Шулер

Глава 27 Откровения

Барьерные облака появляются, затмевая хижину.

Волк несётся через тундру, его язык пробегается по черным губам, тело вытягивается…

Но я не хочу видеть это вновь. Я борюсь, чтобы изменить свой свет, резонировать с чем-то другим. Постепенно вид вокруг меня изменяется.

Облака парят ярко и резко, все ещё контрастируя с жидкой чернотой.

Барьер окутывает меня темными и светлыми волнами. Теперь я легко могу видеть это всякий раз, когда закрываю глаза. Что более важно, я могу чувствовать, когда нахожусь внутри него, а не просто смотрю извне или мельком подмечаю места, где физический мир и Барьер накладываются друг на друга.

Я не должна здесь находиться.

Даже без предупреждений Ревика моё нутро подсказывает мне это.

Конструкция должна защитить меня, ну или так я себе говорю. Я в большом круглом аквариуме защищённого пространства, отрезанного от Барьера как такового. Но даже я знаю, что конструкция не предусматривает защиты от дурака. Я также подозреваю, что то, что я делаю прямо сейчас, может поместить часть меня за пределы защитного поля конструкции.

Однако пронзившей меня нервной дрожи оказывается недостаточно, чтобы меня остановить.

Ни сейчас, ни в бесчисленное количество предыдущих раз, когда я делала это во время позднего ночного или раннего утреннего отсутствия Ревика. Он думал, что я не знаю, как он бродит по коридорам, пока я спала, но я знала. Я ждала, когда он уйдёт, а потом сидела вот так. Я даже украдкой совершала несколько прыжков, пока он отключался в постели.

Однако те разы были намного рискованнее. Он чутко спал.

Мне больше нет необходимости медлить на краю резких облаков. Я исключила множество предварительных действий и даже промежуточных шагов. Я научилась делать свои прыжки экономичными в связи с временными ограничениями.

Хотя сейчас у меня есть время, я делаю то же самое.

Я не трачу время впустую и не останавливаюсь полюбоваться пейзажем. Я не играю в потоках, которые текут быстрыми реками над или под тем местом, где я парю в облаках. Я не посещаю туманности, не смотрю на разноцветные звезды, как я делала это в первые несколько раз, когда приходила сюда одна. На вихри я тоже не отвлекаюсь.

Я направляюсь прямиком к серой стене вокруг места на вершине Пирамиды.

По мне тут же ударяют образы.

Большинство основывается на ключах, которые я повернула, чтобы зайти так далеко. Безликий мужчина ускользает, прячется за дверями. Иногда я использую Териана, чтобы попытаться приблизиться к нему.

В этот раз у меня есть кое-что поближе Териана.

Я сосредотачиваюсь на бородатом мужчине, которого я знаю как Халдрена.

Я не знаю, откуда он мне известен, но я его знаю. Я также знаю, что он такое.

Халдрен — безликий мужчина. Он — тот же мужчина, который пришёл к Ревику в той тюрьме во время Второй Мировой Войны, предложил ему работу среди Шулеров. Он — мужчина, который теперь сидит на вершине Пирамиды. Он — верхушка Пирамиды, её разум, её Глава.

В некотором смысле он — и есть Шулеры.

Одновременно и Халдрен, и Галейт.

Каким-то образом.

Я не понимаю, но и не забочусь об этом.

Халдрен шепчет над избитым телом старика.

«Лиего… Лиего… почему ты это сделал?»

Лиего Кардек. Халдрен называл его Мостом.

Ревик винит Кардека за войну, которая убила Элерианцев, но я-то лучше знаю. Я лучше знаю и самого Лиего. Лиего и Халдрен имеют общее прошлое, делят целую хронологию жизней, которую я не понимаю, но вынуждена принять её на некотором уровне — хотя бы настолько, чтобы использовать эту информацию.

Я вижу Лиего с Халдреном, когда тот — ребёнок. Халдрен — пронзительно вопящий, болезненный ребёнок в лохмотьях, одинокий и брошенный. Лиего баюкает его, поёт песни, когда приют поздно забирает его из школы, где преподаёт Лиего.

Лиего жалеет мальчика. В конце концов, это сострадание перерастает в более глубокую любовь.

