Слишком доброе сердце. Повесть о Михаиле Михайлове

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

После отъезда Михайлова один из тобольских жандармов послал в Третье отделение донос о послаблениях здешних властей государственному преступнику. Вопреки правилу Михайлов был раскован и содержался в тюремном замке без кандалов. Вице-губернатор Соколов, прокурор Жемчужников и начальник провиантской комиссии полковник Ждан-Пушкин не только принимали его у себя, но и давали обеды в его честь. Некоторые дамы подносили Михайлову букеты цветов. Перед отправлением преступника из Тобольска к месту ссылки собралось общество в квартире полковника Ждан-Пушкина, где были разбиты кандалы Михайлова. Кольцо из них вскоре появилось на столе у вице-губернатора Соколова с привязанною дощечкою, на которой написано: «Покровителю угнетенных — от Михайлова». При самом выезде из города повозка государственного преступника была окружена у заставы толпою многих господ и дам. Они все вместе пили шампанское и кричали «ура!». Едва Михайлов проехал заставу, как его встретил вице-губернатор Соколов, который прощался с преступником как с родным и вручил ему коробку с неизвестным подарком.

Донос был представлен государю. Александр II приказал произвести строгое расследование. Генерал-майору свиты его величества Сколкову велено было выехать в Тобольск и выяснить на месте следующее: сколько времени находился Михайлов в Тобольске и почему он не был отправлен в дальнейший путь немедленно; по чьему распоряжению он был освобожден от оков; на каком основании и кто разрешил ему отлучки из тюремного замка в частные дома; действительно ли кандалы его были при отъезде из Тобольска разбиты лекарем Анучиным и розданы присутствовавшим; был ли затем Михайлов вновь закован при отправлении его из Тобольска, или он следовал далее без оков.

К следствию были привлечены смотритель тюремного замка, полицмейстер, губернатор, вице-губернатор и, наконец, тобольский прокурор.

Из показаний смотрителя тобольского тюремного замка Козакова. Михайлов содержался не на кандальном дворе, а во флигеле для подсудимых арестантов из дворян, с разрешения тобольского вице-губернатора. Камера его не запиралась. Его посещали: вице-губернатор Соколов, полковник Ждан-Пушкин с женою, лекарь сибирского казачьего войска Анучин с женою, учитель тобольской гимназии Плотников, надзиратель той же гимназии Каталинский, товарищ председателя тобольского губернского суда Андроников, бывший советник того же суда Губарев, учитель тобольской духовной семинарии Знаменский, учитель тобольской гимназии Белорусцев, студенты, исключенные из Казанского университета, Семенов и Добродеев, директриса тобольского женского попечительного о тюрьмах комитета купчиха Пиленкова и учительница танцев Затопляева. Все эти лица заходили к Михайлову с дозволения тюремного начальства…

Из показаний полицмейстера Кувичинского. Преступник Михайлов содержался не на кандальном дворе, а во флигеле для подсудимых арестантов из дворян; но это было сделано по издавна заведенному порядку в тобольском тюремном замке, где отделялись преступники привилегированных сословий от простого. Давал ли он прямо приказания смотрителю замка Козакову о содержании Михайлова во флигеле подсудимых дворян, то он этого не помнит; но, может быть, и давал… Отдавал ли он приказание смотрителю расковать Михайлова по прибытии его в Тобольск, не помнит, но не отрицает, что мог и отдавать, уважая в преступнике дворянское сословие, к которому последний прежде принадлежал. В самый день отправления Михайлова из Тобольска к месту ссылки он дозволил ему быть в доме Ждан-Пушкина, откуда Михайлов отправился в Нерчинск, а не заковал его при отправлении потому, что не пришло это в голову.

Из показаний тобольского губернатора Виноградского. О послаблениях Михайлову он совершенно ничего не знал; сам же он не мог бы допустить их, потому что хорошо знает, что всякое послабление, оказываемое таким преступникам, как Михайлов, есть протест против правительства. Об этих послаблениях он не мог иметь даже частных сведений, потому что не имел никаких частных сношений с обществом; все время его поглощалось служебными занятиями, в которых он, как человек бедный, видел всю цель своей деятельности.

