Цзян Цзылун родился в 1941 году в деревне Цан провинции Хэбэй. В 1958 году поступил в ремесленное училище при заводе тяжелого машиностроения в Тяньцзине, по окончании его в 1960 году остался работать на заводе. В том же году ушел служить в армию; закончив морское топографическое училище, стал работать по специальности. В 1965 году демобилизовался и вернулся на завод, работал бригадиром, секретарем канцелярии директора, заместителем секретаря объединенной цеховой ячейки, начальником цеха. В 1971 году вступил в КПК, с 1982 года — член Тяньцзинского отделения Союза писателей, в настоящее время — член правления Союза китайских писателей, заместитель председателя Тяньцзинского отделения Союза писателей.
С 1962 года систематически публикует свои произведения. В 1967 году его рассказ «Один день начальника управления электрификации» получил широкое признание. Рассказ «Заметки о вступлении в должность директора Цяо» также привлек внимание читателей, был удостоен первой Всекитайской премии (сборник «Лучшие рассказы года»), В 1979 году Цзян Цзылун стал членом Союза китайских писателей. Его повести «Дневник секретаря одного завода», «Первопроходец», «Все цвета радуги» и «Новогодние визиты» удостаивались премий на всекитайских конкурсах в 70-х и 80-х годах.
Ну что за Новый год по солнечному календарю? Китайцы его не признают, какие бы красивые названия ему ни давали, к примеру, «юаньдань». Можно импортировать магнитофоны, телевизоры, но чтобы Новый год — такого я еще не слышал. Для китайцев Новый год — это Праздник весны — Новый год по лунному календарю! От него и идет отсчет годам, с его наступлением оживает природа.
В первый день Нового года полагается есть пельмени, на второй день — лапшу, на третий — наносить визиты друзьям и близким… Не успеешь оглянуться, и уже пятое число. В этот день снова едят пельмени. Даже самые прижимистые на праздник раскошеливаются. И пока не истратят все, что удалось скопить, не успокоятся. Как будто живут последний день. Едят, пьют, веселятся.
Праздник пролетает незаметно — и снова на работу.
Лэн Чжаньго вышел из дому на двадцать минут раньше обычного. «Завод — мой дом, приходи раньше, уходи позже, работай сверхурочно». Слушать надоело. Подобные уловки не к лицу передовым производственникам, настоящим руководителям завода — только бездельникам. Лэн Чжаньго еще ребенком узнал вкус угольной пыли. Где только он не был, собирая остатки угля для печки. И едва подрос, устроился на завод учеником. Он знает досконально все производственные процессы, и, что бы ни случилось, обвести его вокруг пальца невозможно. Если бы каждый работал в полную силу все восемь часов, завод не дошел бы до такого состояния. В этом Лэн Чжаньго не сомневается. Но ведь работают, как положено, часа четыре, не больше, зачем же оставаться после работы и делать вид, будто лезешь вон из кожи? Он никогда не приходит раньше, никогда не задерживается, все делает согласно распорядку, за исключением четырех дней в году. Во второй день Нового года по солнечному календарю — второго января, второго мая, третьего октября и в пятый день Нового года по лунному календарю — пятый день Праздника весны он является на работу на двадцать минут раньше. Не потому, что не признает отдыха в праздники, просто его возмущает, что многие слишком легкомысленно относятся к работе. За пять дней до праздника начинают работать с прохладцей. А после праздника еще пять дней раскачиваются, никак не могут взяться за дело. Кричи не кричи — не дозовешься. Таким образом, один нерабочий день Нового года по солнечному календарю превращается в одиннадцать. А четыре нерабочих дня Нового года по лунному календарю — в пятнадцать! Как же можно такое терпеть?! Лэн Чжаньго тоже не прочь весь год отдыхать, но ведь надо зарабатывать на жизнь! Поэтому в первый день после праздника он появляется в диспетчерской раньше обычного на двадцать минут. Подчиненные это знают, и к его приходу каждый сидит на своем рабочем месте. В восемь часов по звонку они связываются по телефону с цехами, выясняют, кого из начальников нет на месте, где простаивает машина или еще не начиналась работа, и тогда начальнику цеха приходится худо.
Начальник центральной диспетчерской на полразряда ниже директора завода и на полразряда выше начальника цеха. Впрочем, дело тут не в должности, а в самом Лэн Чжаньго. На заводе он забывает обо всем на свете, ничто не существует для него, кроме производства.
И вот на пятый день Праздника весны он ехал на завод вне себя от гнева. В прошедшем году Праздник весны пришелся на февраль, а в нынешнем — на январь. Два праздника в одном месяце — в начале и в конце. За месяц завод не дает и полумесячной продукции. Как же быть с планом? Перед Новым годом директор буквально схватил Лэн Чжаньго за горло, чтобы тот всеми правдами и неправдами выполнил план, точнее, доложил о его выполнении и даже перевыполнении, а премию, которую следовало разделить на три части в первом квартале Нового года, раздал еще перед праздником всем без исключения рабочим и служащим, заявив, что они честно потрудились и должны как следует встретить Новый год! Лэн Чжаньго, хоть и обладал железным характером, понял, что с директором ему не тягаться, и скрепя сердце выполнил приказ. Сам он тоже получил премию и возвращать ее не собирался. Новый год встретили пышно и весело. А дальше что? Ведь не кому иному, как Лэн Чжаньго, придется выкручиваться.
Улицы были пустынны, хотя в этот час обычно полно народу, не протиснешься. В чем же дело? Некоторые, видно, все еще празднуют. Везде, словно нарочно, чтобы люди снова ощутили радость чудесного веселого праздника, разбросаны взорванные хлопушки, от которых все бело вокруг. Никогда еще не пускали так много хлопушек, начали в двенадцать ночи тридцатого и пускали до девяти утра. В день освобождения Тяньцзиня и то было меньше шума от орудийных залпов. Лэн Чжаньго удивляется: откуда у людей деньги? Производство идет на спад. На заводе с деньгами все труднее. Лэн Чжаньго не обманешь. Деньги эти добыты нечестным путем и переходят из кармана в карман, способствуя оживлению торговли. От таких денег никакого проку. Они сразу уплывают из рук, разве что принесут немного веселья и радости. Нет, Лэн Чжаньго не бросает денег на ветер. Ни одной хлопушки не купил он на Новый год: детей нет, а здоровому взрослому человеку зачем пускать хлопушки. Да и настроение не то — болеет жена.
