Шулер

Глава 48 Галейт

Галейт терпеливо ждёт, пока я изучаю его серебристо-белый силуэт.

Я тяну время в безвременном пространстве, ища выход из этой безликой коробки. В изменяющейся темноте Барьера Галейт не выглядит как видящий. Ещё меньше он походит на размытые, похожие на овечек света, которые я теперь ассоциирую с людьми.

Глядя, как жидкие заряды текут по его рукам, лицу, шее и ногам, я не знаю, что чувствовать. Странное ощущение знакомости живёт в наших взглядах друг на друга. Я знаю, что здесь на меня влияет серебристый свет, но это отличается от того времени, когда меня захватила Айви.

Здесь влияние лёгкое, а не чарующее.

Нормальность его самого и его пребывания здесь почти удушает. Просачивается спокойствие, желание переплестись с серебристыми нитями — или, скорее, отсутствие желания бороться с ними. Пейзаж теперь кажется мне другим, почти умиротворённым. Я знаю, что на меня воздействуют, но кажется, не могу…

«Ты накручиваешь себя без необходимости», — говорит он мне.

Он взмахивает плавной рукой, выдыхая такое же безразличие.

«Каждая конструкция несёт свой собственный отпечаток, Лиего».

Я чувствую ту часть меня, которая скользит вместе с ним по этой дороге.

Я пытаюсь подойти к этому логически и терплю неудачу.

«Чего ты хочешь?» — говорю я наконец.

Его световое тело изменяется из чистого aleimi в некое подобие материи. Мгновение спустя он встаёт с безупречной лёгкостью — безликий, в пошитом на заказ синем костюме, элегантно сидящем на мускулистом теле. Я предполагаю, что он средних лет, судя по очертаниям его туловища, но он в очень хорошей форме. Редкие тёмные волоски растут на руках с ухоженными ногтями, кое-где пересекаемыми серыми полосками. Он носит кольцо с железным крестом.

«Чего ты хочешь? — повторяю я. — …Халдрен?»

Я чувствую, как он улыбается в ответ на мою детскую попытку сравнять счёт. Моё притворство, будто я знаю не меньше его, бессмысленно. У меня нет карт. Внутри его мира мой разум лежит раскрытой книгой. Он знает, что на самом деле я не помню.

«Ах, — говорит он. — Но я помню, Лиего. Я помню все так хорошо».

Его голос влечёт меня, уговаривает на взаимный диалог, но эта знакомость лишь раздражает меня.

Скрещивая руки на груди, я отвлекаюсь.

Мои руки и предплечья теперь покрыты атласными перчатками кремового цвета. Я одета в изумрудное вечернее платье на тонких лямках, похожее на то, в которое была одета жена Ревика на вечеринке в Берлине, только оно зелёное, чтобы подходило под мои глаза. Мой палец в перчатке украшает обручальное кольцо. Один лишь его вид влияет на меня, и я не сомневаюсь, что это намеренно — а может, это попытка Шулера пошутить.

Я смотрю в сторону и вижу себя в зеркале высотой во всю стену.

Мои волосы собраны на макушке массой аккуратных кудрей, заколотых бриллиантовыми шпильками и павлиньими перьями. Отражение показывает за мной просторную комнату. Высокие, резные потолочные арки над колоннами, которые тянутся вдаль, растворяясь в темноте.

Не хватает только свастики.

«Хмм, — говорю я. — Кажется, немного чересчур. Или ты притащил меня сюда, чтобы критиковать мой стиль?»

Галейт смеётся. Странно, но смех звучит искренним.

«Я скучал по тебе, Лиего», — говорит он ласково.

Я смотрю вдаль по просторному коридору. Теперь уже вымощенный черным вулканическим стеклом, коридор увешан плотными полотнами из пурпурных и зелёных лиан. Вода сочится с потрескавшегося потолка над прямоугольным зеркальным бассейном. Древние, похожие на кипарисы деревья прорастают через одну из стен. Я вижу птичку, светящуюся на массивном корне. Она поёт мелодию, которая пробуждает что-то в моей памяти. По тычку разума Галейта я поднимаю взгляд. Через крошащийся камень видно высокое, синее небо.

