Современная новелла Китая

ГАО СЯОШЭН ЧЭНЬ ХУАНЬШЭН ИДЕТ В ГОРОД © Перевод В. Аджимамудова

Чэнь Хуаньшэн, в прошлом бедняк по прозвищу Дыра, не спеша собирался в город.

Холода миновали, потеплело, дул легкий ветерок, ласково пригревало солнце. Плотно поев и переодевшись в чистое, он взял доверху набитую дорожную сумку и понес ее легко, как пучок сухой травы для запала, — то ли сил было много, то ли сумка оказалась совсем не тяжелой. Высокий и длинноногий, он без отдыха пробегал тридцать ли[19] до города, только пятки сверкали. Чэнь и с тяжелой поклажей не любил ездить поездом, а уж налегке, как сегодня, и подавно. Солнце стояло еще высоко, и он мог, чего доброго, оказаться в городе слишком рано. Поэтому, замедлив шаги, он, словно на прогулке, всю дорогу любовался пейзажем.

Зачем ему понадобилось в город? Торговать. Урожай риса он собрал, грядки перекопал, зерном с государством рассчитался, излишки продал, кроме того, припас на зиму муку, сено, дрова и теперь, пользуясь передышкой, хотел выручить немного денег на всякую мелочь. Торговля с рук была разрешена, и ехал он не спекулировать, не барышничать, а честно торговать тем, что сделано собственными руками.

Чем он торговал? Соломкой из теста, жаренной в кипящем масле. Приготовленная своими руками, из своей муки, на своем масле, свежая, она прямо таяла во рту; такого лакомства, конечно, не купишь в магазине. Этой соломкой и была набита сумка Чэня; аккуратно упакованная в полиэтиленовые пакеты, соломка выглядела весьма аппетитно. Ее было шесть цзиней, что, не считая себестоимости, три юаня чистой прибыли.

Что он собирался купить на эти деньги? Шапку. Чэнь давно о ней мечтал. По правде говоря, с трехлетнего возраста, с тех пор как он себя помнит, то есть за сорок пять лет, ему так и не довелось поносить шапку. До освобождения не на что было купить, после освобождения у молодежи вошло в моду ходить с непокрытой головой, во время «культурной революции» приходилось больше думать о пропитании, чем об одежде, хотя пора бы уже носить шапку, и к тому же с годами он стал побаиваться простуды. Потом, как нарочно, прицепилось к нему прозвище Дыра, своего рода колпак, который на него напялили, благо бесплатно. В конце семидесятых, когда жизнь в деревне наладилась, колпак этот словно ветром сдуло, — Чэнь почувствовал огромное облегчение и перестал думать и о холоде и о шапке. Но в том году здоровье его пошатнулось, и от малейшего ветерка он, словно изнеженная барышня, начинал ежиться, кутаться, чихать. В общем, жизнь без шапки становилась невыносимой. Да не так уж и дорого она стоила, теперь, когда в семье появился достаток, он мог потратить на нее несколько юаней.

Чэнь Хуаньшэн действительно зажил без забот и печалей, и на душе было легко. Чего только не пережил он на своем веку. Но вот ему улыбнулось счастье, и он верил, что жизнь станет еще лучше. Мог ли он не радоваться? Он просто был наверху блаженства. Стал гладким, появился даже жирок, с лица не сходила улыбка. Случалось, проснется среди ночи, вспомнит, что в амбаре — рис, в шкафу — одежда, что живет он по-человечески, и от радости даже спать не хочется — он будит жену и принимается с ней болтать.

