Современная японская новелла 1945–1978

ЧЕРЕЗ ПУСТЫРЬ _{Перевод Е. Маевского и А. Рябкина}

— Что это с тобой происходит в последнее время?

Заведующий складом Камидзаки пожевал сигарету, зажатую в уголке тонких губ, и взглянул на Микио Тэрасиму.

— Имей в виду, это тебе так не сойдет. Ты что, сам не понимаешь, что ли: если мы начнем поставлять субподрядной фирме не те заготовки, у них там работа станет.

Микио Тэрасима молчал и смотрел на мыски своих ботинок. Пусть тогда нанимают еще людей. Пятерым с таким огромным складом не управиться, это с самого начала было ясно. Раньше бы он все это и выложил, а теперь сил нет доказывать. Говори не говори, все равно толку не будет. Камидзаки ведь что надо: найти на кого свалить вину. Все равно на кого. Лишь бы нашлось кому записать это в служебную карточку.

— А если б это был внешний заказ? Это же удар по репутации фирмы!

Между тем Камидзаки сегодня и не собирался его отпускать.

— Ну как? Будешь ты работать? У фирмы, знаешь ли, нет лишних денег, чтобы платить тем, кто не собирается работать.

«Видимо, ему начальство что-то такое сказало, — подумал Микио Тэрасима, бросив быстрый взгляд на смуглое, скуластое лицо Камидзаки. — Какая у него глубокая складка между бровями».

— Ну, смотри. Все молчишь. Небось так и думаешь отмолчаться. Ты знай, я тебе этого так не оставлю, на всю жизнь запомнишь. — Камидзаки смял сигарету и выпятил подбородок. Это означало: убирайся. Микио Тэрасима вышел из конторы.

В раздевалке он снял белую спецовку и закинул в шкафчик такую же белую кепку. В этой фирме все, кроме администрации, ходили в белом. Раз в неделю президент фирмы выстраивал служащих и произносил назидательную речь. Поговаривали, что больше всего ему нравится именно этот сплошной белый цвет. И если у тебя хоть пятнышко на кепке, тут же переведут в ученики или еще куда. «Люби семью, люби фирму, люби страну», — такие наставления развешаны везде, куда ни ступи.

Засунув руки в карманы и нарочно сгорбившись, Микио Тэрасима прошел мимо охранника через главные ворота и поплелся к остановке автобуса. Уже опустились сумерки. Множество машин затопило шоссе, отравляя воздух вонючими газами. Он поднялся на переходной мост. Отсюда поток машин выглядел бесконечной светящейся полосой. Автобусы еле-еле ползли, зажатые между машинами. Ждать не было смысла, и он двинулся на станцию железной дороги.

Он пропустил две электрички. Сидел на деревянной скамейке, дымил сигаретой и думал, куда бы теперь податься. Так ничего и не придумав, он достал десятииеновую монету, пристроил ее на указательном пальце и подбросил щелчком большого пальца. Монетка превратилась в темно-желтый шарик, взлетела в воздух, потом упала на его широкую ладонь. Он зажал кулак и загадал: если орел — то в школу, если решка… Выпал орел. Он поднялся, но вместо того, чтобы ехать в школу, сел на электричку в противоположную сторону. На душе по-прежнему было скверно.

«Что с тобой происходит в последнее время?» — сказал Камидзаки. «В самом деле, что со мной творится?» — подумал он, глядя на свое отражение в вагонном окне. Длинные пряди волос свисают на уши, щеки обросли щетиной. Похудел вроде, глаза жутко ввалились и как-то странно блестели. Он почувствовал себя ужасно старым.

Рядом с ним, обняв за плечи девушку, стоял парень в накинутом на плечи бежевом пальто. Красуясь пижонским широким галстуком, он усердно чавкал жевательной резинкой. Девушка в красном пальто, прижавшись к его груди, тоже жевала и время от времени терлась об него щекой, будто ластящаяся кошка. В чавканье этой пары было что-то гадкое. Ему сделалось совсем худо.

От конечной станции О. до его дома надо пройти назад вдоль железной дороги. Минут пятнадцать ходу. Это оживленная торговая улица. По обеим сторонам мостовой ряды кабаре, ресторанчиков, баров, зазывалы так и вьются вокруг стоящих прохожих. На Микио Тэрасиму они не посмотрят, он для них пустое место. Впереди, он заметил, все та же пара из электрички.

Девушка обхватила парня за талию, повисла на нем. Она постепенно оттирала худого, немощного на вид спутника к самой мостовой, тогда он напирал, и они шли некоторое время посередине тротуара. Так повторялось много раз. Вдруг они остановились. Перед ними был вход в подземный квартал закусочных и ресторанов. Постояли, постояли, потом нырнули под арку, украшенную разноцветными лампочками, и стали спускаться по лестнице.

Микио шел за ними, как привязанный. Домой ему не хотелось, а больше деваться было некуда. Когда он бесцельно слонялся по улицам, изнывая от скуки, то постепенно становился противен сам себе и в конце концов шел домой. Но в его семиметровой комнатенке было еще тоскливей. Привалившись к стене, он выкуривал сигарету за сигаретой, потом не выдерживал и снова шел на улицу. На улице, конечно, повторялось то же самое, он возвращался к себе, и здесь ему становилось совсем паршиво.

В подземном квартале оказалось еще веселее, чем наверху. Всякие-разные магазинчики, кафе, забегаловки и — невесть сколько снующего люда. Те двое, верно, растворились, пропали в толчее. Он торопливо продирался сквозь толпу с озабоченным видом человека, который потерял что-то страшно важное. Если он не найдет тех двоих, придется опять бесцельно шататься по улицам. Его охватил азарт, он пошел еще быстрее, почти побежал.

Возле большого кактуса стоит мужчина в мексиканской шляпе и пончо. Подняв большой палец и подмигивая прохожим, он возглашает:

— Сеньорита, сеньор, пожалуйте в Мексику — рай европейских вин!

Но вот рядом с ним мелькнуло красное пальто, и Микио Тэрасима остановился. Та самая девушка! Она смеется и разглядывает зазывалу. К ней подходит ее парень, и мексиканская шляпа заводит их в ресторанчик.

Микио пощупал снаружи внутренний карман куртки. Там только что полученное жалованье. Он прошел было мимо мексиканской шляпы, затем с равнодушным видом вернулся и быстро скользнул в дверь.

В ресторанчике было три круглых стойки человек на двадцать. За каждой стойкой четыре, а то и пять барменов в белых рубашках и черных жилетах. Дешевые люстры с массой свисающих стекляшек, зеркала на всех стенах, огромные фотографии голых женщин. Таких заведений полно — европейская кухня, вина и все прочее; правда, в одном углу устроено что-то вроде эстрады, и четверо музыкантов наигрывали там латиноамериканские мелодии. На эстраде стоял микрофон. Значит, скоро появится певец.

Еще двое сидели у стойки в глубине зала.

— Вы один? Сюда, пожалуйста.

Бармен усадил Микио рядом с эстрадой. Видимо, каждая стойка перехватывает друг у друга посетителей. Ну совсем как в фирме. Ему вдруг стало смешно. До того как его перевели на склад, он работал на производстве фотоаппаратов. Там устроили движение за ликвидацию дефектов и контроль над качеством, и между бригадами шла отчаянная конкуренция. Впрочем, с тех пор как он поступил в среднюю школу, ему постоянно, не так, так этак, приходилось с кем-нибудь конкурировать. И, кажется, он всегда проигрывал.

Перед ним поставили целую гору льда. Гораздо больше, чем нужно для виски, столько виски ему просто не выпить, но это тоже входит в счет. Он начал пить и потерял к тем двоим всякий интерес. Да что ему до них в конце концов. Они как та монетка: помогли ему решить, куда пойти.

Заиграл оркестр, появились несколько танцующих пар. В зале принялись отбивать такт ладонями, и танцующие стали входить в раж: высоко поднимали руки, притоптывали, кружились на месте. Те двое тоже танцевали. Но Микио на них не смотрел, а смотрел он на девушку с длинными волосами, в тесном белом свитере и расклешенных джинсах. Она танцевала с курчавым парнем в кожаной куртке и белом кашне. Парень двигался красиво, с гибкостью профессионального танцора.

Девушка увидела, что он за ней наблюдает. Она слегка вскинула руку, а затем быстрой танцующей походкой, покачиваясь в такт музыке, подошла к нему.

— Что-то давно тебя не было видно, — сказала она, учащенно дыша. Густо подведенные веки, подрисованные брови, крашеные рыжие волосы — вначале он даже не узнал ее.

— Как там Кэндзи?

— Да вроде ничего.

— Вечно ты вроде да вроде, — засмеялась она. — Что, не узнал меня?

— Да нет, узнал. Ты Тамиэ, — сказал Микио, стараясь не глядеть на большие белые округлости, колыхавшиеся перед глазами. В это время кончилась музыка.

— Сэмми, дай-ка мне рюмочку, — бросила Тамиэ бармену, усевшись рядом с Микио и все еще часто дыша.

— О’кей… — Бармен, которого назвали Сэмми, усмехнулся и выразительно взглянул на него, словно говоря: «Не подкачай».

— За встречу однокашников! — Тамиэ подняла рюмку. Снова заиграла музыка, какой-то пьяный средних лет втиснулся в круг молодежи и начал кривляться, будто изображал старинную гротескную пляску, «аваодори».

— Ничего, что ты его бросила одного? — Он показал подбородком на прежнего партнера Тамиэ.

Тот танцевал один, время от времени бросая в их сторону уничтожающие взгляды.

— Ничего, обойдется. Найдет с кем потанцевать. Лучше скажи, ты что тут делаешь? Школу бросил?

— И не думал. — Он выпил до дна рюмку виски.

— Что, скучно, что ли?

— Да нет, нисколько.

— Да я вижу. У тебя на лице написано.

— Ну а ты-то как? Ты же в школу совсем не ходишь.

— А я бросила. Закурить есть?

— На.

Микио дал ей прикурить, и она глубоко затянулась.

— А ты зря не ходишь в школу. Ты подумай, тебе уж сколько, двадцать три? Ты вроде был на два года старше Кэндзи.

— При чем тут возраст. Что это ты вдруг так заговорила? Как там у тебя с больницей-то? Ушла?

— Давным-давно. Медсестра одна меня загоняла, прямо истеричка какая-то. Ну, я и не выдержала. Ты скажи, как Кэндзи, в порядке?

— Да ничего, что ему сделается.

— Да, он мальчик что надо. Нравился он мне, да я ему не понравилась. Давай еще по одной.

— За что?

— Я так обрадовалась, когда тебя увидела. Не знаю, наверно, просто приятно вспомнить прошлое. Хотя и грустновато. Побудь сегодня со мной, а?

— Вместо Кэндзи?

— Может быть… Впрочем, нет. Старший брат тоже ничего, знаешь? Немножко скучный, правда… — Тамиэ прижалась щекой к его плечу.

Микио рассеянно подумал о своем младшем брате Кэндзи. Сейчас он небось на занятиях в школе. А может быть, сидит в ученическом совете в своей кожаной куртке и сапогах до колен и работает на мимеографе. Он служит в фирме, развозящей рукописи и фотоснимки по редакциям газет и журналов, целый день гоняет на мотоцикле. И в той же одежде идет в школу. А после школы моет посуду в китайском ночном ресторанчике. Он все смеется, — там, дескать, поесть можно досыта, — а на самом деле откладывает деньги, чтобы посылать матери и чтобы поступить в университет. Он во что-то верит. Думает, что во что-то можно верить. Он просто жизни не знает. А жизнь штука злая, она только того и ждет, как бы тебе подножку подставить. Впрочем, кто его знает, может, Кэндзи ее и одолеет, эту самую жизнь.

— Ты что загрустил?

— Я не загрустил.

— Я-то вижу. Давай потанцуем. Веселей будет.

— Не буду. Не танцуется мне.

— Да-а, танцевать не в твоем характере.

— Не гожусь я для этого.

— Ничего подобного.

Курчавый парень подошел к ним и схватил Тамиэ за руку.

— Пойди-ка сюда.

— Ну что такое? Больно же.

— Все ждут.

Несколько мужчин за соседней стойкой уставились на них.

— Не пойду. Я вот с ним буду пить.

— Тут меня другие зовут, между прочим.

— И ступай к ним!

— Ну, уж нет! — Курчавый попытался силой вытащить Тамиэ из-за стола.

— Говорят тебе, не пойду.

Микио схватил его за руку своей мощной пятерней. Курчавый попытался выскользнуть, но не смог.

— Ты чего, чего лезешь?

— Я не лезу. Просто Тамиэ сказала, что не пойдет.

— Какая она тебе Тамиэ! Это моя девчонка, будь с ней повежливей.

— Я вовсе не твоя девчонка, это тебе надо быть повежливей.

— Что-о? — Парень свободной рукой залепил Тамиэ пощечину. Со звоном упала на пол рюмка, все обернулись в их сторону.

Подошел бармен, которого Тамиэ назвала Сэмми, и грозно уставился на курчавого.

— Эй ты, кончай. Оставь-ка ее в покое.

И, словно в словах бармена заключалась какая-то внушительная сила, курчавый отошел от Тамиэ. Он вернулся к своей стойке и вместе с приятелями недобро посматривал оттуда на Микио.

— Я пойду к ним. А то тебе достанется.

— Достанется — это ерунда, но, в общем, так будет лучше.

— Только я хочу опять с тобой увидеться.

— Правда?

— Давай завтра? Пойдем куда-нибудь.

— Завтра?

Он хотел было сказать, что завтра он на работе и ничего не выйдет, но вовремя удержался. На работе? Ему вдруг вспомнилась физиономия Камидзаки.

— Давай поедем куда-нибудь подальше. Совсем одни. Хорошо бы на море. Хочется взглянуть на море. Посмотреть, как солнце в море садится. У тебя есть машина, а?

— Нет, но можно взять напрокат.

— Вот и хорошо. Так и сделаем, ладно? Я буду ждать, слышишь?

Тамиэ придвинулась совсем близко и шепотом сказала ему, куда прийти. Мочку уха обдало горячим дыханием. И Микио вздрогнул, как от удара током.

— Так смотри, приходи обязательно. Я жду.

Тамиэ соскочила с сиденья на пол и, пританцовывая, направилась к стойке напротив. Время от времени она оглядывалась, многозначительно смотрела на него и улыбалась.

Снизу небо кажется вырезанным четырехугольником. В самом центре города выкопан глубокий котлован, и на дне его копошатся с лопатами люди в защитных касках. Из почвы без конца сочится коричневая влага. Она похожа на кровь, идущую из раны. Или на слезы от боли, когда в землю врезаются острые когти бульдозера или огромные железобетонные сваи. В яме зябко, хочется есть, он не выдерживает, вылезает на поверхность, и его сразу окружает шумный город. Толпами идут нарядно одетые мужчины и женщины, мостовые забиты машинами. Стащив с себя заляпанные грязью ботинки на шнурках, он входит в столовую. Официант откровенно морщится. «Ну, в чем дело? Я же не даром буду есть!» — хочется крикнуть ему, но ничего подобного он, конечно, не крикнет. Он только переглядывается с пожилым рабочим, приехавшим на заработки с севера, из Тохоку. «Ты молодой, бросил бы ты эту работу, устроился бы на приличную службу. Точно тебе говорю. Подумаешь, деньги, деньги-то ерундовые, не дело это для парня в твои годы». — «Да нет, как же. У меня на родине мать и сестренка, да теперь еще мать нездорова, не может работать…» — «Тогда тем более. Это работа опасная. Ты, может, слышал, тут недавно вот такой здоровый мужик в бетон попал. Засосало его, и уж никак нельзя было вытащить. Земляк мой. Так и застыл в бетоне-то. То и дело кто-нибудь попадает. Лучше бы тебе бросить эту работу, ей-богу». — «Да я знаю. Мой отец тоже под цементом погиб. Там, правда, по-другому было, тот цемент только-только добыли из горы. Вы, наверно, знаете такое место — Титибу. Мы родом оттуда. Так вот, там была гора, похожая на бога, она уже на две трети растаскана. Бывало, взрыв загремит, и будто кожа с горы сходит, а внутри тело — известняк белеет. Отца и задавило при таком взрыве под обломками скалы. Да все равно, что толку сейчас об этом говорить. Ох, до чего же мне хочется им всем показать. Что-нибудь такое устроить. Вот возьму сейчас и пройдусь прямо так, в заляпанной робе, посреди всей этой шикарной публики…»

Впереди бескрайняя тьма. Потом вдалеке мелькает свет, вот он все ярче, все ближе, на миг ослепляет и тут же гаснет во мраке позади. На спидометре, должно быть, больше ста километров, но скорость совсем не ощущается. Чувствуется только, как дрожит машина. «Эй, не спи. Нельзя спать». — «Ладно». — «Что ладно? Сам не замечаешь, как носом клюешь. Вот сигарета, закури. Вот чокнутый, ты что, обжечься хочешь? Спалишь себе брови, сразу милашка прогонит. И как это меня угораздило поехать с таким мальцом. Я что, я работы не боюсь, я машины перегонять привычный. Вот приведу машину, там уж пускай сами вкалывают. Больно? Где больно? Опять ты уснул. Я всю ночь напролет за баранкой, а тут рядом, понимаешь, этак сладко посапывают. И так руки ломит, а еще и спать не моги. Землекопом, значит, работал? Ну, это еще не самая тяжелая работа, я тебе скажу. Так вот всю ночь мчишься, прибудешь к утру, разгрузился, снова там берешь груз и опять мчишься. Вздремнуть ни минутки нет свободной. Вот как денежки-то достаются. Что? Нечего тебе сказать?»

