Смертельный номер

Глава 1

— Уважаемые пассажиры, пристегните, пожалуйста, ремни, — объявила хорошенькая стюардесса, легко и быстро проходя между рядами кресел. — Мы идем на посадку.

Инспектор Кокрилл посмотрел вниз в иллюминатор и увидел лишь крохотную полянку: нет, они непременно приземлятся не там, а точнехонько врежутся в огромное стеклянное здание аэровокзала. Сидевшая справа молодая женщина в то же мгновение уткнулась лицом ему в плечо. Но время для донкихотства было явно неподходящее, поэтому инспектор просто слегка отодвинулся и предался молитве. Мощные резиновые шины глухо ударились о бетонную полосу площадки, самолет качнулся, подпрыгнул и покатился. Позеленевший от страха Кокрилл стряхнул с себя цепко ухватившие его руки молодой женщины и с неприязнью снял с рукава летнего костюма длинный завитой рыжий волос. Самолет стал плавно подруливать к месту разворота.

— Ну вот, и не стоило волноваться. Мы приземлились, — сказал инспектор мягко и сочувственно.

— Когда мы в воздухе, там, высоко, то мне все равно, — заговорила молодая женщина, подняв к нему благодарный взгляд больших голубых глаз. Было заметно, что ее лицо, несмотря на щедрый слой косметики, сильно побледнело. — А вот стоит увидеть землю, малюсенькие домики на ней, и тогда по-настоящему понимаешь, что ты на большой высоте в воздухе. — Она судорожно вздохнула, пытаясь побороть тошноту. На вздрагивающий пол самолета с ее колен посыпалось полдюжины дорогих дамских журналов. Женщина собрала их одной рукой с алыми блестящими ногтями. Другой она продолжала отряхивать рукав его пиджака. — Извините. Кажется, я засыпала вас своими волосами, как линяющий рыжий сеттер. — На ярком итальянском солнце инспектор прищурился и посмотрел на волосок с кончиком мышиного цвета. Заметив его взгляд, она жалобно поправилась: — Ну, скажем, как… ну-у, просто сеттер.

— Ладно, ладно, — недружелюбно буркнул Кокрилл и сам рассеянно отряхнул рукав пиджака.

Оставив рыжеволосую женщину, он стал протискиваться к трапу. Шагая через посадочную полосу к небольшому привокзальному автобусу, Кокрилл в отчаянии подумал: «Она одна из них!» Инспектор Кокрилл отправился в туристическую поездку по Италии. В турагентстве его заверяли, что среди попутчиков он встретит много замечательных друзей, но с каждым часом окружение ему нравилось все меньше и вызывало все большую досаду: деньги заплачены, уже ничего не вернешь. «Эта вот и все прочие, — мрачно думал он, — попутчики».

«Надо же! — думала тем временем рыжеволосая Лули. — Какой забавный тип! И как это он так быстро засек, что у меня крашеные волосы!» Спускаясь с самолета, она с досадой прокручивала в уме происшествие, отгоняя все еще преследовавшую ее тошноту. Ведь краска для волос была самая что ни на есть новая и обещала сногсшибательный эффект. Лули прочла о ней в журнале «Вог», а может, еще где-то: взбить с яичным желтком и втереть; можно хоть полдюжины раз вдень менять цвет волос — вот только это отвратительное яйцо… Она пробралась к своему месту в автобусе, и тут все журналы снова выскользнули и рассыпались по полу. Пока она шарила под сиденьем, собирая прессу, на глаза снова попалась фотография с обалденной биллинсгейтской накидкой. «Одолжите кусок рыболовной сети у кого-нибудь из ваших друзей-рыболовов из Фринтона, — рекомендовалось под иллюстрацией, — смойте водоросли, обшейте край задорными белыми помпончиками и носите, небрежно перекинув через плечо, с огромной соломенной шляпой».

На фотографии, сделанной в лондонской студии, красовалась девушка на фоне пейзажа острова Капри. Сеть была небрежно перекинута через плечо, выглядело это потрясающе. Вот бы пораньше увидеть такую модель! А то пришлось, по совету предыдущего номера, одолжить у щеголихи тети красную скатерть из тонкой шерсти, отстирать пятна от чая и чернил и обшить по краю пикантными белыми помпончиками. Теперь шаль была небрежно закинута через плечо, но в ней было невыносимо жарко. Лули передернула плечами, чтобы сбросить шаль, глянцевые журналы снова рассыпались по полу и полетели под кресло впереди, ибо автобус как раз тронулся.

