Спасение Рейн

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ДЭВИД

Мой первый день в качестве помощника менеджера был таким же, как и все остальные дни. За исключением того, что на моем бейджике было написано другое звание, и, когда пришел на работу, Говард сказал мне, что я могу закатать рукава, если хочу.

— Ты уверен? — спросил я, пораженный резкой сменой настроения, хотя уже засучивал длинные рукава до локтей.

— Солджер, сегодня на улице почти восемьдесят градусов¹⁴, и дальше будет только жарче. Завтра наденешь футболку.

Он даже не обратил внимания на татуировки, покрывающие мои руки — случайные произведения как приличного, так и любительского искусства, которые сделал до и во время заключения. И не мог сказать, действительно ли ему было на них наплевать или он просто свыкся с этой мыслью. В любом случае, я был благодарен за то, что наконец-то стало немного прохладнее, даже когда в магазин вошла его жена, удивленная тем, что я демонстрирую свои тату.

— Говард уже видел это? — спросила мэр Фишер, нахмурившись так, что ее лицо стало похоже на морду мопса.

— Да, он только что дал мне добро, — сказал я, взвалил на плечо коробку с консервированным горошком и направился в сторону четвертого прохода.

Конни последовала за мной.

— Ну, ты же знаешь, что, если кто-то сочтет твое… произведение искусства оскорбительным, тебе придется снова прикрыться. Ты понимаешь это, да? Как помощник менеджера, ты должен поддерживать определенный имидж, и если ты не можешь или отказываешься…

— Мэр, — легкомысленно прервал я ее, поворачиваясь к ней лицом, — я понимаю.

Конни поджала губы так, что они стали похожи на чернослив, пока она изучала меня настороженным взглядом. Затем кивнула один раз.

— Рада это слышать.

С этими словами она повернулась на каблуке и ушла.

Утро тянулось незаметно, даже когда я подметал пол, расставлял вещи по полкам и помогал миссис Монтгомери читать этикетки на четырех разных коробках с солеными крекерами. И думал только о том, как в обеденный перерыв сходить в библиотеку и порыться в газетных статьях, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку об истории моей матери. По мере того как шло время, в моей голове рождались дикие сценарии — от ограбления банка до поджога, от отмывания денег до кражи автомобиля, хотя ни один из них не имел смысла.

Но, опять же, мало что имело смысл.

Как я мог не знать? Как не догадался, что у нее могли быть приводы в полицию?

Внезапно все — моя жизнь, моя история, моя семья — показалось ложью еще до того, как понял, в чем может заключаться эта ложь, и, как только часы пробили время обеда, я сказал Говарду, что, возможно, задержусь немного дольше обычного и, если понадобится, поработаю дольше, чтобы компенсировать это.

— Как скажешь, — ответил он с дружелюбной улыбкой, после чего я выбежал за дверь и направился по улице в библиотеку, чтобы найти свою девушку и узнать, какие тайны скрываются в прошлом моей семьи.

Рэй нависала над моим плечом, пока я рылся в архивах и Интернете на одном из библиотечных компьютеров. Она держала в руке чашку кофе и сделала глоток, прежде чем предложила ее мне.

— Спасибо, — пробормотал я, не отрывая глаз от экрана, и поморщился от того, насколько сладким она его любила. В этой кружке был, наверное, целый мешок сахара. — Господи, у тебя скоро зубы сгниют.

Рэй хихикнула, взяла кружку обратно и прижала ее к груди, оберегая, как мать оберегает своего ребенка.

— Моя мама всегда так говорит.

— Да, что ж, она не ошибается. — Я поелозил языком по зубам. — Такое ощущение, что весь мой рот только что обработали пескоструйным аппаратом.

— О, перестань. Все не так плохо.

— Конечно… если ты не против пожевать свой кофе. — Я бросил дразнящий взгляд через плечо.

Рэй только рассмеялась, сделав большой глоток и хмыкнув с драматическим удовлетворением.

Покачав головой, я вернулся к экрану компьютера и пролистал статьи в поисках всего, что связано с женщиной по имени Диана Мэйсон. Любые упоминания о наркотиках. Все, что могло бы навести меня на верный след. И хотя в результате поиска было найдено много всего, ничего из этого не имело отношения к моей матери, а времени до возвращения в магазин оставалось в обрез.

— Все равно, что искать иголку в стоге сена, — проворчал, когда Рэй устроилась у меня на коленях. Я обхватил ее рукой и вздохнул, прижавшись щекой к ее плечу. — Надо было зайти попозже, когда у меня было бы больше времени.