Ему показалось, что все вокруг охвачено ярко-красным огнем, и он заметался, пытаясь выбраться из этого огня. Голова раскалывалась, в горле пересохло. Он с трудом открыл глаза. Из окна прямо ему в лицо било солнце. Заслоняясь от него рукой, он встал. Похоже, что он в чем был свалился на кровать. Он не помнил, как добрался вчера до дому. Во рту стоял отвратительный вкус, в голове стук какой-то и нестерпимая боль. Он посмотрел на часы. Был десятый час. На работу уже не поспеть. А, все равно, решил он, но все же подумал, что надо позвонить, предупредить, а то получится прогул. Но сначала нужно промочить горло. Он направился на коммунальную кухню. Там тетушка Куно из соседней комнаты в резиновых перчатках стирала шерстяные вещи.

— Наконец-то проснулся. Вчера уж больно хорош был!

— Что, сильно шумел?

— Еще бы. Песни распевал. Правда, все больше веселые. Что-нибудь хорошее случилось? Небось того — сговорился с какой-нибудь? — И она засмеялась.

— Да нет, что вы.

— Ну-ну, ладно. А ты знаешь… — Куно подошла к нему поближе и сказала, понизив голос: — У Тасиро-сан из третьего номера-то ужас что было. Приехала супружница ее мужика, такого шуму наделала. Бабы тоже все-таки страшный народ, как разойдутся. Сцепилась с Тасиро-сан.

Его соседка Тасиро-сан была тихая, скромная женщина лет тридцати. Иногда она заходила к нему поболтать, и это, в числе прочего, не нравилось Куно-сан.

— А я ничего и не знал.

— Да уж конечно. Пошумел-пошумел и на боковую… Не женщине бы это говорить, но бабы — страшный народ. Ты вот только начинаешь жить, будь начеку. Такие вот тихони самые опасные и есть.

Куно-сан была явно не прочь оставить стирку и завести долгий разговор, но он, улучив момент, ретировался в комнату. «Бабы?» — почему-то сказал он сам себе. И вдруг вспомнил, что условился с Тамиэ. «Хорошо бы на море. Хочется взглянуть на море. Посмотреть, как солнце в море садится», — сказала она. Как она это сказала! Он достал из шкафа красную спортивную куртку, надел ее. Немного помялась, но ничего. Накинув поверх куртки пальто, он вышел из дому. Ему не часто приходилось бывать на улице в это время, и все кругом казалось чуточку странным.

Некоторое время он шел по улице вдоль железной дороги, потом, не доходя до подземного квартала, куда спускался вчера, повернул и пошел в противоположную сторону. Миновал кинотеатр, сплошь обклеенный фотографиями голых женщин, кабаре, смахивающее на замок из европейских сказок, и очутился в трущобе. Между высокими зданиями теснились, словно их занесло сюда ветром, низенькие, наспех сколоченные домишки. Многие уже почти развалились, многие укреплены криво прибитыми досками. Но возле тех и других сушилось белье: значит, тут жили. Каждый раз, проходя эти места, он вспоминал дом для рабочих в деревне Окуно, в котором он жил в детстве. Известняк из тамошней горы был уже выбран, и гора стояла жалко оголенная. Половину пропитанных многолетней известковой пылью домов снесли, и его семье пришлось почти год жить среди развалин, пока не началась разработка другой горы.

По рассказам тетушки Куно, в свое время квартирки в этих бараках пользовались большим спросом. А теперь им остается только с беспокойством ждать, пока земельная компания распорядится освободить и снести их. Он не любит ходить здесь, но это ближайший путь к станции О.

Контора проката была в десяти минутах ходьбы от станции Усуда, через две остановки от О. Он выбрал там светло-голубой «сивик» и поехал к закусочной, где они условились встретиться с Тамиэ. Руль все время тянуло вправо, но мотор работал ничего, да за такие деньги и нельзя было требовать большего.

По пути он нашел телефон-автомат, позвонил в фирму и сказал, что не выйдет на работу. Он всячески обдумывал, что сказать, если трубку возьмет Камидзаки, но ответила девушка из конторы. Очевидно, было еще рано, и Камидзаки был на складе.

— У меня плохо с матерью, надо ехать домой, — соврал он.

— Что вы говорите, — посочувствовала девушка.

Ему стало немного стыдно, но, когда он положил трубку, его охватило ощущение свободы: наконец-то вырвался! И он снова помчался вперед.

Тамиэ застала его в закусочной за кофе с поджаренным хлебцем. Она пришла даже раньше времени.

— А ты молодец, не забыл.

Тамиэ заказала себе только кофе. Она закинула ноги в ботинках одна на другую и закурила «Севен старз».

— А как же. Договорились ведь.

— А я думала, не придешь!

— Почему?

— Ну как почему, у тебя же работа.

— Подумаешь, работа… Я не пошел.

— Да ну? Как здорово. Взял и не пошел?

— Сказал, что мать больна…

Тамиэ замолчала и пристально посмотрела на него. Во взгляде ее мелькнула тень неодобрения — он только не разобрался почему.

— Что ты так смотришь? О чем ты подумала?

— Мне не нравится, что ты так сказал.

— Что не нравится, что я мать приплел?

— Ну, не то чтоб уж врать нельзя было. Но все-таки неужели нельзя прямо сказать: не пойду на работу, не хочу, и все. Хочу поехать отдохнуть…

— Так ведь тогда знаешь что будет!

— Знаю. Сама служила. Но так мне не нравится. Не нравится, и все.

— …

— Если бы ты даже не пришел сегодня, я бы не рассердилась. Ничуть. Не захотел, скажем, прийти и не пришел, ну и ладно. И наоборот, если бы я не пришла, тебе не надо обижаться. Кто-то из нас подождал бы, не дождался и ушел, и ничего страшного.

— Но я же пришел.

— Я и говорю, что рада. Я тоже примчалась.

Обоим вдруг стало смешно, и они рассмеялись.

— Ты куда хотела поехать на море? — спросил Микио, когда они сели в машину.

— Да просто поедем туда, где видно море, и будем ехать и ехать, пока не надоест.

— Тогда давай поедем по побережью в сторону Идзу?

— Давай! Там такое чистое море. Я как-то ездила на Кудзюкури, но был шторм, на берегу пусто-пусто, такая тоска меня взяла.

«С кем ездила?» — чуть было не спросил он, но промолчал.

С кольцевой дороги они свернули на столичную автостраду и некоторое время ехали по городским кварталам. Движение в эту сторону было сейчас небольшое, и стрелка спидометра не опускалась ниже ста. Воздух был прозрачен, как обычно в начале зимы, и за глыбой горы Тандзака отчетливо виднелась Фудзи. Когда они свернули на шоссе, бегущее вдоль моря, машин стало еще меньше. За густо растущими низкорослыми соснами расстилалось бледное спокойное море, кое-где на нем покачивались стаи птиц. Только у самого берега бурлил прибой, белопенные гребни с шумом разбивались о плотный песок. Время от времени попадались рыболовы, они бежали вслед за уходящей волной, стараясь подальше забросить свои грузила. Тамиэ молча смотрела в окошко машины.

— Может, остановимся где-нибудь?

— Давай.

— Ты не проголодалась?

— А ты?

— Да нет вроде.

— А я взяла с собой завтрак.

— Завтрак?

— Ага. Встала утром пораньше и приготовила.

— Чудная ты, Тамиэ.

— Почему?

— Вспомни, что ты говорила в кафе. Не вяжется одно с другим.

— Мне просто хотелось посмотреть, как у меня получится. И когда получилось, я так обрадовалась.

— Тогда, может, спустимся к берегу и поедим?

— Не стоит. Поедем дальше. У меня маленькие бутерброды, я буду класть их тебе в рот.

Вскоре дорога свернула в сторону моря. Миновав станцию Манадзуру, они снова выехали на прибрежное шоссе. Песчаное побережье кончилось, потянулся берег покрытый крупной галькой. Они увидели первый остров. Вдруг Микио невольно сбавил скорость. Впереди стояла небольшая машина, врезавшаяся в заградительный барьер. Передней своей половиной она лежала прямо на гальке, омываемой волнами.

— Тяжелая авария. Еще бы немножко, и все.

— А может, она потонула и ее оттащили?

— Может быть.

— Интересно, что с теми, кто в ней ехал?

— Если они в море угодили, то все, пожалуй.

— Может, и нам попробовать?

— Что-о?

Он невольно повернулся к Тамиэ. Она сидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья. Ветер из приоткрытого окна машины играл ее волосами. Он почувствовал, что надолго запомнит ее профиль среди этой морской синевы. Что когда-нибудь он будет вспоминать это странно усталое, совсем взрослое ее лицо.

Желание Тамиэ посмотреть на море во время заката сбылось на краю длинного мыса, обрывавшегося круто к воде. Море было спокойно, за кораблями тянулся долгий след. Закат, окрасивший море и небо, потускнел, вода сделалась темно-синей, потом стала быстро чернеть. Все ярче становился свет бакенов, море постепенно сливалось с темнеющим небом.

— Ты не озябла?

Тамиэ не ответила и заговорила о другом.

— Мой папка прежде был рыбаком. Знаешь такое местечко Ураясу?

— Ага.

— Когда я была маленькая, там еще можно было ловить рыбу.

— Поэтому ты и любишь море?

— Рыбалкой уж давно прокормиться нельзя стало, а папка все держал лодку. Усадит в нее гостей, отвезет их в море и смотрит, как все удят. Что наловится, жарил, к сакэ подавал на закуску. А потом и этого ничего не стало, тогда он пошел работать на фабрику.

— Он и сейчас на фабрике?

— Ты, может, знаешь, где Нисикигаура?

— Это отсюда немного назад надо вернуться, да?

— Ну да. Так вот, там есть такой отель А.

— Отель А.?

— Славное местечко. Поехали туда, а?

— Но послушай…

Тамиэ вдруг расхохоталась.

— Ты что-то не то вообразил. Вот смех-то, — не унималась она.

Микио сердито завел мотор и резко повернул обратно.

Слева нависал высокий обрыв, и дорога была совершенно темной. Огни встречных машин кололи глаза. Крепко закусив губы, он на полной скорости гнал машину по извилистой дороге. Шины отчаянно скрипели.

— Рассердился? — Тамиэ придвинулась к нему и прислонилась щекой к его плечу.

— И не думал.

— Тогда почему молчишь? Из-за того, что я смеялась?

— Я такой смешной, да?

— Да нет. Только ты не привык иметь дело с девчонками.

— Ничего подобного.

Машина вошла в туннель. Навстречу сплошной цепочкой бежали розовые огни. Микио вдыхал запах волос Тамиэ, они касались его щеки. У той женщины, с которой он имел дело, волосы совсем не пахли. Это была женщина в турецкой бане, куда его повели товарищи после новогоднего вечера в фирме. Намыливая его, женщина сказала: «Чего это ты, хоть бы дотронулся», — взяла его руку и прижала к своей груди. Грудь была дряблая, только соски большие, ничего интересного. Он робко скользнул рукой вниз, она напомнила ему, что за это полагается особая плата, и он испуганно отдернул руку. Больше он ни разу к женщинам не прикасался. В ушах стояли слова «особая плата», еще раз идти в такое заведение не хотелось, а обычные женщины на него и не глядели. Разве что Тасиро-сан, соседка. Но она говорила с ним только о своем «мужике» и совсем не относилась к нему как к мужчине.

Туннель кончился, среди гор замелькало ночное Атами — большой курорт. Огни охватывали побережье сплошным золотистым поясом и, постепенно редея, врассыпную взбегали в гору.

— Я всегда думаю, вот было бы здорово, если бы эти огни скатились в море.

— Зачем?

— Понимаешь, эта глубь такая черная, а так бы в ней стало светло. Все бы засверкало. Красиво, правда?

— Мне нравится, как ты думаешь.

— Погоди-ка. Нам нужно на эту дорогу. Видишь, написано «Отель А.».

Микио крутанул руль вправо и свернул на боковую дорогу. Извиваясь, дорога шла в гору, вскоре показалось большое двухэтажное строение.

— Въезд вон там. Давай к вестибюлю, а там свернешь вправо.

Следуя указаниям Тамиэ, он повернул вправо, въехал на стоянку автомашин и отпустил тормоз. Им обоим показалось, что они на высоком скалистом обрыве. Впереди было темное море.

— Посмотри-ка отсюда вниз, — со смехом сказала Тамиэ, остановившись у бетонной ограды. Он посмотрел, и у него захватило дух. Под ногами разверзлась пропасть. Но образована она была стенами зданий с бесчисленными окнами, а на дне был сад с газоном и субтропическими растениями. На самом деле это был никакой не обрыв. Просто отель построили вдоль склона горы, а двухэтажное строение, к которому они подъехали, было как бы двумя верхними этажами высокого дома.

— Да, шикарный отель, прямо скажем. Ты здесь бывала?

— Где уж мне, — засмеялась Тамиэ. — Что, пойдем?

И она стремительно вошла первой. Возле конторки администратора стоял служащий в черном костюме. Он вежливо поклонился. Тамиэ как ни в чем не бывало проследовала мимо него в просторный вестибюль, устланный толстым ковром, поглубже уселась в кресло и закурила. Микио беспокойно разглядывал беленый потолок со сверкающими люстрами, окна с роскошными шторами.

— Проголодался?

— Есть немного.

— Тогда, может, пойдем вниз, выпьем кофе. У меня еще остались бутерброды.

— А это можно?

Он опасался, что к ним вот-вот подойдет бой, и с тревогой поглядывал в сторону конторки.

— Что с тобой? Да ты оробел совсем.

Смеясь, она взяла его за руку и потащила к лифту. На лифте здесь надо было ехать не вверх, а вниз. Было как-то странно, словно бы нижние и верхние этажи поменялись местами. Они спустились на самый нижний этаж, там оказался зал для игр, где развлекались мужчины и женщины в гостиничных кимоно. Средних лет мужчины с киями в руках сражались у бильярда. На зеленом столе весело стукались друг о друга белые и красные шары. Рядом несколько человек сидело за маджонгом. Они не спеша обошли зал. Высокий, лет тридцати с небольшим мужчина с силой бил деревянным молотком по голове крота, которая высовывалась из отверстия в стене. Отверстий было много, и откуда высунется крот, было неизвестно. На табличке было написано: «Испытайте ваши двигательные нервы!» Мужчине, кажется, везло. Он удовлетворенно щелкнул пальцами и вернулся к бильярду.

В зале был ларек, где продавали соки и кофе. Здесь они покончили с бутербродами.

— Слушай, хорошо бы выкупаться, а?

— Выкупаться?

— Тут над нами большая ванная, а внизу — бассейн с теплой водой. Можно и туда, и туда, только вот нет купальника.

— Так ведь…

— Полотенце можно купить в ларьке, а все остальное там есть.

Тамиэ соскочила с круглого табурета перед стойкой, пошла в ларек и купила полотенца. Они поднялись по лестнице, покрытой красным ковром, и направились в ванную. Тамиэ была права: там оказались и бритва, и фен, и жидкость для волос. Служителей не было видно, можно было совершенно свободно входить и выходить. Ванна оказалась просторной настолько, что взрослый мог в ней поплавать. С круглого возвышения в центре, на котором красовалась каменная статуя нагой женщины, щедро лилась теплая вода. Из ванной открывался вид на море: нежась в воде, можно было видеть огни Атами.