Мальчик переезжает к нему и мужчине по имени Массани, когда после первого этапа войн никто не забирает его к себе. Я смотрю, как Лиего кормит четырёхлетку. Я вижу, как он говорит со злым, сбитым с толку подростком, держит его, когда тот кричит из-за расстройства или отвержения.

Я вижу, как Лиего обучает его в своей частной лаборатории, готовит его к экзаменам, вводит его в общество, которое принимает мальчика из-за того, кем является Лиего.

Во мне нарастает ненависть, смешанная с любовью, которая причиняет ещё большую боль.

Это не моя жизнь, не мои проблемы, но я принимаю это близко к сердцу. Я принимаю его близко к сердцу. Я пробиваюсь через стену за стеной, следуя за нитью того тощего ребёнка.

Он все ещё существует. Где-то.

Халдрен. Его зовут Халдрен.

Во мне живёт беспечность. Я решаю, что устала от медленных способов, от игры в прятки на манер видящих, шаг за шагом, прочерчивания и стирания линий, всего этого шпионского дерьма, которому я изо всех сил старалась следовать, пока Ревик учил меня. Мне не нужно понимать все нити, которые связывают меня с этим местом и временем. Я ищу монстра, который убил мою мать. Мне нет никакого дела до того, что когда-то он был ребёнком на какой-то версии Земли — если только это не может помочь мне найти его сейчас.

Отбросив притворство, я представляю себе ребёнка перед своим мысленным взором.

Я взываю к нему.

Я ору его имя сквозь безликие тени отдалённой Пирамиды, и большинство созданий, привязанных к этой тюрьме, не слышат.

Я думаю, что эти попытки жалки, что я впустую трачу время, когда…

Я с ним.

Внезапно я там, на вершине всех этих соприкасающихся линий.

Я парю над верхушкой Пирамиды.

Шокированная своим успехом, я вижу его. Он сидит один, в структурированной комнате. Серебристые и жёсткие бело-металлические линии идут к его голове и сердцу.

Ребёнок — одна из тысяч шепчущих масок.

Он выглядит как машина. Пирамида исчезла — я осознаю, что она исчезла потому, что я внутри неё. Халдрен не шевелится, словно вовсе меня не видит. Он покоится во сне. Ровная, приятная пустота.

Наблюдая, как он существует в этом состоянии, я ловлю себя на том, что почти понимаю.

Здесь он в безопасности. Здесь он защищён так, как старик не мог защитить его при жизни. Он защищён от чувств, от уязвимости, от переживаний из-за всего, что может навредить ему или заставить ощутить боль. Он может сидеть в этом пустом пространстве, неприкасаемый, потому что серебристый свет гарантирует, что он ничего не почувствует. Он может отдавать приказы и говорить себе, что он ничего из этого не делал. Он может быть королём призраков, пустых машин.

Он может убить мою маму.

Или он может позволить этому случиться, и тоже совершенно не заботиться об этом.

Злость вспыхивает в моем свете. Из меня выходит белая арка, совершенно отличная от сочащихся нитей, затмевающих Халдрена на его металлическом троне. Пламя искрит, вступая в контакт с дрожащими нитями Пирамиды. Оно находит одну из связующих точек.

Воцаряется странная тишина.

Затем запутанный серебристый шар взрывается.

Я слышу треск под этой единственной жемчужиной пламени. Что-то разрушается, начинает падать. Я слышу крики голосов, пробуждённых от коллективного сна. Я наблюдаю, как эта часть Пирамиды рушится в бездну, подобную вакууму. Под связующей точкой, которую я разрушила, все исчезает. Я смотрю, как пропадают огоньки, стёртые из сетевого разума словно ветви, отрезанные от умирающего растения.

Халдрен исчезает.

Я падаю. Я падаю на протяжении долгого, долгого времени.

Пока не вижу лишь одно лицо, одно существо.

Узкая, опустошённая маска смотрит на меня, её глаза напоминают отравленную мочу. Лицо содержит полнейшее понимание, зеркальную глубину. Существо улыбается. Я больше не смотрю на личность. Я смотрю на одного из Шулеров.

«Я вижу тебя, Мост», — шепчет оно.

«Я вижу, где ты…»

… Я села, хватая воздух ртом и обмахивая голову обеими руками.

Как и тем днём, я обнаружила, что лежу спиной на ковре, но вместо виртуальных звёзд я вижу низкий белый потолок каюты.

