Смерть в конце тоннеля

Глава 3

За полчаса до того, как на новом шестиполосном отрезке дороги длиной в сто миль, построенном три года назад, должна была случиться самая крупная в его истории катастрофа, Кэтрин Аллер вышла из придорожного ресторана. Она вышла и направилась вдоль шоссе в автосервис, чтобы забрать свой новый «форд».

Это была высокая женщина лет двадцати восьми, с необычной прической. Густые светло-каштановые волосы она заплетала в косу и укладывала вокруг головы. Несмотря на тонкие и правильные черты, ее лицо казалось несколько бесцветным и невыразительным. Толстая коса на голове, наоборот, живо блестела и переливалась. На Кэтрин был бордовый костюм, туфли на низком каблуке, а в руке — большая серая сумка из кожи ящерицы. Пусть сзади ее костюм измялся от долгого сидения за рулем, а туфли не подходили к костюму, это никак не портило общего впечатления элегантности и холодного совершенства. Дорогая, отлично скроенная одежда выгодно подчеркивала ее стройную фигуру, и прическа ей шла. Весь ее вид говорил о том, что это особа самоуверенная, деловая, строгая, однако не лишенная тонкого шарма.

— Почти готово, мэ-эм, — сообщил служащий. — Через минуту спустим вам машину на лифте.

Поблагодарив его, Кэтрин прошла в офис. Там взяла со стойки карту, развернула ее и определила свое местонахождение. Она планировала сделать сегодня остановку засветло, а завтра уже в полдень прибыть в Филадельфию. Там снимет недорогой номер в гостинице на время, пока не найдет маленькую меблированную квартиру. На более отдаленное будущее Кэтрин не загадывала, но знала, что рано или поздно у нее непременно появится работа. Благодаря щедрости Уолтера она может не торопиться с поиском места. Благодаря его щедрости и ее собственным сбережениям. Впрочем, слово «щедрость» имело горький привкус. Кэтрин вспомнила, как ее подмывало разорвать чек на мелкие клочки. К счастью, не сделала этого. Сумма была солидной. Она и не подозревала, насколько солидной, пока не нашла этот чек у себя в сумке после той последней сцены.

Гонорар за услуги, оказанные ею сверхурочно. Бонус для незаменимой мисс Аллер, хранительницы личного кабинета, личных книг и секретаря исключительных качеств.

Жаль, что в Филадельфии никто ей не попеняет за глупость. Никого не осталось. Прошло восемь лет. Восемь лет в Калифорнии и разбитое сердце в придачу.

«Ты знала, что делала. Ты знала, что тебя ждет», — сказал ей Уолтер.

«Да, я все знала. Знала каждую минуту. Но, по крайней мере, я была хорошим секретарем, не правда ли, Уолтер Худ? Самым лучшим из тех, какие у тебя были и когда-либо будут. Я была хорошим секретарем и хорошей любовницей».

— Все готово, мэм. Вместе с бензином это… позвольте-ка… семь восемьдесят.

Она заплатила десять и получила сдачу. Потом вышла, села в новый блестящий черный «форд». После четырех тысяч миль пробега машина внутри все еще пахла как новая.

— Ты останешься в городе? — осторожно поинтересовался Уолтер.

— Я решила вернуться в Филадельфию.

— Я дам тебе рекомендательное письмо, которое поможет получить приличное место где угодно. Какую указать причину увольнения?

— Семейные обстоятельства, что же еще?

— Не надо злиться, Кэт. Давай разумно смотреть на вещи.

— Вы совершенно правы, мистер Худ. Давайте разумно.

— Возьми блокнот, пожалуйста.

Он привычно откинул крупное тело на спинку красного кожаного кресла и повернулся в сторону большого окна с видом на ночной залив.

— «По требованию, двоеточие, абзац. Рекомендую вам мисс Кэтрин Аллер, компетентного секретаря, обладающего незаурядными деловыми качествами. Она поступила на работу в качестве стенографистки в штаб-квартиру Восточного отделения Объединенной химической корпорации пробел лет назад».

