Син-Бин

35. Надежда

Две недели пролетели молниеносно. Сегодня четверг, и завтра все уедут на зимние каникулы.

Кроме меня. Обычно я не возражаю.

Я счастлив провести время в одиночестве, когда никто не беспокоит меня, не требует моего внимания. А сейчас? Мне чертовски не нравится мысль о том, что она уезжает. Наверное, это будут самые длинные две недели в моей жизни.

Между экзаменами и хоккеем мы с Авой почти не виделись. Мы дважды трахнулись после момента в библиотеке, но мне этого явно недостаточно.

Я скучаю по разговорам с ней, по просмотру фильмов, по любым другим делам, потому что она делает даже самые хреновые вещи лучше.

Но мы много переписываемся. Шутим, флиртуем, говорим о колледже, о книгах, которые она читает, о сериалах и фильмах, которые мы оба хотим посмотреть, о новых песнях, которые хотим послушать.

Я чувствую себя беззаботным и счастливым, когда она рядом, и я разговариваю. Я действительно говорю. Рассказываю ей то, что обычно держу при себе.

— Томпсон, готов идти?

Поворачиваю голову и смотрю на Бенсона так, будто вижу его впервые в жизни.

— Что?

Он поправляет сумку, перекинутую через плечо.

— Я спросил, готов ли ты идти. Все уже ушли.

Оглядываю раздевалку, и мои глаза расширяются.

Я был настолько погружен в свои мысли, что даже не слышал, как ушли другие парни.

Присутствие Авы в моей жизни испортило мой разум. Или это ее отсутствие? Встаю и натягиваю капюшон своей толстовки. Я поднимаю с пола свою сумку, застегиваю ее и подхожу к Дрейку. Он ухмыляется, открывает дверь, я следую за ним на улицу. У меня очень странное чувство, будто он специально задержался, потому что хочет поговорить.

— Какие у тебя планы на зимние каникулы? — Спрашивает Бенсон, пока мы идем по коридору к выходу.

— Никаких планов. Я остаюсь здесь.

— Должно быть, одиноко.

— Я уже привык к этому. Летние каникулы — единственные, когда я бываю дома.

Он смотрит на меня, разглядывая с ног до головы. В его жалости нет нужды. Я совершенно нормально отношусь к тому, что не вижу свою семью. На самом деле я чувствую себя намного лучше, когда я один. Или когда я с Авой, но этого не случится. Она уже рассказала мне, как сильно скучает по отцу и как рада, что наконец-то поедет домой не на выходные.

Открываю дверь, и мне в лицо ударяет холодный воздух. Вздрагиваю, мурашки бегут по коже. Слишком холодно, черт возьми.

— Колтон?

Я останавливаюсь на месте и поворачиваюсь направо, глядя на Бенсона.

— Слушай, я не из тех, кто лезет на рожон, и уж точно не из тех, кто сплетничает, но я внимательный. Я вижу вещи, слышу слова и делаю предположения. — Бенсон переключается, внезапно становясь серьезным. — Между тобой и Авой что-то происходит?

Честность моего ответа зависит только от одного. Что он хочет знать?

— Может быть.

— Неважно, что ты сейчас думаешь, она всего лишь моя подруга. — Говорит он, выпрямляя спину и расправляя плечи. — У нас был секс, но это в прошлом. У меня нет к ней никаких чувств. Я спрашиваю тебя об этом, потому что Ава мне дорога, и я не хочу, чтобы она пострадала.

— Почему я должен причинить ей боль?

— Потому что это ты. Томпсон, я знаю тебя с первого курса, и твоя репутация опережает тебя. У тебя когда-нибудь была девушка? Или какие-нибудь серьезные отношения?

— При чем тут это? — Спрашиваю я, чувствуя недоумение.

— Все. Два года назад ее бывший сделал с ней номер, и с тех пор у нее не было парня. — Бенсон облизывает губы, отворачивается и смотрит на что-то позади меня. — Она была готова потерять себя в том парне, но теперь отказывается быть с кем-либо. Так что если она позволяет тебе приблизиться к ней, это что-то значит. И я не хочу, чтобы ты испортил ей жизнь еще больше, чем это сделал ее бывший.

— Я не собираюсь причинять ей боль. — Он открывает рот, но я не позволяю ему перебить меня. — Она другая, и она мне нравится.

Бенсон на мгновение замолкает. Затем улыбается.

— Приятно слышать.

Засунув руки в карманы, я выдерживаю его взгляд. Вопрос задерживается на кончике моего языка.

— Что он сделал?

— Спроси ее сам. Посмотрим, доверяет ли она тебе.

— Отлично. — Хмыкаю я, кончики пальцев чешутся.

Мне вдруг очень сильно захотелось курить — я не делал этого уже несколько месяцев. Но возможность того, что она мне не доверяет, пугает меня до смерти.

— Послушай, тот разрыв повлиял на нее гораздо сильнее, чем она думает. Ава наивно полагает, что уже смирилась с этим, но это не так. — Бенсон делает глубокий вдох. — Ее отказ выходить на лед доказывает это.

— Подожди. Она сказала мне, что они с катком больше не друзья. Это из-за ее бывшего?

Он кивает.

— Ава любила быть на льду. Ты даже не представляешь, сколько раз они с Лейлой играли против меня, когда мы были детьми. Помогала мне тренироваться, каталась со мной или просто танцевала и пела, веселилась, была сама собой. Этот идиот все для нее испортил. Домашние игры — единственное время, когда она подходит ко льду.

