Соло

ГЛАВА 47

Тео Панайоту оказался очень милым, как Росс и обещал, таким милым, какими бывают только греки, но он был еще и ужасно прямолинеен. То, что он не ходит вокруг да около, а сразу берет быка за рога, возможно, и помогло ему стать миллиардером, интересы которого в нефтяном и гостиничном бизнесе, а также в грузоперевозках простираются по всему миру, но Тесса его манеру поведения сочла просто чудовищной.

— Скажи, какой смысл осторожничать, когда любой из нас завтра может умереть? — ошарашил он ее вопросом во время первого часового сеанса позирования. — Я вижу по твоим и Росса глазам, что вас связывают прочные, особенные отношения, но Росс мне говорит, что вы вместе не спите. По-моему, это очень… странно.

Раз он так откровенен, то Тессе ничего не оставалось, как быть столь же откровенной.

— Он мне изменяет, — сказала она, набрасывая тени на круглом улыбающемся лице и сожалея, что их так мало. Миллиардер Тео или нет, но ему надо сесть на диету. — Я решила не выходить за него замуж, потому что он спал с другой. Я не хочу быть замужем за человеком, которому я не могу доверять.

— Знаю, знаю, он мне говорил. — Тео отмахнулся от ее аргументов, а Тесса заскрежетала зубами: как раз сейчас она рисовала его пухлые кисти. — Но между мужчинами и женщинами есть различия, и это как раз одно из них! Секс для мужчин — забава, и если нет любви, то он не имеет особого значения. Проблема женщин, понимаешь ли, в том, что они никак этого не возьмут в толк. Поваляться на соломе — разве это важно…

— В сене, — машинально поправила его Тесса, спеша закончить руки, пока они снова не взмыли в воздух. — И для меня это важно.

— Но я вижу, я просто знаю, — воскликнул Тео, воздев руки к потолку, — что, если бы Росс женился, на другую женщину он даже бы не взглянул. Хотя сам я не понимаю такого поведения, — поправился он, пожимая плечами, — но мы ведь все-таки говорим об англичанах…

…………………………………………..

— Ну и палатка, — сказала Тесса уже вечером. Оливия, которая лежала посередине кровати с пологом, закрепленным на четырех столбиках, пошевелилась и вздохнула во сне.

— Это все, что я сумел устроить за такой короткий срок, — вздохнул Росс, всей душой сожалея, что в этой постели лежат сейчас не они с Тессой. — И не надо на меня так смотреть. Все-таки — крыша над головой.

Поглядев на множество складок темно-синего бархатного балдахина, Тесса выдавила из себя улыбку. Если бы Росс узнал, как трудно ей было сопротивляться, когда он так любезен, она бы умерла.

— Действительно, крыша есть, — спокойно согласилась она. — И над кроватью в твоем номере такая же. Попробуй забраться под нее, тебе наверняка понравится.

— Тесса. — Росс сделал к ней шаг, и она благоразумно, но неохотно отступила назад. — Сколько раз говорил тебе Тео, что мужчины и женщины отличаются друг от друга? Это меня убивает, ты должна понимать.

— И сколько ты заплатил Тео за то, чтобы он излагал эти нелепые шовинистические теории? — парировала она, стараясь сохранять раскованность. — Он грек, Росс. О моногамии и слыхом не слыхивал. У нас с ним был всего один сеанс, а он при мне по телефону успел поклясться в вечной любви трем разным женщинам.

— Тео любит женщин, — ответил Росс, непринужденно пожав плечами, хотя выражение его глаз сейчас было намного более серьезным. Сохраняя расстояние — это проклятое расстояние, на котором настаивала Тесса и которое разделяло их так непреодолимо и так бессмысленно, — он произнес: — В то время как я люблю только одну женщину. И если бы она дала мне шанс, один-единственный шанс, я бы ей это доказал.

— Наверняка бы доказал, — спокойно ответила Тесса, усилием воли подавляя нервную дрожь и заставляя себя не отступать. — Я думаю, в этом отношении ты столь же искусен, как и Тео. Но мы говорим не о том, скольких женщин ты любишь, Росс. Нас интересует, скольким женщинам ты можешь оставаться верен. И, к сожалению, — заключила она с решительным жестом, от которого у нее самой чуть не разорвалось сердце, — их количество так и не сократилось до одной.