Тут, пожалуй, мы затронули самое больное место героя: с женой он еще кое-как мог поговорить, а вообще слова из него не вытащишь — он охотно поговорил бы, просто сказать было решительно нечего. Он завидовал всем, кто умел болтать о всякой всячине. Не понимал, как это некоторым удавалось увидеть вокруг столько нового, придумать что-то забавное, пережить разные чудеса, все запомнить и потом складно рассказать. Он повторял лишь давно известное, набившее оскомину, а сам ничего не мог ни узнать, ни придумать. Вернется, бывало, домой и с важным видом сообщает: «На улице много людей» или «Людей что-то мало», «В мясном ряду торгуют свининой», «Зелень подешевела, никто не покупает». Такими новостями в деревне мало кого удивишь. А рассказывать начнет, так смех разбирает. «Мать в детстве меня шлепала, а отец был добрый…», «Я, считай, четыре года учился в школе, но давно все перезабыл…», «В тридцать девятом году во время засухи реки пересохли, все ели рыбу…», «В сорок девятом произошла смена династий, компартия разбила гоминьдан…», «После женитьбы у нас сначала родился сын, потом — дочь…». Тоска, да и только. Что говорит, что не говорит — все равно. Чэнь ничего не читал, а услышит что-нибудь или увидит — тут же из головы вылетит. Как-то раз посмотрел он популярную пьесу о том, как Сунь Укун [20] тремя ударами уничтожил духа Белой Кости. Жена попросила рассказать, что за пьеса… «Сунь Укун был самый сильный, — сказал Чэнь, — всех перебил». — «А дух Белой Кости это кто?» — спросила жена. «Оборотень», — только и мог сказать Чэнь. Хорошо, что подоспел сын и все объяснил. Даже о работе в поле он ничего не мог толком сказать, кроме прописных истин: «Прежде чем сеять, надо как следует взрыхлить мотыгой землю…», «Высаживать рассаду надо по шесть штук…». Никто и слушать не хотел. Или взять, к примеру, торговлю соломкой. В деревне этим давно занимались, и все как следует было продумано — способ изготовления, расход продуктов, упаковка, цена, прибыль. И уж конечно, знали, где и когда можно выгоднее продать. Вот и получалось, что тут он тоже ничего нового не придумал. Стоило ему слово сказать, как тут же находился зубоскал: «Эхе-хе! Чэнь Дыра опять всех удивить хочет. Как же: торгует соломкой из собственной муки!» Нет, уж лучше помалкивать.

Из-за этого своего недостатка Чэнь считал, что он хуже других. Вечерком, когда в деревне любят посидеть, посудачить, Чэнь рта не раскрывал, да к нему никто и не обращался, словно его тут не было. Унижения и зависть — единственное, что выпало на его долю. Чэнь раньше понятия не имел о «духовной жизни», но теперь, когда пришел достаток, потянулся ко всем ее радостям, не упуская случая послушать и посмотреть. Он жаждал новых впечатлений, без них жизнь казалась неинтересной. Однажды какой-то любитель задавать вопросы спросил его: «Кого ты больше всего уважаешь в нашей бригаде?» — «Лу Лунфэя!» — не задумываясь, выпалил Чэнь. «Да он только и умеет, что книги пересказывать. Что в нем особенного?» — «За то и уважаю, что умеет рассказывать, за бойкий язык», — под дружный смех ответил молчун.

Пристыженный, он зарекался вступать в разговоры, чтобы не становиться мишенью для насмешек. А как было бы хорошо. Вот бы случилось с ним что-то необыкновенное, чего еще ни с кем не случалось. Тогда было бы о чем рассказать! Каким гоголем ходил бы он тогда!

Нельзя сказать, что он денно и нощно мечтал об этом, но мысль о чем-то из ряда вон выходящем, занозой засев где-то в подсознании, в трудные минуты напоминала о себе, принося утешение и надежду. Сегодня же, собравшись в город продавать соломку, он думал только о шапке.

Как ни тянул он время, в город все равно пришел рано, не было и шести. Поэтому он выпил за один фэнь стакан горячего чаю, закусил домашними лепешками и пошел к вокзалу. По пути таращился на все витрины и зашел в магазин присмотреть себе шапку, прицениться.

Потом он зашел во второй магазин и только в третьем выбрал наконец шапку по вкусу, но тут спохватился, хлопнул рукой по карману — ведь денег с собой он не взял! Собирался купить шапку на вырученные от продажи соломки, совершенно забыв, что к тому времени магазины закроются. Теперь придется ждать до утра, но в городе нет у него ни родных, ни знакомых, переночевать негде. Придется, видно, ему еще несколько дней мерзнуть без шапки.

Чэнь приуныл, а ветер, свистевший в ушах, пока он шел на вокзал, показался особенно свирепым.

Было около восьми, когда, добравшись до вокзала и выбрав подходящее место, он вынул из сумки и разложил на лотке пакетики с соломкой. Хотя на станции было довольно много народу, Чэнь наперед знал, что все эти люди поужинали, прежде чем прийти на вокзал, и вряд ли станут покупать его товар, разве чтоб побаловать малышей. Настоящая торговля начнется после десяти часов, с приходом вечерних поездов. Магазины и столовые к тому времени закроются, и соломка пойдет нарасхват. На крайний случай есть еще один одиннадцатичасовой поезд, но это, пожалуй, слишком поздно, лучше не все продать, чем всю ночь провести в пути. Обратная дорога, как ни крути, тоже тридцать ли.