«Странная эта Тамиэ», — подумал он. Вообще-то она на год старше его, в школе она была вице-председателем ученического совета. Ему запомнилось, как на разных спортивных соревнованиях Тамиэ с лентой распорядителя через плечо объявляла очередной выход. Он предполагал, что она перешла в эту вечернюю школу из какой-нибудь дневной. Потом она вдруг исчезла, а на следующий год оказалась в его классе. Иногда она сидела рядом с ним, и от нее всегда пахло лекарствами. Училась она хорошо, на экзаменах, бывало, украдкой показывала ему ответ. Потом она опять перестала появляться в школе. Правда, и он ходил туда не каждый день, но как-то раз классный руководитель пригрозил, что не зачтет ему прохождение программы, и он стал посещать занятия аккуратно. Но Тамиэ так и не появлялась. На следующий год она оказалась в классе, где учился его младший брат Кэндзи, и один семестр ходила в школу. Теперь и своей манерой держаться, и внешним видом она совсем не походила на ту ученицу, которую он видел на соревнованиях: она расхаживала в коротких брюках в обтяжку, с тесемками на голых ногах, в бежевой безрукавке, с сумкой на плече, вихляла бедрами. Прислонившись к бетонной школьной ограде, она пересмеивалась с компанией юнцов на мотороллерах, собиравшихся здесь по вечерам. «Ну, дает», — думал он, глядя на нее. Да и Тамиэ не желала его узнавать. Такие превращения уже не раз случались с девушками у него на глазах и давно перестали его удивлять.

Но сегодня с утра Тамиэ снова была другой. Какой — он вряд ли сумел бы объяснить. Он только чувствовал, что какая-то сила, сидящая в Тамиэ, захватила и его. А теперь еще выяснилось, что она запросто заходит в такие шикарные отели. Микио ощущал себя совершенным ребенком, которым Тамиэ, намного старше его, вертит как хочет.

После ванны он расположился в баре и спросил пива. Подошла Тамиэ. В первую минуту он даже не узнал ее: она стерла косметику. Теперь она снова была совсем девчонкой, веселой и понятной.

— Как-то неохота уходить отсюда, — сказала Тамиэ чуть хрипловатым голосом. Голос не вязался с ее обликом, словно тут был некий фокус, вроде чревовещания. Тамиэ было две. Когда он слышал голос, это была прежняя Тамиэ, а когда смотрел на ее лицо, перед ним словно сидел совсем другой человек. Основательно сбитый с толку, он отхлебнул пива.

— Не хочешь поиграть в ту игру?

— Какую игру?

— Ну, крота по голове бить.

— Ах, в эту…

— Давай немножко выпьем, а потом попробуем.

— У меня, наверно, ничего не получится.

— Получится обязательно.

Тамиэ молча глядела на него. Ее полные красные губы были влажными. Глаза ее блестели как-то по-другому, не так, как до сих пор, он почувствовал, что она взволнована.

— Слушай, давай заключим пари.

— Пари?

— Да, если ты выиграешь, мы останемся в этом отеле, а если проиграешь, сразу уедем. Ну как?

— Останемся? А как же…

— Ничего, не беспокойся. Я узнала: если номер не с видом на море, то не очень дорого.

Микио поднес стакан ко рту. В общем-то, с того момента, как он взял машину, он все время так или иначе думал об этом, но когда Тамиэ предложила это сама, у него вдруг перехватило дыхание.

— Ты не хочешь?

— Нет, что ты.

— Ну и хорошо. К тому же вовсе не обязательно ты выиграешь. У меня это здорово получается.

Микио вспомнил стройные быстрые ноги Тамиэ, бегущей по спортплощадке.

— Ладно. Попробуем.

— Только вот что, — очень серьезно сказала Тамиэ, — в любом случае, когда мы отсюда уедем, я с тобой больше встречаться не буду.

— Это почему же?

— Не знаю. Просто, по-моему, так будет лучше. Тебе надо в школу ходить.

Он впервые посмотрел Тамиэ прямо в глаза. И разозлился. Как будто кто-то незваный вошел и погасил засветившийся было перед ним лучик надежды.

— Хватит морочить мне голову.

Он вскочил, схватил Тамиэ за руку и вытащил ее из бара. Дойдя до лифта, он грубо втолкнул ее в кабину.

— Что с тобой? Что ты злишься?

— Поехали обратно.

— Обратно? Тебя что, разозлило, что я сказала — не буду с тобой встречаться?

— Не в этом дело.

— Тогда в чем же?

Микио и сам не понимал, почему он так завелся. Но ему было очень скверно. Это было знакомое ощущение презрения к самому себе, он его всегда в себе чувствовал на работе, в разных местах, где бы он ни служил. При чем тут Тамиэ, он сказать не мог. Интерьер вестибюля, удивление служащих — всего этого он даже не заметил. Он выволок Тамиэ наружу и, не слушая ее, отпер машину.

— Я не хочу. Переночую здесь, потом поеду.

— Хватит, садись.

— Поезжай один, а?

— Заткнись.

Тамиэ отчаянно сопротивлялась, но он силой втолкнул ее в машину и нажал на газ. Как только они тронулись с места, Тамиэ притихла. Они миновали освещенные улицы Атами и поехали назад по той же прибрежной дороге, которой приехали сюда. Луна стояла довольно высоко, освещая волны прибоя, но дальше от берега море густо темнело. Разбитой машины, которую они видели утром, не было, должно быть, ее убрали.

— Я понимаю, из-за чего ты рассердился, — сказала Тамиэ некоторое время спустя.

— Да?

— По-моему, понимаю. Впрочем, на самом деле, может быть, и не понимаю.

— Может, хватит?

— Все еще сердишься?

— А, брось.

Тамиэ придвинулась к нему, коснулась губами его щеки.

— Я поеду к тебе, ладно?

— Поехали. Куплю сакэ, выпьем.

— Давай. А я что-нибудь приготовлю.

На Микио низошло удивительное спокойствие. Словно это не он, Микио, еще совсем недавно был так раздражен. И злился он не на нее, размышлял он. «Я на себя злился, за то, какой я жалкий». При этой мысли он внезапно почувствовал нежность к Тамиэ.

— Может, тебе поспать немного? — сказал он.

— Хорошо.

Тамиэ послушно к нему прижалась. Его обволокло запахом ее тела, и ее тепло стало исподволь отогревать его. Он прибавил скорость.

Поскольку большая часть цехов была переведена на завод в Ацуги, склад всего лишь принимал на временное хранение продукцию, поступающую от субподрядной компании, которая находилась в городе. Однако в городе еще оставались цехи по сборке точных приборов, а кроме того, значительная часть заготовок для субподрядных компаний тоже проходила через склад, поэтому движение продукции и заготовок на складе было весьма интенсивным. Фирма планировала через два года перевести в Ацуги все производство, за исключением исследовательских отделов, и этот процесс уже начался. Вот почему работы становилось все больше, а работников не хватало, и приходилось тяжко.

Микио должен был сличать накладные на поступающие на склад детали и заготовки с главной книгой заказов и сортировать их по категориям. Иногда ему самому приходилось перетаскивать их на тележке поближе к тому месту, откуда их было удобнее вывозить со склада.

В четвертом часу наступал небольшой перерыв. После пятнадцатиминутного отдыха нужно было привести в порядок накладные, еще раз проверить поступившую продукцию и доложить начальнику. На это уходило все время до конца рабочего дня — до пяти часов. Поэтому многие считали, что было бы лучше работать вовсе без перерыва, чтобы хоть немного раньше уходить домой.

Но Микио, усевшись на ящик с грузом, медленно дымил сигаретой. На взгляд всяких там Камидзаки это была, конечно, дерзость, но ему было наплевать. А к тому же Камидзаки сейчас на совещании. Раза три в год представители цехов обсуждали с руководством фирмы вопросы зарплаты и условий труда. Это было чем-то вроде компенсации за то, что фирма запретила создание профсоюза, поэтому никто на них особых надежд не возлагал. Правда, пока эти совещания учредили, было много бурных событий. Одно время усилилось недовольство фирмой, и началось тайное движение за создание профсоюза. Фирма проведала об этом и разгромила движение: кое-кого из зачинщиков перевели в субподрядные фирмы, других уволили. А для того, чтобы эти гонения не вызвали отпора, и учредили совещания.

Микио поступил сюда на работу позже и знал обо всем только понаслышке. До этого он нанимался то в артель сезонных строительных рабочих, то в маленькую транспортную компанию, то работал в китайском ресторанчике, то в закусочной — словом, переходил с места на место и, что такое профсоюз, понятия не имел, да и не хотелось ему заниматься разным шушуканьем.

Но с одним из совещаний вроде того, на котором сейчас присутствовал Камидзаки, у него было связано неприятное воспоминание. Когда он работал в цеху, группа «контроля над качеством», к которой он принадлежал, добилась хороших результатов, и было решено направить от них представителя. Он был самым старшим, все насели на него, пришлось идти. Там сидели в ряд начальники отделов и цехов. Они были невиданно улыбчивы и убеждали его говорить все, что он захочет. Принесли чай, печенье, это ему очень польстило. Выступавших почти не было, а кто поднимался, говорил в основном о том, каким образом его группа подняла эффективность производства. Его непосредственный начальник все время сигналил ему глазами, проводивший совещание начальник отдела с доброжелательным видом приказал говорить все, что думаешь, и Микио встал.

В его группе было много молодых ребят, только что из школы, и они поговаривали, что надо бы построить для них волейбольные и баскетбольные площадки. В фирме, правда, был спортклуб, но там постоянно занималась особая команда спортсменов, которых в цехах и не видели. Может, это прозвучит как агитация, сказал он, но нельзя ли получить разрешение пользоваться клубом на равных правах? И сразу же все переменились к нему. Его непосредственный начальник сердито на него уставился. Начальники отделов и цехов зашептались. Обескураженный, он прервал свою речь на полуслове и плюхнулся на место. «Это чрезвычайно серьезное дело. Надо хорошенько подумать», — ответил начальник отдела. Но когда он вернулся в цех, его на все корки отругали начальник цеха и его непосредственный начальник. Более того, его заставили назвать имена всех товарищей, с которыми он общался. Не прошло и полугода, как его перевели на этот склад, а несколько ребят, высказывавшихся насчет спортплощадок, оказались на заводе в Ацуги.

Прищурившись, он смотрел прямо перед собой. По ту сторону площади высилась укрепленная бетоном скала. По верху ее шли железные перила, за ними гуляла молодая женщина с собакой. Собака путалась у нее под ногами, и женщина то и дело останавливалась и бранила ее. Это был тихий жилой район. Во дворе росли деревья: хурма, на которой еще сохранились красные плоды, дзельква с облетевшими листьями.

Интересно, что сейчас делает Тамиэ. Вернулась к себе? В тот вечер они накупили целую сумку еды и виски. Поджарили на его единственной сковородке мясо и овощи. Когда выяснилось, что у него нет соевого соуса, Тамиэ постучалась в соседнюю дверь и не только разжилась соусом, но и привела с собой Тасиро-сан. Тасиро-сан, немного выпив, сходила к себе, принесла сыру, вяленой рыбы и заявила: «Давайте пить всю ночь». Тамиэ и Тасиро-сан быстро нашли общий язык, с воодушевлением выпили, но вскоре Тасиро-сан расплакалась. Дело было в ее разбитой любви.

— Ну скажите, почему нельзя любить женатого человека? Если полюбить всерьез, по-настоящему, разве это плохо?

— Верно-верно, — воскликнула Тамиэ, — брак — это грязная штука. Долгосрочная проституция.

И тут Тасиро-сан запела: «Где обещанья, там расставанья, там пустые ожиданья, слезы по ночам. Счастье обманет, сердце устанет, сердце верить перестанет ласковым речам». Тасиро-сан пела с чувством, хрипловатым голосом, в чем-то она и впрямь была похожа на известную исполнительницу этой песни. Но Тамиэ вдруг разозлилась:

— Вот потому тебя и бросили. Речи, встречи, любовь — это все вздор. Вот захотелось тебе, скажем, сыру — ешь его. Надоело — выбрасывай. То же самое и мужики.

— Это не по мне, — закрутила головой Тасиро-сан, — я старомодная.

— При чем тут новомодная, старомодная, — возмутилась Тамиэ, — нечего к ним липнуть. Тут надо так: захотела — и съела! — И с этими словами она внезапно прыгнула на него. Он опрокинулся и забарахтался под ее полной грудью.

— Ну ладно, тогда я тоже поем! — закричала Тасиро-сан и навалилась на них сверху.

В комнату влетела тетушка Куно.

— Вы что это творите? Совсем с ума съехали! — пронзительно завизжала она. Потом вошел дядюшка, служащий мэрии, и тоже стал орать на них. Но Микио взвился и тоже в ответ заорал. Тогда дядюшка вдруг заморгал глазами и удалился.

— Вот сумасшедшие. Прямо помешанные, — бросила на прощанье тетушка Куно и громко хлопнула дверью.

— Что ты там мелешь, долгосрочная проститутка! — Тамиэ запустила в нее мандарином. Но тут все трое окончательно выбились из сил и провалились в сон.

Проснулся он рано. Тошнило, голова раскалывалась. И Тамиэ, и он были укрыты одеялом. Наверное, Тасиро-сан о них позаботилась. Он потормошил Тамиэ, но она крепко спала и, как видно, не собиралась вставать. Он оставил записку, что ушел на работу, и вышел на улицу. Он думал, что больше не увидит Тамиэ, но когда он вернулся домой, она что-то делала на общей кухне и, улыбаясь, разговаривала с Тасиро-сан.

— Привет, муженек!

Не зная, что ответить, он стоял молча, растерянный. Тогда Тасиро-сан сказала:

— Тамиэ-тян хорошая девочка.

Войдя в комнату, он увидел заботливо приготовленный обед. Были куплены новые чашки и палочки для еды, сковорода дымилась, только что снятая с огня. Словно муж и жена, они уселись друг против друга и принялись за еду.

— Как-то чудно.

— Что чудно?

— Ну то есть как что… У меня такое первый раз.

— Ну ладно тебе. Мне нравится готовить. Девочки любят играть в домашнее хозяйство.

— Играть в домашнее хозяйство?

Покончив с едой, он закурил. Тамиэ, придя с кухни, стала собираться уходить.

— Ты куда идешь?

— Дурачок. У меня ведь тоже работа.

— Какая работа?

— Это тебя не касается.

Приведя в порядок лицо, она надела пальто и помахала рукой в знак прощанья.

— Ну, пока.

— Ты еще придешь?

— Не знаю.

— Приходи, слышишь!

Тамиэ сморщила нос и засмеялась.

После ее ухода комната сразу показалась ему какой-то серой. Он прилег, попытался читать, но не мог думать ни о чем, кроме нее. Не выдержав, он выскочил из дому и направился в сторону ярко освещенной улицы. Ему не давала покоя мысль, что Тамиэ может быть где-нибудь здесь. Он заглянул в бар, но там ее не оказалось. Тот самый бармен помнил его, он подошел и спросил, не знает ли он, где может быть Тамиэ. Микио ответил, что сам ее ищет, тогда бармен со странным смешком заметил:

— Да, она такая.

Микио изрядно выпил, потом пошел домой и завалился спать. Среди ночи кто-то залез к нему под одеяло. Удивленный, он хотел подняться, но его удержала чья-то рука.

— Это я. Ужасно замерзла.

На самом деле Тамиэ пылала. Она расстегнула ему рубашку, прижалась обнаженной грудью.

— Обними меня покрепче.

Он обвил рукой ее гибкую спину. Тамиэ прижалась к нему, губы их слились.

Дзельква на скале распростерла свои черные ветви в красноватом воздухе. Микио припоминал, как он впервые встретил Тамиэ: тогда он словно был окутан какой-то красноватой мглой. Но вот у них началась совсем другая, совместная жизнь, и в это он никак не мог поверить. Когда Тамиэ была рядом, она влекла его к себе своей несомненной ощутимостью, но стоило ей уйти, и она растворялась где-то во мраке, становилась недосягаемой. У него ныло сердце. Он так и видел день, когда Тамиэ бросит его.

— Тэрасима! — услышал он и обернулся на голос. Перед ним стоял Камидзаки. Незаметно подкрался. Было в нем что-то кошачье. — Тебя вызывает начальник отдела.

— Начальник отдела?

— Да, начальник отдела кадров Намики-сан.

— Зачем бы это?

Микио встревоженно поглядел на Камидзаки.

— Он сказал мне об этом после совещания. Причем смотрел неприветливо. Мне тоже велено прийти вместе с тобой.