— Девять, — подсказала Кэт.

— «В течение первого года службы стала моим личным помощником. Позже я получил назначение в Сан-Франциско, на должность старшего менеджера по продажам Объединенной химической корпорации. Так как я не смог найти сотрудника равной деловой компетенции, то затребовал перевода мисс Аллер. Перевод был осуществлен, и с тех пор она выполняла обязанности моего личного секретаря.

Я глубоко сожалею о принятом ею решении оставить свою должность в нашей компании. Мисс Аллер молода, энергична, компетентна, исполнительна и заслуживает превосходных рекомендаций». — Закончив, он повернулся к ней с кислой гримасой на лице и сказал: — Какого черта, Кэт… Неприятно, что все так… получилось.

Она энергично поднялась:

— Копию в архив, мистер Худ?

— Да, будь он проклят.

Она вышла в приемную, закатала два чистых листа в электрическую печатную машинку, села и выдала длинную безупречную, безошибочную очередь. Вырвав оба готовых экземпляра, положила их перед ним на стол, и он поставил подпись большой, сильной рукой.

— Кэт?

— Это все, мистер Худ?

— До свидания, Кэт. И… счастливо.

— Спокойной ночи, сэр.

Она собрала в сумку вещи со своего секретарского стола, убрала тяжелую машину в ящик и тихо вышла в коридор. Он остался сидеть в темноте, глядя на залив.

«Ты знала, что тебя ждет», — сказал Уолтер.

«Да, я шла на это с открытыми глазами».

Когда она выбралась на шоссе, ее подхватило стремительное течение транспорта и понесло к востоку. Кэтрин возвращалась туда, где все началось.

Когда ее первый раз вызвали стенографировать в офис мистера Худа, у нее поджилки тряслись от страха. Его секретарша вышла на пенсию. Три другие девушки из их штата стенографисток его не устроили. Каждая проработала у него лишь неделю. Перед тем как отпустить ее, миссис Хейл сказала:

— Кэтрин, вы самая способная из моих девушек. Я не посылала вас к нему раньше, потому что вам недостает уверенности в себе. Вы сидите тихо, как мышка. А ну-ка, расправьте плечи, идите наверх и посмотрите ему прямо в глаза. Он славный парень и совсем не страшный.

Ладони ее рук вспотели, когда она подошла к его столу, колени дрожали. Он был крупный мужчина лет тридцати пяти, с суровым лицом. Все знали, что Уолтер Худ быстро сделал карьеру в Филадельфии и наверняка пойдет дальше.

— Мисс Аллер, не так ли? Ради бога, перестаньте дрожать. Я не кусаюсь. Возьмите блокнот.

Она торопливо вытащила карандаш, блокнот и, прежде чем пристроить его на краешке стола, спросила разрешения. Он принялся диктовать и диктовал сначала медленно, потом все быстрее. Кэтрин поняла, что он гонит нарочно, добиваясь того, чтобы она остановилась и начала переспрашивать. Это разозлило ее. Во всем тексте длинного письма она допустила лишь одну незначительную ошибку, написав «хотел» вместо «хотел бы». Он перечеркнул жирным крестом неверное слово и выжидательно уставился на нее.

Кэтрин молчала. Тогда он взял одно из полученных им писем, нацарапал на полях «нет» и вручил ей.

— Напишите ответ этому шутнику, только официальный.

Она села за свой стол, внимательно прочитала письмо и составила ответ. Он проверил, усмехнулся, подписал.

Так прошла неделя. Всю неделю Кэтрин жила как в аду, но не показывала виду, давая волю слезам лишь в туалете. В следующий понедельник он вызвал ее и предложил присесть.

— Кэтрин, я вас замучил.

— Да, сэр.

— Интересно было бы услышать, что вы обо всем этом думаете?

Она покраснела как рак.

— Может быть, вы хотели доказать мне что-то. Я не знаю что именно. Признаться, работа не доставляет мне большого удовольствия, мистер Худ.