Мистер Сесил на миг оставил свой красный «дипломат» и стал поднимать упавшие журналы. Их обладательницу он заметил еще в лондонском аэропорту. Такая шикарная фигура отлично подходит для демонстрации одежды. Да к тому же молодая особа явно знает, где купить красивую одежду. Вот, например, эта широченная юбка-колокол точно не из отдела готового платья, а белая батистовая блузка с открытыми плечами («поройтесь на чердаке вашей бабушки и отыщите старинные ночные рубашки») — просто писк сезона в мэйферских1 бутиках. Откуда она взяла эту шаль, он не представлял, но этот насыщенный пурпурный цвет идеально подходил к ее волосам.

— Моя дорогая, позвольте сказать: ваша шаль, на мой взгляд, просто восхитительна! Она, случайно, не из коллекции Хартнелла?

— О нет, — ответила Лули. — У него действительно было нечто подобное, но моя шаль уникальна: это тетина скатерть из детской. Что, безусловно, интереснее.

«Вот только жарища в ней нестерпимая!» — добавила она мысленно.

— О, вне сомнения! — заявил мистер Сесил. Сам он с трудом, но все же, если хотите знать, уговорил своих клиентов одеваться в этом году в «туаль де Виши», вот в такой небесно-голубой хлопок, который постоянно видишь на всяких французах. Правда, к концу сезона от этого цвета его уже чуточку тошнит. Кто его клиенты? — Я Сесил, дорогая. Мистер Сесил, знаете, из «Кристоф и Сье». — Он слегка поклонился и незаметно спрятал свой паспорт с глаз долой. «Ведь вовсе неразумно светить своим именем за рубежом — именно за рубежом», — подумал мистер Сесил, ибо в паспорте значилось полное имя: Сесил Джордж Праут. — А вы, позвольте узнать?

— А я Лувейн Баркер, — представилась Лули и, как всегда, немного покраснела.

Мистер Сесил был ошарашен. Он-то думал, что она… Ну кто? — какая-нибудь шикарная красотка из Мэйфера^{1}, дополняющая папочкины карманные денежки трогательными приработками; самостоятельность — это сейчас так жутко модно! А тут сама Лувейн Баркер!

— Дорогая моя, я знаю каждую вашу книгу, обожаю их все, так приятно почитать на ночь, поверьте. Подумать только — такой замечательный слог! А вы сами так молоды!

— Да уже двадцать девять, — жалобно призналась Лул и. Когда уже — сколько? — десять лет на людях, ничего не остается, как признаваться. — Почти все тридцать — разве не ужасно?

— Подождите, вот исполнится вам тридцать два, как мне, бедному, — улыбнулся мистер Сесил. Сам он был у всех на виду уже двадцать пять лет, но предпочитал ни в чем не признаваться. Он откинул со лба прядь золотистых волос изящной белой рукой. — Я в таком восторге, моя дорогая, что не нахожу слов… Познакомиться с потрясающей Баркер… э-э… во плоти. — Его немного передернуло: для Сесила любую плоть следовало как можно скорее облачить в «туаль де Виши». — Расскажите же мне, голубушка, обо всем, буквально о каждом… — В последнее время ему особенно понравилось оставлять все очевидные окончания фраз недосказанными. Такая манера прилипает мгновенно, особенно среди мэйферских красоток, да и реклама получается отличная для «Кристоф и Сье» — во всяком случае, до тех пор, пока у них хватит такта добавлять к этим усеченным фразам: «Как сказал бы мистер Сесил!» Лули, к его полному восторгу, тотчас «заразилась», как миленькая пустышка, и каждая ее фраза, пока автобусик трясся по травяной дорожке аэропорта, не оставалась без усечения. Мисс Лувейн Баркер быстро изложила историю своего взлета к славе, — как верно заметил мистер Сесил, — к славе значительной.