Она сочувственно нахмурилась.

— Я не думала, что все будет так… Подожди, что это?

— Что?

Рэй указала на экран.

— Вот здесь.

— «Мужчина погибает в аварии. Женщина арестована на месте происшествия», — пробормотал я, прочитав заголовок, а затем прокрутил страницу вниз, чтобы увидеть фотографию — как вы уже догадались — моей матери. — Ну, срань господня, это должно быть оно.

— Твоя мама великолепна, — сказала Рэй, таращась на фотографию гораздо более молодой Дианы Мэйсон, которую я когда-то знал. Той, которую называл мамой, той, которая, как я когда-то думал, ходила по воде. — Боже, ты так на нее похож.

— Фантастика, — горько усмехнулся я, хмурясь по мере чтения.

Вчера на углу Лейк-стрит и Шоу в результате автомобильной аварии погиб двадцатичетырехлетний мужчина. По данным полиции, Дэвид Стрэттон находился за рулем автомобиля, когда тот потерял управление и врезался в дерево. В машине также находилась его девушка, Диана Мэйсон (двадцать четыре года), которая выжила в аварии, но получила незначительные травмы. После аварии в автомобиле были обнаружены контролируемые вещества, и Мэйсон была арестована на месте происшествия. Спустя несколько часов она была освобождена из-под стражи, так как в ее организме не было обнаружено наркотиков. Судебное разбирательство не будет продолжено.

— Ничего себе, — тихо произнесла Рэй, когда мы оба закончили читать. — Ее парень был убит. Это так печально.

— Да…

Я пытался сопротивляться чувству хоть какого-то сочувствия к своей матери, но это было трудно, пока смотрел на зернистую фотографию разбитой машины после аварии, которая унесла жизнь ее любимого человека. Она понесла тяжелую утрату, а я не знал об этом до сих пор. Может быть, именно это и привело ее на путь разрушения? Могло ли горе стать виновником?

Я втянул в себя тяжелый воздух, позволяя этой знакомой боли снова грызть мое сердце, пока до меня не дошел их возраст и дата выхода статьи.

— Мне было шесть лет, — сказал я, размышляя вслух. — Это было прямо перед Рождеством. Бабушка и дедушка сказали мне, что она только что отправилась в одну из своих маленьких поездок, что, как я понял, означало реабилитацию. Но… — я потер рот рукой и покачал головой, — она попала в аварию, ее арестовали, а потом…

— Может быть, после этого она пошла на реабилитацию, — предположила Рэй, пожимая плечами.

— Да, возможно. Но она попала в чертову смертельную автокатастрофу, — недоверчиво хмыкнул я. — Как, черт возьми, они мне ничего не сказали? Я имею в виду, почему…

— Ты был маленьким ребенком, Солджер. Может быть… может быть, они не хотели, чтобы ты боялся. Ты сказал, что они всегда защищали тебя от тех вещей, которые она замышляла, так что, очевидно, они хотели защитить тебя и от этого.

Я знал, что Рэй права. Боже, логика подсказывала мне, что она права. Разве я не говорил это все время? Но это вновь обретенное знание, реальность того, что моя мать попала в смертельную аварию, когда мне было шесть лет, заставляли думать о простой защите так надуманно, абсурдно и… черт, это было так жестоко.

А если бы она умерла? Сказали бы мне бабушка с дедушкой?

«Конечно, сказали бы», — твердо сказал я себе, прижимая ко рту кулак с побелевшими костяшками. — «Не будь идиотом. Ты же знаешь, что они бы сказали, если бы она умерла».

«Да, но как ты можешь быть уверен в этом сейчас, зная это? Ты даже не знаешь, как долго она была в больнице. Ты даже не знаешь, какие у нее были травмы. Ты даже не знал о…»

— Стрэттон, — слишком громко произнес я, заработав пару вопросительных взглядов от других людей в библиотеке.

— А? — Рэй прищурила глаза, глядя на экран, когда я приподнялся и указал на его имя.

— Ее парнем был Дэвид Стрэттон. Вот это да!

— Я не понимаю.

— Подожди.

Сердце бешено забилось в груди, когда я открыл новое окно браузера и стал искать его имя.

Авария произошла так много лет назад, что я не был уверен, что что-то найдется, но вот оно. Некролог Дэвиду Мерфи Стрэттону.

У него остались родители, бабушка с дедушкой, тети, дяди, двоюродный брат и младший братишка.