Но торговля шла как по маслу, и к половине одиннадцатого лоток опустел. У Чэня голова шла кругом от непрерывно валившей толпы пассажиров, тянувшихся рук, а тут еще, подсчитав выручку, он обнаружил — недостает трех мао. Видно, кто-то из мастеров брать то, что плохо лежит, воспользовавшись суматохой, схватил пакет и был таков. Он вздохнул: тьфу ты, и тут не повезло! Чэнь знал: расходы на соломку на казенный счет не спишешь. Вот иной приезжий и норовит словчить, только бы не платить из своего кармана, поэтому продавец всегда начеку, а тут, как нарочно, он дал маху. Да разве уследишь, когда у тебя всего два глаза!

Тяжко вздыхая, он решил подобру-поздорову возвращаться домой. Но тут ноги у него подкосились, колени задрожали, слабость охватила все тело. Чэнь встревожился: уж не занемог ли? Только что торговал, суетился, в горячке ничего не чувствовал, теперь же, распродав товар, ощутил ломоту во всем теле. В горле першило, дышать было трудно, потрогал лоб — как крутой кипяток. Нет, не потому он охрип, что выкрикивал цену. Он весь горит, как огнем полыхает. А тут, как назло, ледяной ветер дует в затылок. Что делать? Хорошо бы глотнуть горячего чаю, утолить жажду. Чайные закрыты, но на станции есть кипяток, вспомнил Чэнь и с трудом поплелся туда. Вот и титан. Поискал глазами стаканы — ни одного не видно. А, все ясно: в связи с развернувшейся борьбой за санитарию и гигиену пассажиры предпочитают пользоваться своей посудой, и станционное начальство не долго думая вообще убрало стаканы. Чэню было не до гигиены: набрав воды в пригоршню, он с жадностью ее выпил. Кипяток обжигал, но у Чэня был сильный жар, и он ничего не почувствовал. Он немного приободрился, однако о возвращении домой нечего было и думать.

Тридцать ли, которые он проходил обычно шутя, сейчас в его представлении растянулись в целую тысячу. Ничего не поделаешь. Пришлось устроиться на свободной скамейке в зале ожидания и терпеливо ждать утра, досадуя на свою забывчивость, от которой все его беды: и без шапки остался, и простудился. Один неверный шаг — и все пошло насмарку, теперь что хочешь, то и делай… Положение действительно хуже не придумаешь. А если ему станет совсем плохо, здесь в незнакомом месте, среди чужих людей, без врачей и лекарств, — тогда конец! А ведь он еще мужчина хоть куда, живет по совести, ничего постыдного не совершил, а умрет здесь, и глаз закрыть некому; протяни же он еще несколько лет, поработай в поле, от этого всем одна польза. Нет, он еще поживет в свое удовольствие, окочуриться всегда успеет, зачем спешить? Тут Чэнь даже развеселился, уголки губ расползлись в улыбке, из пересохшего рта вырвался едва слышный смешок. Он, словно в такт музыке, стал легонько похлопывать себя рукой по колену, зевнул, уронил голову на скамеечку и, растянувшись, заснул.

Когда Чэнь проснулся, солнце стояло уже высоко. Тело было налито точно свинцом, в голове муть какая-то, веки припухли. Он приоткрыл глаза, перевернулся на другой бок, собираясь еще поспать, как вдруг содрогнулся всем телом, словно его поразили в самое сердце или подвесили за кишки. Пощупав рукой и обнаружив, что лежит на чем-то мягком, он привстал, огляделся. Устроился он, однако, неплохо: удобная постель, матрац из пальмового волокна. Он замер от изумления и, прикрыв глаза, стал припоминать, как он тут очутился. С трудом собрал уплывающие из памяти события ночи: товарища У, секретаря уездного комитета партии, как ехал в его машине. И вдруг вспомнил все…

