Солдат

ГЛАВА 22 ВОЙНА В КОРЕЕ

Возвратившись из Панамы, я почти девять месяцев, не разгибаясь, работал в Пентагоне. Как раз в это время военные деятели испытывали серьезное беспокойство в связи с тем, что после окончания второй мировой войны широко распространилось следующее убеждение — в армиях будущего пехота займет второстепенное место. Это убеждение складывалось под влиянием двух факторов: горячего желания сократить военные расходы страны и ошибочного мнения, что атомная бомба может решить исход войны.

Эти взгляды сильно отразились на размещении наших войск во всем мире и особенно на Дальнем Востоке, где наши контингенты были крайне ограничены. По распоряжению свыше мы по существу искалечили свои сухопутные силы Они несли там чисто оккупационную службу, действуя главным образом в роли полицейских, а не солдат. Даже боевой подготовкой они не занимались, так как она помешала бы им выполнять полицейские функции. Они не были подготовлены к войне ни духовно, ни физически, за исключением немногих кадровых офицеров и сержантов, которые в душе всегда готовы к бою.

Проводя навязанный нам министром обороны Льюисом Джонсоном режим экономии, мы сократили количество батальонов в пехотных полках с трех до двух. Количество огневых батарей в артиллерийских дивизионах также было сокращено с трех до двух. «Из пехотных полков и дивизий были изъяты и поставлены па консервацию все средние танки — отчасти потому, что они не требовались для несения полицейской службы, но в основном из-за того, что при передвижении по японским дорогам они ломали мосты. И вот, когда разразилась Корейская война, она застала нас врасплох. Трудно найти оправдание- столь позорной небрежности.

Именно горький урок, полученный нами в Корее и стоивший нам столько крови и такого ущерба национальному престижу, впоследствии заставил меня на посту начальника штаба армии страстно протестовать против «экономии», которая могла вновь привести нашу армию в то же полу беспомощное состояние. Когда от меня потребовали урезать штаты воинских частей в Корее, я послал Вилтону письменное донесение, в котором заявил, что любое сокращение такою рода будет сделано только после получения непосредственного приказа от компетентных властей.

Начало этой войны было для меня полной неожиданностью, так же как и для всех наших военнослужащих от Сеула до Вашингтона. 21 июня я впервые оторвался от письменного стола и, взяв с собой жену, отправился в инспекционную поездку по штату Пенсильвания. Я прекрасно освежился, проведя весь день в поле с войсками, а вечер в обществе губернатора Даффа и офицеров 28-й дивизии национальной гвардии штата Пенсильвания. Обедали мы в Гаррисберге и вернулись довольно поздно, часов около одиннадцати.

Часа в два ночи, а то и позже, меня разбудили настойчивые телефонные звонки. Начальник разведывательного отдела сообщал мне из Вашингтона, что северокорейцы только что пересекли 38-ю параллель.[31] Я выяснил кое-какие подробности, которые он мог мне сообщить, повесил трубку и повернулся к жене.

— Ну, вот и кончился наш спокойный и радостный отдых, — сказал я.

В эту ночь мы больше не уснули. Уложив вещи, мы выпили по чашке кофе и, едва начало светать, были уже на пути в Вашингтон.

Когда я услышал о Корее, у меня, конечно, сразу промелькнула мысль, что это начало третьей мировой войны. Несколько месяцев назад был подписан китайско-советский договор, и мне казалось, что начинается новый Армагедан — последнее великое сражение между Востоком и Западом.

Утром я прибыл в Вашингтон. От генерала Макартура непрерывно поступали донесения, а к нему от Объединенного комитета начальников штабов шел обратный поток телеграмм. Помню, как я переживал, узнав, что в высших кругах надеялись с помощью одной только авиации и флота остановить дальнейшее развитие событий. Я стоял рядом с генералом Брэдли у телеграфного аппарата, когда была отправлена директива, санкционирующая использование военно-воздушных и военно-морских сил для Прикрытия эвакуации американских граждан из районов Сеула и Инчхона, и спросил его, умышленно ли исключается участие сухопутных войск в корейских событиях. Он ответил утвердительно.

Но так продолжалось недолго. Вскоре пришлось прибегнуть к единственному средству — ввести в действие полки неполного состава, расположенные в Японии, эти полицейские войска, совершенно не подготовленные к боевым действиям.

Этот факт тоже следует внести в книгу истории, где навечно запечатлеваются ошибки людей. Вся новейшая военная история полна записей q подобных неудачах, вызываемых тем, что страна возлагает все надежды на один род оружия и слишком поздно начинает понимать свою ошибку. Смысл этого печального урока ясен, но мы его еще до сих пор не усвоили, ибо многие политические лидеры и даже военные тщетно надеются обеспечить оборону наиболее легкими и дешевыми путями.