— Ой! — Он едва не налетел на ехавшего впереди и резко повернул руль велосипеда. Скоро завод. Сегодня — первый рабочий день в Новом году по лунному календарю. Но Лэн Чжаньго ехал на работу в скверном расположении духа. Даже езда на велосипеде не доставляла, как обычно, удовольствия. Стараясь приободриться, он окинул взглядом завод, который некогда процветал. Словно гора возвышался он над городом, напоминая журавля среди кур. Корпуса: административный, конструкторский, экспериментальный, газовая станция, — занята под цеха огромная территория — целых тридцать ли — бастион из железа и стали. Все эти горы стоят денег, и немалых, а сколько их ушло в землю! Теперь не вернешь. Без конца говорят о наведении порядка. Но разговорами все и кончается. Разве это терпимо? Сейчас вся промышленность переживает трудности. Вот и наш завод. Далеко ли уедешь на доходах от продажи сельскохозяйственного инвентаря? Огромный машиностроительный завод за эти несколько лет еще не окупил себя, не дал стране прибыли, но как только заговаривают об исправлении положения, все идет прахом. И старое, и новое оборудование свалено в кучу, и никому нет до этого дела. В свое время завод снискал заслуженную популярность. Девушки искали здесь женихов, парни — невест. На завод смотрели с гордостью, с восхищением. Никому и в голову не приходило, что завод станет объектом насмешек, что зарплата там будет ниже, чем в какой-нибудь обувной лавке.
Думая об этом, Лэн Чжаньго все больше и больше распалялся гневом. И вдруг приуныл.
Главные заводские ворота были распахнуты, но никто не спешил на работу, лишь какой-то человек невысокого роста мел центральную дорожку, а затем принялся орудовать метлой за воротами. Лэн Чжаньго обрадовался. Ему показалось, что это хромой Лю решил сделать доброе дело. Счастливый знак! Весь год Лю мается от безделья, но жалуется на усталость. И открывает главный вход лишь в исключительных случаях. Рабочие ходят через боковой, а машины въезжают в задние ворота. Лэн Чжаньго это не по душе! Неудивительно, что дела завода так плохи, думает Лэн Чжаньго. Вместо того чтобы пользоваться главным входом, все норовят пройти окольными путями. Не иначе как хромой Лю за год поумнел: и двор метет, и главный вход открыл. Может, не напрасно праздновали и теперь наконец производство наладится.
Лэн Чжаньго сошел с велосипеда и против обыкновения хотел поприветствовать хромого Лю, но, приглядевшись, понял, что обознался, принял за Лю своего помощника, толстяка-коротышку, с ничем не приметным лицом, простодушного и скромного Ху Ваньтуна. Радости как не бывало. Вместо того чтобы выполнять свой служебный долг, помощник начальника главной диспетчерской метет двор и не только роняет свое достоинство, но еще и срамит его, Лэн Чжаньго. По своей квалификации Лэн Чжаньго на голову выше Ху Ваньтуна, который, хотя и пришел на завод на полгода раньше Лэн Чжаньго, стал его учеником. Владелец завода сразу заметил, что Ху Ваньтун не очень сметлив и расторопен, и рассудил так, что Ху Ваньтун, как говорится, будет тянуть мехи и разводить огонь, а Лэн Чжаньго ковать железо. В общем, Ху Ваньтун был отдан под начало Лэн Чжаньго. Ху Ваньтуна нимало не смущала роль подчиненного. В отличие от Лэн Чжаньго он на протяжении многих лет ежедневно являлся на завод раньше положенного времени, а уходил позже, и считал завод родным домом. Приходи рано, если хочется, но зачем двор мести? Прошелся бы лучше по цехам и ознакомился с положением дел.
Ху Ваньтун, однако, не считал, что мести двор зазорно. Он не случайно выбрал для этого занятия первый рабочий день после Нового года. Ему хотелось каждого поприветствовать, поздравить, справиться о здоровье, в общем, каждому сделать приятное. От этого, как говорится, корона с головы не свалится. Времена сейчас другие. Не пристало начальнику зазнаваться, ходить с непроницаемым лицом, говорить начальственным тоном. Надо, чтобы тебя любили и уважали.
— Товарищ Ван, счастливого Нового года! В праздники заходил к вам, не застал дома.
— С Новым годом! Ни минутки не было, чтобы зайти и поздравить, разрешите это сделать сейчас!
Особыми талантами Ху Ваньтун не обладал, зато с людьми был обходителен, говорил просто и сердечно. Обычно веселый и искренний, он был одинаков со всеми: и с начальством, и с рядовыми работниками.
— Как вы рано сегодня, уважаемый учитель! Это в честь первого рабочего дня в Новом году. Я жду не дождусь вас, чтобы поздравить!
— Ай-я! Это же Ху Ваньтун! Счастливого Нового года! Чтобы начальник, да еще в первый рабочий день Нового года, мел двор, такого никто не припомнит.
Многим пришелся по душе поступок Ху Ваньтуна. Он не только не потерял уважения, но даже вырос в глазах людей. Новый год, новые времена, все радостные, веселые, в хорошем настроении, с людьми в такие минуты легко налаживать отношения и завоевывать симпатию. Неважно даже, что́ именно ты делаешь и каковы плоды твоего труда, главное, чтобы люди в тебя поверили.
Выносливость и трудолюбие, готовность оставаться на своем посту, невзирая на все унижения и оскорбления, пожалуй, и есть настоящий талант!
Мимо промчались на велосипедах заместитель начальника шлифовального цеха Ши Мин и несколько молодых рабочих.
