Солги обо мне

Глава десятая: Венера

Глава десятая: Венера

— Мне очень нравится твое рвение, Вера, но это, - Татьяна Сергеевна, медсестра нашей студии, указывает на мои ступни, - совсем никуда не годится. Если ты не сделаешь перерыв в тренировках - через неделю с твоих костей начнет слезать кожа. Хочешь совсем отказаться от танцев?

Я пожимаю плечами.

Пока она прощупывала мои растертые в кровь ноги, я почти ничего не чувствовала.

— Просто намажьте мне ту мазь, - предлагаю я.

— Обойдешься, - отказывает она и строго грозит мне пальцем. - И прямо сейчас пойду к Ольховской и скажу все, что о ней думаю. Нельзя же так зверствовать!

— Ольга Игоревна не при чем, - пытаюсь защитить своего хореографа.

Она честно пыталась отправить меня домой, когда увидела, во что превратились мои ноги. Несколько недель я успешно скрывала содранную до крови (точнее - уже почти до мяса) кожу, но когда кровь начала проступать даже сквозь плотный материал моих «балетных туфелек», Ольховская забила тревогу.

Пришлось сказать ей, что если она не позволит мне продолжит заниматься - я лягу в кровать и просто засохну, как улитка без домика. Наверное, у меня было подходящее по тону лицо, потому что Ольховская не стала спорить. Ограничились только внушением. что если я и дальше продолжу изводить себя никому ненужными мучениями, она будет вынуждена вычеркнуть меня из основного состава, чтобы не ставить под угрозу всю постановку. Мол, с такими ступнями никто, даже Господь Бог не даст гарантий, что в решающий момент я смогу выполнить па-де-ша или хотя бы аттитюд.

— Что с тобой происходит? - Татьяна Сергеевна, с которой мы бодаемся взглядами почти целую минуту, наконец, сдается. Протягивает мне тюбик и свежие эластичные бинты.

— Хочу на большую сцену.

Мазь из холодильника и от нее сразу становится легче, еще до того, как начнут действовать ее обезболивающие свойства. Я наношу густой слой, особенно на те места, где действительно уже почти нет кожи. Потом быстро, уже наметанной рукой, перематываю ступни, сверху одеваю носки и прячу ноги в кроссовки. Хорошо, что в этом год обещают затяжную холодную осень, и мне еще долго не придется пытаться втиснуть свои истерзанные колодки в туфли или что-то подобное.

— Если не прекратишь это бессмысленное самоистязание, то будешь видеть Большую сцену только с экрана телевизора.

— Не смиряйтесь, до самого края не смиряйтесь, - киваю в ответ, уже накидываю на плечи куртку. - Но даже у края - воюйте до конца.

Медсестра поднимает взгляд над очками, с ошалелым видом провожая меня до двери.

— Это не я, - говорю уже за порогом. - Это - Плисецкая.

На улице - жуткий, просто до костей ветер. Пробирает сквозь пару слоев одежды и непродуваемую куртку. Давно заметила, что самые холодные именно те вещи, которые должны не бояться ни мороза, ни шторма.

Забрасываю на плечо рюкзак с одеждой, на ходу вставляю наушники в уши.

Делаю погромче звук, пока тяжелые басы не заглушают звуки окружающего мира. Он стал раздражат даже своей дождливостью, хоть я всегда любила ее с особенной теплотой.

Три недели. Нет, уже двадцать четыре дня.

На экране моего телефона - самодельные вырезанные из какой-то картинки обои с календарем. Двадцать восьмое марта отмечено в нем большой черной точкой. Я воображаю, что именно так выглядит сквозная рана в моем сердце после убийственного выстрела его слов.

Даже если эта метафора - самое пафосное из всего, что рождал мой наивный мозг, она все равно максимально точно передает чувства, с которыми я живу вот уже двадцать четыре дня.

В моей груди - Черная дыра, и она безвозвратно втягивает в себя все, что оказывается слишком близко. Она питается моей жизнью. Не жрет только одно - тоску.

Я плотнее заворачиваю шарф вокруг шеи, и на последнем витке неожиданно врезаюсь во что-то на всем ходу.

Бам!

Машинально отступаю, глядя себе под ноги и потирая лоб.

