стал, ибо понимал, что коли та сказала не надо, несомненно, сумеет его переубедить.

Днесь когда видения удавалось подавлять, мальчик стал и вовсе ощущать не отвратность своего возвращения на Землю. Ему об том не говорили, ни Боги, ни демоница… это давление он оказывал сам на себя, и почасту внутри возникала тоска по красотам Земли, и во сне виделась плачущая Айсулу. Яробору Живко было сложно признаться, что на Землю его тянет. Ему хотелось пройтись по каменистой ее поверхности, всколыхать рукой кланяющиеся стебли луговых трав, втянуть носом горный аромат перемешавший сладость разнотравья и хвойной смолы, аль увидеть подымающееся на небосвод яркое желтое светило.

Яробор Живко был человек! Он не был Богом.

Посему должен был жить на Земле, потому туда его все сильнее тянуло и звало. С пришедшей тоской по людям, с испытываемым напряжением, как-то мгновенно стали учащаться и видения, и вместе с тем мальчик ощущал себя разбито-уставшим. Кали-Даруга несмотря на протесты поила его вытяжками, но зная истинную причину той усталости, мягко, и одновременно настойчиво то редкими, то вспять частыми толкованиями об Айсулу подталкивала юношу к возвращению на Землю. Определенно, в таком рельефном состоянии прошло достаточное время. И, впервые мальчик вопросил о планете у Велета, порой бывающего там. Это был ключевой такой разговор мальчика с Богом о Земле… ключевой, первый и весьма важный. И вначале коснулся он времени года планеты.

— Не ведаю, мой милый, какое там время года, — умягчено отозвался на спрос Велет и, кажется, сам напряженно замер, боясь спугнуть само толкование.

Ноне они сидели в зале вдвоем, потому-то Яробор Живко и завел эту беседу. Перший и Мор поколь не пришли в залу. Велет после занятий, которые все еще Кали-Даруга проводила с мальчиком (закрепляя и повторяя действия в случае прихода видений), забрав его из комли, перенес в залу. И теперь они поместились вдвоем в облачном голубо-фиолетовом кресле Бога. Велет нежно голубил волосы юноши, почасту целовал его в макушку и трепетно прижимал к своим мощным, вспученным мышцам, перетягивающим все туловище и конечности, которые зримо выпирали даже через материю черного долгополого сакхи. Большие губы Бога, когда он касался лица мальчика, казалось, зараз покрывали больше его половины, и в них плыло столько любви, нежности, что ее ощущал не только человек, но и Крушец, изредка подсвечивая голову последнего смаглым, не ярким сиянием.

— Ну, ты же там был давеча, — негромко, словно страшась, что его услышит Перший, произнес Яробор Живко.

Он не хотел, чтобы старший Димург знал об испытываемой им тоске и разговоре, не понимая, что и сама беседа и приход Велета, это все продуманная стратегия Кали-Даруги по возвращению его на Землю.

— Был, мой любезный. И там было тепло… возможно, — ответил Велет, он нарочно говорил обрывочно и туманно, абы вызвать в мальчике желание интересоваться планетой. — Трудно сказать, что там на Земле. Я ведь там бывал дотоль, до этого прилета в Млечный Путь, всего ничего. В самом начале творения самой Системы, не столько планет, сколько самой Системы. А на самой планете всего один раз, много времени назад, когда туда прибыли первые люди. Малецык Круч, наша любость, селил на этой планете народы, посему мы туды и прибыли… Да и то побыли самую малость и отбыли.

Мальчик тягостно вздохнул так и не получив желаемого ответа от Велета, отчего та тягомотина точно надавив на голову пригнула ее книзу.

— Я какой-то… какой-то, — досадливо молвил юноша и туго выдохнул. — Совсем… совсем какой-то с изъяном… ненормальный словом.

— Ох! — немедля всполошился Бог, ибо слышал такое поругание от мальчика впервые и явно того не ожидал. — Что ты мой драгоценный на себя говоришь? Что ты? Разве можно о себе такое говорить, — и торопливо обхватив широкой дланью голову Яроборки приткнул к своему боку, уложив ее щекой, точно на выпучившуюся мышцу.