— Сяо Ши! С Новым годом! — Ху Ваньтун смотрел на современную молодежь с восхищением и был не в силах сдержать улыбку.
— О! Старина Ху! Заходил к вам в праздники, а вы и сами спрятались, и вино припрятали! Нехорошо!
— Старина Ху! В такой день мести двор! Совсем как Лэй Фэн![57]
Парни соскочили с велосипедов и окружили Ху Ваньтуна.
— Старина Ху, говорят, вас собираются назначить заместителем директора… Нечего прикидываться, накануне Нового года директор заходил в цех, интересовался нашим мнением.
— Придется, старина, раскошеливаться на угощение.
Один из парней обнял Ху Ваньтуна и полез к нему в карман за сигаретами.
— Погоди, я сам, — остановил его Ху Ваньтун.
Но парень уже вытаскивал нераспечатанную пачку.
Таких сигарет в каждом доме припасали к Новому году пачек десять. Парни поделили между собой — кому три, кому пять. Двум парням не хватило, и они требовали свою долю. Тогда Ши Мин крикнул:
— Это сигареты второго сорта, чтобы угощать, а в кармане брюк — получше, те он приберегает для себя. За это его и прозвали заядлым курильщиком.
Ху Ваньтун рассмеялся:
— Ни одной хорошей сигареты из купленных к празднику я не выкурил, это была последняя пачка, не верите, посмотрите… — Он вынул из кармана брюк табакерку.
Парни смутились: оказалось, что все хорошие сигареты Ху Ваньтун раздал людям, а сам курил в праздник табачные листья. Он вообще готов был отдать все. Однако в проигрыше не оставался. Потому что неизменно завоевывал симпатию и доброе отношение. Парням было неловко: забрали у человека последнюю пачку, но сигарет они не вернули. Зачем оставаться в дураках самому, если можно оставить другого. И так, с сигаретами в зубах, они вскочили на велосипеды и умчались, бросив на прощанье:
— Если бы все начальники были такими, как ты, старина Ху!
— Обязательно отдам свой голос, когда тебя будут выбирать директором!
Ху Ваньтун кивнул и снова принялся мести.
Лэн Чжаньго был в бешенстве. Какой стыд! Сопляки потешаются над Ху Ваньтуном, а он смеется как ни в чем не бывало, словно дурак. И никто этого не замечает, его дружески приветствуют, а на него, Лэн Чжаньго, не обращают внимания. Знают ведь, что Ху Ваньтун не блещет талантами, но относятся к нему снисходительно, любят как доброго друга. В глубине души Лэн Чжаньго завидует этому бесталанному Ху Ваньтуну, хотя никогда себе в этом не признается.
— Ваньтун, брось метлу и сейчас же иди в диспетчерскую, — подойдя к Ху Ваньтуну, тихо, но строго произнес Лэн Чжаньго.
— Ладно! Вот только домету и пойду. — Ху Ваньтун несколько раз взмахнул метлой, бросил ее в проходную и догнал Лэн Чжаньго.
— Как здоровье жены? Когда я был у вас в праздники, она выглядела неважно. Наверно, мало спала, в Новый год всегда хлопоты. А тут еще треск хлопушек под окнами. Побереги ее! Как бы болезнь не дала рецидива…
Лэн Чжаньго нахмурится и молчит. Он не любит, когда говорят о болезни его жены, особенно заводские. Ху Ваньтун, разумеется, исключение, они много лет работают вместе и друг от друга ничего не скрывают. Лэн Чжаньго хоть и злится на Ваньтуна, знает, что в делах житейских на него можно положиться. И не один Лэн Чжаньго, все идут к Ваньтуну со своими бедами, чтобы излить душу, часто вымещают на нем свои обиды и гнев, он все терпит, искренне переживая за людей, сам же все сносит молча, не ищет утешения и сочувствия, чтобы не портить никому настроения. А главное — он не предает друзей, умеет хранить чужие тайны, ни о ком плохо не отзывается. Ссорящихся старается помирить, никого не обвиняет, никого ни с кем не стравливает. Чужие тайны скапливаются в его душе. И если тайну сравнить с косичкой, Ху Ваньтун многих мог бы дергать за эти косички, но никогда этого не делает, не причиняет никому вреда. Он прославился на весь завод и, как говорится, силен своей слабостью, с ее помощью побеждает сильных. Его часто обижают, но пострадавшим оказывается не он, а обидчик. Взять, к примеру, хоть Лэн Чжаньго. В силу своего характера он то и дело придирается к Ху Ваньтуну, отчитывает его, даже насмехается. А ведь именно Ху Ваньтун устроил его жену в больницу и всячески помогает ему, как родному брату, видя, как тяжело тот переживает болезнь жены. Ху Ваньтун хорошо знает все недостатки Лэн Чжаньго и не в пример другим не боится его — просто, как подчиненный, выполняет его распоряжения. И когда другие диспетчеры, сидя у телефонов, пытались понять, чего именно хочет от них начальник, Ху Ваньтун поступает так, как считает нужным…
— Чжаньго, не заставляй всех работать в полную силу сразу после Нового года, лучше пройдись вместе с нами по цехам…
— Зачем?
— Поздравить цеховое начальство и рабочих с Новым годом!
— Что?! С Новым годом? А может, прикажешь еще отвесить всем поклоны?! Руководители производства — не кумушки, которые ходят с поздравлениями из дома в дом. За четыре дня еще не напоздравлялись? Решили бегать по цехам с новогодними визитами? Только что у ворот завода ты разыграл представление не хуже Далана[58]. И все мало? Это же отвратительно!
— Вы поглядите на него! Ни с того ни с сего распалился. Что я такого сказал? — Ху Ваньтун рассмеялся. Он никогда не выходил из себя, не злился, что бы ему ни сказали. А когда велись деловые споры и страсти накалялись, он предлагал закурить, и обстановка разряжалась. Если человек дружески улыбается, вряд ли кто-нибудь полезет с ним в драку. Но спасительную пачку сигарет увели парни Ши Мина, и Ху Ваньтуну ничего не оставалось, как предложить табак.