— Леви, — уверенно сказал я, ткнув пальцем в экран, а затем запустил руку в волосы. — О, мой гребаный Бог. Он, должно быть, брат Леви.

Рэй потеряла дар речи, уставившись на экран, сжимая в руках кружку с кофе и неподвижно сидя на моих коленях. Ее голова начала качаться из стороны в сторону, неверие поселилось в ней, чтобы не дать правде проникнуть в ее сознание.

— Нет, — настаивала она. — Это… Солджер, нет, это…

Но Рэй не стала говорить, что это невозможно, потому что, очевидно, это было не так. Моя мать была связана с братом Леви, Дэвидом, который погиб в автокатастрофе, когда мне было шесть лет, а теперь моя мать была с Леви — по крайней мере, в последний раз, когда я проверял.

— Это такой пиздец, — пробормотал я, вытирая рот ладонью.

— Что?

— Она трахается с братом своего мертвого парня.

— Твоя мама с Леви?

Я кивнул, чувствуя тошноту в желудке и смятение в голове.

— В ночь, когда вышел из тюрьмы, я застал их за этим занятием на диване.

Глаза Рэй расширились, она глубоко вдохнула и покачала головой.

— Ничего себе… Может быть, они не родственники. Может быть, они… Боже, я даже не знаю.

— Да, — пробормотал я, сам не зная, что делать со всей этой новой информацией. Я не знал, стоит ли вообще что-то делать с этой информацией. — Слушай, мне пора возвращаться на работу. Но не могла бы ты оказать мне услугу?

Мы вместе поднялись со стула, и Рэй, кивнув, посмотрела на меня.

— Конечно. В чем дело?

— Если у тебя будет возможность, найди все, что сможешь, о Дэвиде Стрэттоне. Распечатай и принеси домой.

Но, как оказалось, о Дэвиде Стрэттоне можно было найти не так уж много информации, кроме пары коротких статей, в которых то тут, то там упоминался арест за хранение наркотиков. Он отсидел срок, но сколько именно, я не знал. Знал только то, что у парня была судимость, и тот умер двадцать пять лет назад. Моя мать ехала с ним в машине, была свидетелем смерти своего парня, а теперь связалась с его братом-дилером.

Я понимал, что это, вероятно, ничего не значило, но колесики в моем мозгу не переставали вращаться. Теории заговора и иррациональные выводы мешали мне наслаждаться ужином, который я делил с Рэй и Ноем. Они болтали о том, как прошел его учебный день, есть ли у него домашнее задание и что они собираются делать в выходные. Я слышал все это, но не мог заставить себя участвовать в разговоре, когда все, о чем мог думать, — это ночь, когда умер Билли, и как Леви улыбался, когда меня увозили.

«Что, если проблема Леви со мной была связана не столько с тем, что я украл его бизнес, сколько с тем, что…»

— …Солджер тоже поедет?

Звук моего имени оторвал меня от мыслей, которые уже казались неправильными и бессмысленными. Ной смотрел на меня с любопытством и надеждой, а я переводил взгляд с него на маму.

— Что? — спросил я, взяв вилку, чтобы начать есть то, что они уже доели.

— Мы планировали провести субботу с моей семьей…

— Ты хочешь поехать с нами? — Ной чуть не подпрыгнул со стула от этого вопроса.

Я пожал плечами, отправляя в рот огромную порцию лазаньи.

— Конечно. Почему бы и нет?

Ной мгновенно пришел в восторг, а Рэй, напротив, поджала губы и посмотрела на меня с раздражением. Как будто я сказал что-то не то.

— Я просто подумала, что у тебя есть дела, — сказала она, ее голос звучал раздраженно. — И не ожидала, что ты действительно захочешь вернуться в наш родной город. Потому что, знаешь, мои родители все еще живут там.

Ее глаза округлились от сообщения, и я воспринял его громко и ясно. Рэй боялась того, что произойдет, если я вернусь туда, и — осмелюсь сказать — она, вероятно, беспокоилась о том, что нас увидят вместе.

Но чего бы Рэй ни боялась, я не позволил этому запугать себя. Мне хотелось познакомиться с ее семьей. Хотелось, чтобы все было по-настоящему — по-настоящему, и если это означало, что я поеду в свои старые места с большой надписью «пошли на хрен», приклеенной скотчем ко лбу, чтобы все, у кого были проблемы со мной, могли ее увидеть, то так тому и быть.

Сейчас я жил своей жизнью и не позволил бы прошлому управлять мной. Больше нет.