Отдел кадров помещался в другом здании, через дорогу. Там по коридорам расхаживали служащие, дипломированная элита из производственного и кладового отделов — все в костюмах. В своей белой спецовке он был чужим между ними. В вестибюле какой-то сотрудник знакомил с фирмой группу экскурсантов, среди которых было несколько иностранцев. Он объяснял им, что в настоящее время фирма R. осуществляет техническое сотрудничество с передовой американской фирмой I. S. и прилагает все усилия к тому, чтобы занять ведущее положение в конкуренции с аналогичными предприятиями в Японии.

Когда они вошли в отдел кадров, Намики-сан жестом подозвал их к столу.

— Тэрасима-кун, если не ошибаюсь? — желтыми неподвижными глазами посмотрел он на Микио. — Ты, я слыхал, решительно отказываешься перейти на завод в Ацуги. Хотелось бы узнать о причинах.

Его спрашивали об этом уже много раз. Недоумевая, зачем начальнику отдела кадров понадобилось специально вызывать и снова спрашивать его, он молчал. Камидзаки чего-нибудь наговорил?

— Что-то в последнее время ты часто прогуливаешь, а? — С сигаретой в толстых синеватых губах Намики откинулся на спинку стула.

— Я не прогуливаю, я ездил домой в связи с ухудшением здоровья матери. Я в свое время докладывал об этом Камидзаки-сану.

— Вот как? — По губам Намики скользнула слабая усмешка. — У тебя есть младший брат, верно? Слушатель средней школы второй ступени М., так?

У Микио похолодели щеки.

— Бесчувственный человек твой брат. Ты помчался к матери, а он спокойно сидит на занятиях. Как ты это объяснишь?

— А что, собственно… — начал было Микио и только тут сообразил: дал маху. У них в школе многие занимались в вечерней школе М. И стоило у кого-нибудь спросить о его младшем брате, чтобы обман раскрылся. Ах, растяпа, скажись он больным сам, тогда бы пришлось нести справку от врача. Вот и выдумал болезнь матери. Но и здесь тоже хороши, знай копаются в чужих делах! Скажешь, не приду на работу, начинаются расспросы: по какой причине. Приходится врать. Имеет же он в конце концов десятидневный оплаченный отпуск. Наверно, и правда лучше было так и сказать: еду, мол, отдохнуть. Тамиэ была права. При этой мысли его охватила злость, и он угрюмо замолчал.

— Ну ладно, хватит об этом. Но еще раз спрашиваю, в чем причина, что ты не хочешь на завод в Ацуги?

— В том же, что и у других. Надо еще закончить школу.

— Да. Но ведь ты совсем не ходишь в школу.

— Неправда, хожу.

— Брось разыгрывать невинность. Из школы был запрос по телефону. Причем сказали, что ты к тому же не сообщил там свой точный адрес.

— Да у меня старый адрес. Просто забыл оформить как полагается.

— Канцелярия школы не знает, что с тобой и делать. Ты же задолжал за обучение за восемь месяцев. По правилам через три месяца за это автоматически исключают, а с тобой еще возятся, разыскивают.

— …

— Классный руководитель тоже говорит, что при таком твоем отношении школы тебе не кончить. Что думаешь делать?

— Сегодня же пойду в школу…

— Да? И только-то? — Намики вдруг сердито выпучил глаза. — Довольно ребячиться. Тебе, собственно, сколько лет? Подумай-ка хорошенько, ты ведь не мальчик.

Намики угрожающе наклонился вперед, казалось, он вот-вот стукнет кулаком по столу. Уголком глаза Микио заметил, как служащий с документами в руках, испуганный, застыл на пороге. Намики некоторое время со злостью смотрел на Микио, потом принял прежнюю позу.

— Значит, ты просишь оставить тебя здесь, потому что хочешь посещать школу. На заводе в Ацуги не хватает людей. Если мы все-таки наберем людей там, на месте, что получится? Здешних рабочих придется увольнять. Поэтому фирма терпеливо ждет. А ты между тем хочешь остаться здесь под предлогом учебы в школе, которую на самом деле не посещаешь. Мы не можем допускать такое баловство. Понял?

Микио почему-то кивнул головой. Не то чтобы он согласился со словами Намики, просто он понял, что тот хотел сказать.

— Будешь ты ходить в школу или нет, это нас не касается. Это твое личное дело. Но коль скоро это ставит под угрозу курс фирмы, тут уж мы не можем пройти мимо. Тут уж извини. И вот тебе наше решение. Или будешь учиться, или немедленно отправишься в Ацуги.

— Но как же это…

— Это тебя удивляет? Мы идем тебе навстречу только потому, что ты уже в четвертом классе, остался всего год. Если не хочешь учиться, значит, с тобой будет так же, как с теми, кто закончил три класса и меньше.

В фирме R. немало рабочих посещало четыре местных средних школы второй ступени. В объявлениях о приеме на работу черным по белому сказано: желающим закончить вторую ступень гарантируется право посещения школы. В период нехватки рабочей силы это действовало безотказно. Местные школьники приходили после первой ступени чуть ли не целыми классами. В школе М., к примеру, одно время шестьдесят процентов учащихся составляли работники фирмы R. Когда же в последние несколько лет заводы стали перемещаться, тогда все те, кто проучился три года и меньше, перебрались в Ацуги и стали учиться в тамошней средней школе второй ступени. Не уезжать, и то с превеликим скрипом, разрешалось тем, кому до окончания оставался год. Недовольным предлагалось покинуть фирму. Многие так и уволились: кто вернулся в родные места, кто перешел на другую работу. Что же до тех, кто переехал в Ацуги, то многим пришлось бросить учение: слишком далеко была школа. Микио не нравилась такая политика фирмы. Когда повышенный спрос на рабочую силу миновал и выпускники второй ступени начали охотно поступать на работу здесь же, на месте, фирма стала отдавать им предпочтение. Желающих уйти фирма явно не собиралась удерживать. Но ведь у него со школой все еще может обойтись, почему же с ним разговаривают так категорически? Микио стоял хмурый, нахохлившийся. В голосе Намики появился металл:

— Что, тебя это не устраивает?

— Я ничего не могу сказать, пока не поговорю с учителем.

— Как знаешь. Но не забывай, что твой переезд в Ацуги — это еще одолжение с нашей стороны.

— То есть как?

— Экий бестолковый. Имей в виду, в Ацуги прекрасно обойдутся без тебя.

Микио закусил губу. «Кому охота работать в такой фирме!» — чуть было не выпалил он. Как он хотел сейчас высказать им все, что он о них думает; и об этом начальнике, — сам-то он хорошо устроился, вон какой довольный, — и об этих служащих, — ишь как пыжатся! Но все-таки сумел взять себя в руки. Что он может один против них?!

— Ступай, учись. Мы здесь тоже, конечно, проверим.

Намики смял сигарету, встал и, словно забыв о его существовании, пошел к другому столу.

— Пошли! — Камидзаки взял его за руку. Он выдернул руку и вышел из отдела кадров. Он шел по натертому до блеска коридору, натыкаясь на встречных. «Пропади все пропадом», — в отчаянии думал он.

В центре преподавательской стояла газовая печка, вокруг нее, весело разговаривая, сидели учителя. Когда вошел Микио, его встретили возгласами:

— Давно тебя не было видно, что с тобой случилось?

Кто-то даже заявил:

— А я уж думал, ты бросил школу.

— А Курахаси-сэнсэй пришел? — назвал он имя классного руководителя.

— Он там.

«Там» означало комнатку, отделенную от преподавательской книжными стеллажами, в ней проводили небольшие совещания и беседовали с учениками. Микио заглянул туда. Курахаси, разложив по всему столу фотоснимки, наклеивал их на веленевую бумагу.

— А, здравствуй! Кэндзи передал тебе? — спросил Курахаси, подняв голову с проседью.

— Нет, узнал в фирме.

— В фирме?

— Вы ведь звонили в фирму?

— А, да-да, по поводу платы за обучение. Я подумал, так легче будет тебя найти. Это хорошо, что ты пришел. Из канцелярии нажимают, надо уплатить побыстрее, а то исключат.

Микио посмотрел в открытое лицо Курахаси. Он говорил искренне. Ничего-то эти учителя про нас не знают! Он думает, достаточно меня найти. А чем это для меня обернется в фирме, ему и в голову не пришло. Но, видя, как обрадован Курахаси, он смолчал.

— Плату я внесу сегодня же, но как будет с моим местом? В фирме сказали, что я скорей всего не смогу окончить школу.

— В том-то и дело. Начальник отдела кадров тоже очень беспокоился, расспрашивал, но я пока ничего не мог ему сказать. По некоторым предметам ты пропустил на несколько уроков больше допустимого.

— Вот оно что.

Он безнадежно уставился в стол. На столе лежали фотографии — судя по всему, снимки осеннего праздника культуры. На них в разных видах были запечатлены ученики. Одни стояли группами, другие что-то ели, держа в руках бумажные тарелочки. Выступление оркестра, баскетбольный матч. Почти всех он знал, но сейчас они казались страшно далекими. На одной карточке был Кэндзи. Он стоял на сцене с микрофоном и что-то говорил. Микио взял карточку и стал ее рассматривать.

— Кэндзи хорошо поработал как председатель комиссии по проведению праздника культуры. Всех втянул в это дело и подготовил такой праздник, какого не бывало еще ни разу.

Микио бросил фотографию брата на стол. Курахаси испытующе посмотрел на него. У учителей всегда такой взгляд. Словно хотят убедиться, дошли ли их слова до собеседника. Неприятное ощущение.

— Значит, окончить школу не удастся? — спросил он нарочито небрежно.

— Нет, я этого не говорю. Ходи на занятия ежедневно, без пропусков, тогда, думаю, что-нибудь и получится. Пропущенные часы можно восполнить — попросить учителей позаниматься с тобой дополнительно.

— Вот вы говорите — ежедневно… Ума не приложу, как это сделать.

— Все будет от тебя зависеть. Посмотри на эти снимки. Все пришли, а мало ли у кого какие обстоятельства. Мне в фирме сказали, что там у тебя работы не так уж много, и отпускают с работы так, чтобы успевал на занятия. А ты пропускаешь! Мешает что-нибудь?

— Ноги как-то сюда не идут.

— Это никуда не годится. Возьми пример хотя бы с Кэндзи. Он на работе занят гораздо больше тебя и вечерами, я слышал, еще подрабатывает. Все дело в воле.

«Вот именно — в воле. Правильно. Только весь вопрос в том, чего человек хочет. Этого Курахаси, пожалуй, не поймет. Мы с Кэндзи братья, но мы совершенно разные. И характеры разные, и интересы. Учитель сводит все к прилежанию. Но откуда берется это прилежание, об этом учитель ни слова». Он, Микио, отнюдь не считает себя безвольным в сравнении с Кэндзи. Только вся эта жизнь, все эти метания с работы на работу словно засыпали его какой-то тяжелой пылью и не дают пошевелиться. «С Кэндзи, пожалуй, происходит то же самое, но он стремится стряхнуть с себя эту пыль и выбраться на поверхность. А вот у меня нет такой устремленности, жизненной силы, что ли».

— Кэндзи тоже о тебе беспокоится. Он, кажется, несколько раз ходил к тебе домой, но ни разу тебя не застал. Что за жизнь ты ведешь?

— Ничего особенного, самую обычную жизнь, — сказал он и вдруг вспомнил о Тамиэ. Ждет ли она его опять, приготовила ли ужин? Ему представилось, как Тамиэ стоит на кухне и не очень умело, но самозабвенно готовит. Он чувствовал, что на этой полутемной общей кухне Тамиэ отдыхает душой. И он спохватился:

— Ну что ж, я постараюсь по возможности посещать занятия.

— По возможности — это не годится.

— Пока мне больше нечего сказать. Если уж не выйдет, значит, не выйдет.

Он встал. Курахаси вздохнул. Видно, махнул на него рукой.

— Во всяком случае, не пропускай занятий. Тогда как-нибудь утрясется. Слышишь?

Он был уже у дверей, когда Курахаси остановил его:

— Ты сказал, что сегодня внесешь плату за обучение. Я сейчас позвоню в канцелярию, так что ты иди прямо туда. Хорошо?

— Все будет в порядке. Я не убегу.

— Я не это имел в виду, — слегка покраснев, сказал Курахаси и задержал руку на диске телефона.

— Вы, наверно, деньги имели в виду? — пробурчал Микио про себя и вышел в коридор.

Пока он стоял у окошка канцелярии, прозвенел звонок с урока. Ученики мгновенно слетелись к буфетной. Было приятно смотреть, как они возвращаются в класс со своими мисками и чашками. Курахаси сказал, что нельзя пропускать ни одного дня. А что ж! Ничего невозможного в этом нет, осталось-то всего несколько месяцев. Он воодушевился. Неплохо было бы сейчас повидаться с братом. Вслед за всеми он поднялся по лестнице. Ученики собрались возле печки в конце класса и закусывали. На кипятильнике подогревались треугольные пакеты с молоком. Многие сегодня отсутствовали, хлеба было вдоволь, и ребята выгрызали мякоть, а корочку выбрасывали в мусорную корзину. В его классе тоже делали так. Сам он никогда не позволял себе такого, может быть, потому, что был старше других, и одноклассники косились на него. Однако сейчас это его ничуть не беспокоило. Брата не было видно. Он спросил о Кэндзи, ему сказали, что он еще не пришел.

— Поесть-то Кэндзи всегда приходит вовремя. Интересно, что с ним такое, — сказала одна ученица.

— Может, он в ученическом совете?

Он заглянул туда. Несколько учеников курили там, они испуганно спрятали сигареты за спину.

— Кэндзи говорил, что сегодня, может быть, не придет.

— Да, он частенько пропускает.

— После праздника культуры он редко появляется. Кажется, он говорил — чувствует себя плохо.

— Переработал, — заметил другой.

Пришлось пойти домой. Ему вдруг стало тревожно за Кэндзи. Казалось бы, что тут такого: иногда пропускает. Сам-то он вообще не ходит. Но он встревожился оттого, что знал характер брата. Он хотел было зайти к нему домой, но раздумал: тот сейчас вряд ли дома, скорее всего по горло занят на приработках. Неважно себя чувствует? Тут не только в приработках дело. Компания, в которой работает Кэндзи, занимается перевозкой рукописей и пленок по контрактам с газетами, журналами, киностудиями. Надо не просто ходить на службу, а еще и мотаться по разным местам, каждый раз по новым. Жмут из него все соки. Ездит он на мотоцикле с флажком газеты, но этот флажок — ерунда. В случае аварии у него нет никаких гарантий. Компания просто нанимает молодых парней, ссужает им мотоциклы и распределяет людей по разным фирмам, но сама ни за что не отвечает. Завлекают их там всякими красивыми словами: вам, мол, предстоит работать на переднем крае журналистики, а на самом деле поденные рабочие, и все тут. Ведь как считается: нанимают вас поденно, значит, выкладывайтесь на полную катушку, никакой пощады. Вот и лавирует он на своем мотоцикле между машин. Растрясет себе потроха, скоро есть не сможет. Нервы истрепал. Попадет, чего доброго, в аварию. Микио сам когда-то занимался подобной работой, знал, что это такое. А Кэндзи к тому же подрабатывает до поздней ночи. Он понимал, как хочется брату побольше заработать, но боялся за него и не одобрял всего этого.

Когда Микио пришел домой, Тамиэ сидела и пила виски. На котацу стоял его ужин, но он был отодвинут на самый край.

— Ты что, сегодня вечером не работаешь?

— Почему же, работаю.

— Так что ж ты тогда напиваешься?

— А у меня на работе никто не интересуется, выпила я или нет.

Она работала в баре на третьей отсюда станции электрички. Кроме хозяйки и еще одной женщины средних лет, там работали три молодых девушки, которые приходили в бар в разное время и разные дни. В позднюю смену можно было приходить часов в девять.

— В баре заставят пить, так что сейчас, наверно, не стоит.

— Меня никто не заставляет пить, я пью, когда сама хочу.

Тамиэ встряхнула стакан, звякнули кусочки льда. Она взяла бутылку и горделиво долила стакан.

— Правда, не стоит. Ты ведь уже порядочно выпила.

— Отстань. Я сейчас домой пойду.

— Что это вдруг? Я тебе надоел, да?

— Может, и надоел. Особенно когда пристаешь, как сейчас. Что хочу, то и делаю, и ты тоже что хочешь, то и делай.

— Так-то так, только я беспокоюсь.

— Вот я и говорю, пристаешь.