— Не хочешь ли закурить? Это покрепче сигарет!
Лэн Чжаньго сердито отмахнулся, бросил в кружку щепотку заварки, взял было термос, но он оказался пуст, и налил из чайника остывшего кипятка. Ху Ваньтун, с тех пор как его перевели с повышением из цеха в центральную диспетчерскую, уже более двух лет каждое утро наполнял кипятком все термосы сотрудников. Это вошло у него в своего рода привычку. Но сегодня он этого не сделал, а Лэн Чжаньго и в голову не пришло самому пойти за кипятком. Он лишь досадовал, что Ху Ваньтун, вместо того чтобы позаботиться о термосах, мел двор.
Словно угадав мысли Лэн Чжаньго, Ху Ваньтун, улыбаясь, сказал:
— Я ходил в котельную, но там закрыто. Ведь сегодня — первый рабочий день после Нового года, раньше десяти о кипятке и мечтать нечего.
— Могли бы рабочие котельной прийти пораньше. Никто их от работы не освобождал. Как можно оставить людей без горячей воды?
— Этим ведает административный отдел, и мы не можем вмешиваться. Ты вот руководишь производством всего завода, но не можешь заразить своим энтузиазмом нижестоящих, а одними административными мерами укреплять дисциплину нельзя. Все делают вид, будто тебя боятся, не перечат, а сами поступают по-своему. И с этим ты ничего не сделаешь. Надо налаживать со всеми добрые отношения, завязывать контакты. Только рабочая гордость и совесть могут заставить людей честно работать.
— Хватит! Здесь — завод, а не детский сад! И я не нянька!
— Принцип везде один, что на заводе, что в детском саду. Диспетчерская непосредственно связана и с директором, и с рабочими. Нам приходится иметь дело со многими людьми. И нет-нет да невольно и обидишь кого-нибудь. Пойдем сейчас по цехам, поздравим людей с праздником, глядишь — и забудутся все неприятности, которые были в году. Неужели тебе не нравятся методы управления производством за рубежом? Там владельцы предприятий под Новый год благодарят рабочих и поздравляют. У человека непременно должна быть личная заинтересованность в труде. И если он видит доброе к себе отношение, выполнит любое требование, пусть даже без особого желания.
— Зачем же тогда планы, дисциплина? — заорал Лэн Чжаньго. Завод был ему дорог, он успешно справлялся со своими обязанностями, и на первых порах организация производства была для него истинным наслаждением, как для талантливого режиссера — хорошая пьеса. Но шли годы, и чем опытнее становился Лэн Чжаньго, тем труднее было ему работать, он все чаще замечал недостатки, а неудачи вызывали раздражение и досаду. Куда девалась его смелость? Он стал осторожным, на рабочих смотрел как кредитор на должников.
Диспетчеры, услышав громкий разговор начальника с заместителем, подкрались к двери кабинета и стали подслушивать. Лэн Чжаньго они уважают за его способности, деловые качества и в то же время боятся. С ним трудно работать, он всех держит в напряжении, замечает каждый промах и строго взыскивает. К тому же остер на язык и так может отбрить, что хоть сквозь землю провались от стыда. Заместитель — полная его противоположность и пользуется всеобщей любовью. Подойдет, пошутит, предложит закурить, выпить чаю, и сразу становится легко на душе. И работа спорится, и настроение хорошее. Теперь не те времена, чтобы давить на людей. Начальник — не надсмотрщик. Где это видано, чтобы сразу после праздника требовать от людей полной отдачи?
Ху Ваньтун закурил и, видя, что Лэн Чжаньго поостыл, посмеиваясь, сказал:
— Идем! Пора…
Лэн Чжаньго посмотрел на своего заместителя. Господи! Что за человек? Трехжильный как вол, толстый как боров — его не прожаришь, не пропаришь, что ни скажи — ничем не проймешь. Прежде он во всем полагался на Лэн Чжаньго. А теперь вон каким стал! Неужели он и с подчиненными такой? От диспетчера требуется практическая смекалка, опыт, квалификация, чтобы разом покончить с беспорядками. Не представляю себе, как он справляется со своими обязанностями? И хотя Лэн Чжаньго относился к заместителю свысока, он не мог не признать, что с прежней своей работой тот как-то справлялся, без особых достижений, но и без промахов. На теперешней же работе ему явно не хватает смекалки и опыта, а на одних сладких речах далеко не уедешь.
— Хочешь идти — идти, — вздохнул Лэн Чжаньго. — Я не пойду.
— Знаешь, я круглый год наношу визиты подчиненным, а сейчас как раз удобный случай, Новый год. По опыту знаю: только добром можно заставить людей работать.
— Это ты так думаешь. Никчемный ты человек, и дела твои все никчемные.
— Допустим. А тебе все равно, как к тебе относятся. Пусть плюют на тебя, пусть ругают, лишь бы работали. Пойдем же скорее, послушаешь, что говорит народ, люди выскажут какие-то замечания…
Ху Ваньтун чуть было не изменил своим правилам и не сказал Лэн Чжаньго, что о нем говорят. Впрочем, Лэн Чжаньго это было все равно. Даже добрые слова отлетали от него как пули от танка, раня того, кто их произносил.
— Свои замечания путь оставят при себе. Меня они не интересуют, от кого бы ни исходили. Я давно придерживаюсь принципа «четырех „не“»: не бояться, не интересоваться, не слушать, не изменяться! У некоторых рот все равно что помойная яма. Как ни старайся, все равно тебя же унизят, с дерьмом смешают, а дерьмо выдадут за ароматный цветок. — Не желая продолжать разговор, Лэн Чжаньго вышел из кабинета. Столпившиеся у двери служащие бросились на свои места.