Он хочет, чтобы я вспомнила.

Но я не помню, не по-настоящему.

Я хмурюсь. «Чего ты хочешь?» — повторяю я снова.

Он пожимает плечом и делает жест ухоженной рукой в манере видящих. «Я хочу избавить тебя от бремени так называемой судьбы, — он улыбается. — Я пытаюсь остановить войну, Лиего. Войну, которую ты как всегда решительно настроен принести».

Моё чувство нереальности усиливается. «Ты думаешь, я хочу войны?»

Глаза Галейта смотрят серьёзно сквозь меняющуюся мозаику его лица.

«Я думаю, ты принесёшь её вне зависимости от того, что ты хочешь, — говорит он. — Я понимаю, что, скорее всего, это будет ненамеренно, Лиего. Я понимаю это, наверное, как никто другой. Я знаю, это разрывает тебя на части всякий раз. Я знаю, ты страшишься прихода сюда».

Его глаза мечутся сквозь движущиеся частицы его лица.

«Я могу помочь тебе, Лиего. Ты можешь прожить жизнь за пределами этой роли. Ты можешь вступить в брак. По-настоящему вступить в брак. Не беспокоясь о том, что твой супруг и дети подвергнутся пыткам или окажутся убитыми просто из-за того, кто ты есть…»

Мой свет сжимается вокруг видения Ревика, которое, как я понимаю, обеспечивает мне Галейт. Но этот образ такой недавний, что я вздрагиваю от его реальности. Я вижу шею Ревика, одежду, болтающуюся на его худом теле, лёгкую хромоту в походке, когда он пересекает пол кабинета.

Образ изменяется.

Я вижу сереющие, таращащиеся глаза моей матери, потерявшиеся на окровавленном лице. Я вижу шрам, пересекающий красивое лицо Касс. Я вижу перевязанную руку Джона.

Мои обтянутые шёлком руки сжимаются крепче, перекрывая воздух, который мне вообще не нужен в этом пространстве.

На одно мгновение я слышу лишь отдалённое капание воды по вулканическому камню.

Галейт из вежливости сдерживает улыбку.

«Не беспокойся о своём супруге, — говорит он. — Он не осудит тебя за такую позицию. Он видел слишком много войн, чтобы с готовностью ждать ещё одной».

Место изменяется.

Я в тускло освещённой комнате.

Одна-единственная висячая лампа покачивается над грязными полами. Комната находится под землёй, пахнет разлагающимся растительным веществом и кровью. Белёные стены напоминают бледную кожу, кровоточащую темными ручьями грязи, которая подтекает из плохо заделанных трещин. Насекомые мелькают по вспотевшей плоти возле металлического стола.

Мёртвое тело молодого азиата обмякло в кресле.

Поначалу я его не вижу, но не удивляюсь, когда он оказывается здесь. Руки Ревика сложены на более широкой, более мускулистой груди. Его черные волосы длиннее, он одет в футболку Rolling Stones и джинсы с мотоциклетными ботинками.

Териан, тот самый Териан, который знаком мне по Сан-Франциско, тоже здесь. Присев над телом мёртвого азиатского мальчика, он пытается отпилить его ухо. Выругавшись, он отбрасывает в сторону нож, который заржавел там, где не покрылся кровью.

— Черт подери, Реви'. Передай мне ту бритву, будь добр?

Высокий видящий переносит свой вес от стены.

Подняв складную бритву с близлежащего столика, он открывает её лезвие и без единого слова протягивает Териану. Ревик не отодвигается, но продолжает наблюдать за работой Териана, вытащив самокрутку hiri из кармана и прикурив после нескольких попыток разжечь серебряную зажигалку. Выдохнув сладкий дым, он не меняет выражение лица, пока Териан решительно пилит кожу и хрящи, чтобы отрезать трупу ухо.

Териан ворчит на него, не отрываясь от работы.