Сторми была так же неприметно красива, как и ее сестра, но если Рэй излучала солнечный свет, то ее сестра была физическим воплощением своего имени с волосами чернее ночи и соответствующим гардеробом. Ее внешность была колоритной, украшенной черно-серыми татуировками и большим количеством пирсинга, чем мог сосчитать, а ее глаза смотрели на меня с жестким скептицизмом. Честно говоря, я ничуть не винил ее — даже несмотря на то, что их родители, похоже, приняли меня с распростертыми объятиями.

— Итак, Солджер, — начала Сторми, складывая руки на столе и игнорируя пиццу на своей тарелке, — как долго тебя держали взаперти?

— Чуть меньше десяти лет, — без колебаний ответил я и откусил огромный кусок пепперони, соуса и сыра.

Ее тонкие татуированные брови опустились с подозрением и сдержанным любопытством.

— Ты провел за решеткой треть своей жизни? Как это может не испортить жизнь?

— Боже мой, Сторми! — воскликнула Рэй, переключив внимание на свою старшую сестру. — Что, черт возьми, с тобой?

Сторми пожала плечами.

— А я тут удивляюсь, как тебе никогда не приходило в голову, что можешь спать с психопатом.

Ной поспешил встать на мою защиту, сказав:

— Солджер не долбанный психопат, — в то время как его мать, бабушка с дедушкой таращились на болтливую готку, сидящую напротив меня.

Но я не отреагировал так, как я знал, Сторми ожидала. Если она и пыталась меня встряхнуть, то я не собирался ей этого позволять.

Крис, их отец, который только что познакомился со мной в то утро, с громким стуком опустил руку на стол.

— Сторми, прекрати сейчас же. Солджер — гость в этом…

— Все в порядке, сэр, — оборвал я его, подняв ладонь, чтобы он не продолжал ругать свою дочь, которая, как мне казалось, имела полное право встать на защиту своей сестры. Потом повернулся к Сторми с тем же суровым взглядом, который она бросила на меня, но вместо холодного и ожесточенного, мой был — я надеялся — теплым и ободряющим. — Я клянусь, что прошел психологическую экспертизу. Так что нет, я не психопат.

Она медленно подняла кусок пиццы с тарелки, не сводя с меня глаз.

— Точно. Именно это и сказал бы психопат.

— Да, возможно, — согласился я, покорно кивнув. — Но разве психопат предложил бы тебе показать эти записи? Ведь я могу получить их в свои руки, если ты…

— О Боже! — Рэй шлепнула меня по руке тыльной стороной ладони. — Ты ничего ей не покажешь. Она просто глупая.

Прежде чем кто-то еще успел что-то сказать, Барбара, мать Рэй, поставила точку в разговоре, спросив своих дочерей, как продвигается работа по их специальностям. Сторми работала в тату-салоне в Салеме постоянным мастером по пирсингу, и я воспользовался возможностью подмаслить ее, спросив, может ли она сделать мне какую-нибудь скидку.

Сторми фыркнула на мой вопрос и указала на старые, выцветшие татуировки на моих руках.

— А что? Ты хочешь перекрыть часть этого дерьма? Или тебе просто нужен кто-то, кто проделает новые дырки в твоем теле?

Я рассмеялся.

— И то, и другое.

Она поджала губы, продолжая изучать меня своим ледяным взглядом, а затем кивнула.

— Мы могли бы что-нибудь придумать, если бы ты захотел поехать в Массачусетс.

Рэй улыбнулась тому, что ее сестра нерешительно перешла на более дружелюбную территорию.

— Может быть, мы могли бы провести там длинные выходные, — обхватила меня за бицепс Рэй. — Я имею в виду, если ты сможешь найти свободное от работы время…

— Да, я уверен, что Говард был бы не против дать мне выходные. Я не брал отгулы с тех пор, как начал работать.

Сторми медлила с улыбкой, но она все же появилась, осмелившись пробиться сквозь ее непоколебимую внешность.

— Дай мне знать, и я поговорю с мастерами в моем салоне. Уверена, что Блейк или Си смогут втиснуть тебя куда-нибудь, если ты предупредишь меня заранее.

Настроение улучшилось, когда было решено, что мы втроем совершим небольшую поездку на север, чтобы навестить Сторми — чего Рэй, по-видимому, никогда не делала за те годы, что прошли с тех пор, как ее сестра уехала из Коннектикута. Я полагал, что это связано с тем, что она — мать-одиночка, вынужденная работать полный рабочий день, и у нее практически не остается времени на такие вещи, как отпуск и посещение старшей сестры, пока я не вышел из дома после ужина, чтобы посмотреть на кладбище, расположенное через дорогу.