Это окончательно вывело Лэн Чжаньго из терпения, он выхватил у одного из диспетчеров трубку и соединился со шлифовальным цехом. Никто не ответил. Тогда он соединился с монтажно-сборочным цехом, там тоже никого не было. Неужели Ху Ваньтун прав? Стараясь подавить гнев, Лэн Чжаньго решил ждать, пока кто-нибудь возьмет трубку, и смотрел на часы: минута, две… лишь на седьмой минуте ему ответили:
— Кто это трезвонит в такую рань? Обожрался, что ли, на Новый год и животом маешься? Алло, кого надо…
— Начальник цеха на месте?
— Нет!
— А заместитель?
— Тоже нет!
— Кто же есть из начальства?
— Никого!
— А где они?
— Испарились! Ходят по заводу с поздравлениями!
— Что? Визиты наносят? А зарплату потребуют!
— Все до гроша! Разбогатеть тебе в Новом году!
— Кто со мной говорит?
— А ты кто?
— Лэн Чжаньго.
— Так я и знал. В такой день ты один можешь думать о работе, только и ищешь, чем бы заморочить людям голову, слова доброго не скажешь.
— Кто со мной говорит?!
— Твой дядя! — В трубке раздались гудки.
Рука, сжимавшая трубку, дрожала, в висках стучало, в глазах сверкали недобрые огоньки. За что его оскорбили? За то, что он добросовестно относится к работе? Где же тут справедливость?! Жизнь постоянно вносит поправки в его планы и устремления. Хорошо еще, что у него сильный характер, что для него не существуют личные симпатии и антипатии и он спокойно относится к любым неприятностям, которые сыплются на него со всех сторон. Он заставил себя успокоиться, положил трубку и обвел взглядом подчиненных.
Кое-кто из диспетчеров уже связался с цехами, но не всем удалось дозвониться. Все напряженно смотрели на Лэн Чжаньго.
— Немедленно отправляйтесь по цехам, но не с поздравлениями. Пусть побыстрее приступают к работе, еще до обеда, иначе будут лишены премии… — Тут Лэн Чжаньго вспомнил, что премия первого квартала Нового года была выдана накануне праздника.
— Особое внимание обратите на продукцию сталеплавильного, литейного, кузнечного и шлифовального цехов… Продукцию этих цехов надо сдать к концу месяца!
Вдруг снаружи донеслись голоса, послышался смех. Дверь распахнулась, и на пороге появились директор завода, секретарь парткома и еще несколько человек из начальства.
— С праздником вас! Вам, работникам диспетчерской, нелегко приходится, но вы хорошо потрудились и, надеюсь, отлично встретили Новый год. Поздравлять коллектив с Новым годом — наша давняя традиция, — широко улыбаясь, произнес директор, — мы начали с вашего отдела.
— Для нас это большая честь, — выпалил Лэн Чжаньго. — Но наносить визиты в рабочее время?! Как же тогда быть с табелем? Считать, что люди на работе или отсутствуют? С кого спрашивать продукцию по валу, если все целый день ходят с визитами? Как платить зарплату? — Лэн Чжаньго не впустил начальство в диспетчерскую и обратился к подчиненным: — Вы слышали, что я сказал?
Диспетчеры ответили, словно отрапортовали:
— Слышали!
Пришедшие топтались в замешательстве у дверей, не зная, что делать. Они привыкли к подобным выходкам Лэн Чжаньго, но сейчас, в присутствии целого отдела, чувствовали себя особенно неловко. Директору завода было едва за пятьдесят, «молодой старый кадровый работник», он был хорошо воспитан и вышел из положения:
— Товарищ Лэн прав, не будем отрывать людей от работы. Пойдем в другие отделы.
Лэн Чжаньго махнул рукой подчиненным:
— Раз поняли, что я сказал, живо приступайте к работе.
— Все, кто отвечает за горячее производство, за мной, — скомандовал Ху Ваньтун. — А ты, Чжаньго, пойди по отделам и от имени центральной диспетчерской поздравь людей с Новым годом. В цеха можешь не ходить.
«Подумать только, как распоряжается мною», — подумал Лэн Чжаньго, кипя от злости, но ничего не сказал.
По отделам Лэн Чжаньго не пошел, но работать не мог: отдел кадров, отдел внутренней охраны, отдел пропаганды, орготдел… их было несколько десятков, оттуда то и дело приходили с поздравлениями. Пользуясь случаем, завязывали отношения, поздравляли друзей и тех, с кем враждовали, чтобы установить личные контакты…
Дверь диспетчерской не закрывалась. Лэн Чжаньго не знал, то ли сердиться, то ли смеяться. Одно дело директор, другое — рядовой работник. Как его обругаешь, если он явился с поздравлениями? Лэн Чжаньго выбежал из кабинета, чтобы хоть где-то укрыться. Особенно его тревожило положение дел в шлифовальном цехе. Вся продукция по валу приходилась именно на него. Он должен сам посмотреть, что там делается.
В коридорах было полно народу, все шумели, смеялись, и Лэн Чжаньго, негодуя, поспешил уйти из административного корпуса. На территории завода стояла необычная тишина: из цехов не доносился шум машин. Что же это происходит? Завод превратили в праздничную ярмарку: веселятся, наносят визиты целыми бригадами, цехами… А ведь независимо от того, работает завод или не работает, амортизация помещения, оборудования, зарплата, трудовое страхование обходятся государству ежедневно в круглую сумму: не слишком ли это дорого — сто тысяч юаней — для новогодних поздравлений? Ведь потом не сведешь концы с концами. Не помогут и пожелания богатства — ведь это пустой звук! Нет, этого больше нельзя терпеть.
Лэн Чжаньго помчался обратно в административный корпус и велел секретарю директора сообщить начальникам цехов, чтобы немедленно явились в центральную диспетчерскую на совещание.
Секретарша поглядела на него, прищурившись:
— Вы очень любите кавалерийские налеты, а время лобовых атак прошло, настало время обходного маневрирования.
— Поменьше болтай, живо передай распоряжение.
— Пока я уведомлю больше десятка цехов и несколько отделов и отделений, наступит время обеда. Так что в первой половине дня провести совещание не удастся.