— Ты мог бы дать ему пожить достаточно долго, чтобы дать мне попытаться, — сказал он. — Он что, напомнил тебе кого-то?

Ревик пожимает плечами.

— Слизняк хотел умереть.

Териан поднимает взгляд, усмехается.

— То есть, это был жест человеколюбия? — он сосредотачивается обратно на ухе. — Мне ненавистно говорить тебе это… но большинство людей, знакомых с тобой, со временем начинают относиться к тебе именно так.

Мгновением позже Териан выпрямляется с триумфальным выражением лица. Он показывает Ревику изуродованное ухо. Кровь уже свернулась, едва капает из остановившегося сердца.

В голосе Ревика звучит нотка отвращения.

— Зачем ты их собираешь?

— Ты шутишь? Пресса заглатывает это дерьмо как миленькая. «Во Вьетнаме появился свой Джек-Потрошитель»… или ты не слышал? — сунув руку в карман пальто, Териан вытаскивает игральную карту, валет[14] пики. Перевернув её между пальцами, он засовывает карту в рот мёртвого человека.

— Так это ты? — Ревик качает головой. — Иисусе, Терри.

При виде широкой улыбки на лице Териана Ревик издаёт полусмешок.

— Нам нужно завести тебе питомца.

— Ага, к слову об этом, — Териан вскидывает бровь. — Помнишь того ягуара, которого ты достал мне в Бразилии?

Ревик издаёт очередной смешок.

— Я не хочу знать.

— Да в любом случае, — говорит Териан, поднося ухо к свету. — Это не только я. Галейт хочет, чтобы я распространил это.

— Зачем? — спрашивает Ревик.

Я слышу в его голосе лишь любопытство. Его глаза остаются пустыми, ровными. Я его едва узнаю. И все же, что странно, он обладает какой-то лёгкой мужской уверенностью, которая заставляет его выглядеть почти привлекательным, вопреки его угловатым чертам лица.

Я говорю себе, что знаю, кем он был.

До всего этого он был нацистом.

Но даже во время работы на немцев в его глазах жили эмоции — что-то, чему я могла сочувствовать, даже поставить себя на его место. Остальные — Мэйгар, Вэш, Чандрэ, видящие, тренировавшие меня в Индии — говорили мне, что под Шулерами Ревик совершал куда более ужасные поступки, чем когда он был нацистом.

И все же вид его в таком состоянии невыразимо тревожит моё сознание.

До меня также доходит, что я не могу это развидеть.

Териан пожимает плечами и отвечает ему.

— Зачем? — повторяет он. — Должен ли я знать, зачем? Зачем Галейт хочет, чтобы мы что-то вообще делали? Ради вербовки? Страха? По приколу? — завернув ухо в чистый белоснежный носовой платок, Териан засовывает его в карман и хлопает Ревика по плечу. — Пойдём, выпьем. Мне нужно потрахаться до следующего дела, и я знаю, что тебе это тоже нужно.

Тёмная, пахнущая кровью комната пропадает.

Как только это происходит, я обнаруживаю себя вновь в лондонском кабинете Ревика.

Галейт садится передо мной на потрёпанный кожаный диван, барабаня пальцами по мятому подлокотнику. Фотография моих родителей все ещё стоит на мраморной каминной полке. Рядом с ним стоит один из моих набросков — угольный рисунок Ревика, который я сделала, когда он все ещё каждый день показывался в закусочной Сан-Франциско. Ещё больше моих рисунков торчит из открытого ящика близлежащего стола, разложены по полу по кругу.

Я вижу больше рисунков Ревика, моего брата, Касс, Пирамиды.

Я узнаю их все.

«Я был добр, — говорит Галейт. — Ты должна знать, что я мог бы показать тебе вещи намного хуже».

«Ага, — сухо произношу я. — Очень добр. Если бы ты показал мне что-то слишком из ряда вон выходящее, я бы отбросила это как чистое безумие. Вместо этого ты показал мне рациональную версию, зная, что я её никогда не забуду».