Сторми последовала за мной.

— Эй.

Я повернулся, чтобы посмотреть на нее снизу-вверх, удивляясь тому, какая она невысокая на самом деле, хотя ее закаленный характер позволял смотреть мне прямо в глаза.

— О, привет.

Сторми скрестила руки на груди и прислонилась к одной из деревянных стоек, удерживающих крышу над нашими головами.

— Слушай, извини, что была такой стервой.

— Все нормально.

— Нет, на самом деле нет, но ладно, — фыркнула Сторми и перевела взгляд на надгробия за кованой оградой. — Моей сестре не очень везет с мужчинами. Я не знаю, как много она тебе рассказала, но…

— Я знаю достаточно, — пробормотал сквозь зубы, которые тут же заскрежетали от гнева и ненависти к парню, который, как я знал, был недалеко от того места, где я стоял.

«Где ты сейчас, Сет?»

«Ты с Леви? А как же мама?»

«Ты знаешь, что я прямо здесь, практически на твоем заднем дворе?»

«Давай… Слабо, чтобы кто-нибудь из вас появился и разрушил это дерьмо, которое у меня сейчас есть. Я, блядь, рискну».

Сторми хмыкнула и кивнула.

— Да, так что ты понимаешь, почему я была настроена несколько скептически, когда она объявила, что привезет домой бывшего заключенного, чтобы познакомить его с семьей.

— Абсолютно понимаю.

— И вот еще что, — скрестила ноги Сторми, прижав руки к телу. — Я помню, как погиб тот парень. Помню, как тебя арестовали. Я была там. Рейн не было, но я была. И видела, как все это произошло.

Я скривил губы и медленно кивнул. В этом был смысл. Сторми была примерно моего возраста, и если ты вырос в этом дерьмовом городке в те времена, то ты либо тусовался в «Яме» — да покоится она в аду, — либо вообще никуда не ходил.

— Я уехала отсюда тем летом, — объяснила она. — После того, что случилось, я поняла, что должна уехать, иначе никогда не уеду. Так что… — Она прочистила горло, как бы отгоняя прошлое, которое никогда не оставит никого из нас в покое. — В общем, когда Рейн сказала мне, что проводит время с тобой, ты понимаешь, почему я была не в восторге от этого. Я сказала ей, чтобы та забрала Ноя и убиралась отсюда, и она так и сделала, но потом та пошла и начала проводить время с чертовым парнем, который убил…

Мои глаза метнулись к ее глазам, и она опустила свой извиняющийся взгляд на пол крыльца.

— Извини, — быстро добавила Сторми. — Я знаю, что это было неспециально. Просто… там был чертов… чертов Сет, а теперь… ты…

— Эй, — сказал я, не намереваясь звучать резко и угрожающе, но сделал это. Потому что… ну, я догадывался, что мне не особенно нравилось быть смешанным с куском дерьма, которому приходилось навязываться кому-то, чтобы получить то, что он хотел. И когда завладел вниманием Сторми, добавил: — Я не он.

— Нет, — ответила она, кивнув, зажав между зубами нижнюю губу с тройным пирсингом. — Я не была в этом уверена, даже после того, как Рейн рассказала мне, что ты для нее сделал… ну, знаешь, тогда… — ее взгляд метнулся к моему шраму, затем снова к глазам. — Но теперь, после встречи с тобой, я вижу.

— Что видишь?

Сторми склонила голову набок и уставилась на меня так, словно ответ был очевиден, прежде чем ответила:

— Что тогда ты, возможно, не убил кого-то намеренно, но ради нее… ты бы сделал это в мгновение ока.

Сторми была напряженной, и находиться в ее присутствии было душераздирающе, даже если я действительно ценил ее компанию — особенно после того, как прекратил разговор на крыльце. Поэтому, когда прошло немного времени, сопровождавшегося разговорами и десертом, я сказал Рэй, что мне нужно подышать свежим воздухом, и решил прогуляться через дорогу на кладбище. Она предложила пойти со мной и призналась, что ей нравилось проводить там время, когда та была моложе.

— Мертвые никому не могут причинить вреда, — сказала Рэй с меланхоличной улыбкой.

Но хотя я редко отказывался от ее компании, но тогда отказался. Потому что, честно говоря, мне хотелось увидеть одного человека — старого друга, и не хотел, чтобы кто-то еще стал свидетелем моего краха, если он вдруг случится в его присутствии.