— Потому что я слишком грубый?

— Я этого не говорила.

Он вытаращил глаза, а потом громко расхохотался.

— Ладно, Кэтрин, ты справилась. Стресс — это моя жизнь, я ем его и пью. Мне нужен помощник, который выдержал бы мой ритм. И с сегодняшнего дня, детка, мы с тобой не соперники, а одна команда. Ты работаешь не на компанию, не для зарплаты, ты работаешь на меня. Понятно?

— Да, сэр.

— Смотри на меня и учись. Я хочу, чтобы ты поняла, как я думаю и действую. Работы у тебя будет по горло. Верь только мне, и я буду верить только тебе. Твое жалованье с сегодняшнего дня удваивается. И, ради бога, не надевай ничего желтого — этот цвет тебя уродует. И сделай что-нибудь с волосами. Не знаю что. Экспериментируй. Когда попадешь в точку, я скажу. Идет?

Она подумала и кивнула. Он протянул руку. Она пожала его большую, сильную, теплую ладонь и покраснела.

В течение следующих нескольких месяцев Кэтрин хорошо его изучила. Узнала, что своей резкостью он в значительной степени обязан бесконечным ссорам со своей богатой, капризной, неряшливой женой; узнала, как беспредельно он честолюбив и самоуверен, как редко испытывал сомнения и как ловко умеет менять окраску, манипулируя людьми. Одним он льстил, вторых запугивал, третьих упрашивал. Еще узнала, что у него есть основные принципы, от которых он никогда не отступает. То есть ей стало ясно, что он мужчина.

Кэтрин составляла для него расписание, следила за состоянием его личного счета в банке, покупала подарки для его жены и двоих детей, охраняла его от надоедливых просителей и авантюристов, которые зря отнимали время. Она поддерживала его личные и рабочие бумаги в идеальном порядке, договаривалась о визитах к врачу и дантисту — короче, взяла на себя тысячу мелких обязанностей, чтобы он мог свободно посвятить себя делу, которое любил. И чем больше у нее было хлопот в офисе, тем меньше оставалось времени для себя. Кэтрин жила с теткой, которая беспрестанно упрекала племянницу за отсутствие у нее интереса к своей личной жизни.

Больше всего ей нравилось, когда дела заставляли их задерживаться на работе в офисе допоздна. Тогда Кэтрин готовила бутерброды и кофе, и они не уходили, пока не было сделано все. Закончив, он зевал во всю пасть, потягивался, подмигивал ей, а иногда мог даже неуклюже потрепать по худому плечу и даже подбросить до дому на своей машине, хотя им было не по пути.

Потом Худ получил повышение — его перевели на западное побережье. Кэтрин обрадовалась, узнав об этом, но когда он уехал, мир для нее померк. Такого не было, когда он уезжал в командировки. Она стала секретарем у его преемника, мистера Гуллиама, холодного, высокомерного коротышки.

Два месяца спустя на ее домашний адрес пришло письмо.

Тетка была недовольна. «Этот человек разобьет тебе жизнь», — ворчала она.

Кэтрин отправила ответ, и спустя десять дней пришли бумаги о ее переводе. Еще через четыре дня он встретил ее в аэропорту. Тепло пожав ей руку, сказал:

— Боже, как я рад тебя видеть, Кэтрин. Давай твою багажную квитанцию и подожди меня здесь. Или у машины.

По дороге в город он сообщил, пытаясь скрыть неловкость:

— Это, конечно, не совсем мое дело, но я понимаю, что тебе нужно где-то жить. Я не представляю, что тебе нравится помимо работы, но подумал, что, наверное, что-нибудь такое, что не требует много внимания и где нетрудно поддерживать порядок. В прошлое воскресенье я присмотрел для тебя одну меблированную квартиру и внес задаток. Она небольшая, но там есть все необходимое. Хороший вид из окна и отдельный вход. Пятнадцать минут от офиса.

Она оробела.

— Вы напрасно беспокоились, мистер Худ.