— Мать их так, — процедил сквозь зубы Лэн Чжаньго. — Проведем совещание сразу же после обеда, передай директору, что я прошу его быть.
— Начнем совещание…
Перед совещанием все чувствовали себя, как всегда, непринужденно: шутили, обменивались новостями, обсуждали заводские дела, курили, пили чай…
Один Лэн Чжаньго хмуро молчал, но никто не обращал на него внимания, в том числе и директор. Лэн Чжаньго сидел с надменным видом, ни на кого не глядя. И если кто-нибудь с ним по-дружески заговаривал или заискивал, делал вид, что не слышит. В общем, подступиться к нему было невозможно, такого, как говорится, пушкой не прошибешь. Он не сказал ни единого слова ни директору, ни заместителю, как, например: «Товарищ директор, не хотели ли бы вы сказать несколько слов собравшимся?», «Ваньтун, как по-твоему, пора начинать?». Все, что принято в отношениях между людьми, разбилось о бастион его неприступности. Лэн Чжаньго сам открыл совещание, хотя начальник центральной диспетчерской не обязательно должен быть председателем собрания и всем навязывать свою волю.
Худощавый и очень высокий, он давил на всех словно гора. Сказав в порядке вступления несколько слов, он обвел взглядом собравшихся и приступил к делу.
— Праздники позади. Поздравлений, я полагаю, было более чем достаточно. Но если вам мало, я могу вас поздравить еще раз, даже отвесить земной поклон! Но при одном условии — чтобы был выполнен план этого месяца. Завод в этом месяце должен выдать продукции по валу на девять миллионов юаней, по прибыли — на сто семьдесят тысяч юаней. На данный момент завод выполнил план на шесть миллионов двести тысяч юаней, то есть на два миллиона восемьсот тысяч юаней меньше, а до конца месяца осталось всего два с половиной дня. План мы обязаны выполнить, очковтирательством заниматься не следует. Мне нужны конкретные меры и фактические цифры. Сколько сделано утром, сколько вечером, сколько в ночную смену. Осталось всего шесть смен. Сколько может дать каждая смена? — Он сделал паузу и продолжал: — Сегодня все с таким энтузиазмом поздравляли друг друга с Новым годом, словно план вот-вот будет выполнен. Что же. Благодарение небу и земле! Какой цех рапортует первым? Я готов склонить перед ним голову и поздравить с Новым годом! Начнем…
Уж лучше бы он кричал и ругался, чем так язвительно выражал свое презрение. Никаких иных чувств, кроме враждебности, его слова не вызвали. Он же не питал ни к кому злости, просто заботился о выполнении плана и возмущался халатным отношением к работе. Но если раньше его методы шли на пользу, то сейчас приносили только вред. Лэн Чжаньго стал терять уверенность в себе и свою неудовлетворенность вымещал на людях, а те платили ему ненавистью. Почему, собственно, надо его бояться? Он всего лишь начальник центральной диспетчерской. Но его побаивается сам директор, иначе зачем он пришел бы на это совещание? В общем, все терпеть не могли Лэн Чжаньго, но предпочитали с ним не связываться. В конце концов, можно уйти от прямого ответа. Зачем говорить, что план не будет выполнен? Положение во всех цехах одинаковое. Ни один цех не выполнит план. И никто не может этого потребовать. Интересно, что сделает Лэн Чжаньго? Какое произнесет заклинание? Сейчас столько трудностей! Столько наболело у каждого! Лучше не говорить об этом. Лэн Чжаньго — опытный специалист, но управлять производством не может, как не может направить в нужное русло данное совещание, где собрались самые лучшие работники завода. Ему мешают высокомерие, пренебрежительное отношение к людям. А ведь у каждого из них свои планы, расчеты.
Видимо, люди считают это совещание никому не нужным, а тон Лэн Чжаньго возмутительным. Кто дал ему право стучать кулаком по столу, будто у себя дома?
На совещании все вели себя по-разному. Для одних оно было просто забавой, для других — своего рода наказанием. Кто-то решил воспользоваться случаем и отдохнуть, кто-то высказать свое возмущение и обиду. Обсуждать готовы были все что угодно, только не производственные вопросы. Выступления были разные: строгие и сдержанные, раздраженные и злые, иронические, полные сарказма, переходящего в грубость, высокомерные и неэтичные.
Многие с отсутствующим видом молчали. Но всех объединяло одно стремление — дать отпор Лэн Чжаньго.
В комнате было темно от дыма.
Собравшиеся сидели в самых причудливых позах, словно архаты[59] в буддийском храме, Ши Мин сосредоточенно прилаживал к спине сидящего впереди Ху Ваньтуна бумажную черепаху, молодой диспетчер, вместо того чтобы вести протокол, с истинно творческим энтузиазмом делал в своем блокноте наброски присутствующих, а типажи здесь были на редкость интересные.
Директор завода, человек опытный, предприимчивый и себе на уме, хотя с виду простак, не спеша покуривал. Сейчас он объявит о своем переводе в министерство и о решении парткома назначить Ху Ваньтуна заместителем директора. Этот вопрос стоял на парткоме еще месяц назад. Некоторые предлагали Лэн Чжаньго, но большинством избран был Ху Ваньтун. Правильность принятого решения подтвердилась созванным Лэн Чжаньго совещанием. При всех его талантах и высокой квалификации ему не хватает гибкости в отношениях с людьми. И его не понимают. А гибкость и умение ладить с людьми сейчас главное для руководящего работника. Сколько хлопот и неприятностей Лэн Чжаньго доставляет директору, который, случается, вынужден даже лебезить перед ним. Но не станет же этого делать начальство городского промышленного отдела!