Что ж, ни разу в этом году Чэнь Хуаньшэну не повезло так, как сегодня: в трудный час на его пути встретился спаситель. Вскоре после того как он забылся сном на жесткой станционной лавке, к вокзалу подъехал джип секретаря уездного парткома У Чу. Ночным поездом секретарь выезжал на заседание провинциального комитета партии, а его шофер ждал отхода поезда, на случай, если секретарю что-нибудь понадобится. У Чу не спеша прохаживался по залу ожидания, малолюдному в это позднее время, и вдруг заметил спящего Чэня. У Чу невольно улыбнулся; осенью, знакомясь с работой низовых организаций, он целых два месяца работал с ним в одной бригаде и теперь сразу его узнал. «Что тут делает ночью этот недотепа? — удивился секретарь. — Наверное, поезда ждет, как бы не проспал». У подошел и легонько потряс Чэня. И вдруг заметил, что тот подложил под себя вещи. Как бы не ограбили беднягу. Он толкнул его посильней, но тот и ухом не повел, продолжая посапывать. У Чу был не прочь подшутить: схватил Чэня за нос и почувствовал, что у того жар. Он быстро приподнял его и разбудил.

Чэнь вспомнил разговор с секретарем. «Заболел?» — спросил тот. Чэнь утвердительно кивнул. «Как ты сюда попал?» Чэнь показал на дорожную сумку. «Пустая? А где же вещи?» Чэнь, кажется, промолчал. Но У сразу все понял. Вместе с шофером они довели Чэня до машины и повезли в больницу. Человек в белом халате, осмотрев Чэня, с улыбкой обратился к секретарю; кажется, он сказал: «Сильная простуда, но ничего страшного», — налил полстакана воды, дал запить таблетку и еще бесплатно снабдил лекарством. «У нас нет свободных коек, — сказал он секретарю, провожая их до машины. — Устройте его на ночь в гостиницу, ему нужен покой!» Когда машина тронулась, он услышал, как секретарь У сказал водителю: «До отхода поезда тринадцать минут, отвези меня на вокзал, а потом его в гостиницу, пусть ему отведут отдельный номер. Скажи, это мой друг…»

При одном воспоминании об этом у Чэня так сильно забилось сердце, будто в груди ударили в колокола, под сомкнутыми веками в уголки глаз набежали слезы и, задержавшись на мгновение, выкатились, побежали по лицу… Славный человек секретарь У, уважил его, Чэнь Хуаньшэна, представил своим другом, помог в беде, выручил, спас, можно сказать, от верной гибели. Что и говорить, редких достоинств человек. А ведь в сущности, думал Чэнь, никакие мы с ним не друзья, просто знакомые, в домашней обстановке, за столом всего-то раз и встречались. Однажды осенью, знакомясь с работой их бригады, У Чу вдруг нагрянул к нему на обед, хотел, видно, узнать, как теперь живет бывший бедняк. У Чу накупил ребятишкам гостинцев, кучу денег потратил, с лихвой хватило бы на два обеда. Никто так запросто в гости не ходит. Да, что ни говори, а секретарь У на своем высоком посту от простого народа не отгораживается.

На сердце у Чэня потеплело. Он вытер слезы, успокоился, открыл глаза, еще раз осмотрелся да так и ахнул от изумления. Все кругом было чистое, новенькое: ослепительно белый потолок, выкрашенные на высоту человеческого роста светлой блестящей краской стены, зеркально-гладкий темный пол и мебель веселых тонов: светло-коричневый комод, светло-желтый письменный стол и еще две побольше, чем стулья, низкие скамейки, обитые кожей. Чэнь в жизни таких не видел. Взгляд его скользнул по кровати, задержался на нарядной с каймой простыне, шелковом одеяле, белоснежном пододеяльнике — все чистое, новое, с иголочки, так что Чэнь, оробев, невольно сжался в комок, вспомнив, что сам-то он давно не мылся. Боясь запачкать всю эту красоту, он тихонько поднялся с постели, оделся и, крадучись, точно вор, неслышно ступая босыми ногами, направился к двери. Но, проходя мимо кожаного кресла, не удержался, потрогал, слегка нажал на сиденье, оно пружинило, сесть в кресло Чэнь, однако, не решился: вдруг продавит! Осторожно отворив дверь, он вышел из комнаты.

Прошелся по коридору, ноги заледенели, к тому же, кроме него, никто босиком не ходил, и он решил обуться. В душе Чэнь ликовал, как здорово все устроил секретарь У. Подумать только, в какое место его поселил! Краем уха Чэнь, правда, слышал, что стоит это дорого, гостиница да еще такой роскошный номер, и ни в какие расходы не впишешь, самому придется раскошелиться, за одну ночь, можно сказать, просадил деньги на шапку, вхолостую съездил в город.

Чэнь не на шутку всполошился и пошел все выяснять, тем более что платить все равно придется.

У конторки сидела девушка с газетой в руках.