Моя голова болит. Это резкая боль, но в то же время ощущение отчаяния.

Я осознаю, что все ещё частично нахожусь в Барьере, и вонзаю ногти, пытаясь заставить себя выйти окончательно.

Как только мне это удалось, мои глаза вернулись в фокус.

Серебристый свет все ещё каким-то необъяснимым образом цеплялся к моей голове, так что я заискрила своим aleimi наружу, пытаясь отделить его от себя.

Все, что я почувствовала — веселье, смех, пока это создание уходило.

Я все ещё сидела там, хватая ртом воздух, когда дверь каюты затряслась от резкого стука. Я повернулась и уставилась на неё, стараясь дышать и подавляя страх, который хотел отбросить меня обратно в Барьер.

Ревик не стал бы стучать.

— Элли?

Я узнала ирландский акцент. Элайя. Мой учитель mulei.

— Какого черта там происходит, лапочка? Что ты делаешь?

Прошли всего лишь минуты. Может, даже секунды.

Белые руки на зелёных зеркалах. Кровь с водой.

Он испытывал жажду. Бл*дь, такую сильную жажду. Все болело, и…

Боль шёпотом пробежалась по моим пальцам. Я держалась за голову, как можно сильнее прикусив язык. Я старалась удержать свой свет внутри своего тела.

— Ага, — выдавила я. — Ладно. Чего ты хочешь?

Я не помню, чтобы разрешала ему войти, но дверь открылась. Элайя переступил порог в комнату и остановился, осматриваясь по сторонам, словно поразившись странному запаху. Закрыв за собой дверь и склонив голову, он изучал меня.

— Ты чем тут занималась, лапочка?

Я нетвёрдо поднялась на ноги, вздрагивая от синяков после нашего недавнего боя на ринге.

— Жалела себя за то, что мне так отстойно даётся mulei, — сказала я, выдавливая улыбку и стискивая руки в основном для того, чтобы не дать им дрожать. — А что? Снова хочешь надрать мне задницу?

Он слабо улыбнулся, но его глаза не отрывались от моего лица.

— Ты в порядке?

— Нормально. Что случилось?

— Приказы, — он поколебался, затем посмотрел на постель, как будто даже невольно. — Согласно им, твоя другая половина будет некоторое время отсутствовать. Я должен составить тебе компанию, пока он не вернётся, — умолкнув, он наблюдал, как я потираю виски. — Элли-птичка? Серьёзно. Ты выглядишь не очень.

Я вздрогнула из-за прозвища, но не ответила.

Моя мать называла меня так.

Ревик сказал, что много наших мыслей и воспоминаний будут парить вокруг конструкции, и что такова часть последствий от деления конструкции с другими видящими. Я знала, что это ничего не значит. Я много думала о маме, так что да, это логично.

Это все равно заставило меня вздрогнуть.

Все ещё ища что-нибудь, что помогло бы мне сосредоточиться на комнате, я вонзила ногти в ладонь, когда Элайя уселся на кровать лицом к балкону.

Когда пауза затянулась слишком долго, я заставила себя посмотреть на него.

Я никогда прежде не видела его в уличной одежде, разве что мельком через дверь, когда он охранял нашу каюту. У него были разноцветные глаза — один почти чёрный, другой синий, и все же эта комбинация хорошо смотрелась с синими свитером, квадратным подбородком и зачёсанными назад волосами с проседью. Небрежно сидя на краю кровати, сжимая ладони под коленями темно-коричневых слаксов, он выглядел как парень из рекламы туалетной воды или, может быть, телевизионного ролика первоклассного кофе.

Да что такое с этими видящими, почему они все красивые? Все мужчины выглядели как модели. Элайя обладал аурой мужчины, который ни разу не переживал из-за кризиса среднего возраста. Он был слишком занят, ныряя с аквалангом в норвежских фьордах или покоряя Чогори[10].

Он слабо улыбнулся.

— Это и здорово, лапочка. Хотя реплика про «средний возраст» немного ранит.

Поколебавшись, я решила, что будет нормально сесть. Я позволила своему весу опуститься в плюшевое кресло напротив Элайи.

— Так что теперь? — спросила я. — Ты исполняешь обязанности няньки, так?

— Полагаю, что да, — он продолжал изучать мои глаза. — Тебя это устраивает, лапочка?