— Моя первая книга вышла, когда мне было девятнадцать. Друг мой, вы не представляете, какой я была жуткой «букой»! Теперь многие мои издатели со смехом вспоминают, как я впервые появилась у них…

— Да-да, как же, — мистера Сесила трясло от возбуждения, — я слышал, Кэннинггон говорил об этом, он теперь на этих рассказах сделал себе имя. Вы сидели, дрожали, как мышь, они не могли добиться от вас ни слова и были в отчаянии. Ну просто невыносимая копия Шарлотты Бронте!

— Друг мой, я была в шоке. Мышь, просто самая настоящая: мышиный хвостик, мышиный голосок, к тому же и пугливая, как мышь… — Но все позади, первую книжку издатели купили и распродали, рецензии пошли фантастические, а потом поставили фильм, и воистину стало казаться, что она — новая Мэри Шелли^{2}, и в один прекрасный день проснулась знаменитой. — Так что постепенно пугливая мышь немножко воспряла духом, поумнела и изменила прическу. Что же до мышиного голоска, то пусть все настаивают на акценте Дебре, а я просто болтаю, как хочу, и мне все равно. То есть, — поправилась новоиспеченная поклонница усеченных фраз, — и мне все… — Лули продолжала рассказ. Она так часто излагала свою биографию, что заучила наизусть и говорила без малейшего напряжения ума. А ум…

Свой ум она могла занять мыслями, охватившими ее еще в лондонском аэропорту, мыслями о человеке, сидевшем в третьем ряду впереди них.

Автобус остановился у огромных стеклянных дверей здания аэропорта. Лео Родд раньше всех встал и вышел — неуклюже, неестественно выдвинув вперед правое плечо. Много бы он дал, чтобы не пускаться в это идиотское путешествие! Опять вокруг новые люди, все будут показывать на него пальцем и жалеть — у него нет руки; весь этот туристический мирок так и кинется на него, станет подлизываться и спрашивать, потерял ли он руку на войне, а потом удивляться, когда он желчно выпалит: нет, милые дамы, он лишился руки, упав с обыкновенного велосипеда.

Рядом идет его жена Хелен, высокая, стройная, элегантная, идет со спокойным достоинством, как королева. Всегда такая терпеливая, уравновешенная, молча сочувствующая, неустанно заботливая; вот несет не только свой саквояж, но и его портфель — из-за его руки, разумеется. «Да, она на все готова, — с тоской думал Лео. — Я и сам преспокойно донес бы эту штуку, но заводиться опять из-за такой ерунды…» В портфеле ничего не было, кроме «Ноктюрна» Скрябина, переложенного для левой руки, и бутылки виски — а вдруг в дебрях Италии ничего не сыщешь.

Оглянувшись через плечо, Хелен сказала:

— А вот и она. Боюсь, нам от нее не скрыться.

— Вот и — кто?

— Та, которую ты обозвал «закадрильщицей».

— A-а, так зачем нам от нее скрываться?

— Я подумала, она тебе не нравится, вот и все. — Руки Хелен ломило от тяжести вещей, но она не подавала виду.

— Ну разумеется, она мне не нравится, — раздраженно бросил он. — Мне не нравятся все женщины с крашеными волосами, накладными ногтями и в резиновых лифчиках. К тому же она все время клацала накладными ресницами, пыталась показать, надо полагать, как она мне сочувствует, глядя на мою руку. Но нам теперь во всей этой Италии от нее никуда не деться.

— А может, она путешествует по другому маршруту.

— Не обманывайся! Она и все прочие — все до одного в этом твоем чертовом туре!

— Это не мой тур, — улыбнулась она.

— Уж не думаешь ли ты, что это я захотел поехать?

— Просто мой отец решил, что…

— Я бы много дал, чтобы твой отец оставил меня в покое. Ведь я же не просил его печься о моем психическом здоровье. — Лео Родд знал: отец Хелен печется только о психическом здоровье своей дочери и ничьем больше.

— Он только предложил нам поехать в Италию, так как счел, что на эту поездку стоит потратить наши деньги, — поправила его Хелен.

— Твои. У меня денег больше не предвидится — никаких.

— Ну что ты, деньги — это не главное. Нам на двоих с лихвой хватит. Просто папа подумал, что мы будем не против увеселительной прогулки.

— В туре — боже милостивый! — фыркнул Лео. — И любоваться этими ничтожествами?