Из показаний вице-губернатора Соколова. Как председатель губернского правления, он постоянно занимался делами о преступниках; как директор попечительного о тюрьмах комитета, он постоянно бывал в тобольском тюремном замке для наблюдения за помещением арестантов, а как доктор (по образованию) считал своею обязанностью всегда помогать преступникам в их недугах, а Михайлова он сожалел как больного человека. Он видел в Михайлове не только больного, достойного сожаления, но и интересного субъекта для изучения со стороны науки; знал он его только по литературным трудам, и, в особенности, по его статьям о женщинах. На квартиру к себе Михайлова он, действительно, призывал для подаяния медицинского пособия; а так как Михайлов являлся к нему к 4 часам, то он оставлял его у себя обедать, но в 6 часов отправлял в замок, под присмотром полицейского чиновника, который его к нему и привозил. Что касается прощания с Михайловым за заставою, то происходило оно следующим образом: он поехал с женою своею, по случаю болезни последней, в загородный монастырь; но, не доезжая до монастыря, должен был возвратиться назад по причине усилившегося вдруг холода и ветра. На возвратном пути увидел он ехавшую по направлению от города повозку, но не знал, кто в ней сидит, а когда подъехал к ней, то увидел сидящего в повозке Михайлова и потому остановился проститься, причем отдал последнему бывшую е ним коробку с 5 рябчиками; но это было подаяние, которое закон не воспрещает давать преступникам и которое делается в России повсеместно.

Из показаний прокурора Жемчужникова. По порядку, исстари заведенному в тобольском тюремном замке, содержащиеся арестанты из привилегированного сословия отделялись от простых, что, по его мнению, не противоречит 101-й ст. XIV т. уст. о содержании под стражею; во время содержания он видел его раскованным, но приказания расковывать не давал; заковать же его он не мог приказать, потому что, на основании законов, лица привилегированного сословия освобождаются от оков, и он считает, что действия его были бы более противозаконные, если б он приказал заковать Михайлова. Кроме того, вопрос о заковывании в разных местах понимается различно; так, Михайлов, осужденный в каторгу на 6 лет, прислан был в оковах, а шведский подданный Бонгард из Варшавы, осужденный в каторгу на 12 лет — без оков; следовательно, закование Михайлова может быть отнесено к ошибочному пониманию закона. О посещении Михайлова разными лицами он ничего не знал. Один раз брал его к себе с той целью, чтобы дать ему возможность, при его сильной болезни, воспользоваться хорошею пищею, и разрешения на это ни у кого не спрашивал. Притом он не предполагал, чтоб правительство, вверив ему должность прокурора, усомнилось в его преданности и чистоте действий…

Генерал-майор свиты его величества собрал не только показания, но и составил акт в опровержение слухов, будто кандалы Михайлова были разбиты. Генерал призвал кузнецов и потребовал разбить кандалы обыкновенным молотком, как это сделал якобы лекарь Анучин. Оказалось, что без помощи кузнеца разбить кандалы невозможно, о чем и указано было в акте. Ко всему прочему, жандармы, которые повезли Михайлова из Тобольска, объяснили, что приняли арестантские вещи вместе с кандалами совсем целыми.

Генерал свиты его величества в своем заключении написал, что тобольское общество вовсе не сочувствовало преступнику Михайлову, дамы ему букетов не преподносили, — какие могут быть букеты при сибирских морозах? — а если некоторые и высказывали сочувствие, то делалось это из желания прослыть передовыми людьми.

О результатах следствия министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов доложили государю, и тот повелел передать дело в правительствующий сенат, решением которого за бездеятельность и превышение власти удалены от должности и преданы суду губернатор, вице-губернатор, прокурор, полицеймейстер и смотритель тюремного замка. Жандармский штаб-офицер предан военному суду. Лекарь казачьего войска Анучин уволен от службы без прошения.

Нельзя баранам кричать козлом.