— Товарищ, счет.

— Какой номер? — спросила та, не выпуская из рук газеты, даже не взглянув на него.

— Не знаю. Крайний с восточной стороны.

Девушка выронила газету, с любопытством на него уставилась.

— Вас привезли на машине секретаря У? Как вы себя чувствуете? — Она приветливо улыбнулась.

— Спасибо. Мне пора возвращаться.

— Что за спешка? Вы боевой друг секретаря У, да? Где вы работаете? — Девушка говорила ласковым, мягким тоном, протягивая счет, сладко улыбнулась. Чэнь смотрел на нее во все глаза: писаная красавица.

Тут он наклонился, взглянул на счет и отпрянул как ошпаренный. Цифры были знакомые, но сумма показалась невероятной.

— Сколько? — нетерпеливо бросил он, покрывшись испариной.

— Пять юаней!

— За ночь?

— Да, пять юаней за ночь.

Сердце его бешено забилось. «Бог ты мой, — пронеслось в голове, — я-то думал, это будет стоить одной шапки, кто знал, что ночевка обойдется мне в две!»

— Вы еще не поправились, видите, как вспотели! — удивилась девушка.

Дернул его черт за язык!

— Я же всего полночи здесь был! — сказал и тут же пожалел.

Девушка сразу смекнула, в чем дело, и уже без улыбки, ледяным голосом как ножом отрезала:

— Не имеет значения, к двенадцати часам обязаны оплатить за сутки.

Что ж, она довольно вежливо обошлась с ним, не подняла на смех, наверное, постеснялась секретаря У, однако по ее суровому виду Чэнь понял, что оплошал, молча, дрожащими руками вытащил из кармана деньги, отсчитал пять юаней, три раза пересчитал и передал девушке измятые, влажные от потных ладоней мелкие купюры.

Девушка, опять углубившаяся в чтение газеты, сначала нахмурилась при виде мелочи, но сдержалась и молча приняла деньги.

Чэнь, распростившись с пятью юанями, потеряв расположение девушки, кипел от негодования. Уйду, и ноги моей тут больше не будет, решил он, но, вспомнив про сумку, вернулся в номер.

Он замешкался в дверях, не решаясь ступить на отполированный как зеркало пол. «Не разуться ли?» Но тут же рассердился на себя: «А пять юаней за что заплачено!» И, важно ступая, не боясь больше испачкать пол, прошествовал прямо к креслу и уселся на него. «За пять юаней можно и продавить».

Живот подвело от голода, он пошарил в карманах, нашел кусок черствой лепешки, встал, налил из термоса кипятку. Тут он заметил, что с креслом ничего не случилось, плюхнулся в него со всего размаху да еще попрыгал: хорошая мебель, добротная! Ему было мягко, удобно, он грыз лепешку, запивал ее кипятком и чувствовал себя наверху блаженства. Голова не болела, жар стал меньше, и все оттого, рассуждал Чэнь, что он как следует пропотел у конторки. И вдруг его осенило. «Значит, — продолжал он размышлять, — я не на ветер бросил деньги, как будто потратил их на лекарства».

Он догрыз лепешку, подумал еще, и снова заныло сердце. Эх, что ни говори, а пять юаней есть пять юаней! Приглянувшаяся ему вчера в магазине шапка стоила два с половиной, почему же, спрашивается, за ночлег с него содрали целых пять? Даже богатею из сказки это не по карману, тем паче ему, простому члену кооператива, которому платят семь цзяо за трудодень! Шутка ли, выложить за ночь семь трудодней да еще один цзяо! Выходит, за каждый час, что он провел здесь с полуночи, надо отработать целый день. Ну и дороговизна! Да, нечего сюда со свиным рылом!..

Теперь уже все равно ничего не подыщешь, номер оплачен до полудня, значит, можно еще полежать, отдохнуть на полную, как говорится, катушку. Да, пожалуй, так он и поступит.

О, этот Чэнь Хуаньшэн не такой уж простак, что задумает, то и сделает. Он стал искать полотенце, чтобы вытереть пот с лица и губ, но не нашел и в качестве полотенца использовал тонкую накидку, которую самым бесцеремонным образом стащил с подушки. После чего как был, не раздеваясь, залез под одеяло. Испачкает белье? Ну и пусть. Пять юаней заплачено! Оставит после себя свинарник — тоже ничего страшного!

