В четверг, 28 мая, Джемисон вывел Кэтрин Аллер на прогулку вокруг больницы. Они гуляли на улице уже десятый день. Хотя лицо ее еще хранило зеленовато-желтые следы былого отека, повязка на голове была уже значительно тоньше, а русые волосы тщательно причесаны. На ней был серый английский костюм с белой блузкой и мокасины на резиновой подошве.
— Еще кружок? — спросил он голосом доктора Дилби.
Она не ответила.
Ему нравилось, как она ходит. Кэтрин была высокой, стройной, элегантной. И держала осанку, несмотря на то что не отдавала себе в том отчета. Могла исполнять простые команды, но, сделав что-то одно, снова останавливалась и цепенела. Если ей давали вилку, простую еду и велели есть — она ела. Однако, получив кусок мяса, вилку и нож, была беспомощна. Во время прогулок обходила явные препятствия.
Нежно взяв ее за руку, Дэв повел ее к скамье.
— Давайте присядем и поговорим, ладно?
У скамьи он взял ее за плечи, развернул и сказал:
— Садитесь, Кэтрин.
Она села, он опустился рядом с ней.
Доктор Дилби объяснял, что такая картина болезни может возникнуть, когда физическая травма накладывается на эмоциональную. Он предполагал, что второе тоже имело место. Советовал больше разговаривать с ней, понуждать ее отвечать.
— Вы можете сказать «привет», Кэтрин? Попробуйте. Ну, говорите: «Привет!»
Она облизнула губы и сглотнула слюну.
— Привет.
Хотя у нее был низкий голос приятного тембра, ее интонация была совершенно бесцветная, безжизненная, как у куклы, пищащей «мама».
— Взгляните на меня, Кэтрин. Вот так. — Джемисон осторожно повернул ее лицо за подбородок. Она смотрела сквозь него. — Назовите, пожалуйста, меня по имени. Скажите: «Дэв». Ну? Дэв.
— Дэв.
— Правильно, Кэтрин. Ну, о чем бы нам поговорить? Хотите, я прочитаю вам письмо, которое получил сегодня? Это пишет девочка, которая тоже пострадала в этой аварии. Оно у меня с собой. Слушайте.
«Дорогой мистер Джемисон!
Мне здесь хорошо, все ко мне добры. Мне сказали, что ногу бинтовать больше не нужно. Теперь я могу почти все делать сама. Я уже привыкла делать все одной рукой. Бумаги из лагеря пришли сегодня. Там есть фотографии. Еще мне прислали список вещей, которые необходимо взять с собой. У меня почти все есть, кроме амазонки.
Я буду рада поехать в лагерь, потому что здесь все люди старые. Один мой друг приезжал меня навестить за пять тысяч миль. Он принес мне конфеты, но я их выбросила, потому что теперь я не ем сладкого. Он просидел у меня два часа и страшно мне надоел. Он маленький и глупый. Раньше мы с ним очень дружили. Я сказала ему, что вы приедете сюда в июле, перед тем как мне ехать в лагерь. Вы приедете, правда?
Вы сказали, что, если мне что-то понадобится, я могу у вас попросить. Мне нужны брюки для верховой езды. Ростом я пять футов пять дюймов, талия у меня двадцать три дюйма, бедра — тридцать два. Но к тому времени, когда я сяду на лошадь, останется, наверное, только тридцать. Мне делали рентген руки и предплечья. Сказали, что скоро все срастется. Если вы пришлете мне свою фотографию, я буду очень счастлива.
Искренне ваша,
— Славное письмо, правда? После больницы она поедет в летний лагерь, а с осени будет учиться в частной школе для девочек в Балтиморе. Там училась моя жена.
Кэтрин молча смотрела куда-то вдаль. Иногда он чувствовал себя полным идиотом, который разговаривает сам с собой. Случалось, Дэв спрашивал себя, что будет, если поцеловать ее немые губы. Возможно ли, чтобы поцелуй пробудил ее ото сна? Он стыдился таких мыслей, но продолжал мечтать и верить в сказку.
— Кэтрин, вы очень красивая.
Она молчала. Он вздохнул, взял ее за руки и поднялся.
— Ну, идемте. Идемте обратно. Вставайте, Кэтрин.
Она не пошевелилась.