«Ничтожества» были точно такими же, как в любом другом туре. Их было тридцать: «беспечные», «компанейские», «простецкие», а также «утонченные», свысока поглядывавшие на «компанейских» в надежде, что те не станут демонстрировать свои безвкусные шляпы и позориться в разрекламированных отелях первого класса; кроме того, «новички», никак не усваивавшие, где делать ударение в названии «Милан», и «завсегдатаи», постепенно обучавшие их произносить «Миланоу», «Флирензия» и «Винезия», не говоря уж об острове Сан-Хуан эль Пирата, который в их речи звучал как Сан-Хуварн; были здоровяки, которые пили воду из-под крана и смущали завсегдатаев тем, что не мучились дизентерией; сверхосторожные, которые отказывались от всевозможных моллюсков, сырых фруктов и напитков не из бутылки и мучились дизентерией еще до того, как начинали есть… Хорошенькие, дурнушки, откровенно мерзкие типы…

Мистер Фернандо ждал гостей в здании вокзала у стеклянных дверей. На его груди болталась большущая картонка, объявлявшая, кто он такой.

— Позвольте представиться: Фернандо Гомес, ваш гид, недавний выпускник Сент-Джоунзского колледжа Кембриджского университета.

Это был типичный испанец, невысокий и широченный в плечах: книзу туловище его суживалось конусом; ноги с узкими бедрами переходили в невероятно маленькие ступни в бело-коричневых туфлях.

— Позвольте представиться… — Он весь буквально лучился: волосы блестели от бриллиантина, зубы сверкали золотыми коронками, руки поблескивали полированными ногтями и дешевыми колечками с искусственными алмазами и рубинами, глаза же сияли энтузиазмом и доброжелательностью и одновременно сквозь огромные желтые солнечные очки зорко высматривали туриста с адресом Парк-лейн. — Счастлив видеть вас всех, счастлив приветствовать вас, проходите все сюда, пожалуйста, мы в один миг пройдем таможню, а автобус уже будет нас поджидать у выхода. Потом прелестный ленч в городе, посмотрим на Кафедральный собор, поедем на Ривьеру и там на сегодня остановимся. Мисс Трапп, прошу вас, где вы? Мисс Трапп, разрешите представиться: Фернандо Гомес, ваш гид… — Мисс Трапп была как раз туристкой с Парк-лейн. Гомес удивился, что на ней венок из увядшей и почерневшей брюссельской капусты и на минуту заволновался, не ошибся ли. Но, сняв солнечные очки, обнаружил, что на самом деле это шляпа с красными розами, к тому же весьма дорогая. — Проходите, пожалуйста, сюда, мисс Трапп. Я сам проведу вас через таможню, мы мигом с этим покончим!

Он подхватил ее чемодан, не дожидаясь носильщика. В ее руках осталась сумка из крокодиловой кожи с золотой монограммой.

Мистер Сесил был в экстазе, что-то постоянно кричал Нули радостным высоким голосом, пока они вставали в очередь перед таможенной стойкой. Его ресницы взлетали, подобно крыльям бабочек на ветру: у этого шикарного Фернандо настоящие боксерские плечи и сам он просто чудо! Однако мистер Сесил так увлекся гидом, что позабыл о своем «дипломате», и теперь весьма переживал, что его бесценное сокровище могло «затосковать, смутиться и перегреться…» Тысячи подобных фантазий проносились в его голове, пока он рассматривал ожидавшую толпу, а Фернандо метался туда и обратно, как овчарка, направляя багаж и его владельца к освободившемуся месту у таможенной стойки, с удовлетворением оставлял их там и бежал за следующей «парой».

— В любой момент, — заметила Лули, — он может растянуться во весь рост и уткнуться носом в свои лапищи.

— Только бы он не положил свои мощные лапищи на мой красный «дипломатию»!

— Вы, кажется, очень за него беспокоитесь, — заметила Лули. — Что же в нем такое?

Мистер Сесил ответил, что ничего, кроме чертежной бумаги и цветных карандашей. Человек ведь не просто так путешествует: в Риме его ждут с кипой новых фасонов, навеянных лучезарной Италией и островом «Сан-Хуварн». Он доработает эти наброски в ателье одного своего римского приятеля и осенью представит на выставке моделей одежды там же, в Риме. Затем его модели будут воплощены в самых разных тканях и представлены в Лондоне к наступающему сезону. Все это, а соответственно и судьба его «дипломата», чрезвычайно волновало мистера Сесила. Когда же очередь почти дошла до его сокровища, то модельер забеспокоился, как бы таможенники не увидели его эскизы.