— Это просто дружеский жест. В знак благодарности. Если тебе не понравится, так и скажи.

Узкая улица круто поднималась вверх. Он свернул на подъездную аллею. Квартира располагалась над гаражом, лестница на второй этаж была снаружи. Поднявшись на маленькую лестничную площадку, он поставил вещи и вытащил ключ. Отпер дверь, пропустил Кэтрин вперед. Когда она вошла, внес следом вещи.

— Здесь такие большие окна, как в ателье художника. Обои темноваты, но я думаю, хозяин не станет возражать, если ты их сменишь. Потолок неровный, потому что крыша имеет уклон, но зато она не протекает. Кухня вон там. Плита электрическая. Ванная здесь. Диван раскладывается. Мне понравилось, что тут довольно чисто и… как бы это сказать… очаровательно, что ли. Восемьдесят пять в месяц, включая водопровод и электричество. Все, кроме телефона, конечно. Ну… как тебе?

Она осмотрелась, выглянула в огромное окно. Обернувшись, сказала:

— Замечательная квартира, мистер Худ. Ну не квартира, а песня. Это как раз то, о чем я мечтала и никак не могла найти.

Он ухмыльнулся, глядя ей прямо в глаза:

— Боже, как я рад снова тебя видеть! Я и вправду соскучился.

Его руки легли ей на плечи. Она смутилась, ощущая их тяжесть. Улыбка на его лице растаяла. Он крепко стиснул ее плечи. Пока он целовал ее, она стояла, замерев от испуга. Ей было одиноко и хотелось домой. Потом вдруг что-то теснившее ей сердце лопнуло, и она сперва робко, потом смелее, крепче обняла его и прижала к себе.

Он выпустил ее, отошел к окну и отвернулся. Глядя в его широкую спину, она задумчиво коснулась губ кончиками пальцев.

— Давай забудем, что сейчас было, — хрипло предложил он. — Это нам ни к чему. Все полетит к черту. У тебя, наверное, возникала мысль, что я снял тебе квартиру не просто так. Но это неправда. Нет, я ни о чем таком не думал.

— Не сомневаюсь. Я достаточно вас знаю.

— Мы хорошо сработались, а это дорогого стоит, Кэтрин. Это нужно беречь. Такие вещи все разрушают. Давай забудем об этом.

— Хорошо.

— Извини меня, это я виноват.

— Я могла бы остановить вас, но не стала, значит, здесь есть и моя вина.

Он обернулся с усталой улыбкой на губах:

— Забыли. Идет?

— Идет.

Они осторожно пожали друг другу руки. Он объяснил ей, как оформить аренду, где находится офис, как найти его, и велел звонить, если ей что-нибудь понадобится. Договорились на следующее утро встретиться в офисе. Она осталась одна в новой квартире. Еще долго смотрела в окно, затем вздохнула и принялась распаковывать вещи. Покончив с этим, отправилась на разведку. Купила еды, приготовила ужин, немного почитала и легла спать. Заснуть ей долго не удавалось.

Кэтрин была рада снова работать с ним. Через месяц, уяснив тонкости местного колорита, она снова приняла на себя все те обязанности, которые выполняла раньше. Но все получалось как-то по-другому. То, что случилось, нельзя было забыть. Они оба понимали это. Он стал необычайно сердечен и весел, но избегал смотреть ей в глаза. Она вела себя чересчур вежливо, слишком много улыбалась. Выходя из его кабинета, каждый раз чувствовала на себе его взгляд, сковывавший ее движения и походку. Их взаимная физическая тяга создавала между ними мощное магнитное поле, напряжение в котором все возрастало. Невидимые большие часы отсчитывали неизвестно кем установленное время, по истечении которого их неминуемо должно было притянуть друг к другу. Если работы было невпроворот, тиканье этих часов отходило на задний план, но с наступлением затишья раздавалось все громче и отчетливее.