Галейт усмехается с искренним довольством, хлопнув по краю дивана. «Очень хорошо, Элисон! Возможно, ты все ещё кое-что понимаешь в этой жизни».

Мой свет сжимается, зная, что это тоже был тычок в мою сторону.

Ему известно, что я осознаю разрыв между мной и другими видящими, и особенно между мной и Ревиком. Я знаю, какой медленной я кажусь им всем, как мало я могу делать со своим светом. Я помню, как играла с Ревиком в шахматы в Сиэтле, день за днём, не выигрывая ни одной партии. Я помню, как он учил меня водить автомобиль, стрелять, разговаривать с машинами, есть еду видящих.

Когда я думаю о нем, его присутствие становится сильнее.

Я также чувствую, как демонстрация, проведённая Галейтом, влияет на способность моего света найти его.

Там задерживается неохота, сомнение. Я сосредотачиваюсь на Галейте и обнаруживаю, что он внимательно за мной наблюдает. Я крепче скрещиваю руки перед своим световым телом.

«Я думала, это Териану нравится играть в игры. Разве ты не должен быть среди них взрослым, Халдрен? Возлюбленным и благодушным лидером?»

Галейт делает пренебрежительный жест одной рукой.

«Это не игры, Лиего, — говорит он. — И ты ошибаешься. Я не осуждаю тебя за твою неопытность. И не путаю это с нехваткой информации. Твой супруг тоже этого не делает».

Я не спорю с ним. Однако и не верю ему до конца.

«Так где Териан? — спрашиваю я. — Где-то там, опять пытает людей от твоего имени?»

Галейт мрачнеет, отчего смещающиеся грани его лица изменяются.

«Териан мёртв, — говорит он. — Прискорбная необходимость. Он не подчинялся контролю, — в его мыслях начинает звучать предостережение. — Но будут и другие такие, как он, Лиего. Они сделают то же самое и даже кое-что похуже, лишь бы добраться до тебя. Я не сумею разобраться со всеми ними вовремя».

Барабаня пальцами, он протяжно выдыхает.

«Ты действительно веришь, что обязана быть верна Семёрке? — говорит он. — Или тому семисотлетнему видящему, Вэшу? Ты его едва знаешь… ты всех их едва знаешь. Их мифы и суеверия ничего для тебя не значат. Не ври мне или ему, притворяясь, будто это не так».

Я чувствую в его словах тягу серебристого света.

«Если ты думаешь, что Вэш убережёт тебя и твою жизнь, Лиего, то тебе стоит поговорить с твоим мужем. Он может кое-что рассказать тебе о готовности Семёрки жертвовать близкими людьми ради их драгоценного Кодекса».

Глаза внутри этого бесконечно сменяющегося лица смотрят в мои. «Ты никогда не задавалась вопросом, как он умудрился быть нацистом и в то же время членом их клуба, отвергающего насилие? Тебе никогда не казалось это немного лицемерным, Лиего?»

Казалось.

Галейт улыбается, но я больше не чувствую там веселья. «Что ж. Тогда, возможно, это даст тебе основания простить своего супруга за то, что я показал тебе ранее».

Из темноты проступает образ.

Я вижу Вэша и Ревика, сидящих на песчаном полу, внутри какой-то пещеры с высокими потолками. Они разговаривают серьёзно, склонившись над едой и напитками. На песке перед ними разложены бумаги. Я не слышу их слов, но Ревик одет в униформу германской пехоты, на его руке повязка со свастикой. С ними присутствует третий видящий, мужчина средних лет с пронизывающими серыми глазами, каштановыми волосами и резкими чертами лица. Он почти ошеломительно красив.

«Все это спланировано, — говорит Галейт. — Вэш и Адипан намеренно поместили Дигойза в Германию. Они подтолкнули его работать на нацистов… сражаться за них, даже если это означало наблюдать, как его людей отправляют на смерть».

Мираж исчезает, сменяясь изображением готической церкви.