Если бы это был столб или лайт-бокс, то у меня уже начала бы торжественно расти шишка. Такая огромная, что на нее можно было бы вешать табличку с надписью: «Азачемтебеглаза?»

Но вместо этого я вижу рядом с носками своих стареньких кроссов - идеально чистые и определенно «лакшери» туфли. Дорогую обувь, в отличие от тряпок, сразу хорошо видно. Но меня озадачивает не ее стоимость, а вид, как будто у ее владельца существует своя собственная ковровая дорожка и палантин от дождя.

— Ради бога, простите! - слышу где-то «на втором этаже» бархатный мужской голос. - Ей-богу, я вас просто не заметил!

Кажется, он только пытается протянуть руку, чтобы как-то мне помочь, но я действую на опережение и ускользаю на безопасное расстояние.

— Все хорошо. - Немного затравленно озираюсь по сторонам, чтобы найти самый оптимальный путь к отступлению. - Никаких проблем. Я сама виновата.

— Точно? - никак не отклеивается он, буквально не оставляя мне выхода.

Взгляд упирается в него.

Брюки со скальпельно-острыми стрелками, пиджак, рубашка с запонками и манжеты, которые торчат из рукава ровно на сантиметр - как по учебнику этикета. Галстука нет, но рубашка расстегнута всего на пару пуговиц, так что и тут все в рамках допустимой фривольности. Идеально гладкий подбородок с выразительной ямочкой, широкие архитектурные скулы, тонкие губы с парой изъянов, крупный тонкий нос без единой горбинки.

Синие глаза в разлете мелких морщинок.

Немного выступающие надбровные дуги.

Идеально зачесанные назад русые волосы и едва заметные нитки седины на висках.

Ему вряд ли больше тридцати… пяти? Вспоминаю рассказы мамы о том, что отец посидел еще в тридцать и поэтому стал таким импозантным в сорок.

— Позволите? - Мужчина протягивает руку, но я слишком поздно замечаю зажатую в ней деревянную ручку зонта.

Снова пытаюсь отступить, чтобы избежать любого намека на прикосновение.

Почему-то, после того дня, который я уже окрестила своим личным Апокалипсисом, любые прикосновения стали для меня настоящей психологической проблемой.

— Это просто зонтик, видите? - Он терпеливо, как маленькой, показывает мне ручку в виде покрытой лаком головы какой-то хищной птицы.

— Я не маленькая, - тут же выставляю в ответ все свои иголки.

Сколько лет мне должно стукнуть, прежде чем каждый встреченный мужчина перестанет видеть во мне «ребенка из ясельной группы»?

Пока я пытаюсь быстро соорудить вокруг себя закрытое для знакомства пространство, мой случайный знакомый еще немного подается вперед и закрывает меня зонтом от дождя. «Шляпка» массивного клетчатого красавца (какого-то очень в традиционном английском стиле) очень большая, но потому что мы стоим на заметном расстоянии, пока апрельский ливень перестает лить мне на голову, его собственные плечи быстро покрываются пятнами влаги. Мужчину это, впрочем, как будто вообще не заботит. Все та же вежливо-приветливая улыбка в мою сторону, и такое же вежливое, абсолютно без нравоучений, замечание:

— У меня и в мыслях не было считать вас маленькой, хотя ростом вы и правда… - Он отмеряет расстояние ладонью - от земли где-то до бедра, и это легко сводит на шутку мой незаслуженный злой выпад.

Я потихоньку, надеясь, что он все равно не заметит, чуть крепче сжимаю ладони вокруг лямки висящего на плече рюкзака. Прокручиваю в пальцах жесткую плотную кожу и это немного успокаивает. Нужно просто перестать видеть в каждом человеке мужского пола потенциального «сердцееда». Даже если это очень тяжело.

— Простите, - выдавливаю из себя. - У меня был тяжелый день. И мне стыдно, что я до их пор не научилась смотреть под ноги.

— По-моему, вы как раз под ноги смотрели очень пристально, - снова шутит он, и на этот раз мои губы все-таки растягиваются в улыбку.

— Ну если изучать вопрос буквально…

— Разрешите подвести вас домой? - неожиданно предлагает он.