Так прошли первые четыре месяца в Сан-Франциско. Однажды вечером, в непогоду, когда Кэтрин уже собиралась ложиться спать, на лестнице раздались тяжелые шаги — кто-то медленно и неуверенно, будто на ощупь, поднимался к ней в квартиру. Потом в дверь глухо постучали. Она приоткрыла ее, не снимая цепочки, и увидела Уолтера. Его лицо блестело от воды, одежда насквозь промокла, глаза были мутные.

— Кэтрин, — хрипло сказал он.

Она впустила его. Он был сильно пьян. Кэтрин впервые видела его пьяным. Уолтер стоял покачиваясь, с него текло на коврик.

— Я шел. Я все время шел. — И закрыл глаза.

Она хотела поддержать его, но ей удалось лишь смягчить его падение. Он крепко спал, и она не могла его разбудить. Стащила с него мокрый плащ и пиджак. Рубашка оказалась на удивление сухой. Кэтрин добавила два полена в огонь. Пыхтя от усилий, дотащила Уолтера до кушетки. Поднять его было неимоверно трудно, почти невозможно. У него оказались ужасно тяжелые ноги. Но в конце концов ей это удалось. Она ослабила узел на его галстуке, достала одеяло и набросила на него. Расстегнув ремень на поясе, сначала натянула одеяло ему до подбородка, потом вернулась к ногам, сняла ботинки и мокрые носки. Затем крепко ухватилась за брючины и стала стаскивать с него брюки, что тоже стоило ей немалого труда. Поправив одеяло, чтобы голые ступни не торчали наружу, развесила его одежду для просушки у камина, села на другом конце маленькой комнаты и стала смотреть, как он спит. Комнату наполняли запах сырого дерева и звук его тяжелого дыхания. Кэтрин ни о чем не думала, просто смотрела на него. Было одиннадцатый час.

В четыре часа утра он заворочался, забормотал. В камине тлели угольки. Стало холодно.

Уолтер сел и стал тереть ладонями лицо. Потом со стоном открыл глаза и увидел ее.

— Кэтрин… Какого черта… — И снова застонал, повалился обратно на кушетку.

— Хотите выпить кофе?

— Хочу, но не знаю, смогу ли. Я ужасно себя чувствую. Помню, что шел под дождем, переходил из бара в бар. Как я здесь очутился?

— Вы пришли сюда. Я вас впустила, а потом вы… уснули.

— Боже! Какой кошмар! Со мной никогда такого не было. Который час?

— Четыре утра.

Она подошла к камину, пощупала его одежду.

— Все высохло, но хорошо бы еще погладить.

— Какой кошмар! Кэтрин, мне очень стыдно.

— Ну что вы.

— Мне нужно идти.

— Дождь еще не кончился.

— Ничего не поделаешь. Нужно идти.

Он снова сел, растирая лицо. Щетина захрустела под пальцами. Она подошла и села рядом с ним на кушетку. Он удивленно посмотрел на нее. Кэтрин нежно толкнула его в грудь.

— Ложись обратно, Уолтер.

— Но…

— Твоя жена будет беспокоиться?

— Не думаю. Я прихожу и ухожу. Она не обращает внимания.

Он лег и нахмурился.

— Ты знаешь, зачем ты сюда пришел, не правда ли?

— Даже не помню, как я сюда пришел!

— Но ты знаешь зачем.

Он помолчал.

— Наверное, знаю, Кэтрин. Но это бред. Это не к добру. Это глупо и опасно для нас обоих.

— Ты никуда не пойдешь.

Он снова сел.

— Нет. Я…

— Я знаю, что говорю, и знаю, что делаю.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и закрыл глаза.

Ее рука нащупала его руку, и они крепко держались за руки в тишине, будто двое незнакомых людей, чудом уцелевших после какой-то ужасной катастрофы.

Когда это началось, им стало трудно работать. Они оба знали, как опасны служебные романы, и не позволяли себе ничего в офисе. Они стали меньше успевать, но потом, когда привыкли жить с этим новым ощущением близости, дела пошли даже лучше, чем прежде. Две или три ночи в неделю он проводил у нее. Его вещи занимали теперь один ящик комода и одну из полок шкафа. Она научилась готовить его любимые блюда. Ходить куда-либо вдвоем они не решались. Он купил в квартиру музыкальный центр, удобные стулья, посудомоечную машину и мусорное ведро.