Мой свет вздрагивает, реагируя на Ревика, появившегося на пороге той церкви. Он одет в смокинг, улыбается, держит за руку Элизу, которая одета в такое ошеломительное свадебное платье, что походит на живую куклу. Её волосы гладко уложены и усеяны, кажется, крошечными бриллиантами.

Они оба выглядят настолько счастливыми, что сложно долго смотреть на их лица.

Ревик поднимает руку и машет толпе, кидающей лепестки цветов.

«Его поместили туда, чтобы я его завербовал, — продолжает Галейт. — Чтобы он проник в мою растущую сеть. Но когда Семёрка просто стояла рядом, пока убивали его жену…»

Образ Ревика и Элизы меркнет, оставляя меня и Галейта в темноте.

«В результате твой муж пересмотрел свою преданность, и кто бы мог его винить? Семёрка могла вмешаться. Они этого не сделали, посчитав вмешательство „аморальным“. Дигойз осознал, что каким бы ни был метод, лучше попытаться и улучшить положение вещей. А не безучастно стоять в стороне, пока совершаются такие зверства…»

Я борюсь со своими эмоциями, глядя на изменяющееся лицо Галейта.

Он пожимает одним плечом, и я ощущаю в нем печаль.

«Что-то случилось, и он захотел вернуться к ним, — говорит он. — Я не знаю, что именно. Я даже подозревал саботаж самой Семёрки. Но я знаю одно: к тому времени я считал Дигойза сыном. Я был просто сокрушён, когда он ушёл от меня».

Образ Ревика в том костюме не покидает меня. Он выглядел таким… счастливым. Я никогда не видела его таким счастливым в живую. Даже в Барьере.

Галейт похлопывает меня по световой руке. Он сочувственно качает головой и щелкает языком.

«Мы с Вэшем заключили пакт. После того, как мы отделили твоего супруга от этой части его жизни, мы оба согласились оставить его разум в покое, — его голос звучит резче. — Ты нарушила это обещание, Лиего. Я не знаю, как ты это сделала, но ты умудрилась вернуть ему часть того, что он потерял».

Его голос делается мрачным. «…Я искренне надеюсь, что этим ты не навредила ему больше, чем помогла, Лиего».

Поднимая взгляд, я мельком замечаю тёмные облака Барьера.

Я прошу, чтобы меня подтолкнуло в том направлении или в другом. Чтобы что-то сказало мне, что делать, что принесёт меньше всего вреда. Я потерялась во всем этом, я погребена под огромным количеством вещей. Я понимаю лишь отчасти.

Ревик был прав. Я никогда не буду достаточно умна, чтобы победить этих людей.

Но я все равно не могу заставить себя сдаться.

Я знаю, что до сих пор ошибалась практически во всем — даже в том, кем считала себя саму. Это не имеет никакого значения. Я не могу поддаться этому. Я не могу сдаться.

Я осознаю это и испытываю почти облегчение.

На мгновение свет вокруг меня моргает, изменяется.

Затем… я в каком-то другом месте.

Не там, где я надеялась оказаться.

Никакой грандиозной вспышки озарения или понимания я не ощущаю. Вместо этого — лишь обычное, обыденное воспоминание. Я стою перед подтекающей эспрессо-машиной. Мокрая кофейная гуща украшает мою униформу официантки. Ревик за угловым столиком наблюдает, как я разговариваю с Касс. Он выглядит усталым. Теперь я знаю его, так что могу заметить это в нем.

И все же он наблюдает за мной, и я замечаю другие нюансы.

Я осознаю, что он неотрывно наблюдает за мной.

Я заставляю его нервничать, восхищаю его, но он также чувствует, что знает меня. Он обдумывает, как ко мне приблизиться. Он жалеет, что не может просто сказать, кто он такой. Я все ещё умудряюсь смутить его. Слыша, как мы с Касс говорим друг с другом, Ревик чувствует себя идиотом из-за того, как открыто он за мной наблюдает. Теперь он думает, что это была ошибка, которая заставит меня сильнее не доверять ему. Он смущён тем, каким социально неадаптированным он мне кажется, и тем, что мы делаем ставки, кому удастся узнать его имя.