В этот момент Тесса поняла, насколько была права, когда не хотела сюда ехать. Вне своего дома она утратила то незначительное естественное преимущество, которое дает своя территория, и Росс вовсю это использовал. Этот его взгляд, тон его голоса да и вся его манера рассчитаны на то, чтобы отвлечь ее, чтобы она потеряла бдительность. Почти незаметно приближаясь, Росс сказал:

— Но оно сократится, если ты дашь мне возможность его сократить. Тесса, я не отрицаю, что в том, что произошло, виноват только я, но когда ты исчезла за день до свадьбы, ты показала мне, что такое ад. То, что я по-прежнему хочу тебя — и только тебя, — кое-что должно для тебе значить. Это серьезно, Тесса. Такое бывает только раз в жизни, и я не понимаю, почему ты не осознаешь это так же ясно, как я.

Сейчас Тесса уже тряслась, выведенная из равновесия близостью Росса и искренностью его слов. Но ей нельзя, никак нельзя сдаваться.

— Ты говоришь о сексе, — с упреком произнесла она, и Росс, к счастью, клюнувший на приманку, тотчас отступил. Подняв ладони, с взглядом оскорбленной невинности он сказал:

— Нет, Тесса. Не об этом.

— Ну и хорошо, — ответила она, оживившись, взяла свой халат и направилась в ванную. — В таком случае, может быть, докажешь это. Оставив меня сейчас одну.

…………………………………………..

«Сегодня вечером у меня есть особый повод быть благодарной Россу», — с улыбкой думала Мэтти. Когда он без предупреждения поменял графики смен, Грейс это совсем не обрадовало — видеомагнитофона у них нет, а значит, она пропустит предпоследнюю серию телесериала, который ей особенно нравится, — но зато Мэтти останется дома одна.

А ей нужно было уединение и уверенность, которую дают родные стены, чтобы сказать Ричарду о ребенке. В загородном пабе или в его машине преподнести такой сюрприз она не осмелилась бы. Мэтти не знала, как он отреагирует, — он может потерять самообладание и устроить сцену или высадит ее в каком-нибудь темном сельском переулке, откуда потом не выберешься, — так что рисковать она не могла.

Не то чтобы Мэтти всерьез полагала, что Ричард способен на что-то подобное, но она намеренно готовила себя к самому худшему, чтобы любой другой исход их объяснения принес радость и облегчение. «Как бы я ни старалась смягчить удар, — с грустью подумала Мэтти, — он все равно будет очень и очень потрясен».

Мэтти и сама была потрясена, когда меньше чем через десять минут приехал Ричард. Он притянул ее к себе и расцеловал прямо в прихожей, не потрудившись даже закрыть за собой входную дверь.

Вдыхая милый ей запах Ричарда, смесь запахов шерсти, лосьона после бритья и стираной в прачечной рубашки, Мэтти с таким же жаром отвечала на его объятия. Затем, посмотрев через его плечо, она воскликнула:

— Ты машину поставил перед домом! Ой, Ричард, ты что, не сможешь побыть со мной?

Взгляд Ричарда светился решимостью, он ногой захлопнул дверь и увлек Мэтти в гостиную.

— Милая Мэтти, я больше не собираюсь прятать машину на соседних улицах. Мне плевать, кто узнает, что я здесь, и хочу, чтобы тебя это тоже не волновало.

— Но… — начала Мэтти, сердце которой бешено колотилось, и Ричард снова принялся целовать ее. — Ведь…

Несколько минут спустя Мэтти пригладила свои взлохмаченные волосы и попыталась добиться от Ричарда хоть какого-нибудь объяснения. Взволнованность на его лице сменилась выражением уверенности в себе. Но если судить по другим признакам, то видно было, что он сильно возбужден. Мэтти даже подумала, может быть, пусть вначале будет секс, а уж потом новость, — это как приговоренного к казни накормить сытным завтраком.

— Но, дорогой, — снова возразила она, думая, не пил ли он. — А как же Антония?