Он взял стакан и налил себе виски. Он не совсем понимал, чего хочет Тамиэ. Ужин-то вот он, перед ним, это она его приготовила. Вареная скумбрия, отварной шпинат, горячая свинина с морковкой… Тамиэ часто подавала на стол рыбу: это и понятно, ведь она родилась в семье рыбака, но как тщательно все приготовлено и какую заботу он чувствовал в этом, а ему так надоело питаться на стороне. Он слыхал, что женщина средних лет из бара, где служила Тамиэ, держит что-то вроде домашней столовой в расчете на клиентов-холостяков, но ему не хотелось думать, что Тамиэ действует из тех же побуждений. Вдруг он вспомнил курчавого парня, с которым столкнулся тогда в подземном ресторанчике. Тамиэ говорит, что пойдет к себе домой, но на самом деле не к тому ли парню она собирается? Он пригубил горькое виски. Может, ему она тоже готовит ужин?

— Сегодня был в школе, — сказал он, беря палочками кусок рыбы. — Боюсь, не удастся окончить.

— Почему?

— Слишком много прогулял.

— Совсем никакой надежды?

— Да нет. Курахаси сказал, что, если теперь я не пропущу ни разу, он как-нибудь все уладит. Но, я думаю, он просто утешает.

— Ну, это ты зря. Ты все-таки ходи в школу.

Он взглянул на Тамиэ. Она уже не злилась. «Если будешь жить со мной, я любой ценой кончу школу. И в Ацуги не придется ехать. А школу кончу — можно и работу поменять». Но у него не хватило духу сказать это вслух. Он не знал, что Тамиэ ответит.

— В фирме говорят, что, если со школой ничего не получится, придется ехать в Ацуги.

— Тем более надо учиться дальше. Разве нет?

— Угу… — Он разглядывал стакан, который держал в руке.

— Все у тебя как-то нелепо выходит. Посмотрел бы на Кэндзи.

— Кэндзи…

— Да, Кэндзи. Ведь ты старший брат, а такой недотепа.

— Он — это он, а я — это я.

— Что значит «я — это я». Будто у тебя есть свое «я».

— Это как понимать?

— Рассердился. Но это же факт. Ты тряпка. Только и делаешь, что брюзжишь.

Его бросило в жар. Еще немного, и он запустил бы в нее стаканом. Слышать такое от Тамиэ было нестерпимо.

— Ты вот мне это говоришь, а сама? Кто из нас брюзжит? — закричал он вне себя. — В общем, видно, я тебе надоел. Тогда прямо так и скажи. Нечего было заводить разговор о Кэндзи или еще там о чем. Раз не нужен я тебе, так и говори — не нужен, и все.

— Какой ты сделался противный.

Он дрожал так сильно, что стакан в его руке стучал по столу. Тамиэ холодно посмотрела на него.

— Ты что-то там говоришь обо мне, но я знаю, что делаю. Что бы я ни делала, я делаю это потому, что хочу, и что бы из этого ни вышло, никого в этом не виню. А ты? Ты все время надеешься на других! И виноваты у тебя всегда другие. А ведь что так вышло со школой, в этом ты сам виноват. Ведь это ты прогуливал.

Вдруг он заметил, что Тамиэ чуть не плачет. Его как будто ударили. Он ясно понял, что сейчас чувствует Тамиэ. Дело было не в словах, которые она говорила. Его словно опалил горевший в ней огонь.

Теперь он казался себе отвратительным, подлым человеком. Ему вспомнилась давняя-давняя история. Случилось это вскоре после того, как их семья переселилась из рабочего барака в деревне Окуно в городок Титибу. По дороге из школы на пустыре его подстерегли одноклассники. Это было своего рода крещение новичка. Они окружили его, сорвали с него шапку и стали по очереди бить.

— Ну что ж ты, нападай! Эх ты, трусишка. Что, не можешь? Тогда становись на четвереньки, будешь собакой.

Он не мог сделать ни того, ни другого, и его продолжали бить. В этот момент на них налетел Кэндзи. Он набросился на самого большого мальчишку и стал кусать куда попало. Остальные начали оттаскивать и колотить его, но Кэндзи словно прилип к своему противнику. Большой мальчишка взвыл от боли и разревелся. Но зубы Кэндзи все глубже впивались в его тело. Жалобные вопли главаря сменились ужасом, паника передалась всем остальным, и они убежали. А он все это время стоял в стороне и только смотрел. Брата били, а он не мог шевельнуться и стоял как столб.

Вечером пришел отец того большого мальчика, стал ругаться: в нескольких местах здоровенные укусы, это что ж такое? Он был из той же фирмы. Их отец был здесь новым человеком и не смел перечить, он только пристыженно извинялся. Когда тот ушел, отец усадил мальчиков перед собой и расспросил, как было дело. Микио рассказал, как гнусно с ним поступили мальчишки и как ему плохо пришлось. Отец молча слушал, потом поглядел на него и сказал:

— И не стыдно тебе, а? Младший брат за тебя дерется, а ты, значит, стоишь и смотришь.

Отец никогда не повышал голоса. Однако слова отца больно задели его. До сих пор ему тягостно было вспоминать печальный взгляд отца.

А теперь на него глядела Тамиэ, и он снова почувствовал себя таким же жалким, как тогда, в детстве. Она глядела на него, и всевозможные житейские мелочи, бессознательно отложившиеся в памяти, начали выстраиваться перед ним в холодном беспощадном свете, обретая связь и смысл.

— У тебя нет своей воли. Ты боишься решать сам. Помнишь нашу с тобой поездку? Ты тогда очень хотел меня поцеловать. Я же видела. Потому и предложила пари. Я думала, тогда ты на что-нибудь решишься. А ты не смог. Теперь я сюда хожу, пью виски, вроде мы живем с тобой, вроде и нет. Отчего б тебе не сказать: переезжай ко мне? Если я решу переехать, ты согласишься, но сам ведь не скажешь. В тебе все время сидит какой-то другой человек, и ты ничего не можешь сделать, пока он не согласится. Есть в тебе это. Хочется тебе, а не можешь, пока кто-нибудь все не устроит, а ты тогда скажешь: так уж вышло. Вот ты какой.

Не зная, что отвечать, он машинально ковырял палочками рыбу. Она давно утратила всякую форму и превратилась в белое крошево. Он ворошил концами палочек собственную душу. Тамиэ замолчала. Он ощущал на себе ее пылающий взгляд.

— Я тебе столько всего наговорила, а ты даже ответить не можешь как следует.

— Что ж отвечать, ты все правильно сказала, — подавленно отозвался он.

— Да неправильно! Неправильно! — горько воскликнула Тамиэ. — Почему ты не сердишься? Я хочу, чтобы ты рассердился на меня. Ну рассердись же!

Он посмотрел на Тамиэ. Она отвернулась и встала.

— Пьяная я совсем. Задаваться начала. Пойду на работу. А то еще что-нибудь наговорю.

— Наговори. Ты все правильно говоришь.

Она молча надела пальто. «Наверно, больше не придет», — подумал он. Они жили вместе так мало, но так хорошо. Неужели он ее теряет?

— Когда ты придешь?

— Не знаю.

— Я буду ждать.

Подойдя к двери, она взглянула на него.

— Сегодня приходил Кэндзи. Незадолго до того, как ты вернулся.

— Кэндзи?

— Увидел меня и страшно удивился. Спросил, что я здесь делаю. Я сказала, что живу с тобой.

— Тогда он оглядел всю комнату, мрачно так, и тут же ушел. Хлопнул дверью.

Так вот что произошло. Вот почему Тамиэ так рано принялась за виски. Ему нетрудно было представить себе, как изумился брат, когда обнаружил здесь Тамиэ. Он просто видел, какое у него было выражение лица, когда он с ней столкнулся.

— Сказал он что-нибудь?

— Ничего. Но я сразу поняла, что он думает.

— Ладно, бог с ним. Не касается его, что у нас с тобой.

Тамиэ насмешливо улыбнулась:

— Это верно. Не касается.

Она повернулась и вышла из комнаты. Ее слова еще долго звучали в углах комнаты насмешливым эхом.

В этот вечер Тамиэ не вернулась. На следующий день, едва закончив работу, он поспешил домой, но в комнате все было так же, как утром. Он рухнул на стул и опустил голову. Уже стемнело, а он все сидел в той же позе.

— Родился, родился! — раздался возглас за окном. Голос принадлежал пожилой женщине.

— Правда? — откликнулся молодой мужской голос. Послышались тяжелые нетвердые шаги, удалявшиеся в глубину переулка. Там был родильный дом. Похоже, что родился человек. Но до чего же равнодушный голос у этого парня. В нем не было не только радости, но и вообще никаких эмоций. Мысли Микио были полностью заняты пропавшей Тамиэ, но от короткого разговора за окном он вздрогнул. В глазах замельтешили сыплющиеся с неба белые пылинки. Они вздымались ветром с гор и непрерывно падали вниз, покрывая все вокруг. И крыши домов, и деревья, и молодые всходы на полях — все было одето этой белой пылью. В его давних воспоминаниях эта пыль была везде. Откопанный труп человека тоже был весь в такой пыли. «Она и сейчас падает на меня, — подумал он. — Я пытался уйти от нее, но она падает у меня внутри. Она падает между мной и Тамиэ, отдаляя нас друг от друга. Что же все-таки это за пыль?»

В дверь постучали. Он вскочил. Это, конечно, она.

— Что это ты сидишь в потемках?

Он рывком открыл дверь, в полутемном коридоре чернела фигура высокого человека.

— Как, это ты?

Он зажег свет. Кэндзи, словно ослепленный, сдвинул густые брови.

— Может, присядешь? Что стоишь?

— Ага. — Кэндзи бросил на котацу кожаные перчатки и тяжело уселся.

— Что это ты в такое время?

— Хочу с тобой кое о чем поговорить. Вернее, хочу спросить, что у тебя на уме.

— У меня на уме? — Он машинально нашарил сигареты и закурил.

Кэндзи, плотно сжав губы, не мигая глядел на него. Взгляд у него был точно такой же, как у покойного отца.

— Выпьешь? — Он потянулся за виски.

— Что думаешь делать со школой? — не ответив на его вопрос, спросил Кэндзи.

— Со школой? Думаю бросить. Я не собираюсь, как ты, в университет, на что мне аттестат.

— Не пойму я тебя. Почему ты так решил? Ты же сам требовал, чтобы я шел в школу.

— Ты — одно дело, я — другое. Ты в мои дела не лезь. Захочу — опять буду ходить.

— Я считаю, тебе нужно учиться дальше. Но если не будешь, ладно, обойдемся и без этого. Я хочу спросить, что у тебя на уме? Почему ты так одичал?

— Одичал?

— Ну, плюешь на все на свете. Разве нет? Матери денег не посылаешь. Если бы не мог, тогда ладно. Но ведь можешь. Просто не хочешь больше.

— Мать же работает. Живут они вдвоем с Нобу, так что должно хватать.

— Ничего подобного. Мы обещали посылать деньги. Нобу нужно учиться в дневной школе. Для того и обещали.

— Когда придет для этого время, тогда и стану посылать, не волнуйся.

— Брат, что с тобой случилось? Что за вздор ты несешь?

— Кэндзи, я больше не хочу убивать себя ради других. Я хочу жить сам по себе.

— Для других? Так Нобу ж тебе сестра. — Загорелое лицо Кэндзи раскраснелось. — Ты ведь сам говорил: во что бы то ни стало отправим Нобу в дневную школу.

Микио почувствовал, что внутри у него снова откуда-то сыплется белая пыль. И сыплется очень сильно.

— Если Нобу захочет учиться в школе второй ступени, то, по-моему, пусть ходит в вечернюю. Как мы с тобой. Она же не пойдет в дневную, даже если мы ее пошлем. Она такая.

— Вот здорово. Это уже просто подлость.

— Послушай-ка. Если бы мать узнала, как ты сейчас живешь, что бы она подумала? Работаешь до полуночи, копишь деньги по крохам. Она наверняка сказала бы, что не нужны ей деньги такой ценой. Да и Нобу тоже.

Кэндзи глубоко закусил нижнюю губу.

— Это подлость, то, что ты говоришь. Мы же условились: дать Нобу окончить дневную школу и устроить ее на приличную службу. Ты говоришь, в вечернюю. Это значит поставить ее в такое же положение, в каком сейчас мы с тобой, так?

— Вечерняя школа тоже школа, — ответил он, чувствуя себя негодяем.

— Чепуха! Ты прекрасно знаешь, что вечернюю школу никто за школу не считает. Там до выпуска доходит меньше трети. И ты хочешь, чтобы сестра училась в такой школе?

— А сам-то ты зачем в вечернюю ходишь? Да еще подвизаешься в ученическом совете.

Кэндзи опустил глаза. Лицо его мучительно скривилось.

— Ты пишешь в школьной газете, что вечерняя школа замечательная вещь. И ты же говоришь, что не хочешь отправлять свою сестру в вечернюю школу. Собственная сестра, значит, другое дело?

— Это подло. Ты не имеешь права так говорить.

От этих слов его горькое оцепенение из-за Тамиэ вдруг перешло в злость. Поднялось неистовое желание разом сдуть все, что осело и скопилось у него внутри. Он с ненавистью посмотрел на брата. Это из-за Кэндзи у них с Тамиэ все сорвалось.

— Я, значит, подлый, а ты какой? Ты же весь изолгался! — выпалил Микио, ощущая, как холодок ползет по спине. — Читал я эту твою газетную заметку. Что ты там говорил?

Как-то одна газета занялась проблемой сокращения числа учащихся в вечерних средних школах второй ступени и решила опубликовать серию материалов о ребятах, которые там учатся. Выбор пал на Кэндзи, о нем написали. Заметка была выдержана в доброжелательном духе, Кэндзи изобразили серьезным юношей, который не боится труда. Были названы и школа, и имя Кэндзи. Кто-то сказал ему о заметке, и он прочел ее.

— Говорил, что хочешь стать учителем. Хочешь стать учителем вечерней школы и попробовать серьезно учить таких же, как ты, учеников.

— Верно. Я правда этого хочу.

— А я говорю, врешь.

— Откуда тебе знать, что я думаю?

— Да ты просто хочешь выбраться из нынешнего своего положения. Кончишь университет, станешь учителем — какая разница, вечерняя школа будет или дневная. Уже будешь человеком другого мира, чем вечерники. Что толку, что ты с ними будешь в одних стенах, разница-то огромная. Ты посмотри хотя бы на наших учителей.

— Да неправда это!

— Точно тебе говорю. Да ладно, я не против. Скорее даже хочу этого. Потому что у тебя есть силы карабкаться вверх. Но мне противно, что ты все ищешь этому всякие обоснования. Я, мол, теперь знаю, какая замечательная штука вечернее отделение в этой школе. И хочу стать учителем вечернего отделения, чтобы продолжить дело. А я тебе говорю, все это вранье. Ты просто становишься в позу, больше ничего.

— Вот, значит, как ты обо мне думаешь?

Микио сделалось невыразимо скверно. Он уже сам не понимал как следует, что говорит.

— Может быть, сейчас ты действительно веришь в это. Так ведь выгодней. Нужно же какое-то знамя справедливости для собственного воодушевления. Но со стороны все это выглядит ужасно противно. Хочешь карабкаться вверх, карабкайся что есть сил. И уж не беспокойся тогда, как на это посмотрят!

Кэндзи смотрел на брата с удивлением и гневом, но вдруг усмехнулся.

— Красиво говоришь. Ну что ж, если ты так считаешь, пусть будет так. В общем, ты не желаешь посылать сестре деньги на учебу. В этом, видно, все дело. Но только если кто становится в позу, так это ты. Ну, да ладно. О Нобу я позабочусь.

Микио плеснул себе виски в стакан и залпом выпил. В янтарной жидкости тоже осела белая пыль. Ему почудилась комната в деревянном доме и фигура матери, склонившейся над горой надомной работы на столе.

— А знаешь, может, ты и прав. Но насчет Нобу я не могу иначе. Это же свои, родные! А тебе, я смотрю, давно уже невдомек, что такое родные. И мать тоже нельзя до бесконечности заставлять жить в этом городишке. Надо скорее перетащить ее сюда. Это хоть ты понимаешь?

— Понимаю.

— Не жалеешь ты ни мать, ни сестру. Себя и то не жалеешь, ничего тебе не хочется. Иначе разве стал бы ты жить с такой девкой?

Микио поднял голову.

— Ты о Тамиэ?

— Скажи, зачем ты с ней связался? Конечно, это, наверно, развлечение, но…

— Я смотрю на это серьезно.

— Ты знаешь, что она за девка?

— Это не имеет никакого значения.

— Имеет. В том, что ты несешь такую бессовестную чушь, она тоже виновата.

— Неправда это!

— Ты просто ничего не знаешь.