— Нельзя ли его спрятать где-нибудь между ваших журналов, лапочка? Между всякими «Богами» он будет как начинка сэндвиджа.

— Ой, вы тоже говорите «сэндвидж»? ~ просияла Лули.

Мистер Сесил очень удивился про себя, но, поскольку не знал, как сказать иначе, решил промолчать.

Автобус, как и обещал Фернандо, ожидал их возле аэропорта. Пока туристы занимали свои места, произошел переполох, ибо в турагентстве им всем обещали места в передних рядах, а Фернандо к тому же держал план-схему посадочных мест вверх ногами.

— Единственное место впереди возле водителя оставлено свободным на случай, если вдруг кто-нибудь из пассажиров будет чувствовать тошноту…

Все тотчас же стали уверять его, что непременно будут чувствовать тошноту всю дорогу: уверения эти впоследствии подтвердили очень немногие.

— Итак, в первые ряды, вот сюда, прошу — мисс Трапп… Сюда — миссис Джоунз…

Лули Баркер с выражением полного уныния сидела в одном из средних рядов, прижатая к окну костлявой вдовой, горевавшей из-за того, что ей досталось место у прохода. Лули в отчаянии оглядывалась, ища мистера Сесила или хотя бы того низенького соседа по самолету, и наконец увидела обоих в заднем ряду.

— Мистер Кокрилл, сэр, сюда, прошу вас! — командовал тем временем Фернандо. — А вы, мистер Сесил, сюда!

— О, дорогой мой, не стоит, мне и здесь хорошо, — запротестовал мистер Сесил. — Обалденно уютно, пожалуйста, не беспокойтесь…

— У меня здесь для вас хорошее место, мистер Сесил, — возразил гид. — Сзади не так удобно.

— Но тогда сюда вообще никто не сядет. Так что, ради бога, будьте душечкой и позвольте мне остаться здесь!

— И почему они не рассядутся, как им говорят? — проворчала костлявая вдова, ранее бившаяся до изнеможения, чтобы не сидеть у прохода. Она протянула Лули большую соломенную шляпу и сложенный жакет. — Не возражаете, если я пока положу их вам на колени? На сетке нет места: кто-то занял все своей красной скатертью. Такая большущая…

Дама, сидевшая перед ними, по всей видимости, все взятые с собой наряды привезла на «плечиках» и теперь развешивала их вдоль окна.

— Зачем нам любоваться этим гардеробом? Ведь мы ничего тогда не увидим, — раздался голос за спиной Лули, и кто-то похлопал ее по плечу.

— Увы, придется сидеть и читать лейблы, — отозвалась рыжеволосая «мышь» и вдруг встала. — Мистер Фернандо, можно мне пересесть на заднее сиденье?

Не дожидаясь ответа, она стащила слетки «скатерть», сунула шляпу и жакет в руки их владелицы и направилась вдоль рядов. Надежно спрятавшись на заднем сиденье, они вместе с мистером Сесилом стали весело обсуждать суету вокруг и хихикать.

Водителю вся мышиная возня туристов уже встала поперек горла, мотор яростно взревел и откинул пассажиров на спинки кресел. Фернандо извлек из кармана микрофон и стал описывать достопримечательности Милана, мимо которых они проезжали, не ведая, что голос его напоминает невнятное гавканье.

Инспектор Кокрилл равнодушно смотрел в окно и скучал по дому.

Во время обеда в ресторане мисс Трапп села за столик вместе с тихой молодой женщиной по имени мисс Лейн. Обе они путешествовали в одиночку.

— Предпочитаю путешествовать одна, — заявила мисс Трапп и поджала тонкие губы.

На ней была дорогая, но несколько старомодная шляпа с красной «брюссельской капустой» и совершенно не шедшее ей платье коричневого шелка. Худой рукой она крепко прижимала почти к самому подбородку большую коричневую кожаную сумку. Мисс Трапп напоминала экономку, вырвавшуюся после пяти лет изнурительной работы в отпуск за рубеж. Начало поездки ей не нравилось. Но то, что сумка была из натуральной кожи и с монограммой, пусть нечитабельной, зато золотого тиснения, ее, по всей видимости, примиряло с окружающим.

