Современная японская новелла 1945–1978

ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО _{Перевод Г. Ронской}

Нарико вышла из метро и минут десять шла вдоль сточной канавы, мимо заводских корпусов. Потом она свернула на большой отлогий холм, к школе К. Ветер дул прямо в лицо, и всякий раз, как ледяной порыв ветра пополам с пылью налетал на нее, она испытывала невольное раздражение.

Но раздражал ее не только промозглый туманный день и холодный ветер. Все началось с того, что вчера позвонила преподавательница школы К. Акияма и попросила занести в обеденный перерыв гранки, а когда Нарико вернулась домой, ее ждало там письмо от Рёдзи, ее мужа. Увидев письмо, Нарико уже не смогла сдержать раздражения, и так оно и не унимается со вчерашнего дня. А может, она почувствовала его значительно раньше? Попадись ей теперь кто-нибудь на дороге, ух как бы мрачно она посмотрела на этого случайного прохожего…

Нарико резко взмахнула сумкой и еще сильнее нахмурилась.

«Это же надо вовсе не иметь сердца, чтобы заставлять человека тащить гранки в обеденный перерыв! Ей там в школе, видно, не понять, как дорог для служащей издательства краткий час обеденного перерыва».

Нарико работала в издательстве, которое выпускало школьные учебники, а издательство заказало Акияме, преподававшей в школе К. домоводство, рукопись. Пришли гранки, и Нарико попросила ее держать авторскую корректуру.

— Знаете, а ведь я понятия не имею, как это делается. Не могли бы вы прийти ко мне и все объяснить? — весело сказала Акияма, когда Нарико ей позвонила. И она попросила принести гранки в половине первого. «Вот досада!» — подумала тогда Нарико.

От издательства до школы полтора часа езды. Чтобы добраться туда к половине первого, надо выйти в одиннадцать… Часа два с половиной понадобится, чтобы растолковать все Акияме и вернуться на работу. Приветливая, жизнерадостная Акияма непременно задаст ей кучу ненужных вопросов и задержит ее.

Нарико не любила выходить из издательства по делам в обеденный перерыв. Но сказать, что она не может прийти, потому что у нее обеденный перерыв, она никогда не решалась. Ей казалось, что она поступит неправильно и что ею будут недовольны.

Поэтому она старалась назначать деловые встречи на более позднее время. Так она собиралась поступить и на этот раз.

Однако за столом перед нею сидел начальник отдела, и в комнате, как на беду, было тихо. Слышалось только, как скользит по гранкам красный карандаш да как шелестят страницы.

И Нарико не сказала Акияме, что прийти не сможет. Она лишь заметила уклончиво, что ей не совсем удобно в половине первого.

Голос у Акиямы сразу стал серьезным, она, по-видимому, заглянула в расписание занятий и наконец сказала:

— А в остальные часы у меня занятия. Как же быть?

— Я передам гранки секретарю школы и подробно напишу вам, как держать корректуру. Вы смогли бы сделать все к началу будущей недели?

Нарико не хотелось тратить время на уточнение часа встречи. Разговор шел в присутствии начальника отдела, и она стала собирать со стола все, что необходимо для чтения корректуры, но Акияма сказала:

— Знаете ли, это моя первая книга. Я никогда прежде не видела гранок. Не могли бы вы все же встретиться со мной?

Тон был мягкий, просительный. Акияма словно бы искала поддержки у Нарико, а меж тем в голосе ее чувствовалась настойчивость. Нарико опасалась, что начальник наконец прислушается к их беседе.

Акияма с этой ее доверительной, совершенно неделовой манерой разговора показалась Нарико назойливой. А она предпочитает деловые, ясные отношения. Издание учебников именно таких отношений и требует. Ясность спокойная, бесстрастная — вот что нужно! Иначе сверхурочной работы не миновать. В издательстве Нарико занималась только корректурой и связанными с ней делами.

Выходит, ее робкое замечание о том, что ей не совсем удобно назначенное время, не вызвало у Акиямы сочувствия. За этой барственной непринужденностью чувствовались добродетель и достаток. И Нарико с горькой улыбкой согласилась приехать в свой обеденный перерыв.

Поднявшись по широкой дороге на холм, Нарико увидела ворота школы. В окошечке канцелярии она спросила, как пройти в лабораторию Акиямы. Молодая секретарша тотчас встала и проводила ее до места.

Они прошли по переходу, насквозь продуваемому ветром, и оказались в лаборатории. Их сразу же окутал теплый воздух.