Нужно постараться, чтобы тут не замахать руками и не осенить себя охранными знаками. Свят-свят-свят, нет уж, хватит мне этих уличных знакомств и мужчин, которые выглядят как подарки судьбы. Может я к двадцати двум годам и не научилась смотреть по сторонам и до сих пор с завидной регулярностью обо что-то расшибаю лоб, но кое-какие выводы все же сделала. И первый из них - в ближайшие годы держаться как можно дальше от мужчин. До тех пор, пока не поработаю над системой самообороны. А заодно не придумаю, чем и как ликвидировать мою собственную Черную дыру по имени «Меркурий».

Единственный прогресс, который я пока достигла на этом поприще - перестала корить себя за то импульсивное признание. Но на фразу «Я тебя люблю» наложила вечное нерушимое табу.

— Не хочу, чтобы вы промокли, - снова очень степенно объясняет мужчина. - Но готов от вас отвязаться, если прямо сейчас скажете, что у вас при себе есть зонт.

— Нет, зонта нет. - «Господи, почему я это сказала?» - Послушайте, мне правда уже пора. Еще раз извините, что нарушила правила тротуарного движения. Надеюсь, никакие ваши передние, задние и боковые стекла не пострадали.

Я выхожу из-под укрытия зонта и приставным шагом пытаюсь отойти подальше, прежде чем окончательно исчезнуть с горизонта. Правда, в этот момент снова чуть не натыкаюсь на идущего поблизости мужчину.

Щеголь с зонтом продолжает за мной наблюдать. Делает это открыто. -разворачиваясь ко мне всем корпусом. Я оглядываюсь - он все равно смотрим. Отворачиваюсь и пытаюсь натянуть капюшон пониже на лицо. Лучше даже не представлять, как глупо выгляжу со стороны.

Ускоряю шаги. Если поспешу - дома буду через час. Приму ванну с лавандой, заварю себе литр чая с лимоном и буду читать боевую фантастику, в которой бравые морские пехотинцы истребляют порождения космодемонов.

Но.

— Я снова прошу прощения, - тот же голос так близко, что я едва не подпрыгиваю.

Мой спаситель с зонтом уверенно идет рядом, хотя для этого ему приходится буквально пачкать в лужах свои безупречно чистые туфли. То есть, конечно, уже далеко не такие чистые.

— Мы, разве, уже не попрощались? - Я останавливаюсь и выразительно смотрю прямо ему в глаза.

Блин, высокий.

Наверное, почти такой же высокий, как Меркурий. Я отмечаю, что им обоим я примерно до плеча. Только Меркурий шире в плечах.

Воспоминания подкрадываются как убийца из-за угла - вонзают нож в спину как раз в тот момент, когда я меньше всего этого жду.

На его широком плече лежала та женщина, которая успела потереться об него достаточно, чтобы Меркурий насквозь пропах ужасным приторным ароматом ванили. Наверное, послав меня, он с радостью вернулся к ней. Как это называется в мужских кругах? Снимать стресс с беспроблемной, взрослой, не замороченной. Той, которая понимает, что к чему.

— … или меня просто замучит совесть, - слышу голос Щеголя.

— Что? - Я провожу языком по пересохшим губам. Подавляю желание сорвать зубами едва зажившую ранку. У меня на этом целый пунктик. Кто-то, когда нервничает, грызет ногти, кто-то обкусывает заусеницы, а я - грызу губы. - Простите, я отвлеклась.

Он протягивает зонт ручкой вперед. Дает понять, что хочет, чтобы я взяла его в руку, а когда делаю это - моргает в знак одобрения.

— Берегите себя, милая взрослая Дюймовочка, - говоря это, мужчина проводит по мне взглядом, как будто пытается понять, что может скрываться под мешковатой курткой и джинсами-бананами. - И смотрите по сторонам. Вернете зонт, когда увидимся в следующий раз. Всего доброго.

— Не думаю, что это возможно, так что лучше не рисковать.

Он выразительно заталкивает ладони в карманы брюк, когда пытаюсь вернуть ему «подарок». Медленно, элегантно, как джентельмен из романом Шарлотты Бронте, прощается кивком головы и… теперь моя очередь провожать его спину долгим непонимающим взглядом.