Кэндзи сжал кулаки и пристально посмотрел на брата.

— Она же спит с кем угодно. Она за кем хочешь побежит, если настроение будет. Это бы еще полбеды. Как ты полагаешь, на какие деньги она живет?

— Я знаю, на какие!

Он сказал, что Тамиэ работает в баре. Кэндзи покачал головой.

— Только для вида. Она там залучает мужиков побогаче и продается им. Ты что, слепой, что ли?! И все потому, что ей хочется погулять, а не на что.

— Это ты ничего не знаешь про Тамиэ. Она совсем не такая.

Но тут же ему вспомнился курчавый парень.

— Я бы молчал, если бы она любила тебя и вы жили бы вместе. Но у нее все навыворот! Сейчас она с тобой, а завтра уйдет еще к кому-нибудь. Если ты с ней не развяжешься, то станешь когда-нибудь таким же, как она, — пустым, безразличным, жестоким.

— Тамиэ не такая, — повторил Микио с дрожью в голосе.

— Она губит всех, кто с ней водится. Заражает наплевательским отношением ко всему на свете. У нас в классе кое-кто из-за нее уже бросил школу. Она нарочно это делает. Кто посерьезнее — прилипает к тому и губит. Так что когда она ушла из школы, я вздохнул спокойно.

Ему вспомнилось, что сказала Тамиэ: «Кэндзи-то мне нравился, да я ему не понравилась».

— Но ты же работал с ней в ученическом совете. Говорил, что она здорово работает. Может быть, она действительно любит погулять, но на самом деле она хороший человек.

— Дрянь она, — сухо возразил Кэндзи.

— Какое у тебя право судить других? Сам-то ты разве лучше?

— Нет, не лучше! Но про эту девку говорю тебе: она дрянь. Если будешь иметь с ней дело, сам станешь дрянью. Вот ты уже из школы хочешь уйти, про мать и сестру забыл.

— Тамиэ здесь ни при чем. Это мое дело.

— Неправда.

Он со злобой посмотрел на брата. Кэндзи ответил ему таким же враждебным взглядом. За спиной у Кэндзи висела густая пыльная мгла.

Он искал слова. Такие слова, которые помогли бы ему разбить Кэндзи и прогнать мглу.

— Я понял, чего ты боишься. Если я стану жить с Тамиэ, тебе одному придется заботиться о матери и Нобу. Может, и в университет не сможешь поступить. Вот о чем ты думаешь.

— Да ты что? Что ты говоришь! — Кэндзи переменился в лице.

— Именно так. Ты такой. Для тебя собственное благополучие важнее всего. Говоришь красивые слова, а суть-то именно в этом.

Кэндзи сжал кулаки от обиды.

— Значит, не веришь, что я о тебе беспокоюсь?

— Болван! За кого ты меня принимаешь! — И вне себя он запустил в Кэндзи стаканом. Стакан попал Кэндзи в бровь и со звоном откатился к двери. Оба одновременно вскочили и стали по обеим сторонам котацу, с ненавистью глядя друг на друга.

Скверно, что он сказал то, чего не думал. Но все-таки сказал, а раз сказал, следовательно, думал, хотя бы в глубине души. И это было совсем уж скверно. Кэндзи не отрываясь смотрел на него налитыми кровью глазами. Закушенные губы дрожали от сдерживаемого крика. Микио почувствовал, что приперт к стене, и от этого он перестал понимать самого себя. Его приперли к стене и Тамиэ, и младший брат. Он попытался вывернуться, и тогда-то окончательно обнаружилось, насколько он жалок.

Он стоял напротив Кэндзи натянутый, как струна. Но внезапно в нем что-то надломилось. Он застонал. Фигура брата расплылась у него перед глазами.

— Я хочу, чтобы ты понял. На самом деле Тамиэ не такая. По крайней мере, для меня она не такая. Хуже всего то, что я никак не пойму, что происходит со мной. Что-то такое, что было во мне первое время, когда мы только приехали в этот город, — что-то такое исчезло. Вот я, вот мир. Я и мир существуем раздельно, но в какой-то момент эта ясность пропала. Я и мир вдруг перемешались, и то и другое стало непонятным, а потом я, кажется, утратил ко всему интерес. Но когда я вижусь с Тамиэ, я вижу в ней себя. Сквозь нее неясно просвечивает мое собственное «я». Вот в чем дело. А может быть, и у Тамиэ тоже так. Были моменты, когда я точно чувствовал это.

Микио без сил опустился на сиденье. И только повторял, проводя по лицу руками: «Тамиэ не такая». Кэндзи продолжал стоять и растерянно смотрел на него.

— Впрочем, — немного спустя Микио поднял голову, — тебе нечего беспокоиться по поводу Тамиэ. Она больше не придет сюда.

— …

— Ты вчера был здесь, верно? Тамиэ мне сказала. Ей этого хватило.

— Но я ничего такого не говорил, — встревоженно ответил Кэндзи. Похоже было, что он несколько смущен состоянием брата.

— Ты-то ничего не говорил, но Тамиэ сразу все поняла. Она чуткая.

Он знал, почему она чуткая. Это была чуткость не однажды раненной души.

— Ну, хватит. Кончено. Но я хочу, чтобы ты знал: Тамиэ совсем не такая, как ты считаешь.

Некоторое время оба были погружены в свои мысли. В дверь постучали. Кэндзи ответил, и в комнату заглянула Тасиро-сан.

— Что-нибудь случилось?

Микио отвернулся. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его лицо.

— Да нет, ничего, — хмуро ответил Кэндзи.

— Ну тогда хорошо. А то я что-то забеспокоилась.

— Правда, ничего.

— Ясно. А вы, мальчики, знаете, что приходила Тамиэ-сан?

Микио поднял голову. Тасиро-сан была явно встревожена.

— Я собралась кое-что купить, выхожу, а она стоит у этой двери. «Что такое, ключ не открывает?» — спросила я ее, а она в ответ покачала головой. Я ушла, а когда вернулась, вижу, Тамиэ-тян бежит по коридору. Я окликнула ее, но она меня не заметила и выскочила на улицу. Лицо у нее какое-то странное было.

Братья переглянулись. Неужели она слышала их разговор? Микио охватило недоброе предчувствие. Тасиро-сан еще не успела поставить сумку с покупками. Выходит, Тамиэ стояла там только что. Микио выбежал в коридор. Кэндзи что-то крикнул, но он не слышал.

Целых три дня он не ходил на работу. Теперь он уже не мог сослаться на болезнь матери, пришлось позвонить и сказать, что ему самому нездоровится. К телефону подошел Камидзаки, но, как ни странно, равнодушно сказал: «Ну что ж». Кто его знает, что он при этом подумал. На него уже махнули рукой: мол, делай что хочешь. И на второй день он просто прогулял, никому ничего не сообщив.

Он не ходил на работу, потому что искал Тамиэ. Но Тамиэ всегда сама приходила к нему, и искать ее было негде. Оставалось только сидеть дома и ждать. Несколько раз он выходил поесть, но с полпути возвращался обратно: а вдруг она придет именно сейчас? Запершись в комнате, он прислушивался к каждому звуку. Он сам не отдавал себе отчета, почему с ним такое творится. Может быть, Кэндзи прав, и Тамиэ действительно всего лишь никчемная девка, может быть, он просто придумал ее такую, какая ему нужна. Но как бы то ни было, сейчас он не мог потерять Тамиэ: это означало бы потерять все, что у него было.

Время от времени к нему заглядывала Тасиро-сан. Она работала и появлялась только вечером. Увидев, что он сидит в темной комнате, она встревоженно заговаривала с ним о каких-нибудь пустяках. Света он не зажигал: боялся, что если Тамиэ придет и поймет, что он дома, то сразу же уйдет, не заглянув в комнату. У него оставались кое-какие ее вещи, и он был уверен, что она придет за ними. Он не знал, что ей скажет, но возлагал на это мгновение все свои надежды.

— А ты не пробовал сходить в бар, где Тамиэ-тян работает? — спросила Тасиро-сан.

У него в голове словно повернули выключатель. Почему же он до сих пор не додумался до этого? Он выругал себя за бестолковость.

— Сходи сегодня же. Наверняка застанешь ее там. А если даже и не застанешь, что-нибудь да узнаешь. А если она придет, пока тебя не будет, я ее задержу.

Он не спрашивал названия бара, но знал, что он находится прямо перед станцией электрички, так что найти его будет легко. Тамиэ приходила в бар после восьми, можно было приехать чуть пораньше и подождать на станции. Выход там только один. Приехав туда, он спрятался за массивный бетонный столб. По надземной эстакаде к платформе подходили электрички, и по бетонной лестнице поспешно спускались ехавшие с работы пассажиры; они тут же исчезали — кто в ближайшем метро, кто на торговой улице через дорогу. И каждый раз он высовывался из-за столба и следил за выходящими со станции. Холодный ветер раздувал рукава его пальто, ворошил волосы. Засунув руки в карманы, он ежился и притоптывал. Так прошло около двух часов, но Тамиэ не появилась.

Оттуда, где он стоял, бар тоже был виден. Он находился в самом начале улочки, на ней теснились разные кафе и закусочные. На всякий случай Микио прошелся по улочке, но, судя по вывескам, там были только мелкие забегаловки, баров больше не было. Значит, Тамиэ могла работать только там. Однако в баре ему не хотелось с ней встречаться. Там наверняка есть посетители, серьезного разговора не получится. Самое лучшее было бы поймать ее здесь и повести куда-нибудь, где можно было бы поговорить с глазу на глаз. Он подождал еще полчаса. Пассажиров стало меньше, станционные контролеры закрыли половину контрольных пунктов и ушли в дежурку. Продавец жареных осьминогов увез свой ларек с красной занавеской. Одна за другой начали свертывать торговлю и фруктовые лавочки перед баром.

Наконец он отказался от мысли дождаться ее здесь и вошел в бар.

— Добро пожаловать, — встретила его невысокая женщина, молодая с виду, хотя ей под сорок. Он заказал виски с содовой и сунул в рот сигарету. Большеглазая девушка с тонким лицом тут же поднесла ему зажженную спичку. Это наверняка Миттян. А та первая женщина, вероятно, хозяйка. Ну, а полная женщина лет за сорок, что-то жарящая на газовой плитке, это Макисан, догадался Микио, припомнив, что ему рассказывала Тамиэ. Кажется, Маки-сан в дневное время работает медсестрой, а Миттян служит в какой-то фирме, здесь они подрабатывают по вечерам. У хозяйки есть родители и еще какой-то родственник, который не может работать, и она содержит их на доходы от этого бара. Она умеет угодить посетителям, и дела ее идут хорошо. Все это понемногу сообщила ему Тамиэ. Кэндзи говорил, что она тут ловит мужчин: судя по бару — непохоже. Это была окраина, тут все по-простому. Его немного успокоило, что Тамиэ работает в таком месте. У стойки сидело несколько человек. Их обслуживала хозяйка. Шел какой-то обычный разговор. Он выпил еще один стакан. Ему хотелось поскорее захмелеть. Может, тогда у него достанет храбрости спросить про Тамиэ.

— Тебя зовут Миттян, верно? — положив руки на стойку, спросил он у большеглазой девушки.

— Верно.

— А вон там Маки-сан, правильно? Я хоть и первый раз в этом баре, а знаю.

— Ой, откуда же?

Миттян, кажется, заинтересовалась; приоткрыв рот, она смотрела на Микио словно подернутыми влагой глазами.

— Слышал от Тамиэ.

— От Тамиэ-тян? Вы знаете Тамиэ-тян?

— Да, мы вместе учились.

Тут подошла хозяйка.

— Вы знакомый Тамиэ-тян?

— Ага.

— Виделись с ней в последнее время?

— Виделся несколько дней назад, кажется, это было десятого числа. Она тогда сказала, что пойдет сюда…

— Десятого? Маки-сан, не помнишь, когда Тамиэ-тян была здесь в последний раз? Десятого ее, кажется, не было.

— Да… десятого вроде не было.

— Значит, она давно не приходила?

— Очень. И никаких от нее вестей. Я уж немного беспокоюсь.

— Видите ли, у меня к Тамиэ дело. Может быть, вы мне скажете, где она живет?

Хозяйка взглянула на Микио.

— Понимаете, у меня ее вещи, хочу передать.

— А как вас зовут?

— Тэрасима. Микио Тэрасима. — Он пальцем написал иероглифы своего имени на стойке.

— Так это вы Тэрасима-кун!

Тамиэ рассказывала о нем, но он не знал, как подробно.

— Маки-сан, ты не помнишь, где Тамиэ живет? В районе Ота, по-моему.

— Фукутомисо называется. Вилла Фукутоми. Только это было довольно давно. Еще когда она работала в больнице, — сказала Маки-сан, упираясь толстыми руками в бока. — Она ведь несколько раз меняла адрес, так что не знаю. Но она сюда обязательно придет. Так уж бывало.

— Она давно здесь работает?

— Года два. Дольше, чем все остальные. Только Маки-сан дольше работает. Правда, бывает, что Тамиэ по полгода не появляется. У нее сейчас, кажется, неприятности. А у вас с Тамиэ что? Любовь, конечно?

Микио молчал. Отрицать не имело особого смысла: женщине такого возраста не стоит труда догадаться об отношениях молодого парня и девушки.

— Что случилось? — тихо спросила хозяйка. — Вы разошлись?

Микио покачал головой. У хозяйки были большие глаза. Они ласково светились, как у маленького зверька. Толстощекая Маки-сан весело улыбалась гостю. Он не пробыл в баре и часа, а казалось, что здесь ему все давно знакомо и близко. Тамиэ, несомненно, привязана к этому месту. Он отчетливо это понял.

— Как вы назвали ее дом?

— Фукутомисо.

— Это где же?

— Кажется, она говорила, что где-то возле станции Кодзия. Да, точно. Тамиэ-тян как-то раз прислала мне открытку, и там был адрес.

— А она у вас не сохранилась?

— Нет, куда-то задевалась.

Он попросил счет.

— Если увидитесь с Тамиэ-тян, передайте, чтобы она позвонила. Скажите ей, хозяйка говорит, чтоб она приходила. Непременно, прошу вас, — сказала хозяйка.

Он кивнул.

— Можно попросить ваши фирменные спички? В любом случае я вам позвоню.

Чтобы найти дом под названием Фукутомисо, он решил заглянуть в телефонную книгу. Он знал, что это район Ота, и если этих Фукутомисо окажется несколько, нужный дом нетрудно будет отыскать. Он вошел в телефонную будку и разыскал в книге Фукутомисо. В городе оказалось три дома с таким названием, но ни один не был в Ота. Значит, либо иначе пишется[53], либо там нет телефона. Нет, Фукутоми по-другому не написать, да и может ли быть сейчас многоквартирный жилой дом без телефона? Впрочем, в доме, где живет он, общего телефона нет, хотя в комнатах есть. Это часто бывает, когда владелец или управляющий живут в другом месте. Значит, ничего другого не остается, как пройтись по окрестностям станции Кодзия.

На следующий день Микио пошел на работу. Поскольку он прогулял целых три дня, рассчитывать на приветливость Камидзаки не приходилось, могли вызвать и к начальнику отдела. Но ему уже не очень хотелось оставаться в этой фирме. К счастью, он догадался сказать Камидзаки:

— Похоже, что со школой ничего не получится, так что я готов поехать в Ацуги.

Кажется, после этих слов Камидзаки немного подобрел. Может быть, потому ему и дали благополучно доработать до конца дня и к начальнику отдела не вызывали. Ему стало казаться, что он делает глупость. Интересно, какой у них будет вид, если после получки он подаст заявление об уходе? Он посмотрел на Камидзаки, но тот не обращал на него никакого внимания. Может, и фирма так же смотрит на это? Впрочем, ему было все равно. Он думал о том, как найти дом под названием Фукутомисо.

После работы Микио поспешно переоделся и вышел за ворота. Его окликнула девушка из канцелярии. Это была та самая девушка, с которой он говорил по телефону, когда собирался в поездку с Тамиэ.

— Пойдемте вместе, а? — предложила она.

Ему показалось, что она хочет ему что-то сказать, но он спешил и отказался. Торопливо шагая, он размышлял: что же она хотела ему сказать?