Более трех лет они не могли насытиться друг другом. Иногда в офисе она мельком видела его профиль, линию подбородка, или его широкую спину, когда он отворачивался, или большую ладонь, лежащую на краю стола. И тогда вдруг — среди тихого шелеста электрических печатных машинок, среди пустыни бледно-салатовых конторских книг, ответственных конференций и вычетов из зарплаты — Кэтрин чувствовала, как расслабляющее тепло разливается по всем членам. Ее голова клонилась на грудь, становясь слишком тяжелой для хрупкой шеи, колени отказывались поддерживать зрелый вес ее бедер. Даже нежнейшая ткань раздражала тогда набухшие соски ее грудей. И Уолтер видел это в ее взгляде, в том, как она держалась. И в такие моменты, поняв, что он видит, она знала, что ночью на лестнице услышит его шаги, он поднимется навстречу ее бьющемуся в горле ожиданию.

В тот первый год Уолтер постепенно приучал и приучил ее не стесняться наготы своего тела, забывать о сдержанности, которая была у нее в крови, в угоду восторгу и наслаждению.

Он был здоровый самец, грубый и сильный, как его собственный сжатый кулак. Уолтер не был создан для аскетизма. В те дни, когда горячие волны захлестывали ее, так что Кэтрин боялась, что все заметят, она была готова немедленно разделить его вожделение, мгновенно отозваться на приказ его плоти, ибо их связь больше напоминала сражение, чем любовь.

Но чаще всего она гасила его первый порыв, чтобы затем на широкой равнине сдерживаемой страсти предаться хитрой игре, когда они при помощи искусных маневров приближали, но затем снова отдаляли момент экстаза, пока, наконец, жажда овладеть друг другом не подчиняла их.

Первое время Кэтрин ощущала в себе внутреннее противоречие. Ее пугал разлад между ее привычным невозмутимым «я» и бездной чувственности, которую он пробудил в ней. Подходя к зеркалу, она всякий раз ожидала увидеть в нем свидетельства своего блуда. Ожидала увидеть, что губы, груди и бедра расплылись и располнели, в глазах появился похотливый блеск, а осанка искривилась от движений любви. Но зеркало неизменно показывало прежнюю невозмутимую Кэтрин Аллер, чьи груди были девически упруги, бедра стройны до худобы, губы педантично поджаты. Она не могла представить себе этот образ в постели, обезображенный и перекрученный, рот, разорванный словами без смысла и формы. И читала осуждение в собственных глазах.

Но когда он обнимал ее, мышцы бугрились на его спине, а молот ударял по наковальне, сокрушая ее и брызжа искрами, она забывала обо всех противоречиях и своем чувстве вины.

Казалось, их страсть — это ненасытный голод. Но так только казалось. После трех лет близость превратилась в привычку, стала одной из граней их существования. Оставшись вдвоем, они часто говорили о делах. Иногда работали над документами, которые он приносил из офиса. У нее было чувство, что это она его жена, а не другая женщина. Кэтрин заботилась о его здоровье, была в курсе всех его дел, знала о нем все. Ей казалось, что так будет всегда. Что может случиться? У него было много интересов, но у нее, кроме него, ничего не было. Жизнь начиналась, когда она утром приходила в офис и садилась за свой стол, и еще тогда, когда на лестнице раздавались его шаги.

Он стал реже бывать у нее и всегда торопился уйти, виновато ссылаясь на занятость. Она чувствовала, что теряет его, и пыталась удержать. Кэтрин стала больше следить за собой, обновила гардероб, стала по-другому краситься. И изо всех сил старалась доставить ему удовольствие. Все напрасно. Уолтер стал рассеянным, грубым. Он охладел к ней.