Я пожала плечами, сохраняя небрежный тон.

— Конечно. Какая разница. Однако не вижу в этом необходимости. Не похоже, чтобы Ревик впервые ушёл прогуляться.

Элайя покраснел.

Я невольно заметила, что он снова взглянул на кровать.

— Ага, ну что ж, — он сделал смутный жест. — Полагаю, Чан беспокоится, что в этот раз ты можешь чрезмерно остро отреагировать. Она не хочет, чтобы что-то случилось. Только не на корабле, полном человеческих свидетелей.

— Остро отреагировать? — я нахмурилась. — Остро отреагировать на что?

Он наградил меня проницательным взглядом.

— Ты знаешь, куда он пошёл в этот раз, не так ли, милая?

Я поколебалась, желая спросить, затем передумала.

Я один раз качнула головой.

— Нет. И я действительно не понимаю, в каком месте это меня касается. Или тебя, — я подняла взгляд, сохраняя ровное выражение. — Эй, раз уж ты застрял здесь со мной, может, поможешь мне поработать над щитами? Мне нужно в душ, но потом мы можем попрактиковаться. Я бы не отказалась от еды. Ты поужинал?

— Я хочу сначала спросить у тебя кое-что, — сказал Элайя.

Я напряглась, стискивая подлокотники кресла.

— Ладно.

Он улыбнулся.

— Не говори «да» слишком быстро, милая. Это может тебя оскорбить.

Подумав над его словами, я кивнула, не меняя выражение лица.

— Валяй. Спрашивай. Похоже, у меня сегодня целый день вопросов.

Он рассмеялся. Когда я не сказала ничего больше, он неопределённым жестом показал на моё тело.

— Хорошо, — произнёс он. — Ты и ходячий труп. Что происходит?

Я приподняла бровь.

— Прошу прощения?

— Я слышал, что его первая жена водила шашни на стороне. Он все ещё злится? Испытывает тебя, может быть?

Последовало молчание. Я подавила варианты того, как я могу отшутиться от его слов, или избежать вопроса, или просто принизить, как я сделала это при первой его попытке.

Но молчание уже слишком затянулось.

Встав на ноги, я направилась к ванной. Элайя поднялся, чтобы последовать.

— Элли… подожди.

— Все хорошо. Мне просто очень нужно в душ, — сказала я. — Если хочешь заказать еду, вперёд. Или можешь уйти, честно. Если только Чан не говорит, что тебе обязательно оставаться.

— Элли…

Я захлопнула перед ним дверь — не совсем перед его носом, но достаточно близко, чтобы почувствовать через дерево, как он вздрогнул. Я чертовски надеялась, что он поймёт намёк и позволит мне уйти от темы, когда я вернусь. Я знала, что не стоит надеяться на то, что он поймёт настоящий намёк и уйдёт.

На данный момент мне хотелось уединения. И принять душ, как я ему и сказала.

Однако он не дал мне уединения. Стянув эластичную футболку через голову и наклонившись над ванной, я услышала, как он прислоняется к двери.

— Я не хотел спрашивать об этом, лапочка, — сказал он, и его слова слегка приглушались дверью. — Но я слышал кое-что. Ну знаешь. Маленький корабль. Ещё более маленькая конструкция.

Эхо воды, бьющейся о стеклопластиковую ванну, заглушило его голос, когда я открыла кран. Он заговорил громче, но я все равно упускала некоторые слова.

— …По правде говоря, большинство наших женщин его не тронут. Ходят слухи о том, что он делал, когда работал на этих Шулеров, часть из этого — с женщинами…

— Элайя, — крикнула я. — Я тебя не слышу. Это может подождать?

Он повысил голос.

— Я понимаю, если ты просто хотела перепихнуться. Черт, он торгует этим, так что он должен быть как минимум компетентным…

Мечтая не слышать эту часть, я прикусила губу, но его голос вновь раздался поверх шума воды.

— …Но о всемогущие боги за Барьером, Элисон. Как во имя царств ада он уговорил тебя выйти за него замуж? Имело место быть принуждение? Потому что, лапочка, если так, то у тебя есть основания для разделения. Даже не считая того, что он сделал с тех пор.