Микио вышел на станции пересадки, сел на электричку и доехал до станции Кэйхин-Усуда. Там он сел на маленькую электричку старого типа. Это была ветка до аэропорта Ханэда. Он впервые ехал по этой линии. Держась за висячие ремни, он разглядывал неухоженные улицы, вдоль которых теснились заводы и склады. Начинало темнеть, небо было мрачное…

Станцию окружали торговые улицы, по которым суматошно сновали вечерние покупатели, торопясь сделать покупки к ужину. Он остановился посреди этой сутолоки и задумался, куда идти. Одна прямая улица вела к берегу моря. Он побрел по ней и вскоре оказался у лавки, торгующей рисом. Перед торговым автоматом молодой парень грузил виниловые мешки с рисом на тележку. Он спросил у парня насчет Фукутомисо. Тот задумался:

— Что-то не слыхал. Многоквартирные дома есть вон там, за углом, несколько штук. А какой номер?

Он сказал, что не знает, и парень озадаченно умолк. Микио пошел по улочке, которую ему указали, разглядывая каждый многоквартирный дом, но они были построены совсем недавно. Оставалось разве что обойти все подходящие дома в районе станции. Он бродил так почти час. Вскоре стало совсем темно, и разбирать названия домов на табличках уже не удавалось. Кружа по улочкам, он потерял дорогу к станции. Ориентируясь на далекий шум прибывающих и отходящих электричек, Микио попытался выйти к станции, но в конце концов оказался еще дальше от нее. Он растерянно остановился и вдруг заметил девочку лет десяти, прислонившуюся к телеграфному столбу. Несмотря на холод, на ней была короткая юбочка и гольфы. Он подошел поближе, она взглянула на него. У нес были большие глаза. Незаметно было, чтобы она испугалась, но от холода она вся дрожала мелкой дрожью.

— Что ты здесь делаешь в такой холод?

— Жду маму, — глядя ему в лицо, ответила девочка.

— Надо бы дома ждать.

— А я поссорилась со старшим братом.

— Ах, вот оно что.

Он почувствовал, что не может просто так уйти. Вспомнилась собственная сестренка.

— А я, понимаешь, заблудился. Не скажешь, как добраться до станции?

— Станции? Знаю. Давайте, я вас доведу.

— Да? Ну спасибо, ты уж извини меня.

Девочка сразу же двинулась в путь. Он пошел рядом, и тут ему пришло в голову спросить:

— Ты не знаешь, тут поблизости есть такой дом — Фукутомисо?

Девочка остановилась.

— Знаю. Это мой дом.

— Твой дом? — Он изумленно посмотрел на нее.

— А вы, дядя, кто?

— Дядя? Меня зовут Тэрасима. А в этом доме не живет такая девушка — Тамиэ? Тамиэ Ёсимура.

— Дядя, вы друг моей старшей сестры? — Она подняла на него свои большие глаза. Этого он не ожидал. Кроме отца, Тамиэ ни о ком из своей семьи не рассказывала.

— А что, твоя сестра сейчас дома?

— Нет. Иногда, правда, приходит.

— A-а. Она где-нибудь в другом месте живет?

— Это я не знаю.

— Тогда, может, ты проводишь меня к себе домой?

— Хорошо.

Девочка без всякой опаски повернула обратно. Он сильно заволновался. До сих пор Тамиэ всегда приходила к нему сама, он никогда не искал ее. Не знал, где искать. Она вольно странствовала, ничто не связывало ее прочно с остальным миром. Только что она была у него, и вот уже исчезает вдали, словно постепенно тускнеющий образ. Теперь ему показалось, что он наконец-то дотронулся до настоящей Тамиэ.

На улочке было темно. Фонари слабо светились, и это только усугубляло темноту. Внезапно он заметил, что девочки нет рядом. Ее белые гольфы только что мелькали чуть впереди и вдруг исчезли, как будто их и не было. Он остановился и огляделся вокруг.

— Ты где? — неуверенно позвал он.

— Здесь! — Из темноты высунулось белое личико девочки. Он не заметил, как оказался перед старым деревянным домом. Вход его был разинут широкой пастью, прямо на улицу. Слева была застекленная дверь, но ее крест-накрест заколотили досками, стекла местами были разбиты. Вслед за девочкой он вошел в дом. С двух сторон довольно широкого коридора смотрели друг на друга темные комнаты. Падавшая откуда-то слабая полоска света освещала разбросанные пустые коробки, поломанную мебель, газеты и журналы, пустые бутылки и прочий хлам. Девочка быстро прошла коридор и поднялась по лестнице справа. Примерно на середине лестницы была площадка, над которой висела голая лампочка. Здесь тоже было полно хлама.

— Вот это и есть мой дом, — сказала девочка. Она открыла единственную дверь, из которой сочился свет. Они оказались в маленькой, метров семи, комнате. Мальчик школьного возраста смотрел телевизор. Он оглянулся, но тут же опять повернулся к экрану.

— Добрый вечер, — сказал Микио, но ответа не последовало. Засунув руки в карманы, он остался стоять у входа. Буфет, гардероб. И тут же, на виду, все, что положено в них держать. Из стенного шкафа торчали постельные принадлежности, висячие полки были заставлены так, что прогибались. Отовсюду свисала одежда и разные тряпки. Но удивительная вещь: посреди этой комнаты, заваленной барахлом так, что некуда было ступить, красовался совершенно неуместный здесь аквариум. В нем плавало десятка полтора рыбок разной величины.

— Здорово! Это ты наловил? — обратился он к мальчику.

Тот пристально посмотрел на него и кивнул головой.

— Это все морские рыбы. Где же это ты наловил их?

— В Токийском заливе, — ответил мальчик, продолжая смотреть телевизор. У него было смуглое лицо и резко очерченный подбородок. Вот оно что. Отец этого мальчика был рыбак. Возможно, для мальчика этот аквариум — как бы образ отца.

— А с кем ты ходишь на рыбалку?

— Один хожу.

— С товарищами не ходишь?

— Не хожу. Один хожу.

— Неправда. Разве со старшей сестрицей не ходишь? — вмешалась девочка. — С сестрицей-то?

— Заткнись ты, — сердито посмотрел на нее мальчик. Схватив первое, что попалось под руку, он замахнулся на нее.

Девочка быстро спряталась за спину гостя.

— А вы кто такой? — послышался в это время женский голос. В коридоре стояла женщина средних лет с большим мешком в руках.

— Он сказал, что он друг старшей сестры, — сказала девочка.

Женщина, волоча мешок, вошла в комнату.

— Тамиэ нет.

Он сказал, что очень хотел бы видеть Тамиэ. Женщина с глубокими морщинами на бледном лице недобрым взглядом смотрела на него.

— А мне какое дело. Я сама хотела бы ее видеть. Только и знает, что гулять, совсем не хочет зарабатывать.

— Она давно не приходила?

— Давно. Послушайте, а вы-то кто? Приходите в чужой дом… Что вам от Тамиэ нужно? Если она вам должна, так ошиблись дверью. Сами видите… как мы живем.

— Да дело не в этом.

— А в чем же?

— …

Видя, что он не знает, как ответить, мать Тамиэ вдруг расхохоталась. Смех был мрачный, истерический.

— Тут уже и раньше приходили вроде вас. Вы тоже, видно, такой же непутевый. А ну уходите, — она угрожающе повысила голос, — убирайтесь вон!

Его вытолкнули в коридор.

— …понимаешь, привела его, — услышал он голос мальчика.

— Дура! — крикнула мать, затем послышался плач девочки.

Не в силах больше оставаться здесь, он стал спускаться по лестнице. Что-то выскочило у него из-под ног. Приглядевшись, он увидел большого серого кролика.

Прошло уже десять дней, как Тамиэ исчезла. Микио жил прежней жизнью — работа и дом. Он уже не так стремился разыскать Тамиэ. Но не потому, что она была ему ненужна. После того как он побывал в том полуразрушенном доме и увидел ее семью, он почувствовал к Тамиэ еще большую привязанность. Почему, он и сам не понимал. С виду он жил спокойно, но в душе царила страшная пустота. Все было ему безразлично. Вернувшись с работы, он наскоро ел, потом слушал радио либо валялся просто так.

Но однажды вечером, когда он пришел с работы, стиравшая в ванной Тасиро-сан схватила его за руку. Она придвинулась к нему вплотную и тихо сказала:

— Тамиэ-тян пришла!

Вначале он не поверил.

— Только выглядит она как-то странно, ты с ней поосторожней.

Он неслышно открыл дверь и увидел ее. Она сидела спиной к нему, уронив голову на котацу, длинные волосы разметались по красному узорчатому покрывалу. Он сел напротив и стал смотреть на ее бледное лицо с закрытыми глазами.

Немного спустя она подняла голову. Лицо было отекшее, помятое. Ему показалось, что перед ним белый прямоугольник окна, в котором ничего не видно. Глаза Тамиэ утратили блеск и смотрели невидящим взглядом.

— Что с тобой? Ты, по-моему, очень устала.

— Да, устала, — хрипло ответила Тамиэ.

— Хочешь кофе? Или лучше виски?

— Не надо. Дай воды.

Она жадно выпила и попросила еще. Когда он протянул ей стакан, она развернула на коленях маленький бумажный пакетик, положила в рот несколько белых шариков и запила водой.

— Где ты была? Я искал тебя.

— Путешествовала.

— Куда? Опять захотелось увидеть море?

В нем все горело, но он старался говорить шутливым тоном.

— В разные места. С разными людьми.

Он замолчал. Все оборвалось внутри, словно он получил удар ниже пояса. За спиной Тамиэ поднялись черные тени мужчин.

— Ты, говорят, был у меня дома?

— Да, искал тебя. И в бар тоже ходил.

— Зачем тебе понадобилось ходить ко мне домой?

Тамиэ сделала еще один глоток. На него вдруг напала болтливость. Тусклые глаза Тамиэ постепенно раскрылись, словно готовые поглотить его.

— Ты, значит, водила младшего брата ловить рыбу. Рыбки, которые в аквариуме, они ведь все морские. Их надо червем кормить, они прожорливые. И еще я кролика видел. Серый, большой. Это тоже ваш?

— Ты с мамой моей виделся, я слышала.

— А, да, я без спросу заявился, и она меня здорово обругала.

— Зачем ты ко мне домой ходил? — повысила голос Тамиэ.

— …

— Впрочем, ладно. Что уж теперь, в самом деле.

Тамиэ один за другим глотала шарики из бумажного пакетика и запивала их водой.

— Маме я отдала все деньги. Румико — книги, Хитоси — спортивные ботинки. Кстати, как у тебя дела. В школу ходишь?

— Бросил.

— А ведь Кэндзи тебе говорил. Дурак ты.

— Кэндзи ничего не понимает.

Ему вспомнился тот вечер.

— Это ты ничего не понимаешь. Впрочем, дело твое.

— Вот и я говорю. Хочу уйти на другую работу. Мне уже там невтерпеж, там просто задыхаешься. Буду опять водить грузовик. На нем заработаешь больше.

Локоть Тамиэ соскользнул со стола, и она медленно упала на стол вниз лицом.

— Что с тобой?

Он потряс ее за плечи. Тамиэ подняла голову и взглянула на него. Глаза ее блуждали.

— У тебя что-нибудь болит?

— Ничего не болит. Устала.

— Хочешь, поспи немного.

Тамиэ слабо усмехнулась.

— Опять Кэндзи скажет, что я порчу тех, кто имеет со мной дело.

— Не обращай внимания, мало ли что он говорит.

Тамиэ оперлась руками о стол и поднялась.

— Я ухожу.

— Куда ты?

— Все равно куда. Сюда уж больше не приду.

Она нетвердой походкой направилась к двери. Сначала он решил, что она пьяна. Но тут ему бросилась в глаза маленькая плоская коробочка, валявшаяся там, где сидела Тамиэ. Он поднял ее. Это была упаковка от болеутоляющего лекарства. Он пригляделся: коробочка была не одна. Тамиэ высыпала их содержимое в бумагу и понемножку глотала. Он в испуге побежал вслед за ней. Она брела по коридору, качаясь из стороны в сторону.

— Что случилось? — Возле ванной стояла с ведром в руке Тасиро-сан. Тамиэ начала наклоняться вперед и навалилась на нее. Обе упали. Он подбежал и поднял Тамиэ. Голова была вся мокрая, на нее пролилась вода из ведра.

— Она выпила лекарство, — сказал он.

Тасиро-сан похлопала Тамиэ ладонью по щекам. Она чуть приоткрыла глаза, но тут же голова ее свесилась.

— Я отнесу ее в больницу.

С помощью Тасиро-сан он взвалил совершенно обессилевшую Тамиэ на спину и понес в больницу, что была в конце улочки. Тасиро-сан позвонила, выглянул мужчина средних лет, врач.

— Мы ничем не поможем. Вы же видите, у нас родильный дом.

— Но вы же можете оказать первую помощь.

— Лучше наберите сто девятнадцать. Тут «скорая» нужна.

— Ну хоть что-нибудь сделайте!

— Что значит «что-нибудь»? У нас нет такого оборудования.

Микио держал на спине тяжелое тело Тамиэ и с возмущением слушал, как длится этот диалог. А в это время по телу Тамиэ расползается белый яд.

— Тогда разрешите от вас позвонить. — Тасиро-сан решительно отворила едва приоткрытую дверь и вошла. Вскоре она выглянула и сказала: — Неси на главную улицу. Сюда машина не проедет.

Он пошире расставил ноги, поднял Тамиэ повыше и рысцой побежал по улочке. Тамиэ была довольно тяжелой, и быстро бежать он не мог. На главной улице было многолюдно: уже спускались сумерки. Все опасливо обходили человека с безжизненной женщиной на спине.

— Эй, вот сандалии, — догнала его Тасиро-сан. Только тут он заметил, что не обулся.

Вскоре перед ними остановилась машина «скорой помощи». Из нее высыпали люди в белом и быстро развернули носилки.

— Вся мокрая, — сказал один из них, когда Тамиэ сняли с его спины и уложили на носилки. Тасиро-сан спросила у мужчины в форме санитара, который слез с водительского места, где находится больница. Микио словно оцепенел.

— Можете с ней поехать, — сказал ему санитар. Тамиэ была уже в машине.

— Я потом приеду, привезу во что ей переодеться, — крикнула Тасиро-сан ему вслед.

«Скорая» помчалась по оживленной мостовой, завывая сиреной. Ярко освещенная торговая улица была полна людей. Они на мгновение переводили взгляд на машину и тут же возвращались к своим делам. Эта улица, которую он видел каждый день, сейчас казалась ему чем-то страшно далеким, как неведомый заграничный город на экране телевизора.

— Так вы говорите, она выпила лекарство? — обратился к нему мужчина в белом. — Болеутоляющее, да? Не знаете, сколько примерно выпила?

Он немного подумал, потом ответил, что точно не знает, но коробочек было как будто три.

— Три коробочки, говорите…

— Может быть, и немного больше. На моих глазах она примерно столько выпила.

— Да, нехорошо…

Мужчина наклонился над Тамиэ и маленьким карманным фонариком осветил ее зрачки. Некоторое время машина мчалась по темной улице. Это была дорога поверх бывшей реки, ныне заключенной в трубу.

— Она вам кто?

Он немного подумал, потом ответил, что они живут вместе.

— Совсем молодая. С родителями связаться можете?

— Да, я был у них дома, но точно адреса не помню.

— Плохо. Всякое может быть.

— Я обязательно им сообщу. Эта женщина, что была с нами, ее зовут Тасиро-сан, она должна потом подойти. Тогда я пойду, сообщу.

— Хорошо. Только, конечно, после того, как ее осмотрят в больнице.

Машина пересекла шоссе, снова очутилась на оживленной торговой улице и вскоре остановилась перед больницей. Это была небольшая четырехэтажная больница с вывеской «Хирургия» и фамилией владельца на неоновой вывеске. Видимо, сюда уже сообщили: у дверей ждали медсестра и врач.

— Везет тебе. Редко бывает, чтобы все шло так гладко, — сказал ему мужчина в белом.

Носилки с Тамиэ сразу же отнесли в операционную. Из-за спины санитаров Микио видел, как ее уложили на операционный стол, покрытый зеленой клеенкой. Тут его стал расспрашивать врач. Вопросы были почти те же, что и в машине.

— Надо было взять с собой пустые коробочки, — заметил врач.

Аппарат для промывания был готов. Тамиэ вставили в рот резиновую трубку, и вода полилась. Тамиэ мучительно корчилась. Медсестры удерживали ее на боку. У нее вырвался стон, похожий на крик больной птицы. Наконец врач сказал:

— Так, хорошо, пусть вырвет.

Изо рта у Тамиэ хлынула желтая пена. Потом ей снова ввели резиновую трубку, по которой в желудок пошла вода. Так повторялось много раз.

— Ну, больше уж такой глупости не сделает, — сказал санитар. — Она как будто без сознания, а то ведь это тяжелая операция.