— А как еще это назвать? — Яробор Живко гневался на себя и теперь уже за смурь по планете. — Как назвать? Сначала, тоскую по Отцу, по Першему, по Бога, потом по людям. Я ни то, ни се… Ни человек, ни божество, так нечто неопределенное. Оттого верно себя и мучаю постоянной смурью, тоской. Устал уже сам от себя. Потому и думается мне, что какой-то с изъяном… какой-то урод.

— Не говори так, прошу тебя, — настойчиво сказал Велет, и в тоне его прозвучало огорчение. Он сызнова наклонился к мальчику, приткнул свои большие губы к его лицу и мягко протянул:

— Не могу такое слышать. Ты слишком мне дорог. Когда ты так говоришь на себя, точно принижаешь самого Першего, нашего Отца, чей сутью являешься. Сие неможно слышать. Неможно, поелику для меня Перший, значит очень много. Он мне ближе Асила… Наш общий Отец. Точнее даже больше Отца, единое целое с Родителем, почти не отличим от Него… Лишь много мягче, нежнее Родителя. Ты, просто, Ярушка, как не было того тебе неприятно слышать, ноне должен жить на Земле, так как родился и взрос там. Потому тебя туда и тянет. Единожды с тем ты мощно связан с нами… оттого и тоска. Это все естественно, разве Отец не говорил тебе об том? — Он нежно прикоснулся к коже лба и легонько вздохнув, обдал мальчика своим духом… ароматом только, что снятого черенком лопаты пласта осенней, уже мерзлой почвы.

— Я боюсь говорить о том с Першим, с Отцом, — Яробор Живко и вовсе зашептал, теперь уже страшась и старшего Димурга, и Родителя с коими было едино его естество. — Боюсь, что он выполнит мое желание и отправит на Землю. А там я умру без него, ибо не представляю, как смогу жить и не видеть вас. Знал бы ты, как я днесь хочу увидеть Вежды, Небо и Седми… так хочу.

— Мой милый мальчик, моя радость, — голос Атефа также трепетно понизился, перестав своей певучей объемностью колыхать облака, наполняющие всю залу. — Но теперь все изменилось в твоей жизни, разве ты этого не понял? И если ты вернешься на Землю и там вдруг затоскуешь, как только пожелаешь я или Мор, мы принесем тебя на маковку в доли мига.

— Но Кали… Кали которая меня слышит и чувствует на Земле не будет. Как же я с вами свяжусь? — юноша сие прошептал и напряженно застыло его взволнованное тельце, старясь стать ближе к Атефу.

— Через Благу, — немедля пояснил Велет и только теперь точно убедил Яроборку в истине, отклонив от него голову, испрямил свою могучую спину. Единожды с тем движением перекатились мышцы Бога и точно качнули на себе голову мальчика.

Королева марух Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная вошла в комлю к мальчику, как раз перед самым его сном, и замерла напротив ложа, низко склонив стан. Это была обещанная демоницей встреча, к которой Яробора Живко постепенно подготавливали. Блага обряженная в бирюзовое долгополое одеяние имеющее множество мельчайших, узких складок, подчеркивающих покатость стройных форм тела без как таковых зримых швов, стыков, пуговиц, застежек и рукавов с зализанными назад серебристыми, короткими волосами смотрелась явственно встревоженной. Оттого порой с под ее волос на макушке вверх самую малость вскидывались и немедля наново опускались лоптасто — удлиненные ушки.

— О…о, — разочарованно протянул сидящий на ложе мальчик, обращаясь к стоящей подле него рани. — Ты, Кали сказала, придет королева марух Блага, творение Господа Мора, а пришла Берегиня, с которой я уже встречался.

Королева резко опустилась пред юношей на одно колено, и еще ниже склонив голову, горестно пояснила:

— Я не Берегиня, господин. Всего-навсего творение Господа Мора, кое по распоряжению Господа Вежды должно было скрыть от вас при встрече их бытие.

Ярушка не ожидающий проявленной марухой коленопреклонности на чуток даже опешил, а погодя резво передернув плечами, торопко молвил:

— Встань, Блага, встань. Кали скажи, чтобы Блага поднялась.

— Блага поднимись с колена. Ты слышала распоряжения господина, не нужно его тревожить, — тотчас проронила демоница и улыбнулась.

Она трепетно провела перстами обеих правых рук по плечу мальчика и тем самым сняла с него всякое волнение. А королева также стремительно, как дотоль опустилась, поднялась с колена, впрочем, все еще не вздела голову, словно стыдясь воззриться в лицо юноши, и удрученным голосом дополнила:

— Мне весьма жаль, господин, что пришлось вам лгать. Это для нас марух в отношении лучиц караемо.