Но сон не шел к нему, вспомнился секретарь У. Добрая душа этот У, позаботился о нем, только упустил из виду, что забота на таком высоком уровне ему не по карману. Но его тоже можно понять, спешил на поезд, разве все предусмотришь! Как ни крути, Чэнь сам во всем виноват, не купил вовремя шапку, отсюда все и пошло: и простуда, и хворь, и встреча с секретарем У, и ночевка в гостинице, стоившая ему чуть ли не всей выручки от соломки… Как же быть, покупать шапку или не покупать? Покупать! А то опять неприятностей не оберешься!

Тут мысли его перенеслись на соломку, и от голода снова подвело живот. Куском лепешки он, конечно, не наелся. Вчера торговал бойко — ни одного пакета не осталось. Да, жаль… Соломка сейчас была бы в самый раз. Однако досадовать теперь бесполезно: чем больше он будет валяться в постели, тем сильнее проголодается, а без продовольственных талонов в городе не пообедаешь. К полудню он так ослабеет, что с места не сможет сдвинуться. Не ночевать же здесь еще одну ночь. Тут он засуетился, сбросил ногами одеяло, подхватил свою сумку и торопливо вышел из гостиницы. Номер, конечно, хороший, но задерживаться не стоит. Конечно, у него в запасе еще два-три часа, только с собой их не унесешь… Жаль, что приходится уходить раньше времени.

Теперь его заботило одно — поскорей добраться до магазина. Но вот на оставшиеся деньги он купил наконец шапку, тут же надел и, очень довольный, отправился восвояси.

Дорогой, легко шагая, он радостно озирался вокруг. До дома уже было недалеко, и тут ему пришло в голову, что возвращается он к жене с пустыми руками, просадив всю выручку до последнего медяка. Как теперь его встретит жена? Ведь ему нечего ей отдать! Надо срочно что-то придумать, иначе не миновать нахлобучки. Что бы такое сказать, как умерить ее гнев? Сказать, что проиграл, — не поверит: он никогда не играл в азартные игры. Проел? Тоже не годится, он не обжора. Сказать, что обокрали? Все равно достанется: виноват, недосмотрел, проворонил. Лучше всего, пожалуй, сказать, что сделал доброе дело, дал взаймы старому знакомому. Нет, все равно накинется, станет ругать, тоже, мол, богач выискался, самого бы кто выручил. Скажу: подарил одной девушке. Только не это, жена черт знает что заподозрит… Вот беда, как же быть?

Чэнь и так прикидывал и эдак, ничего толкового придумать не мог. Но тут мысли его приняли неожиданный оборот, и он радостно хлопнул себя по ляжкам. Ну как же! Сколько было у него в эту поездку волнующих приключений! Разве не стоят они пяти юаней? Наконец-то и в его жизни произошли события, о которых можно с гордостью рассказывать каждому. В самом деле, спросите-ка, кто из членов или даже руководителей бригады ездил в машине секретаря У. Кто жил в гостинице, где номер стоит пять юаней? Посмотрим, как они уши развесят, когда он начнет все по порядку рассказывать. И кто после этого станет утверждать, что с ним не о чем говорить! Что ничего-то он не видал на своем веку? Кто посмеет теперь его презирать, а?.. Настроение у Чэня сразу поднялось, он словно бы стал выше ростом. Мысль о жене его больше не тревожила, теперь он без труда сладит с нею, стоит лишь упомянуть секретаря У, сказать, что он оказал Чэню уважение и из-за этого пришлось потратить пять юаней. Жена после таких слов сразу станет как шелковая. Что и говорить, он был чрезвычайно доволен собой: за пять юаней обрел душевный покой. А что такое пять юаней? — сущие пустяки. Он прибавил шагу и вскоре весело, как порыв ветра, ворвался к себе в дом…

И что бы вы думали? Авторитет Чэня с тех пор в деревне действительно вырос, односельчане охотно слушают его, даже кадровые работники бригады теперь с ним на дружеской ноге. А когда он идет по улице, то кто-нибудь, проводив его глазами и тыча ему в спину пальцем, обязательно скажет: «Вот этот ездил на машине секретаря У». Или: «Он жил в дорогой гостинице, пять юаней за ночь платил…» Однажды заготовитель с завода сельскохозяйственных машин, похлопав его при встрече по плечу, сказал: «Не везет мне, без конца мотаюсь по гостиницам, а пожить, как тебе, в люксе ни разу не довелось».

С тех пор Чэнь Хуаньшэн совсем заважничал и дела у него пошли на лад.