Я собиралась переключить воду на душ, но застыла, услышав его слова, снова и снова проигрывавшиеся в моей голове. Несколько секунд я просто стояла там, наполовину нагнувшись в одном нижнем белье. Я смотрела, как вода вытекает из серебристого крана.

— Элли? — он помедлил. — Ты знаешь, что у него нет никакого социального статуса, верно? Черт, я думаю, он все ещё официально под наказанием. Ты практически повысила его на десять уровней, просто дав согласие этому ублюдку. И я не вижу, что ты с этого выиграла. Затем он так с тобой обращается…

Линолеум размылся.

Мой разум сложил воедино слова, фрагменты разговоров, отсылки. Я вспомнила выражения лиц Айви и Уллисы в кухне, когда я не пошла к нему тем утром, его топорное извинение за Кэт, постоянные косвенные отсылки к тому, что случилось между нами в ту первую ночь, что мы провели в Сиэтле.

— Ты же знаешь, что для видящих это нелегально, да? — сказал Элайя.

— Нелегально? — тупо повторила я.

— Супружеская неверность. Для этого нужно разрешение. Я так понимаю, ты его не давала?

Я стояла там, будучи не в состоянии ответить. Подумав о Джейдене, моем условном сроке, выражении лица Кэт, когда она подумала, что я предложила ей Ревика…

Натянув футболку обратно через голову, я выключила воду.

Постояв у двери ещё секунду, я открыла её и встретилась с взглядом серьёзных глаз Элайи, одного синего и одного почти чёрного. Он немного отодвинулся, так внезапно оказавшись лицом к лицу со мной. На протяжении мгновения мы лишь смотрели друг на друга.

Затем мои челюсти напряглись.

— Ладно, — сказала я. — Закажи еду. У меня есть вопросы.

Элайя широко улыбнулся, собираясь заговорить.

Опередив его, я захлопнула дверь ванной перед его лицом.

Я свернулась калачиком в одном из кресел с круглой спинкой, которые могли сойти за удобные. На столике рядом со мной стояла наполовину съеденная тарелка с устрицами. Я уже насытилась, но еда и алкоголь, кажется, были способом заставить Элайю говорить — как и большинство людей.

Мои волосы все ещё оставались влажными после душа, но мне не было холодно. В отличие от Ревика Элайя любил оставлять двери закрытыми и добавить отопление. Он развалился в идентичном кресле слева от меня, потягивая пиво, пока мы оба смотрели на стеклянные двери с видом на море.

Повернувшись, он широко улыбнулся мне. Его взгляд остекленел от алкоголя.

— Так что я просто поднялся, — сказал он, и от пива его акцент звучал сильнее. — …Отряхнулся. Затем притворился, что сам хотел сунуть руку в тот почтовый ящик, — он улыбнулся так же широко, как и я, заметив, как я качаю головой. — Эти бедные червяки.

Я застыла, и он виновато добавил:

— …Люди. Иногда мы ведём себя откровенно по-идиотски в их присутствии, просто чтобы избежать угрозы разоблачения. Адски сложно вернуть свою лицензию после отзыва, — фыркнув, он глотнул ещё пива. — Одно дело — передвигаться, не будучи замеченным людьми. А вот когда за твоей задницей гоняется СКАРБ, это ваще другая история.

Он жестом показал вокруг, на телевизор и заполненный бар.

— Но черт. Это мой дом. Жить в пещерах, напевать что-то… это не жизнь для меня. Меня также не прельщает быть проданным с аукциона какому-то богатому придурку. Клановые татуировки можно выжечь, знаешь ли, — он показал на татуировку расовой принадлежности на своей руке. — Чрезмерно амбициозные ребята из Зачистки, которые хотят дополнительных бабок, оказываются проданы трейдерами. Конечно, пребывание в Охране защищает меня от большей части всего этого. Даже СКАРБ не слишком связывается с Семёркой. Они не хотят рисковать, ведь Адипан тоже может охотиться за их задницами.

— … слава Христу, — добавил он, наклоняясь через подлокотник и отхлёбывая пиво. — Но здесь есть и обратная сторона. Если я не буду прилагать усилия, чтобы вести себя немного по-человечески, Зачистка отправит меня жить где-нибудь посреди Монголии и доить быков. Не очень-то хороший прогресс.

— Зачистка? — озадаченно переспросила я. — Но они же люди, верно?