Всю комнату занимала большая газовая плита. Пыхтел железный чайник. Акиямы в комнате не было.

— А где же госпожа Акияма?

— Подождите немного, — извинилась секретарша. Госпожа Акияма будет минут через десять, не позже.

Нарико это не понравилось. Она пришла точно к назначенному часу.

Секретарша предложила Нарико стул у плиты и вышла.

Нарико села и стала разглядывать комнату.

В комнате не было ничего от унылой и холодной школьной лаборатории. И не только потому, что в ней пылала уютным жаром плита.

Нарико с сомнением оглядела комнату. Неужели это и есть лаборатория Акиямы? Посредине на большом старом деревянном столе — ваза с красными гвоздиками. За ней поблескивает прозрачным зеленым стеклом бонбоньерка. Позади нее чайный и кофейный сервизы.

Нарико почудилось даже, что из-за них вот-вот выглянет приветливое, улыбающееся лицо хозяйки. И, как ни странно, ей это не было неприятно. Особенным душевным покоем повеяло на нее здесь.

«До чего же у меня уныло по сравнению с этой комнатой!» — и вдруг осознала, что ей, пожалуй, и негде было бы поставить красные гвоздики.

Два года назад Нарико вышла замуж за своего школьного товарища Рёдзи. Он был старше ее двумя годами. Служил Рёдзи коммивояжером в оптовой фирме по продаже галстуков. Недели две в месяц проводил в поездках по провинциальным магазинам европейского платья.

Фирма держалась на грани банкротства, и хозяин, кажется, не прочь был передать ее Рёдзи. Тот принялся вдруг усердно работать. Между прочим, он имел привычку опаздывать на работу и сидеть потом допоздна. Когда Рёдзи опаздывал, управляющая звонила на работу Нарико и выговаривала ей:

— Вашего мужа все еще нет. Сегодня ему нужно ехать в …, а он все еще не явился. Когда муж опаздывает на службу, виновата жена.

Опаздывал Рёдзи частенько, и всякий раз управляющая звонила Нарико. Это раздражало, хотелось бросить трубку.

— Зачем вы мне говорите все это? Скажите ему, — сердито отвечала Нарико.

Но Рёдзи управляющая никогда не упрекала. То ли оттого, что ей нравилось его улыбающееся лицо, когда он появлялся наконец в конторе, то ли оттого, что работал с охотой… словом, они отлично ладили.

Когда перестали платить жалованье, Рёдзи стал еще усерднее. Задерживался в командировках, не жалея ног обходил магазины по нескольку раз. Говорил, что ему жаль начальника отдела и надо же как-то помочь ему.

Рёдзи бодро разъезжал по делам, но домой возвращался бледный и усталый. Ворчал, что работа опостылела, что все на свете бесчувственные и холодные эгоисты. Однако службы не бросал и продолжал как ни в чем не бывало опаздывать.

Нарико это все надоело. Ей представлялось, что он не так уж искренен в своем желании помочь возрождению фирмы.

Он стал просить у нее денег на мелкие расходы и, что еще хуже, потихоньку таскать мелочь из ее кошелька.

Сначала Нарико не замечала этого, но однажды, придя на службу, обнаружила, что кошелек ее пуст.

— Ты могла бы попросить на работе аванс, — сказал он как-то. — Мне не дадут, у нас задержка зарплаты.

— Не дают, — ответила Нарико.

Однажды Рёдзи заявил, что хочет написать роман. Он просто создан для того, чтобы писать романы, так он сказал. И еще сказал, что у него уже есть несколько сюжетов. Однако Нарико думала, что вся эта затея с романом так же тщетна, как и оптовая торговля галстуками.

Она не верила в Рёдзи. Одно только казалось ей правдоподобным — жалость Рёдзи к начальнику отдела. И то лишь тогда, когда у нее было хорошее настроение и работа спорилась.

В ожидании Акиямы Нарико достала из сумки письмо от Рёдзи и еще раз пробежала его глазами.

Письмо было длинным, на шести страницах. Она еще раз медленно прочитала его. Ничего нового. Нарико с досадой бросила письмо на стол, но, опомнившись, сунула обратно в сумку. И вчера она вот так же швырнула письмо на стол. Правда, теперь она не схватила письмо со стола и не бросила его в потолок, как вчера.

В письме Рёдзи она не нашла ни строчки о том, что она хотела бы узнать. Она просила совета, но Рёдзи не ответил. На шести страницах он описывал какой-то незнакомый ей пейзаж. Слог превосходный! Нарико была потрясена. Но все это не имело никакого отношения к ней. На последней странице Рёдзи излагал сюжет нового романа.