Поэтому я шел по улице один и вспоминал тот вечер много лет назад, когда высадил ее в нескольких домах отсюда. Вспомнил, как думал, что она такая юная — «Она гребаный ребенок, ты, мудила». Забавно, что разница в несколько лет могла иметь такое значение, когда ты был так молод. Забавно, что теперь это не имело значения. Забавно, что тогда я не мог смириться с мыслью о том, что хочу ее, а сейчас желание заполняло больше моментов в моем дне, чем я мог сосчитать.

Но мысли и образы нужды и вожделения исчезли в ту секунду, как только я прошел через кованые ворота и попал на кладбище, на котором не был с тех пор, как умерла моя бабушка. В юности мне очень хотелось увидеть могилы бабушки и дедушки, но стыд за то, что я делал, не позволял мне ступить на освященную землю. Страх столкнуться с их неодобрительными призраками не давал мне покоя, и теперь, проходя мимо знакомого ряда, тихо извинялся за то, что не остановился.

— Я уже видел вас, ребята, — сказал я им, как будто они могли меня услышать. — И я вернусь. Только сначала мне нужно сделать это, хорошо? Я просто…

На самом деле я не знал, куда идти. Мне не пришло в голову заглянуть в справочник или спросить кого-нибудь, кто мог бы знать. Но я бродил, быстро просматривая имена на надгробиях, надеясь, что наткнусь на того, кого искал, до того, как стемнеет, потому что тогда не смогу видеть без фонарика — а я ни за что на свете не стал бы гулять по кладбищу ночью.

Я мог справиться со многими неприятностями, но мысль о том, что я один и окружен мертвецами, пугала меня до смерти.

Прошло полчаса, и, сворачивая в очередной ряд могил, я все больше осознавал, что солнце уже заходит, и мне пора возвращаться, когда мой взгляд упал на неожиданного призрака, к встрече с которым я должен был быть более подготовлен. Но то, как мы оба остановились как вкопанные, то, как эти глаза расширились от изумленного узнавания, когда встретились с моими, и то, как эта рука прижалась к сердцу, которое, к моему удивлению, все еще билось после стольких лет…

Я не думал, что мог быть готов к этому.

Я не думал, что когда-нибудь смог бы быть готов к тому, как мое собственное сердце пропустило тысячу ударов, а глаза защипало и обожгло от ревущего панического бегства отчаянных эмоций, пока убеждал свои ноги не бежать к ней, как это сделал бы маленький мальчик, потерявшийся слишком надолго.

— Солджер? — удивленно спросила мама Билли, с опаской шагнув ко мне.

«Она тебя ненавидела».

«Не забывай, она тебя ненавидит».

«Не забывай, что она хотела бы, чтобы ты умер».

Я не позволял своим ногам двигаться, застыв на месте у начала грунтовой дорожки.

— П-привет, — пробормотал я, заикаясь, как идиот. — Прости, я-я…

Мне не хотелось, чтобы она знала, что я ищу могилу ее сына. Не хотелось, чтобы мама Билли знала, что я собираюсь осквернить место его упокоения своим присутствием, прекрасно понимая, что она никогда не захочет, чтобы я находился в пятнадцати тысячах километров от него, когда был причиной того, что его сейчас нет здесь, а сам живу своей жизнью.

Поэтому, вместо того чтобы признать правду, я сказал:

— Я… э-э… я просто собирался прогуляться…

«Ты действительно долбанный идиот».

— Извини, — поспешно повторил я и развернулся, засунув руки в карманы, готовый бежать прочь и вернуться в дом родителей Рэй, пока кто-нибудь еще из прошлого не выскочил и не начал преследовать меня.

Но мама Билли окликнула меня, снова остановив на месте:

— Солджер, нет, подожди.

Не хотелось оборачиваться и смотреть на женщину, которая, как мне хотелось раньше, могла бы стать моей мамой. Не хотелось видеть ту ненависть, которую так отчетливо помнил после вынесения приговора более десяти лет назад. Но я слушал ее шаги, мягко ступающие по гравию, и готовился к неизбежной ответной реакции — «как ты смеешь и кем, черт возьми, ты себя возомнил». Однако я решил позволить этому случиться. Решил, что она заслуживает того, чтобы дать мне это еще раз, не будучи окруженной сотрудниками суда и жалостливым судьей. Это было меньшее, что я мог сделать после той душевной боли, которую она пережила.