Мы оба молчим, смотрим друг на друга и ничего не говорим. Колесики в моей голове работают быстро, в голову приходит только один возможный вывод.

— Он хоккеист?

— А ты шустрый. — Бенсон ухмыляется, хихикая. — Он играет за «Гладиаторов».

Наши злейшие соперники. Я знаю каждого парня из этой команды.

— Кто он?

— Джефферсон. — Фыркает Бенсон, гримасничая. — Он гребаный придурок.

— Если он причинил ей боль, то он больше, чем просто придурок.

Я смутно помню его, поскольку он на два года младше меня, но я позабочусь о том, чтобы он запомнил меня после нашей следующей игры.

— О, я знаю этот взгляд, и мне его не жаль.

— А зря.

Тихо смеюсь, подхожу ближе и протягиваю Дрейку руку. Он берет ее и притягивает меня к себе, коротко обнимая, прежде чем отстраниться.

— Спасибо за честность, Кольт.

— Тебе тоже. — Я улыбаюсь ему. — Теперь я знаю кое-что новое о девушке, которая мне нравится.

— Ты говоришь так, будто она… — У Бенсона отвисает челюсть, и он смотрит на меня так, будто я превратился в Шрека. — Она первая девушка, которая тебе нравится?

Я раздраженно поправляю капюшон, нахмуриваю брови и отвожу взгляд.

— Да.

— Чувак. Ты серьезно? Это потрясающе.

— Это стыдно.

— Нет, тупица. Это значит, что она особенная. Может быть, даже единственная.

Я моргаю. Он что, блять, серьезно?

— С меня хватит этого разговора.

Я поворачиваюсь на пятке и ухожу от Бенсона, который задыхается от смеха.

Отперев машину, бросаю сумку на заднее сиденье и сажусь за руль. Только сейчас понимаю, что улыбаюсь.

Запуская двигатель, я думаю о ее последнем сообщении. Она уезжает, как только закончатся занятия, и у меня совсем не будет шанса увидеть ее.

Две недели без Авы? Я обречен.

Который час? Я тяжело дышу, все мое тело покрыто потом. Одиночество не идет мне на пользу. Уже в третий раз за неделю я засыпаю за просмотром Шерлока и просыпаюсь от того, что мне снится мое прошлое.

В голове всплывает образ беременной Хелен, разговаривающей с моей мамой, и в горле возникает тошнотворное чувство. Я нахожусь в опасной близости от воспоминаний, которые хочу забыть, которые я пытался стереть, уничтожить, потому что они приносят только боль и печаль.

Беру телефон с прикроватной тумбочки и смотрю на экран. Четыре утра. Это раньше, чем в прошлый раз. Поднимаюсь с кровати и направляюсь на кухню. Мне нужен стакан воды, чтобы прогнать это чувство безнадежности.

Все начало возвращаться, я не в порядке.

Я не готов встретиться лицом к лицу с демонами своего прошлого, не тогда, когда через четыре дня наступит канун Рождества. Не тогда, когда мне нужно быть на дурацкой вечеринке отца в следующем месяце. Если я выживу и не набью ему морду — это будет чудо. Он не должен был просить ее позвонить мне.

Он сделал бы ситуацию более терпимой, если бы позвонил мне сам. Я бы спорил, ругался, но приехал бы и сыграл роль идеального сына. Но после звонка Хелен? Я готов убить его голыми руками и выгнать ее из своей компании. Он не должен был держать ее рядом, не после всего. Он мог бы поддержать ее, дать ей денег, что угодно — просто поставить ее на место. Но великий Эрик Томпсон так не поступает. Жалкий придурок.

Выпив два стакана холодной воды, я тащу себя обратно в спальню.

Меня мучает зевота, так что, может быть, если я спрячусь под одеяло, то засну?

Это было бы здорово, потому что сейчас у меня почти ежедневно болит голова, и все из-за недосыпания.

В моей квартире темно, и до нее почти не доносятся звуки с улицы.

Я чувствую себя таким одиноким, как никогда в жизни.

Потому что теперь я знаю разницу. Что значит иметь кого-то, кто делает мои дни ярче.

Та, кто заставляет меня чувствовать себя живым, кто заставляет меня улыбаться тысячу раз в день, даже если обычно я сварлив и всех ненавижу.

Я не обязан нравиться Аве. Она не связана со мной никакими узами, кроме собственного желания проводить со мной время.

Это то, что переворачивает мой мир с ног на голову, дает мне надежду и наполняет счастьем и теплом.

Я молюсь только о том, чтобы не испортить его.

Вернувшись в постель, закрываю ноутбук, ставлю его на пол и забираюсь под одеяло. Ее запаха здесь больше нет, и я скучаю по нему. Мне не хватает всего, что связано с ней, и это сводит меня с ума. Я не могу прикоснуться к ней, поцеловать ее или быть с ней.

Зимние каникулы выбрали самое неудачное время для начала.

Я открываю телефон, намереваясь отключить будильник, который поставил на восемь утра, но у меня два непрочитанных сообщения.

Они пришли после полуночи, когда включился мой режим «не беспокоить».

Одно — от Авы, другое — от…Бенсона? Какого черта?

Открываю сначала ее сообщение и замираю, когда читаю его. Затем открываю сообщение Дрейка. Быстро набираю ответы на оба сообщения, кладу телефон на прикроватную тумбочку и закрываю глаза.

Засыпать счастливым и полным надежд — это не то, к чему я привык, но это потрясающее ощущение.