— Нет, — он покачал головой. — I’thir li’dare… этот ублюдок Дэгс ничего тебе не рассказывает, да? Нет. Зачистка — часть Мирового Суда, да. Но они избираются из кланов. Они — полиция. Они по праву не могут быть людьми, ведь так?

— У вас есть своя полиция, — повторила я слегка отупело.

В человеческих СМИ Зачистка всегда представлялась как какая-то всемирная служба Национальной Безопасности. Они работали, подчиняясь СКАРБу, конечно, или, возможно, как дополнение к СКАРБу, отслеживали беглых видящих, но мне никогда не приходило в голову, что они — не люди.

Он сделал жест пальцами вправо и вверх — это означало «да».

— Конечно, в СКАРБе в целом присутствует много Шулеров, — сказал Элайя. — Они своего рода соперничающая нация с Семёркой, можно и так сказать. Но это скорее философская разница, на самом деле. Другие нации терпят их, потому что какими бы они ни были, Шулеры хороши в сокрытии. Иронично, на самом деле, поскольку они первыми ратуют за доминирование вместо изоляционизма.

Он откинулся назад, опираясь на локти.

— Сдерживание — по-настоящему дискуссионная тема для видящих в наши дни, лапочка, — добавил он. — Прежде людей воспринимали больше как животных… — он бросил на меня извиняющийся взгляд. — Большинство из нас даже не хотело с ними взаимодействовать, по правде говоря. Тогда мир был больше, и легко было говорить о невмешательстве, жить и позволять жить, говорить о воле богов и все такое. Теперь люди летают всюду, ездят всюду, хотят все увидеть. Даже наши самые изолированные кланы вынуждены в той или иной мере иметь с ними дело… плюс на нашей стороне секс, смешанные браки и прочий бред.

Он подмигнул мне.

— У нас, видящих, то ещё либидо.

Я закатила глаза, но слегка улыбнулась.

— Черт, это мило, — сказал он, снова нагибаясь через подлокотник. — Бл*дь. Как он умудряется держать свои лапы подальше от тебя?

Почувствовав своё напряжение, я отпрянула в кресле, положив голову на руку и привалившись к круглой спинке.

— Ладно, — сказала я. — Я просто спрошу. Ты действительно веришь во всю эту историю с Мостом? Типа я убью всех и спровоцирую конец света?

Он расхохотался, пролив пиво.

— Ну конечно, Дэгс умеет подать все в позитивном свете. Что за придурочный ублюдок.

— Элайя, — произнесла я, вздыхая. — Что ты думаешь? Честно. Если это правда, я думаю, это должно быть как-то связано с Шулерами. Я изучала их сеть, но до сегодняшнего дня я никогда по-настоящему…

— Ты делала что?

Элайя поднял голову, уставившись на меня. Резкость в его голосе застала меня врасплох.

— Изучала их сеть, — повторила я. — Мне интересно, как это работает. Как вся эта верхушка словно смещается…

— Порядок преемственности?

Пришла моя очередь пристально уставиться. Однако мельком увидев образы в его разуме, наблюдая, как разные части Пирамиды сдвигаются вверх и вниз, обмениваясь друг с другом местами под верхним местом на наивысшей точке Пирамиды, я поймала себя на том, что киваю. Странно, но меня приободрило то, что у этого было название.

— Верно, — сказала я. — Порядок преемственности.

— С чего бы тебе интересоваться этим? — спросил он.

Его голос по-прежнему резко окрашивался неверием, а под этим я видела что-то вроде насторожённости. Впервые за нашу беседу я вспомнила, что он был разведчиком, как и Ревик.

— Мы ни разу не смогли увидеть это, лапочка, — сказал он, качая головой. — Почему ты вообще присматривалась к этому? Что именно ты ожидаешь найти?

Я улыбнулась, но мне пришлось подавить злость в голосе.

— Я знаю, — сказала я. — Это практически мантра Ревика. Это слишком сложно для меня. Я всего лишь начинающая… я понимаю. Тебе не нужно в это углубляться, Элай.

— Я не совсем это имел в виду, лапочка.

— То есть ты не понимаешь, почему меня могут интересовать люди, убившие мою мать? — в ответ на его молчание я прикусила губу. Когда он так ничего и не сказал, я спросила снова: — Так что ты думаешь, Элай? Серьёзно. На тему Моста, имею в виду.