— Нет… Нет, ничего, — успокаивающе отозвался Яроборка и широко улыбнулся, стараясь всем своим благодушным видом снять вину пред ним с королевы. — Я понимаю, что тебе так указали Боги.

— Господь Вежды, господин, — поправила юношу Блага и, наконец, испрямив спину, с теплотой воззрилась на него. — Я не подчиняюсь Зиждителям из печищи Расов и Богам из печище Атефов, только Димургам… также как и демоны, — и, теперь трепетно прошлась взглядом блистающих очей, не имеющих зрачка, где прозрачной голубизной поражали овальной формы радужки, описанные бело-прозрачной склерой, по фигуре рани Черных Каликамов так, точно смотрела на обожаемую мать.

— Блага, наш дорогой господин, желает, чтобы ты рассказала ему о девочке. И подтвердила мои слова, что всякий миг, каковой господин дотоль находился на Земле, приглядывала за ним, — молвила Кали-Даруга.

Она на удивление весьма мягко относилась к королеве так, точно была с ней в приятельских отношениях. Что было весьма странно, поелику демоница значилась строгой ко многим иным творениям Богов, а к неким относилась и вовсе беспощадна… Почасту она их просто терпела, ради своих мальчиков… Одначе Блага, из множеств созданных Зиждителями существ, слыла любимицей Кали-Даруги и находилась на особом у нее счету. Рани во всем и всегда выделяла племя марух, и нередко пользовалась их услугами при взращивании лучиц.

— Ох, Кали, — огорченно перебил мальчик демоницу, и, подавшись к ней всем корпусом, поцеловал в оголенное плечо. — Я не сомневался в твоих словах… нет… просто.

Яробор Живко также резко стих и теперь уже распахнув руки, обнял рани Черных Каликамов, прижавшись к ее груди головой, словно ощущая, что своим недоверием мог обидеть столь дорогое ему существо.

— Да, через Благу, — многажды повышая голос, протянул Яроборка и тягостно вздохнул, плотнее прижимаясь к боку Велета. Ноне, когда тот принял самый малый свой рост и с тем вроде стал ближе к мальчику. — Я видел и толковал с Благой. Ты только не сказывай Першему, Отцу, что я хочу увидеть Землю. Знаешь, я боюсь, что как только попаду туда, Родитель незамедлительно отправит Отца. — Мальчик также почасту после обряда стал называть Першего Отцом, однако пока только когда торопился и нервничал. — Отправит Отца… туда… куда-то далеко.

— С чего ты решил, что Родитель так сделает? — вопросил Атеф и погладил юношу по спине, ощущая его нервозное напряжение плоти, або этот свой… именно свой… не Крушеца страх он озвучивал вслух впервые.

— Я слышу же… слышу, — весьма огорченно дыхнул Яробор Живко и также резко дернул головой в бок, стараясь за выпученной вроде горы груди Бога рассмотреть его лицо. — Ты думаешь, я не понимаю, о чем вы толкуете? Да? — вже звучала неприкрытая обида, будто сомневались в его способности соображать. — Ты и Мор вы почасту говорите об отлете Отца. Почасту спрашиваете его о том и сами не желаете той разлуки. А я и вовсе ее боюсь… Боюсь, что как только окажусь на Земле, Родитель отправит Отца куда-то далеко и мы более не увидимся.

Мальчик тотчас смолк и судорожно всхлипнув, содрогнулся всем телом. И та покатая волна дыхания исторгнутая, кажется, из самих глубин естества юноши прокатилась легкой зябью по трепещущей черной материи сакхи Бога, по его смугло-желтоватой коже подсвеченной изнутри золотым сиянием.

— Я скажу о твоем страхе Родителю, когда буду с ним толковать, — благодушно отозвался Велет, узрев, как ярко пыхнуло светом коло позадь головы мальчика, которое и вызвало ту самую зябь его одеяния и кожи. — Я уверен, Родитель не станет тебя огорчать или тревожить поколь отбытием Отца, так как вельми обеспокоен твоим смятением.

Голос Атефа наполненный такой теплотой, будто сплотившись с его дланью, нежно приголубил волосы Ярушки, которые теперь под уходом Кали-Даруги отрасли у него до плеч и вьющейся копной укрывали голову.