Нарико знала, что он не напишет ни строчки. Всякий раз дело заканчивалось лишь сюжетом.

В предыдущем сюжете фигурировал муж, похожий на Рёдзи, и жена, напоминавшая Нарико. Жене, как и Нарико, было двадцать четыре года. Муж, похожий на Рёдзи, служит коммивояжером в одной из фирм, которая, разумеется, оказывается на грани банкротства. Сослуживица мужа часто упрекает его за несообразительность и за небрежность в работе. Мужчина, похожий на Рёдзи, не любит эту женщину, которая не знает ничего, кроме своих бухгалтерских книг, и придирается к нему по мелочам. Но вскоре он сдается, потому что чувствует свою вину. Он теряет желание работать и решает уйти из фирмы. Тут «Нарико» говорит ему, что он, конечно, волен поступать, как ему вздумается, но, по ее мнению, он должен остаться на службе. И «Рёдзи» возрождается духом.

Выслушав сюжет романа, Нарико обиделась.

— Неужто я такая добродетельная?

— Как ты не понимаешь? Это же роман! Вымысел!

— Все равно. Мне не нравится такая праведная и смиренная жена. Словно в телевизионной семейной драме.

— Разумеется, я кое-что выдумал, — смущенно проговорил Рёдзи. — И ты действительно не такая смиренная жена. И добродетельной тебя не назовешь. Но мне хотелось бы, чтобы это было так.

— Ну это уж слишком! В твоих сюжетах я сентиментальна и добропорядочна. На этот раз я выгляжу еще слащавей! Отчего бы это? Может, ты хочешь сказать, что ты не такой, как остальные мужчины? И не настолько плох, чтобы писать романы? Вот ты и сочиняешь одни сюжеты, да к тому же изображаешь меня все более праведной. Как видно, тебе так спокойнее жить.

— Ну что ты!.. — слабо возразил Рёдзи. Он хотел умерить атакующий пыл Нарико.

— Но тогда почему же?!

Нарико заметила, что за два года семейной жизни ее добрые чувства к мужу улетучились, как дым. Поэтому она не слишком размышляла о том, в каком настроении Рёдзи писал ей это нелепое письмо.

Правда, когда Рёдзи возвращался из поездки, она старалась поскорее разделаться с работой, спешила домой, чтобы приготовить ужин, стряпала самые любимые его кушанья. Когда ж она видела перед собой усталого, измученного поездкой Рёдзи, у нее от жалости начинало щемить сердце.

Но проходило несколько дней, и Рёдзи снова уезжал, а у нее оставалось лишь невеселое чувство усталости. И так продолжалось до его нового возвращения.

Запотевшая стеклянная дверь лаборатории тихо отворилась.

— Извините, я заставила вас ждать.

В дверях стояла полная женщина лет сорока с лишним. Это была Акияма. Голос у нее был приветливый и ясный. Она с улыбкой глядела на Нарико. В ответ Нарико сухо улыбнулась и почувствовала, что улыбка вышла натянутой.

В руке у Акиямы был небольшой бумажный сверток. Она сразу же положила его на маленький столик. И тут Нарико заметила на безымянном пальце ее левой руки большое кольцо. Массивный камень зеленого цвета безмятежно покоился на ее пальце.

«Да эта женщина к тому же еще и хозяйка обеспеченной счастливой семьи!» — подумала Нарико.

Она достала из конверта гранки и стала объяснять Акияме, как их править.

— Значит, это и есть гранки! — искренне удивилась Акияма, по-детски широко распахнув глаза.

«Видно, воспитывалась в тихой, спокойной семье и теперь живет тихо и спокойно с мужем и детьми, — подумала Нарико. — Потому и лицо такое доброе, не глядит на меня, как ментор, свысока, ведет себя непринужденно, совсем по-детски».

Нарико быстро и толково все рассказала Акияме, и, вопреки ее опасениям, та не задала ей ни одного нелепого вопроса.

— Оказывается, все очень просто, а я-то думала, это гораздо труднее, — сказала она.

Нарико сложила гранки и рукопись в конверт и протянула Акияме.

— На будущей неделе приду за гранками. — Нарико встала.

— Извините, что вам пришлось принести их в обеденный перерыв, — сказала Акияма. — Ведь сейчас обеденный перерыв, не так ли? Отдохните немного.

Она достала чашки и сняла кипящий чайник с плиты.

— Я подумала, что вы еще не обедали. Вот и купила тут кое-что на двоих. Давайте вместе поедим. Мне одной скучно.