Он вдруг вспомнил рассказы о пытках водой. Палач вливает в человека огромное количество воды, потом переворачивает и топчет сапогом его живот. Тогда изо рта фонтаном вырывается вода. То, что сейчас делают с Тамиэ, — это и есть такая пытка, подумал он, покрываясь потом.

— Пожалуй, достаточно, — сказал врач.

Врач помоложе занялся исследованием того, чем вырвало Тамиэ. В этот момент сестра стала снимать с нее одежду. Она разом стянула брюки и трусики, и нижняя половина тела Тамиэ осветилась ярким светом операционной. От обнаженного тела распространился запах. Точными движениями сестра продолжала раздевать девушку. Он смотрел на нагую Тамиэ, не отводя глаз. Его глаза — все равно что глаза врачей, но ему хотелось избавить Тамиэ от оскорбительного взгляда санитаров.

— Палата на втором этаже, отнесите туда, — сказала сестра, кончив обтирать тело. Тамиэ завернули в простыню, и санитары понесли ее на второй этаж.

— Ну, я думаю, оснований для беспокойства нет, но болеутоляющее в таком количестве может повредить печени. Так что несколько дней ей надо побыть в больнице, — сказал врач. Микио пригласили в канцелярию и дали заполнить необходимые документы.

— По правде говоря, следовало бы и в полицию сообщить, но доктор говорит, вроде бы ничего, так что пусть останется между нами, — с мягкой улыбкой произнес санитар.

— Спасибо.

— Только смотрите за ней хорошенько. Не знаю уж, в чем там у вас было дело, но здесь рана глубже. — И мужчина показал себе на грудь.

Тамиэ в этот вечер не просыпалась. Даже когда пришла Тасиро-сан и надевала на нее халат, она была как неодушевленная кукла. Только время от времени она начинала говорить во сне, и долго говорила, без остановки. Разобрать было почти невозможно, но казалось, что Тамиэ чего-то ужасно боится.

— Бедняжка! — Тасиро-сан погладила Тамиэ по голове. Перед глазами Микио встала комната в развалившемся доме. И тут же вспомнилось, как они жили в Титибу после смерти отца.

— Тамиэ-тян тебя любит. Потому и вернулась, — говорила Тасиро-сан. — С виду у нее характер сильный, а на самом деле она просто застенчивая девочка. Правда ведь?

Он кивнул головой. «И я тоже такой, — подумал он. — Даже не то, что застенчивый, а просто не умею разобраться в самом себе. Начинает вдруг казаться, что мир прекрасно обойдется без тебя, что ты ничтожная тварь, копошащаяся в уголочке мира. Вобьешь себе в голову, что тебя считают чем-то вроде насекомого, захочется что-нибудь выкинуть. А другие все такие же никчемные». В такие моменты он дичал и бросался на людей. Но скоро это тоже надоедало. И оставалось только бросаться на самого себя. Вот и Тамиэ такая же, он уверен. Тасиро-сан посидела недолго, потом ушла. Уходя, она сказала:

— Страховка в таких случаях не действует. Целых три дня в больнице — это недешево обойдется. У меня есть кое-какие сбережения, так что если что, скажешь.

Он плохо представлял себе, как жила Тасиро-сан. Но догадывался, что и ей бывало несладко. Приходивший к ней мужчина уже давно не появлялся. Интересно, она все еще грустит о нем? Наверняка грустит.

На следующий день Тасиро-сан принесла все, что нужно было на первое время. Тамиэ пришла в сознание, но почти все время спала. Она была еще не в состоянии понять, что с ней произошло. И все же при виде Тасиро-сан она слабо улыбнулась. Без косметики Тамиэ выглядела на несколько лет моложе.

— Ты красивая, — сказала Тасиро-сан, вытирая Тамиэ лицо. Вошла медсестра. Молодая, густо накрашенная, она не обратила никакого внимания на приветствие Тасиро-сан и стала менять бутылку в капельнице. Потом резким движением заменила введенную в руку иглу.

— Это что же? — сказала Тасиро-сан.

Вчера вечером раза два приходили другие сестры, но они тоже, не говоря ни слова, меняли лекарство, мерили температуру и уходили. «Что, медсестры все такие? — подумал он. — Наверно, не все, если верить Тасиро-сан».

— Эти больницы «Скорой помощи» становятся все хуже и хуже, — удрученно заявила она.

Но не только сестры удивили его. Делать осмотр приходил молодой врач, которого он видел в операционной. При утреннем свете было видно, что на нем грязный халат, неухоженные волосы топорщились. Микио и сам не слишком-то хорошо выглядел, но лицо врача, бледное, отекшее, казалось неживым, только в сосредоточенных глазах ощущалась сила. Врач ласково спросил Тамиэ, как она себя чувствует, но в каждом его слове было что-то неприятно липкое. На время осмотра Микио вышел в коридор, но продолжался осмотр мучительно долго. Он поделился своими впечатлениями с Тасиро-сан, и та ответила:

— Правда, какой-то он противный.

Тамиэ поправлялась быстро, ужин съела без остатка. Правда, она никак не могла преодолеть усталость и даже во время разговора с Микио часто засыпала.

— У меня уже все в порядке, иди домой, отдохни, — говорила она ему.

— Ты за меня не беспокойся. Я сплю вдоволь.

— Но у тебя же работа.

— Так я думаю уйти с работы. Завтра собираюсь все оформить.

Он твердо решил уйти. Будет небольшое выходное пособие, кроме того, ему должны вернуть резервные отчисления от зарплаты. Он, конечно, получит их не сразу, но под них можно занять деньги и оплатить пребывание Тамиэ в больнице.

— Уйдешь — что будешь делать?

— Поищу работу в какой-нибудь транспортной компании. Я ведь раньше работал на грузовике.

— Это здорово.

— Здорово, — улыбнулся он.

У нее навернулись слезы на глаза.

— Ты прости меня. Я действительно плохая, Кэндзи прав.

— Ничего подобного.

Тамиэ протянула свободную руку и прикоснулась к его щеке. Он взял ее руку, пожал ее, и Тамиэ ответила ему пожатием.

— Что сказать твоей матери?

Тамиэ замотала головой.

— Ничего не говори, слышишь.

— Раз не надо, значит, не скажу. И потом, тебе уж скоро выписываться.

— Как ты думаешь, где я была?

— Так путешествовала же.

— Это неправда. Я была в Токио. И…

Микио наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Поцелуй их был долгим. И пока он длился, в душе его постепенно исчезала муть и становилось прозрачно-прозрачно. Желание в нем молчало. Но от этого делалось только еще светлее.

Это ощущение так и осталось в нем, в самой его глубине. И когда он шел из больницы на работу, его поддерживала какая-то сила, лучившаяся изнутри. Он был все время возбужден. Но это возбуждение было приятным. Может быть, ему почудилось, но Камидзаки, здороваясь с ним, казался каким-то смущенным. Как будто не мог выдержать его взгляда. Зато товарищи по работе смотрели еще дружелюбней, чем обычно. Впрочем, наверняка все это ему только чудилось, но прежде такого с ним не бывало.

Он подал заявление об уходе. Начальник отдела кадров тоже не сказал ему ни слова. В бухгалтерии, куда он пошел за расчетом и выходным пособием, все сделали очень быстро. Когда он вышел за ворота фирмы, он как бы заново оглядел ее. Обыкновенный угрюмый дом с неряшливо болтающимся флагом на крыше, призванным символизировать фирму и ее лозунг о трех любовях[54].

Он купил для Тамиэ что повкусней и вернулся в больницу уже после обеда. Посетителям полагалось приходить на свидания утром, и сейчас в приемной были только больные, перелистывавшие старые журналы. Он снял ботинки, надел шлепанцы и пошел по лестнице на второй этаж. Ему хотелось поскорее сообщить Тамиэ, что он ушел с работы. Правда, он уже говорил ей об этом, и вообще ничего интересного в этом не было, но почему-то ему хотелось это сделать. А может быть, хотелось сказать что-то другое.

Дверь в палату Тамиэ была приоткрыта. В этот небольшой просвет виднелась спина врача. Обход? Но время неподходящее. К тому же в позе врача, словно нависавшего над койкой, было что-то неестественное. Он в растерянности постоял у двери. Из палаты доносился негромкий голос. Тон был умоляющий. Время от времени Тамиэ коротко отвечала. Он встревожился и заглянул в палату. Врач был, конечно же, тот самый молодой человек. Тамиэ не было видно из-за его широкой спины. Беспокойство Микио усилилось. Сколько он ни ждал, разговор все не прекращался. Тон врача постепенно становился все более горячим, и в нем появились даже угрожающие нотки. Микио решительно постучал в дверь.

— Вот и я! — Как ни в чем не бывало, вошел он в палату.

Врач поднялся и взглянул на него. Лицо его, обычно землистое, теперь порозовело, в нем появилась даже известная живость. Но когда врач узнал Микио, выражение озабоченности снова вернулось к нему, и лицо стало бледным как обычно.

— Завтра можно выписываться. Анализ крови показал, что функциональных нарушений в печени нет, — скороговоркой пробормотал врач и, проскользнув мимо него, вышел из палаты.

— Обход был?

— Нет, не обход. Ты вовремя пришел, выручил меня.

— Что такое?

— Странные вещи говорит. Господь бог, мол, то-то и то, целых полчаса говорил.

Микио предполагал совсем другое и не сразу понял, о чем говорит Тамиэ. Видимо, врач вошел в палату, когда она дремала. Она почувствовала, что возле нее кто-то есть, открыла глаза и увидела лицо врача совсем рядом. Она чуть не закричала.

Врач сказал ей то же самое, что и при нем, — завтра, мол, можно выписываться, а потом добавил, что хочет немного поговорить с ней, и уселся. Он настойчиво расспрашивал Тамиэ о ее жизни. Особенно его интересовало, почему она выпила лекарство.

— Разве это можно объяснить? Тут ведь не одна какая-то причина. Просто вдруг чувствуешь: все, нет больше сил, а тут что-нибудь случится, подтолкнет тебя, и решаешься. Да я и не то чтобы смерти хотела, просто мне было все равно, жить или умереть.

— Так чего же он, собственно, хотел?

— Да не знаю. Сказал только, что я очень грешный человек. Это-то конечно. Но он говорит, люди все грешны, все плохие. Этот мир полон такими плохими людьми. В особенности коммунисты — самые плохие из всех, самые гнусные дьяволы, им ничего не стоит убить человека. Обнаружат несчастного человека — и давай соблазнять его разными сладкими словами и превращают в орудие дьявола. И если я не хочу, чтобы со мной это случилось, то я должна верить в этого его бога. Люди по своей природе злы и легко становятся добычей дьявола, поэтому, он говорит, непременно нужен бог.

— Что еще за бог?

— Да какое это все имеет значение?

Тамиэ приподнялась на койке. Тут он впервые заметил, что капельницу убрали.

— Совсем недавно сестра унесла.

Тамиэ смело развела руками в стороны. Халат распахнулся, обнажилась грудь. Он смущенно отвел глаза, и Тамиэ поспешно запахнула халат.

— Купил тут разное. Тебе, наверно, уже можно поесть.

Тамиэ заглянула в бумажный мешок.

— Все очень вкусно. Только мне пока не хочется.

— Тогда потом. Тасиро-сан придет, тогда.

— Ладно. А можно я немного дам сестре? В больнице, знаешь, когда выписываешься, принято благодарить сестер.

— Можно еще купить.

— И так сойдет. Деньги ведь нужны.

Он вспомнил, что Тамиэ работала в больнице.

— Слушай, сестры тут какие-то странные. Ни слова не говорят и вообще ужасно грубые.

— Так они почему ни слова не говорят, — со смехом сказала Тамиэ, — они еще не умеют как следует говорить по-японски.

— Не умеют говорить по-японски?

— Ну да, они ведь из Южной Кореи. Я сразу поняла. В той больнице, где я раньше работала, они тоже были.

— Так ведь и в Южной Корее есть какие-нибудь больницы.

— А их покупают. И они работают здесь за гораздо меньшую плату, чем японские сестры.

— Покупают? Да как же это…

— А вот так. Не хватает рабочих рук, работа тяжелая… А они обходятся дешевле, чем японские сестры, да и не жалуются.

Микио рассеянно посмотрел в окно. Отсюда был виден супермаркет на углу. Под гирляндами разноцветных флажков, украшавшими вход, сновали женщины с бумажными сумками. От них так и веяло спокойствием обыденной жизни. Как не вязалось с этим то, что сказала Тамиэ.

— Только это ненадолго; говорить они научатся, а работу тяжелую бросят. Кое-кто уезжает обратно в Южную Корею, а в основном они все идут в бары, кабаре. Я ведь тоже так сделала.

— Ну, ладно. Я, пожалуй, пойду. Купить тебе пирожное?

Тамиэ не ответила. Он обернулся. Она звала его взглядом. Он подошел к ней, и она обеими руками обхватила его за шею. Он так и остался стоять в неудобно-склоненной позе, обнимая ее.

— Я думаю, может, мне опять пойти работать в больницу, — тихо сказала она ему на ухо. — Я боялась, я больше не смогу, а полежала здесь и поняла, что, кажется, смогу.

— Может, не стоит?

— Не говори ничего, обними меня покрепче, — жарко прошептала она. — Знаешь, я в больнице убила человека.

Он сделал движение, но руки Тамиэ с силой остановили его.

— Женщину, лет сорока. В таком возрасте первый раз рожала. Роды прошли нормально. И плацента тоже вышла спокойно. После родов я должна была за ней ухаживать. Регулярно ставить градусник — нет ли осложнений. Кровотечение тоже было в норме, я не беспокоилась. А однажды было сразу несколько родов, работы масса. Мне уже за другими велели смотреть, но я и к той ходила. И вот я вижу, что у нее кровотечение никак не прекращается. Я как-то не придала этому значения. Подумала: может, сообщить, — а потом забегалась, занялась другими делами. Прихожу к ней, а у нее кровотечение страшное. Я испугалась, побежала за доктором, а уже было поздно. Она умерла от потери крови. Мужа потом врачи успокоили, объяснили все как-то, но все равно же, она из-за меня умерла, я недосмотрела.

На своих щеках, прижатых к ее лицу, он почувствовал горячую влагу. Он крепко обнял Тамиэ.

— Я тихонько пришла к ней на панихиду. Доктор мне строго-настрого велел никому ничего не говорить, но я не могла усидеть. А как собрались выносить гроб, муж стал с нею прощаться. Начал говорить, а потом вдруг замолчал и голову опустил. И не поднимает. И плечи дрожат. Я не выдержала и убежала. Бегом. Так и бежала всю дорогу.

Горячая грудь прижавшейся к нему Тамиэ затряслась. Он инстинктивно начал гладить ее по спине. Но ей не становилось легче.

Раздался стук, и дверь отворилась. Они не успели отпрянуть друг от друга. Это пришла густо накрашенная медсестра. Она видела, как они обнимались. Но стояла с непроницаемым видом. Он отошел к окну. Сестра протянула Тамиэ градусник. Тамиэ вставила его под мышку и легла. В палате был тяжелый, спертый воздух. Через некоторое время сестра протянула руку, Тамиэ отдала ей градусник. Сестра поглядела на него, сдвинув брови, небрежно сунула его в карман халата и стала записывать данные в карточку. В этот момент Тамиэ что-то сказала на незнакомом ему языке. Сестра удивленно взглянула на нее. Черты лица смягчились. Тамиэ поочередно указала на себя и на него и снова сказала что-то непонятное. Тогда сестра едва заметно улыбнулась и произнесла благозвучную короткую фразу. Тамиэ ответила ей, сестра бросила быстрый взгляд в его сторону и вышла из палаты. Взгляд был мягкий и приветливый.

— Что ты ей сказала?

— Спасибо. По-корейски.

— А еще?

— Больше ничего, — залившись румянцем, ответила Тамиэ.

— А она что ответила?

Тамиэ взглянула на него.

— Ответила, желаю счастья.

Он повернулся к окну. Небо на западе уже желтело. Зацепившийся за провода обрывок бумажного змея бился на ветру. Внизу продолжалась все та же суета. Вдруг в толпе он заметил Тасиро-сан. Он всмотрелся: в нескольких шагах за ней шел Кэндзи. Засунув руки в карманы кожаной куртки, он шагал, покачивая плечами. Знакомая походка Кэндзи. Тасиро-сан остановилась. Она посмотрела на Кэндзи и что-то сказала ему. Потом они пошли дальше и скрылись в дверях супермаркета.

— Что ты там увидел? — спросила Тамиэ. Он обернулся к ней.

— Так, ничего, — сказал он и улыбнулся.

1977