— Вставайте, Кэтрин, — повторил он.
Она смотрела куда-то поверх деревьев, сощурив глаза и шевеля губами. Дэв наклонился и заглянул ей в лицо. Казалось, в ее взгляде впервые промелькнул смысл. Она что-то увидела. Он сел рядом.
— Кэтрин! Вы просыпаетесь? Вы слышите меня?
Она посмотрела на его руки, на обои руки и потом внезапно уставилась прямо ему в лицо. У нее был новый, живой, испуганный и тревожный взгляд. Она вырвалась, отпрянула и встала на ноги.
— Вы кто? — спросила она звенящим от испуга голосом.
Когда Дэв встал, она попятилась. Он прыжком подскочил к ней и крепко схватил ее запястья. Она вырывалась.
— Отпустите меня! Где я? Что происходит?
— Кэтрин, пожалуйста, послушайте.
— Отпустите меня! Уберите руки!
— Я не могу. Послушайте, Кэтрин, послушайте, сегодня двадцать восьмое мая.
Она перестала вырываться и смотрела на него с недоверием.
— Семнадцатое!
— Нет, вы не знаете. Вы были больны. Вы были ранены. Вы попали в аварию.
Кэтрин нахмурилась:
— Уолтер… — Она встряхнула головой. — Нет, это я… я сама… машина завертелась…
Она уронила голову на грудь и расплакалась. От растерянности он выпустил ее руки. Она зашаталась, сделала два шага вперед и упала к нему в объятия. Ее тело вздрагивало в его руках, слезы текли и мочили ему рубашку. Он дал ей свой носовой платок и усадил на скамью. Она сидела опустив плечи, понурив голову.
— Здесь больница. Я провожу вас в вашу палату.
— Да, пожалуйста… Что со мной было? Я бесновалась?
— Нет, у вас была частичная потеря сознания.
— А вы мой врач?
— Нет… я… тоже пострадавший.
— Мистер Уолтер Худ приезжал?
— Нет. Никого не было.
— Я так устала.
— Идемте. Идемте обратно.
Кэтрин тяжело оперлась на его руку. Дэв привел ее в палату. Она стала расстегивать пуговицы своего костюма. Он закрыл дверь. Ему хотелось петь от счастья. Она плакала у него на груди. Она нуждалась в нем. Ее потребность в нем заполнит пустоту в его душе. Он увидел ее сегодня в первый раз, и ему понравилось то, что он увидел. Дэв налетел на доктора Дилби. Дилби, с резиновым молоточком в руке, бивший по коленке какую-то толстуху, посмотрел на него с укоризной.
В тот же день, 28 мая, Роджер Сивер отправил письмо, адресованное миссис Стэнли Чсррик. Это письмо, составленное с особой тщательностью, он отправлял неохотно. Вся эта затея больно дорого обходилась Джемисону. Но идиот твердо стоял на своем. Да и деньги были его собственные.
Начало письма Сивер знал наизусть:
«Моя дорогая миссис Черрик!
Я пишу вам по поручению человека, который предпочел не называть своего имени. Будучи свидетелем катастрофы, в которой погиб ваш муж, он был поражен его беспримерной самоотверженностью и героизмом. Он попросил меня выступить посредником в осуществлении плана, который, надеется, вы одобрите. Мой клиент желает перечислить на ваш счет…»
И в тот же день, 28 мая, в три часа пятьдесят одну минуту пополудни, в одиннадцати милях к востоку от Бланчарда девушка, которая ехала с превышением скорости на автомобиле «бьюик», принадлежащем ее отцу, нарушила правила обгона, неверно оценив расстояние между легковой машиной с левой стороны и грузовиком справа. Моросил дождь. «Бьюик» занесло на мокрой дороге. Поняв свою ошибку, она дала по тормозам.
И взрывы, и грохот крушения были похожи на глубокий кашель, бьющийся в металлической груди. Фонтаны стекла брызнули на мокрый бетон. Бензин щедро поливал горячие обломки покореженного металла. Тормоза визжали. И вскоре тяжелые, мокрые небеса огласились ревом сирен. Прибыли тягачи. Мелькали белые халаты, заливались свистки.
Поезжайте дальше. Освободите дорогу. Не задерживайте движение.
Не на что здесь смотреть.