Мисс Лейн посмотрела по сторонам: вот толпятся «веселые» и «простецкие», вот «завсегдатаи» громко требуют кампари и «ризотто миланезе», а «новички» подозрительно изучают свои тарелки в надежде, что там не один только отвратительный чеснок, — и подумала: неужели такую суету можно назвать путешествием в одиночку?

— Вы живете в Лондоне? — сменила тему мисс Трапп, еще крепче обхватив большую коричневую сумку и поджав губы.

По лицу Ванды Лейн пробежала мимолетная тень. Тем не менее она ответила, что да, живет в Лондоне, у нее есть квартира.

~ Ах, квартира, — неопределенно повторила мисс Трапп.

— В Сент-Джоунз-вуд.

Об этом районе мисс Трапп как будто не слышала. Сама она жила на Парк-лейн, в престижном районе, в очень милом особняке: воздух там, несомненно, чище…

Ванде Лейн было абсолютно все равно, какой воздух на Парк-лейн. Она рассеянно накручивала на вилку спагетти и незаметно наблюдала за мужчиной с одной рукой. Она уже в него влюбилась. Мужчина был некрасив и раздражен, во веки веков не заметил бы ее, но все же она в него влюбилась. «Я, наверное, принадлежу к категории рабов, — думала мисс Лейн, — а он явно из господ. Единственный человек на свете, рабой которого я хотела бы стать».

После многих лет переживания чужих романтических грез и отсутствия личного опыта вдруг, совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба, явилось воплощение мечтаний: обожать, быть верной собакой у ног своего господина, обожать человека с измученным лицом и мрачным недовольным взглядом. Если он невзначай смотрел в ее сторону, она опускала глаза. В ней все было скрытно: лицо скрывало эмоции, туго сидящая шляпка — русые волосы, корсет и тесный лифчик — красивую фигуру, удивительно скромная одежда — ее же собственное изящество, на котором, пожалуй, мог остановить взгляд лишь мистер Сесил. Мисс Лейн была намного привлекательнее ярко накрашенной Лули Баркер, однако и эта привлекательность тщательно скрывалась полным отсутствием косметики, а также улыбки на плотно сжатых губах. Ванда Лейн снова подняла глаза и тотчас опустила их, встретив взгляд Лео Родда. Тот пожаловался жене, что теперь уже две их попутчицы будут — о господи! — сочувствовать ему из-за его руки, а потом добавил: единственное, что его устраивает во всей этой макаронной еде, это то, что ее не нужно при всех просить разрезать.

Фернандо с добродушной улыбкой снова повел их к автобусу.

— Проходите, проходите. Сейчас мы мигом окажемся в чудесном Рапалло на роскошном средиземноморском берегу…

Фернандо отлично знал, что туристам очень скоро надоест «роскошный средиземноморский берег», усыпанный темно-серым песком. Этот песок они будут проклинать, сравнивая его с пляжами в Тенби, Фринтоне и Саутенде-он-Си^{3}, а те, кто позадиристей, даже начнут перешептываться: дескать, можно было заплатить куда меньше и побывать во всех тех местах сразу. Но для Фернандо все, что имело отношение к его фирме «Одиссей-тур», не могло не быть превосходным. Ему не терпелось расписать красоты побережья, куда они направлялись, хотя он понимал, что их ждет неизбежное разочарование…

— Поторопитесь, друзья, поторопитесь! Где же все наши дамы?

«Их дамы» стояли в очереди в единственный туалет, у дверей которого совсем недавно так же толпились джентльмены. Наконец дамы поднялись в автобус, поодиночке или парами, задыхаясь и краснея. Последней в автобус вошла мисс Трапп, на ходу поправляя коричневое платье и шляпу с «брюссельской капустой».

Водитель нетерпеливо оглянулся и, увидев, что стоит всего лишь один пассажир, как всегда с ревом рванул с места. Мисс Трапп плюхнулась на свое сиденье и услышала звонкий и бесцеремонный голос мистера Сесила, приподнявшегося со своего кресла в заднем ряду:

— С ума сойти, мисс Трапп! Держу пари, что на вас шляпа фирмы «Кристоф и Сье»!

«И отчего же при этих словах бедная дама так побледнела?» — подумал инспектор Кокрилл.