Директор остановил взгляд на Ху Ваньтуне. Тот внимательно слушал каждое выступление и делал заметки в блокноте. Пожалуй, не только внимательно, но увлеченно, самозабвенно. И лицо его при этом все время менялось, в зависимости от характера выступлений. Ху Ваньтун не только не обладал талантами, но и внешность у него была самая заурядная, зато жизнестойкости его и везучести можно было позавидовать. Видимо, в обычное время только и везет людям обычным. Скромный, обязательный, миролюбивый, он не стремился ни к власти, ни к высокому положению, просто ему, как всегда, повезло и перед ним открылся путь к директорскому креслу. С виду простодушный, Ху Ваньтун был по-житейски мудрым, знал, как завоевать популярность, и умел разбираться в отношениях между людьми. Некоторые считали его никчемным. Но именно Ху Ваньтун был тем мячиком, которым легко манипулировать. Руководитель прежде всего должен обладать талантом актера, только дураки этого не понимают. Такие, как Ху Ваньтун, удобны для начальства и не причиняют никаких хлопот.
При мысли об этом директор заулыбался. Никому не удастся обвести его вокруг пальца, ни Лэн Чжаньго, ни Ху Ваньтуну. Когда он перейдет в министерство, завод по-прежнему останется у него в подчинении. А это главное.
Ши Мин наконец прикрепил к вороту Ху Ваньтуна лист бумаги с нарисованной на нем черепахой и чувствовал себя героем. Все вокруг хихикали, а он, откинувшись на спинку дивана, с довольным видом рассматривал свое творение, выпуская на него сигаретный дым. Но вскоре занятие это ему наскучило, и он уставился на Ли Дуань, единственную на совещании женщину, заместителя заведующего технологическим отделом… И отключился…
— Шлифовальный цех, шлифовальный… Ши Мин!
Ши Мин очнулся и, увидев устремленные на него сверкавшие глаза Лэн Чжаньго, быстро произнес:
— Нет проблем!
— Каких проблем?
— Никаких!
— План выполните?
— Выполним!
— А если не выполните?
— Отрубите мне голову! — Раздался дружный взрыв хохота.
Ши Мин пришел в восторг от вдруг представившейся возможности подшутить над Лэн Чжаньго и добавил:
— Я жду трех обещанных поклонов и за них готов через три дня пожертвовать головой.
Лэн Чжаньго с отвращением поморщился, словно наступил на жабу.
— Твоя башка и медяка не стоит. Ты что, пришел сюда комедию ломать?
Ши Мин вечно злобствовал. То комнату ему дали маленькую, несолнечную. То зарплату не прибавили, когда всем кадровым работникам прибавляли. Он ходил к директору завода и секретарю парткома, скандалил, ругался. С тех пор он и снискал славу неудачника, стал грубым, неуступчивым, задиристым. А неудачнику все дозволено. Станет он считаться с каким-то там Лэн Чжаньго. И он, захлебываясь от ненависти, бросил:
— Зато вашей голове нет цены, вот мы и заплатим ею, если не выполним план. Идет? Вы нас стращаете, как детей, запугиваете. Теперь это не в моде. Завод уже второй год не выполняет план, и ничего нельзя сделать. Даже государство бессильно. И никого не наказывают. А вы опять за свое. Только и знаете, что давить на людей. Зачем? Хотите, чтобы все надрывались?
Ши Мин, пожалуй, высказал не только собственное мнение. Так думали многие. Лэн Чжаньго, едва сдерживая гнев, ответил:
— Еще до Праздника весны директор приказал выдать рабочим и служащим премию на сумму пятьсот тысяч юаней. А откуда эти деньги, тебе известно? Из производственного фонда. Потому в этом месяце такое напряженное положение. Если завод не выдаст валовой продукции на девять миллионов, банк откажет нам в кредитах и в следующем месяце оборотный капитал будет равен нулю, не хватит средств ни на уголь, ни на воду, ни на электричество, ни на газ; производство остановится, рабочие останутся без зарплаты, начнутся беспорядки! План этого года практически нереален, и дальнейшие заказы зависят главным образом от качества продукции первого месяца этого года. Не дадим план — заказчики расторгнут договоры и потребуют возмещения убытков, а то и оштрафуют. И тогда, если даже мы продадим все оборудование завода, нам не расплатиться с долгами. Неужели ты, заместитель начальника цеха, не понимаешь таких простых вещей?
— Понимаю не хуже вас, но сейчас все относительно благополучно, как говорится, дети не кричат, матери не плачут — нечего рваться в гору, пока не проложили дорогу. Не думайте, что вы один болеете за завод, а остальные дармоеды. — Выступление Ши Мина насмешило всех своей нелепостью, он все смешал, свалил в кучу.
Лэн Чжаньго был вне себя от злости: ну что сделаешь с таким человеком?
— Если ничего не понимаешь и не научился говорить по-человечески, нечего тебе здесь делать, пусть придет начальник цеха!
— Благодарю вас! Больше не буду являться на ваши совещания! В следующий раз идите за начальником цеха прямо в больницу. — Ши Мин уже поднялся было, но Ху Ваньтун повернулся к нему, стал удерживать. И тут раздался взрыв хохота: все увидели на спине у Ху Ваньтуна лист бумаги с нарисованной черепахой. Громче всех смеялся Ши Мин. А Ху Ваньтун недоумевал. Директор подошел к нему, незаметно отколол лист с рисунком и разорвал.
В это время вошла с растерянным видом секретарша директора и обратилась к Лэн Чжаньго:
— Только что позвонили, какой-то мальчишка мячом разбил окно в вашем доме, и у вашей жены снова случился припадок. Вас просят срочно приехать.
Лэн Чжаньго переменился в лице и стоял не двигаясь. Совещание не закончено, а он ничего не успел сделать и должен уйти. После его ухода ничего не будет, кроме пустой болтовни. Как же ему потом работать?
— Товарищ Чжаньго, забудьте пока о делах и быстрее езжайте домой, — сказал директор и обратился к секретарю: — Вызовите машину!
Лэн Чжаньго продолжал сидеть. Ши Мин вернулся на свое место и произнес:
— Начальник Лэн, поспешите, это приказ директора, так что можете быть спокойны: за преждевременный уход из зарплаты не вычтут.