Но тут мама Билли спросила:

— Как… как ты?

Это было совсем не то, не словесное избиение, которого я ожидал.

— Что? — Я осмелился взглянуть через плечо.

Мама Билли едва смогла улыбнуться дрожащими губами, но все же улыбнулась.

— Как ты поживаешь? Я… Я слышала, что тебя выпустили, и н-надеялась, что увижу тебя здесь, но…

Что? Я не мог поверить в то, что слышал, в то, что она говорила. Как, черт возьми, могло случиться, что эта женщина, которая так ненавидела меня тогда, могла улыбаться мне сейчас? В какую дурацкую кроличью нору я провалился, когда проходил через эти кованые железные ворота?

— Эм… я в п-порядке, наверное. Я…

Это было слишком неправильным. Это было ужасно и неправильно — стоять здесь, в двух шагах от места, где был похоронен труп Билли, и разговаривать с его матерью, как будто она ни разу не желала, чтобы я поменялся с ним местами.

Я вытащил одну руку из кармана, чтобы ущипнуть себя за переносицу.

— Прости. Я просто… не знаю, что сказать…

— Мне т-так жаль, — выдохнула она, выдавив из себя всхлип и быстро прикрыв рот ладонью. — О Боже, Солджер, мне так жаль.

Слезы хлынули быстрее, чем я успел среагировать, когда мама Билли рухнула передо мной на колени. Плакала, уткнувшись лицом в ладони, и выла, как раненое животное. Мое сердце умоляло обнять ее, а мозг неустанно напоминал мне о том, что она когда-то сказала, и я не мог найти в себе силы прикоснуться к ней так, как мне хотелось.

Вместо этого я достал из кармана смятую салфетку и протянул ей, сказав:

— У тебя нет причин извиняться.

Она приняла салфетку, не задаваясь вопросом, использовалась она или нет, и ответила:

— Да, е-есть. — Мама Билли промокнула глаза и вытерла мокрое лицо. — Я знала, что нужна тебе. Я… я знала, что ты один, и я… б-бросила тебя.

Мой желудок скрутило, когда она произнесла эти слова, поскольку точно помнил, каково это было — быть покинутым ею, и все же я пожал плечами, как будто это не имело значения.

— Все в порядке. Я-я заслужил…

— Не надо, — указала пальцем на мое лицо мама Билли, выражение ее лица теперь было сурово-искренним. — Не говори, что ты заслуживал того, чтобы… чтобы… — она скривила губы, словно не могла вымолвить ни слова, — чтобы тебя сторонились, ненавидели и говорили с тобой так, будто ты ничего не значил. Потому что ты значил для меня весь мир.

Злость прижалась к моей груди, заставив меня задыхаться.

— Это… это в прошлом. — Я покачал головой, прогоняя все эмоции, которые грозили взять верх.

— Я хочу, чтобы ты знал, что я не имела в виду ничего из того, что сказала, — продолжала мама Билли, засовывая использованную салфетку в карман. — Я была зла, обижена и убита горем, но я никогда не ненавидела тебя. И ненавидела только себя за то, что так и не поняла, что у моего сына есть проблемы, ненавидела Бога за то, что он забрал его, и ненавидела твою чертову мать за то, что она поставила тебя в такую ужасную, безвыходную ситуацию… — Она прикоснулась пальцами ко лбу и глубоко вдохнула, слегка покачав головой. — Мне очень жаль. Я не должна была этого говорить.

Я пожал плечами.

— Все в порядке. Она для меня мертва.

Мама Билли поморщилась от резкости моих слов и продолжила:

— В любом случае, — она опустила руку на бок, встретившись взглядом с моими глазами, — я много чего ненавидела тогда, Солджер, но никогда, никогда по-настоящему не ненавидела тебя. И я никогда не должна была говорить то, что сказала.

По кладбищу пронесся ветерок, приподнимая выбившиеся волоски у меня на шее и унося с собой десятилетнюю боль. Позволил маме Билли крепко обнять меня, и я обнял ее в ответ и зажмурил глаза, когда она провела руками по моим волосам и успокоила мое ноющее сердце нежностью, которой мне так не хватало.

Затем, через несколько минут, мама Билли обхватила меня за бицепс и сделала шаг назад, улыбаясь такой улыбкой, которую я никогда не думал увидеть снова.

— Ты пришел повидаться с Билли, не так ли?

Я кивнул.

— Да. У меня не было возможности, так что…

— Пойдем. Я отведу тебя к нему.