Что-то в его переживаниях трогает меня так глубоко, что я не могу это выразить.

Надо мной на мониторе показываются новости с приглушенным звуком.

Внезапно я знаю, что я должна увидеть.

Образ исчезает.

Каменная камера вокруг меня возвращается.

Тёмная и грязная, теперь она мне кажется обыденной, словно я нахожусь в менее эмоциональной реальности, которая находится за пределами субъективного разума Ревика. Двое мужчин входят в дурно пахнущее сырое помещение, помедлив у двери, чтобы посмотреть на прикованного внутри узника. У одного из них нет лица.

Ревик поднимает руки в кандалах и моргает от слепящего света.

На моих глазах размытые линии безликого мужчины начинают проясняться.

За блеском жидкого света начинают проступать черты лица. Я вижу контур по-мужски красивого лица — не совсем молодого, но моложе средних лет.

Он присматривается к мужчине на лавке, улыбается.

— Рольф Шенк?

…затем мы вчетвером стоим на холме, над строем СС, где третий из трёх баков с бензином уже пылает. Когда он взрывается, ударная волна вырывает комки почвы, раскидывая дерево и железо как шрапнель, разрывая ряды стоявших мужчин.

Териан игриво пихает Ревика в грудь, затем начинает бегом спускаться с холма.

— Что ты такое? — спрашивает Ревик у Галейта.

— Пожалуй, тебе стоит задать этот вопрос самому себе, Рольф…

«Я знаю, кто ты», — тихо выдыхаю я.

… и вновь я воюю с эспрессо-машиной.

Монитор над баром показывает новости, где президент Соединённых Штатов улыбается на пресс-конференции. Молодой, красивый, харизматичный — весь мир равняется на него. Касс в своей униформе официантки наклоняется ко мне через стойку, выставив задницу, и теперь она кажется мне невероятно молодой — как ребёнок-переросток в сравнении с женщиной, к которой я ревновала в Лондоне.

— Какой сейчас фонд ставок? — спрашивает она. — Семьдесят баксов? Восемьдесят?

… и я стою в кабинете Ревика, целясь в Ревика из пистолета.

Мои глаза светятся бледно-зелёным, слегка выделяясь в солнечном свете из окон.

— Элли, — в его словах вибрирует напряжение. — Я сказал бы тебе, клянусь, сказал бы…

«Ревик!» — я втискиваюсь между ним и той версией себя, что держит пистолет. Я помню тот момент в Германии, когда молодой Ревик как будто посмотрел на меня. Тогда я думала, что он мёртв, но это было не так.

Сейчас он тоже не мёртв.

«Ревик, я здесь! — я отчаянно машу руками. — РЕВИК! Посмотри на меня!»

— …Даже если так, — говорит он другой мне. — Я не помню…

«РЕВИК! — кричу я и врезаюсь в него своим светом. — ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!»

Он поворачивается, пристально смотрит на меня. Эхо блекнет.

На протяжении бесконечной паузы он лишь стоит там, глядя на меня прозрачными глазами, пристально всматриваясь с расстояния считанных футов. Его глаза перемещаются между прошлой версией меня и настоящей.

На мгновение Галейт исчезает.

Есть лишь мы.

«Ревик… Я здесь! — я кидаюсь вперёд, хватаясь за него своим светом. Когда он снова пытается посмотреть на прошлую меня, держащую пистолет, я трясу его руку. — Нет! Это уже случилось! Где ты сейчас? Ты можешь мне показать?»

Лондонская квартира тает. Я чувствую, как он медленно пробуждается…

Картинка вспышкой изменяется в негатив.

Он висит в тёмном пространстве, обездвиженный серебристыми нитями. Они кормятся от него. Закатывают глаза от удовольствия, притягивая его свет почти в чувственной гармонии. Он в ужасе кричит…

… и Ревик в кабинете пошатывается.