— Чжаньго, я пойду с тобой, — предложил Ху Ваньтун.
— Зачем? Оставайся. Будешь вести совещание. — Лэн Чжаньго порывисто поднялся и вышел, хлопнув дверью.
Все сразу почувствовали облегчение и вместо производственных вопросов заговорили о несчастливой семейной жизни Лэн Чжаньго. Никто не злорадствовал, напротив — сочувствовали. Кто искренне, кто приличия ради. Ху Ваньтун не мог вести совещание, с уходом Лэн Чжаньго он как бы потерял опору и умоляюще посмотрел на директора.
Директор откашлялся и произнес:
— Совещание прошло неплохо. Товарищ Лэн Чжаньго совершенно прав. До конца месяца осталось два с половиной дня, и все должны хорошенько потрудиться. Сейчас вернетесь на свои рабочие места и приступите к работе. В ночную смену пусть подежурит кто-нибудь из руководящих работников — надо как следует организовать производство. Пользуясь случаем, хочу довести до вашего сведения решение министерства. В ближайшее время меня переводят туда на работу в промышленный отдел. На мое место назначен товарищ Ван, а его заместителем Ху Ваньтун. Может быть, кто-нибудь хочет высказать свое мнение о моей работе на заводе за эти несколько лет? Охотно вас выслушаю, это мне поможет в моей дальнейшей деятельности.
Мало кто верил слухам о новом назначении Ху Ваньтуна, считали это шуткой и сейчас были поражены. Даже слова никто не мог вымолвить. В отличие от Лэн Чжаньго Ху Ваньтуна все любили, но чтобы его назначили заместителем директора, такое никому не могло прийти в голову, и у каждого возник вопрос: а годится ли Ху Ваньтун на эту должность?
Но больше всех растерялся сам Ху Ваньтун. В канун Нового года секретарь парткома, желая порадовать Ху Ваньтуна, намекнул ему в разговоре на такую возможность и, как говорится, для порядка поинтересовался его мнением, хотя дело это было решенное. Секретарь сказал, что необходим скромный, порядочный человек. А этот скромный, порядочный человек долго молчал, а потом взял да и отказался. И вдруг сегодня такая новость! Теперь конец их многолетней дружбе с Лэн Чжаньго. Разве он стерпит такое? Разве может Ху Ваньтун быть начальником Лэн Чжаньго? А ведь начальник диспетчерской подчиняется замдиректора завода. И Ху Ваньтун совершенно искренне сказал:
— Товарищ директор, на эту должность следует назначить не меня, а Чжаньго. Он лучше справится.
Директор, улыбаясь, покачал головой:
— Товарищ Ваньтун, о замене не может быть и речи. Говоря по правде, мне совсем не хочется расставаться с заводом. Но жизнь преподносит нам не только приятные сюрпризы. Мы обязаны выполнять свой долг перед обществом, независимо от того, нравится это нам или нет. Пусть даже нам придется отдать последние силы, страдать — все равно мы обязаны. Во имя дела! Уверен, что ты справишься с новой работой: у тебя есть завидное качество — умение ладить с людьми. Члены парткома завода поговорили с народом и вынесли решение, а партком министерства его утвердил.
— Не робей, Ваньтун, справишься, — раздались голоса.
Но Ху Ваньтун, что было ему совершенно несвойственно, приуныл и сидел весь красный.
— Дело важное и решать его надо серьезно. Шутки тут неуместны, — сказал он. — Не справлюсь я. Боюсь трудностей. И уровень у меня не тот. Мнения своего не имею.
Подобного оборота дела директор не ожидал и про себя ругал этого простака Ху Ваньтуна. До чего глуп!
— Не обязательно иметь собственное мнение, — строго возразил директор, — и авторитет никому не нужен. Достаточно мы натерпелись от деспотизма. Теперь надо выдвигать людей с мягким характером, скромных.
— Болтовня все это, — перебил директора Ши Мин, до этого все время молчавший. — А что, если выбрать замдиректора голосованием? Ведь завод наш пришел в полный упадок. И перспектив никаких. Вы, товарищ директор, решили драпать, что же, мы вас не держим. Может, оно и к лучшему. Но зачем же сажать нам на шею свою марионетку? Ведь не исключено, что после вашего ухода нам удастся привести в порядок дела на заводе.
Директор скривил рот в презрительной усмешке:
— Лэн Чжаньго вас не устраивает, Ху Ваньтун тоже не нравится. Уж не собираетесь ли вы сами занять эту должность?
— Вы, я смотрю, сейчас задохнетесь от злости, — вышел из себя Ши Мин. — Во всяком случае, я не хуже Ваньтуна. Ваньтун, ты только не обижайся, я не хотел тебя обидеть. — Ху Ваньтун грустно улыбнулся. Таким, как он, бесталанным, всегда достается от людей способных. — Если хотите знать, — продолжал Ши Мин, обращаясь к директору, — я выбрал бы Лэн Чжаньго. Да, я часто бываю с ним не согласен, злюсь на него, а в душе восхищаюсь. Будь он все эти годы директором, завод не дошел бы до такого плачевного состояния.
Директор, чтобы замять этот неприятный для него разговор, сказал, смеясь:
— Ладно, ладно, мы еще вернемся к этому вопросу. А сейчас пора по домам. Ведь сегодня пятый день Нового года. Верно, Ваньтун?
Ху Ваньтун растерянно кивнул головой. После заседания кое-кто стал напрашиваться в гости к Ху Ваньтуну. Ху Ваньтун широким жестом бросил им кошелек.
— Тут десять юаней. Купите, что вам хочется. А я пойду к Чжаньго.
— Ваньтун, и я с тобой! — крикнул Ши Мин и, проходя мимо директора, протянул ему листок бумаги: — Мне нечего сказать о вашем повышении, поэтому дарю вам на память парную надпись:
Кто ходит окольным путем —
Прямым путем не пойдет.
Кто сам гладкий и скользкий —
Тому острое не по душе.
Директор прочел и, хотя редко выходил из себя, изменился в лице.