Однажды ночью он пришел в первый раз за три недели, и они безобразно поссорились из-за какого-то пустяка. Уолтер ушел, хлопнув дверью. Тогда она поняла, что потеряла его. Хотя не знала, как это случилось и в чем ее вина.

Финальная сцена произошла на работе. Это было отвратительно и незабываемо. Кэтрин обвиняла его в грубости, жестокости, равнодушии, эгоизме. Уолтер заявил, что он ей не принадлежит, что ему надоела ее мелочная опека, что она квохчет над ним как наседка.

После этого любые отношения между ними — даже деловые — стали невозможны. Все было кончено.

В Филадельфии, куда Кэтрин теперь возвращалась, ее никто не ждал. Некому было сказать: «Разве я тебя не предупреждала?» Пять лет назад ее тетка умерла. Кэтрин приезжала на похороны и распродала тогда теткин небогатый скарб.

«Мне двадцать восемь лет, — думала она. — Я компетентный секретарь, хорошая кухарка и опытная любовница. Но от меня веет холодом, друзей у меня нет. Имея лошадиное здоровье, умру я еще не скоро. Впереди у меня еще две трети жизни, а все, что положено, уже произошло. Все, что случится дальше, — известно. Я оккупирую офис, и меня будут считать безукоризненным, производительным работником. С годами память о тех ночах начнет тускнеть, стираться, пока, наконец, я не поверю, что это все было не со мной. Не меня обнимал мужчина, и не я тихо стонала от любви. Я буду сидеть, суровая и прямая, и нагонять страх на молодых девиц, а они будут сплетничать за моей спиной. Я еду туда, где все начиналось. За эти годы я утратила вкус к жизни, они иссушили меня, не оставив даже слез, чтобы плакать, я слишком холодна, чтобы меня можно было опять отогреть. Я проиграла. У меня есть деньги, дорогая одежда, машина, но я совсем, совсем мертвая».

Кэтрин взглянула на термометр, затем на спидометр. Ее предупреждали, чтобы она следила за температурой, потому что новый автомобиль может перегреться. Она ехала со скоростью пятьдесят пять миль в час, что было на пять миль ниже допустимого предела. Это была первая машина в ее жизни. При известном уходе автомобиль должен прослужить долгие годы. Кэтрин ехала по центральной полосе. Грузовики справа обгоняла, транспорт слева двигался быстрее. Она не ожидала встретить на шоссе так много машин, но сейчас у нее было больше уверенности, чем в начале пути. После того как она найдет квартиру в Филадельфии, пожалуй, стоит отправиться путешествовать. В этой поездке дважды создавались ситуации, требовавшие от нее быстроты и решительности, но Кэтрин удачно справилась. Она любила все делать хорошо.

Позади раздалось фырчанье быстро нагонявшей ее машины. Глянув в боковое зеркало, Кэтрин увидела коричневый «крайслер», который и вправду гнал как на пожар. Она с удовольствием перестроилась бы в правый ряд, чтобы уступить ему дорогу, но там не было места. Поэтому лишь сосредоточенно сжала руль.

«Крайслер» перегнал ее. Краем глаза Кэтрин заметила согнувшегося за рулем рыжего мужчину, рядом с ним женщину. Проехав футов примерно шестьдесят, «крайслер» резко затормозил и почти остановился. Взвизгнули шины. Сначала Кэтрин подумала, что он собирается повернуть налево. Потом увидела неизвестно откуда взявшийся голубой автомобиль. Его появление выглядело до того невероятным, что казалось, будто его криво приклеили поверх готовой картинки, как это мог бы сделать трехлетний ребенок.

Ее нога вжала педаль тормоза. Кэтрин поравнялась с «крайслером». «Крайслер» тяжело двинул ее задом, раздался металлический грохот и скрежет. «Форд» потерял управление. Дорога, машины — все завертелось перед ветровым стеклом пестрой каруселью, и Кэтрин еще успела подумать, по-прежнему не выпуская бесполезный руль, что это похоже на сцену погони в кино, когда камеру устанавливают на движущемся автомобиле.