Она крепко держала меня за руку, пока мы шли по тропинке, на которой я ее нашел. Мы остановились у надгробия из черного мрамора, украшенного его фотографией и надписью с его полным именем, датой рождения и датой смерти.

Мой день рождения.

День, когда я познакомился с офицером Сэмом Льюисом и меня запихнули на заднее сиденье его патрульной машины.

Странно было видеть эту дату, навсегда высеченную на каменной плите. Было странно осознавать, что его гроб опустили на несколько метров ниже того места, где я стоял. Это было так, как будто знал, что он умер — черт возьми, я был там, — но не мог полностью принять это, пока не увидел место, где он был похоронен. А теперь все стало реальностью, и я с отрезвляющей уверенностью понял, что все это не было каким-то кошмарным сном.

Мама Билли, должно быть, почувствовала, что у меня подкашиваются колени, потому что та крепче сжала мою руку и сказала:

— Вот, садись.

Мы повернулись и сели на скамейку, стоявшую неподалеку, по диагонали от блестящего черного надгробия. Я не мог отвести от него глаз, даже когда отчаянно пытался не смотреть. Просто не мог отвернуться.

— У меня были все эти годы, чтобы привыкнуть к тому, что его нет, и я все еще иногда жду, что он просто войдет в дверь, как будто все это время он играл со мной какую-то ужасную шутку, — тихо сказала мама Билли, как будто прочитав мои мысли.

— Это просто нереально, — ответил я, не зная, что еще сказать.

— Так и есть.

Несколько мгновений я смотрел на имя моего лучшего друга детства, выгравированное на мраморной плите, а рядом со мной сидела его мать. Мне хотелось что-то сказать, чтобы нарушить молчание, но не знал, что именно, и был благодарен, когда она наконец заговорила.

— Я хотела приехать к тебе, — призналась мама Билли. — Я столько раз думала об этом, но не знала, захочешь ли ты меня видеть или… не знаю. Наверное, я просто испугалась.

Она не стала уточнять, чего именно боялась, да это и не требовалось. Было тысяча причин, которые можно было бы оправдать.

— Но я рада, что ты здесь, — продолжала она. — Я рада, что у нас это было.

Мама Билли похлопала меня по руке, и этот момент показался мне настоящим прощанием. Я знал, что как только покину это место, то, скорее всего, больше никогда ее не увижу, и остро ощущал, как бешено колотилось мое сердце. Это отчаянное, бешеное чувство необходимости удержаться, сделать что-то, чтобы она больше не ушла, пусть даже на более счастливой ноте.

Но я ничего не сказал, когда мы стояли и снова обнимались.

— Надеюсь, ты заботился о себе? — сказала она, прижимаясь ко мне еще крепче, чем прежде.

— Да.

— Хорошо. Это хорошо. Я рада это слышать.

— А ты? — спросил я.

— У меня бывают хорошие и плохие дни, — призналась мама Билли, почти извиняясь. — В последнее время в основном хорошие.

Я кивнул.

— Я понимаю.

Мы проводили друг друга до ворот и уже собирались расстаться, когда она пожелала мне счастливого пути туда, где я живу, хорошей жизни и не быть чужим, если когда-нибудь снова окажусь в этом районе. И уже повернулся, собираясь вернуться на другую сторону улицы, где, как я знал, меня ждала моя девушка с сыном, но тут меня осенила еще одна причина заставить ее остаться.

— Подожди. — Я повернулся на пятках и остановил ее на пути к парковке. — Могу я задать тебе вопрос?

Мама Билли удивленно кивнула.

— Конечно. Что такое?

— Что ты знаешь о Дэвиде Стрэттоне?

Ее губы приоткрылись при звуке его имени, а глаза расширились от очевидного узнавания. Она сглотнула и вздернула подбородок, прежде чем опустить его в легком кивке. Меня снедало нетерпение: я точно знал, что у нее больше информации, чем уже получил в библиотеке, и был в двух секундах от того, чтобы потребовать от нее выложить все до последней крупинки.

Но вместо этого мама Билли достала из сумки телефон и спросила:

— Где ты сейчас живешь?

— Э-э-э… — Я замешкался, не зная, стоит ли произносить это место вслух, вдруг кто-то подслушает. Но понял, что мы одни, не считая мертвых, а они не могут говорить. — Ривер-Каньон.

— Давай встретимся за чашечкой кофе, — сказала она и записала мой номер. — Тогда я расскажу тебе все, что знаю о Дэвиде Стрэттоне.