Тот жёсткий взгляд ушёл из его глаз, оставив более лёгкий с явной тоской.

— Лапочка, я знаю, ты беспокоишься по поводу реинкарнации и всего такого, — сказал он, вздыхая. — Но я не думаю, что смысл в этом, правда.

— Тогда в чем смысл?

— Дело в ролях, понимаешь. Некоторые слишком важны и влияют на слишком большое количество людей, чтобы оставлять это на волю случая. Мост — одна из таких ролей. Кто-то должен наблюдать за порядком вещей, когда происходит нечто столь масштабное, как Смещение.

На мгновение я могла лишь смотреть на него, мысленно прокручивая его слова в голове.

— Ты действительно веришь во все это? — спросила я.

Он широко улыбнулся, положив голову на спинку кресла.

— Ты кажешься удивлённой.

— Для видящего ты почти… нормальный. Я надеялась.

Наклонившись вперёд, он легонько положил свободную руку, не державшую пиво, на моё бедро.

— Это значит, что ты проникаешься ко мне симпатией, лапочка?

Улыбнувшись, я покачала головой, убирая свои ноги вне досягаемости его пальцев.

— На этом корабле отчаянно недостаёт женщин-видящих, я права?

— Катастрофически недостаёт, — радостно согласился он. — А Чандрэ с таким же успехом может подкатить к тебе, как и я. Но ты где угодно была бы аппетитной ягодкой, лапочка. А эта исходящая от тебя боль просто… сводит с ума. Я не знаю, как, бл*дь, он может это выносить…

Я почувствовала, как мои челюсти вновь сжимаются. Подумав над его словами, я скрестила руки.

— Ревик сказал, что отношения видящих «сложные»… и во многом биологические. Он сказал, что мне не стоит воспринимать это на свой счёт. Это тоже правда?

Элайя фыркнул.

— Грёбаный романтик.

— Это правда, Элайя?

Он пожал плечами.

— Это может быть правдой в некотором отношении, полагаю. Мы биологически в большей степени ориентированы на моногамию, чем люди. Но это не совсем то же самое, если хочешь знать моё мнение… и это вообще никак не относится к тому, как мы выбираем супругов. Более того, можно сказать, что здесь действует обратный принцип.

В ответ на мой озадаченный взгляд он пожал одним плечом в манере видящих.

— Биологические симптомы могут нервировать, наверное. Особенно если ты не знала, что происходит. Для кого-то вроде тебя, считавшего себя человеком, это будет намного сложнее… — он нахмурился, всматриваясь в моё лицо. — Боги. Ты же не влюблена в него, нет, Элли-девочка?

Я покачала головой, но все равно почувствовала, как грудь слегка сдавило.

— Я едва его знаю, — сказала я.

— Я спрашивал не об этом, — все ещё всматриваясь в мои глаза, он добавил более осторожно: — Мы все предполагали, что ты выбрала его для защиты. Или, честно говоря, потому что он был первым мужчиной-видящим, которого ты встретила, и тебе не повезло.

Он поколебался, положив ладонь на мою руку.

— Но если ты влюблена в него, что ж… это меняет положение вещей. Тогда будет не так-то просто выпутаться из этой истории с ним, милая. И я сожалею об этом, — он стиснул мою руку. — Искренне сожалею.

Я сосредоточилась на его глазах. Казалось, они сделались странно яркими в тусклом освещении каюты.

Когда это случилось, его слова приглушились, словно кто-то повернул шкалу радио.

Все остальные звуки в комнате, казалось, умножились. Окружающие шумы сделались оглушающими: звуки океана через закрытую дверь, ветер, тихонько свистящий через стекло, тиканье старомодных часов на стене. Я уловила странный сбой в дыхании Элайи, пока он всматривался в моё лицо. Его сердце билось в грудной клетке, замедляясь, пока он слушал мой ответ.

Я успела подумать, что момент оказался ироничным.

Затем все в комнате померкло.

Мне стоило знать, что я почувствую, когда это случится. По тому, что рассказал мне Элайя, по тому, что случилось с Джейденом в Сан-Франциско… даже по тому немногому, что рассказал мне сам Ревик… я действительно должна была знать.

Я должна была знать многие вещи, но они все равно умудрялись меня удивлять.