Я крепче держу его руку, поддерживая своим светом. Он смотрит на ту версию меня, застывшую во времени, на решительное выражение моего лица, пока я стискиваю в руке его пистолет Лугар. Касс, Джон, Эддард и Мэйгар все застыли в различных позах, реагируя на сцену, которая больше не может проиграться. Затем Ревик смотрит на меня, и его глаза изменяются.

В этот раз он видит меня. Он действительно видит меня.

«Элли? Где мы?»

«Ревик. Ты действительно здесь, — при взгляде на него моя радость меркнет. Я чувствую, как слабеет его свет, чувствую голод тех созданий за ним. Он умирает. Я крепче стискиваю его руку. — Ревик, послушай меня. Ты можешь выбраться, если я отвлеку их?»

«Элли, — отвечает он. — Нет. Нет! Я тебя не оставлю».

Я целую его лицо. «Тебе и не придётся. Порядок преемственности… ты помнишь, как он работает? Как эти частицы складываются воедино?»

Недоумение искажает его черты. «У меня его нет, Элли».

«Он у меня, — говорю ему я. — Ты дал мне его, помнишь? На корабле? Но у меня есть лишь цифры. Мне нужно, чтобы ты придал им смысл. Ты сможешь вспомнить достаточно, чтобы сделать это?»

Его глаза сияют слабым светом. Но там что-то присутствует, какой-то проблеск узнавания. Я могу лишь надеяться, чтобы этого оказалось достаточно.

«Да, — говорит Ревик, все ещё сосредотачиваясь. — Думаю, да».

Я снова целую его; ничего не могу с собой поделать. Во время поцелуя я слышу это — шепоток цифр. Этот звук я не переставала слышать месяцами.

Я поднимаю взгляд на Ревика. Увидев его отрешённый взгляд, я трясу его руку, крепче стискиваю его. «Ревик, послушай меня. Ты работал на Вэша. Ты был нацистом для Вэша. Ты помнишь? Ты позволил им завербовать себя. С тех самых пор ты носил в себе порядок преемственности. Для Вэша. Для всех нас».

Сомнение отражается на его лице.

Мгновение спустя он качает головой. «Нет, Элли».

«Не спорь со мной, Ревик… я знаю, что это правда. Просто доверься мне. Доверься мне в этом, пожалуйста. Ты — один из хороших парней. Не позволяй себе умереть. Пожалуйста».

Я проникаю своим светом в него и чувствую его реакцию, когда показываю ему цифры. Даже в смятении его свет легко соединяется с ними, со знакомостью, которая ясно видна в этом пространстве. Я наблюдаю, как он отпирает ключ к порядку преемственности, пока это не становится видимым и для меня.

Все это простирается вокруг нас чёткими геометрическими фигурами, вращающимися в визуальном математическом танце, от которого я не могу отвести взгляда. Во всем этом присутствует красота, вопреки тому, для чего это применялось. Я вижу эту красоту. Чувствую её. Меня охватывает восторг при осознании, что это сделал он.

Я вижу работу Ревика — работу его разума.

«Я вижу это, — говорю я Ревику, и это восхищение звучит в моих мыслях. — Ты видишь?»

Когда вокруг нас загораются цифры, в его глазах отражается лёгкое изумление.

«Да», — отвечает Ревик.

«Они наготове, — говорю я ему. — Вэш и остальные. Думаю, я сумею подать им сигнал. Жди меня, — я снова целую его. — Я люблю тебя. Жди меня. Пожалуйста».

Его взгляд изменяется. Прежде чем Ревик успевает заговорить, его силуэт меркнет.

Меня охватывает ужас, такое чувство, будто меня разрывает на две части. В глубине души я мельком ощущаю, что могу больше никогда его не увидеть.

Затем я оказываюсь одна в этой бескрайней бездне темноты.

Но в крошечных фрагментах живёт свет, и я наконец-то знаю, что именно мне нужно сделать.

Вытаскивая цифры — цифры Ревика — из моего света, я накладываю их на модель самой Пирамиды…

… и отпечатываю порядок преемственности одновременно в каждом видящем из сети Шулеров.

Делая это, я знаю.

Я все это время знала, кто Глава.