— Понимаю, понимаю, — успокоил ее Ричард, жалея, что не привез с собой бутылку шампанского. — Это не скоропалительное решение, поверь мне. В последнюю неделю я едва ли думал о чем-то другом. Я ведь люблю тебя, Мэтти, сильнее, чем когда-либо любил ее. За эти месяцы ты сделала меня таким счастливым, что ситуация постепенно сделалась просто нелепой, и вот я решил кое-что предпринять. — Он взял ее теплые ладони в свои, помолчал, потом, набрав в легкие побольше воздуха, выпалил: — Я собираюсь оставить Антонию. И если ты хочешь со мной быть… ну, в общем, я хочу быть с тобой. До конца жизни.

Следуя традиции всех тех старых черно-белых фильмов, которые она так долго смотрела и над которыми так много плакала, Мэтти сделала глубокий вдох и разрыдалась.

— Скажи хоть что-нибудь, — мягко напомнил ей Ричард, когда всхлипы наконец затихли. — Очень тяжело сомневаться, плачешь ты от счастья или оттого, что ситуация так ужасна, что даже страшно подумать.

Мэтти вытерла глаза бумажным платком и покачала головой.

— Ой, Ричард, я и сама не знаю. Естественно, естественно, я хочу быть с тобой. Но ты можешь не захотеть со мной быть.

— Я хочу. — Ричард поцеловал кончик ее носа и ее мокрые веки. Он никогда еще так ее не любил. — Разве я только что не сказал, что хочу?

— Но ты ведь еще не знаешь, — прохныкала Мэтти, по щекам которой снова потекли слезы. Заготовленная речь полностью вылетела из головы. — Ричард, я прошу прощения, я это нечаянно. Я бе… бе… беременна.

Вероятно, в первый раз в жизни быстрый ум отказал Ричарду. Он почти что физически ощущал, как разум ему отказывает, как движение мыслей замедляется и останавливается, словно в тело вкололи целый шприц анестетика. Неподвижно глядя на Мэтти, с ничего не выражающим лицом, голосом без всяких эмоций он спросил:

— Что?

— Беременна, — прошептала Мэтти в ужасе и одновременно ощущая восторг. Вот, она ему сказала. Но, хотя у нее разобьется сердце, если он ее бросит, по крайней мере, ожидание закончено и можно жить дальше. Он ведь не может заставить ее сделать аборт. Никто, даже Ричард не сможет запретить ей родить этого ребенка, который уже существует у нее внутри.

Все отношения строятся прежде всего на взаимных уступках. Ричарду это было известно лучше, чем кому-либо еще. Он прекрасно понимал: если бы не его карьерные успехи и сопутствующее им повышение благосостояния, Антония и не подумала бы выходить за него замуж.

Но раньше такая расстановка сил в их брачном союзе его особенно не беспокоила, он принял это как данность. Взамен Ричард получил молодую, красивую, искушенную в светской жизни жену, какой, при других условиях, никогда бы не добился. И, чтобы быть до конца справедливым к Антонии, Ричард, не подозревая еще тогда, что измены — это ее самое любимое хобби, некоторые черты ее характера находил привлекательными. Ее легкое, бесшабашное отношение к жизни превосходно компенсировало его склонность к созерцательности и навязчивым идеям. Ричард был всегда озабочен мыслями о том, что другие о нем подумают, в то время как Антонии на это было наплевать. Первый год или даже два он был заворожен ее так называемым шармом, который, правда, со временем пришлось переименовать в эгоизм. Признавать очевидное было больно. Пока Ричард работал, Антония тратила свое время и его деньги на развлечения. А дети, о которых он мечтал, так и не появлялись просто из-за того, что его элегантная жена категорически не желала их иметь. Беременность, по мнению Антонии, природа придумала для того, чтобы всю жизнь превратить в страдание, так что в эту отвратительную ловушку она не попадется. Ричард с горечью понял, что, пока продаются противозачаточные таблетки, у него нет в этом вопросе никакого выбора, так что ему пришлось заставить себя смириться с ее решением и постепенно приучить себя к мысли, что детей у него не будет.

В то время как брак с Антонией никогда не приносил умиротворения, встреча с Мэтти стала словно возвращением домой. Ее доброта согревала его, как хороший, выдержанный коньяк. Только с Мэтти мог он по-настоящему расслабиться и быть собой.

Сейчас, услышав эту удивительную новость, Ричард уверился в том, что был прав. Обняв свою любимую женщину, он просто сказал:

— Не плачь. Я никогда в жизни не был так счастлив.