В свертке оказались бутерброды с сыром и молоко. Значит, после занятий она выходила за покупками. Потому и задержалась.

Акияма принесла кастрюльку с ручкой, вскипятила молоко и быстро приготовила чай с молоком.

Тогда Нарико, уже не стесняясь, вынула из бумаги бутерброды и положила их на плиту. Они попили чаю. Акияма не извинялась за скромный обед. Вкусно пахло поджаренным хлебом, сыр хорошо расплавился.

— Вам сколько лет? — спросила Акияма, отправляя в рот кусочек хлеба.

— Двадцать четыре, — поспешно проглотив сыр, ответила Нарико.

— Мне тоже было двадцать четыре, когда я лишилась мужа. Он погиб.

— Вот как! Ваш муж погиб? Значит, вы одна живете?

— Нет, у меня есть сын, который никогда не видел отца. Он скоро женится.

Нарико растерялась — так неожиданно было все это. Она взглянула на кольцо на руке Акиямы. Даже если бы этого кольца не было, по поведению и манере говорить никогда нельзя было бы предположить, что Акияма одинока. Она казалась счастливой хозяйкой дома.

— Я такая толстуха. Вот все и думают, что замужем. Но это не так. Мы живем вдвоем с сыном. Мужа забрали в армию на третий месяц после свадьбы. Вскоре он погиб. Очень добрый был человек. — Лицо Акиямы просветлело, она тихо улыбнулась. — Извините за нескромность.

— Видно, вы сильно его любили, что не вышли снова замуж.

— До окончания колледжа я и в глаза мужчину не видала. Как посватался за меня мой муж, так сразу же и влюбилась. Подумала: вот они, оказывается, какие мужчины — сильные и мужественные. И, нисколько не колеблясь, сразу же и вышла замуж. Нынешние молодые люди сказали бы, что я поступила безрассудно. Но я была счастлива. Мой муж был очень хороший человек.

Акияма говорила так, словно все это случилось только вчера, а не давным-давно. Нарико подумала о Рёдзи.

— А учительствовать я стала уже после смерти мужа. Мне надоели бесконечные советы выйти замуж, вот я и решила заняться преподаванием. Думала: займусь делом, люди и отстанут. Диплома у меня не было, пошла учиться и стала учительницей. Да и надо было как-то жить до возвращения мужа. Я ведь не верила, что он погиб, да и сейчас не верю. Мне все кажется, он глядит откуда-то на взрослого сына.

Нарико кивнула. Ей было так понятно то, что хотела сказать Акияма.

Ни тени горечи, хотя она и прожила все эти долгие годы одиноко. Лицо ее выражало лишь любовь к погибшему мужу.

— Я понимаю. Вы не можете думать о муже как о погибшем, — сказала Нарико.

Смерть на фронте — ни праха, ничего на память, ни одной вещички, а если бы они и были, разве могли они убедить ее, что муж мертв. Убедить способна была лишь сама жизнь без любимого человека. Но и этого довода Акияма не признала.

— Мне временами кажется, что муж уехал в долгую командировку и вот-вот вернется. «Возьмет и нагрянет без всякого предупреждения», — говорю я иногда своим друзьям. Они удивляются: «Ты и вправду так думаешь?» Я действительно так думаю. И говорю друзьям, не могу удержать в себе. И потом, когда совсем состарюсь, тоже буду думать так! — Акияма улыбнулась и тихо добавила: — Потому я и ненавижу войну. Сколько женщин осталось одинокими во Вьетнаме, как и я.

Простившись с Акиямой, Нарико медленно спускалась с холма. Она представила себе мужа Акиямы, как он стоит перед воротами дома. Он являлся ей то в одном облике, то в другом, но, появившись, тут же и пропадал, исчезал в высоком небе. Акияма запомнила мужа таким, каким видела в последнее мгновение, и таким затаила в сердце. И мгновение это навечно запечатлелось в памяти. Память питает ее сердце, заполняет его.

Меж тем облик Рёдзи, стоявшего у дверей их квартиры, начал неприметно блекнуть и терять знакомые очертания. Какой-то неведомый гость стоял теперь перед ней.

«Я не верю Рёдзи. Мне негде поставить бонбоньерку и гвоздики. Как же сиротливо душе моей! Если даже умершего можно представить себе на мгновение, то живого-то я должна была бы видеть явственно. Я должна была бы во всем на него положиться!»

В глазах Нарико мерцало и расплывалось зеленое обручальное кольцо.

1978