Неудачи и успехи первых Дней корейского Конфликта до сих пор не изгладились из моей памяти. Мы отходили медленно, с упорными боями, но в конце концов занимаемый нами на всем полуострове район так сократился, что на военной карте его можно было закрыть ладонью. Нельзя забыть и блестящий прорыв, и высадку морского десанта, сокрушившего северокорейские армии и отбросившего их к р. Ялуцзян. Я более детально, чем рядовой читатель газет, представляю себе начальный период Корейской войны, поскольку все донесения о боевых действиях проходили через мой стол в Пентагоне. Свое повествование я начну с более позднего времени, с декабря, когда, победив одного врага, мы встретились с другими — с красными китайцами.

Помню один субботний декабрьский день 1950 года. Это было тревожное время, когда обстановка в Корее быстро и резко менялась. Я поехал в Филадельфию па футбольный матч между командами армии и флота, надеясь, что это увлекательное спортивное зрелище сможет хоть на час-другой отвлечь меня от глубокой тревоги. Чрбы даже там не терять связи с Пентагоном (я был заместителем начальника штаба по оперативным вопросам, и через меня проходили все донесения из Кореи), я приказал под своим сиденьем на стадионе установить телефон.

Когда я растворился в толпе, медленно двигавшейся в огромной чаше стадиона, меня захватило величествен ное спортивное зрелище, и я забыл все свои заботы. Но это продолжалось недолго. Когда я входил на стадион, на глаза мне попался генерал-майор Боллинг — начальник разведывательного управления штаба армии. Он передал мне донесение, которое подействовало на меня самым угнетающим образом. В нем сообщалось о разгроме в Корее 2-й дивизии генерала Кайзера. Я служил в этой дивизии в период между первой и второй мировыми войнами. В обеих войнах она прошла блестящий боевой путь. Во второй мировой войне она не заслужила такой громкой славы, как 1-я дивизия, но в глазах военных историков, которые оценивают боевые действия не по газетным заголовкам, она поистине оправдала свой гордый девиз: «Вторая по номеру, но первая по заслугам». В период между войнами она была нашей единственной лабораторией, где офицеры в полевых условиях овладевали современными методами управления дивизией, и каждый из тех, кто учился в ее рядах азбуке высшего командования, чрезвычайно гордился этой службой.

Известие о том, что эта мощная, полностью укомплектованная восемнадцатитысячная дивизия целиком разгромлена, было для меня тяжелым ударом. По своему телефону я немедленно связался с Пентагоном, чтобы выяснить дальнейшие подробности, но эти сведения оказались секретными, и мне не могли сообщить их по Телефону.

Как удивительно переплетаются в жизни радости и огорчения! В том году мы проиграли футбольный матч команде флота, хотя твердо надеялись — побить ее. При других обстоятельствах я испытал бы горькое разочарование. Теперь же я ничего не чувствовал. Мои глаза следили за игрой на поле, по мысли были далеко — с остатками разгромленной, некогда могучей боевой дивизии, откатывавшейся к югу.

Так начались дни упорного труда и глубокой тревоги. Час за часом следили мы за скупыми донесениями, говорившими о доблестных действиях 1-й дивизии морской пехоты под командованием генерал-майора Оливера Смита, с боем пробивавшейся от Ченчжикского водохранилища к морю. Мне казалось, что здесь, в тылу, на расстоянии 15 тысяч километров от поля боя, мы испытывали более глубокую душевную боль и тревогу, чем те, кто был на фронте. Оставаясь в тылу, мы старались предусмотреть нужды солдат и обеспечить людей всем необходимым. Когда находишься в бою, нет времени предаваться размышлениям об отдельных опасностях — так глубоко поглощает солдата бой.

День за днем мы наблюдали за угрожающим развитием событий. Была дана директива перегруппировать силы, эвакуировать район Хыннам-Хзмхын, отойти на юг и там начать подготовку к наступлению из Пусана, Ма-сана и Тэгу. Угроза больших потерь, наконец, миновала, войска оторвались от противника и отступали по суше и морю. Мы понесли серьезный урон, но катастрофа, которая угрожала американскому оружию в гораздо большей степени, чем до Сих пор представляет себе наш народ, была предотвращена.

Я не имел ни малейшего представления о том, что готовит мне судьба. Но в то же время где-то в глубине души едва слышный голос нашептывал мне, что я должен быть готов ко всяким неожиданностям. В один серый воскресный день, ничего не сказав Пенни, я проскользнул на чердак и собрал свои вещи: сапоги, мешковатое полевое обмундирование и боевое снаряжение, которое после окончания войны в Европе я убрал, как я тогда надеялся, навсегда.