Спасение Рейн

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

БОЛЬШАЯ ПУСТОТА

— …со вкусом шоколада?

Я быстро встряхнул головой, а затем переключил внимание на миссис Монтгомери, протягивающую контейнер с жевательной клетчаткой.

— Простите, — извинился я, прежде чем прочистить горло. — Что вы спросили?

Она нахмурилась еще сильнее. Женщина была похожа на жабу.

— У тебя что, вата в ушах?

— Миссис Монтгомери, мне очень жаль. Я просто… — сглотнул я, чтобы прогнать мысли о матери и рецепте, который она выписала себе. — У меня была тяжелая неделя, но…

— Жизнь жестока. Привыкай к этому, — отрезала она.

— О, поверьте, я более чем привык к ней, — выпалил я в ответ с резкостью в голосе.

Старуха изучала меня суровым взглядом. Наши отношения были то горячими, то холодными. В некоторые дни мне удавалось добиться от нее намека на улыбку, а в другие везло, если она хотя бы смотрела в глаза, когда говорила со мной. Но я всегда был вежлив. Всегда был добр и готов терпеть ее резкие и острые комментарии ради моей репутации в городе и работы. Но сегодня я устал. Умственно и физически устал. И не мог найти в себе силы быть другим.

Она удерживала мой взгляд железной хваткой, ее губы подергивались от раздражения и ожидания какого-нибудь язвительного ответа. Но потом старуха удивила меня, поднеся контейнер к моему лицу — настолько близко, насколько она могла достать с ее короткими руками и ростом, хорошо если, в полтора метра, — и повторила:

— Это. У вас они есть в шоколаде?

Я медленно взял у нее контейнер, нахмурив брови и прищурив один глаз, гадая, что, черт возьми, помешало ей выстрелить в ответ.

— Эм, дайте мне секунду, пока я проверю запасы.

— Хорошо. Я подожду здесь.

Я поспешил к двери в задней части магазина, где обыскал ряды коробок, пакетов и башен с банками, пока не нашел то, что она искала. Потом взял коробку с двенадцатью контейнерами шоколадных жевательных конфет с пищевыми волокнами, чтобы пополнить запасы на полке, и поспешил обратно, где все еще ждала миссис Монтгомери.

— Вот, держите, — сказал я, доставая канцелярский нож и разрезая пленку. Я достал контейнер и протянул его миссис Монтгомери. — Шоколад.

— Хмф.

Она бросила это в свою тележку и повернулась, чтобы уйти, но затем остановилась. Оглянулась через плечо и посмотрела на меня.

— Что бы ни было у тебя на уме, это не будет длиться вечно. И не успеешь оглянуться, как это станет всего лишь воспоминанием.

Я зажал губу между зубами, пока вдумывался в ее слова, а потом кивнул.

— Я знаю. Но это не поможет справиться с тем, что происходит в настоящем.

— Нет. Но тебе стоит подумать, прежде чем позволять этому влиять на твою жизнь. Спроси себя… имеет ли это значение? Волнует ли это меня? И если ответ «нет», — миссис Монтгомери протянула руку и постучала узловатым пальцем по моей обтянутой фартуком груди, — тогда тебе стоит подумать, когда ты в следующий раз будешь игнорировать своих друзей из-за того, чему вообще не место в твоей голове.

Я фыркнул и почувствовал, как уголок моего рта приподнялся в неохотной улыбке.

— Миссис Монтгомери… вы хотите сказать, что вы мой друг?

Она щелкнула языком и начала отодвигать тележку.

— Не делай предположений, мистер Мэйсон. Они только выставят тебя дураком.

Говард появился рядом со мной, когда она исчезла в следующем проходе, и я сказал:

— Эта старая летучая мышь только что назвала меня своим другом.

— Ну да, — ответил Говард, вытирая руки о фартук, — она очень хорошо о тебе отзывается.

Я захихикал.

— Да что ты говоришь, приятель. Эта женщина меня ненавидит.

Он покачал головой.

— Вообще-то, именно она предложила мне назначить тебя помощником управляющего.

Я уставился на мужчину так, словно у него выросла вторая голова.

— Нет, не может быть.

Говард кивнул.

— Ага. Она знала, что мне нужна дополнительная помощь, и упомянула, какой ты надежный и трудолюбивый работник

— Ого… — Я посмотрел в ту сторону, куда ушла старуха. — Кто бы мог подумать?

Я схватил метлу и возобновил свое терапевтическое подметание пола. Прислушавшись к предупреждению миссис Монтгомери, я заставил себя думать о чем угодно, только не о маме. Рэй. Ной. Элевен. О предстоящих выходных и наших планах купить телевизор. Говард задержался, наблюдая, как щетина скребет по выбеленному деревянному полу, скрестив руки на груди и слегка наклонив голову. Как будто мне нужно было его одобрение. Как будто мне нужно было знать, хорошо я выполняю свою работу или нет.

Затем Говард сказал:

— Итак… слушай, Солджер…

С этими словами метла застыла, а мои руки замерли. Никто не произносил таких слов, не бросив сразу после этого бомбу.

— В чем дело? — спросил я, внезапно испугавшись, что могу потерять работу без всяких на то оснований.

— Мы с Конни разговаривали на днях. Ей нужна помощь с организацией фестиваля Четвертого июля. Девушки, которые с ней работают, Кристи и Рози, — ты ведь с ними знаком, верно?

Я кивнул. На данный момент было не так много людей, с которыми я не был знаком. Особенно работая в таком центральном узле, как местный продуктовый магазин.

— Ну, они почти все сделали, но есть кое-что — повесить баннеры, развесить гирлянды и тому подобное, — в чем им нужна помощь, и поскольку ты такой высокий, я подумал, что ты сможешь помочь.

«Боже, этому парню нужно было поработать над началом разговора».

Мои нервы успокоились, и я кивнул.

— Да, конечно. Тебе даже не нужно было спрашивать, приятель. Ты же знаешь, я всегда готов помочь.

— Ну, я просто не знал, есть ли у тебя какие-то планы с твоей девушкой.

— Все в порядке, приятель. Просто дай мне знать, когда я тебе понадоблюсь, и я приду.

— Итак, ты не просто заводишь друзей, но и становишься неотъемлемой частью города, — сказала Рэй по дороге в местный универмаг «Гарольдс».

Я усмехнулся, сидя на пассажирском сиденье ее старенькой машины.

— Наверное, да.

Она протянула руку и переплела свои пальцы с моими.

— Я рада, что они наконец-то видят то, что вижу я, — тихо ответила Рэй.

— И что именно ты видишь? — Я изогнул губы в дразнящей улыбке, и крепко сжал ее руку, не переставая удивляться тому, насколько хорошо она ощущалась в моей.

Ее щеки порозовели в лучах утреннего солнца, струившихся через открытое окно.

— Моего милого, нежного великана. — Ее голос был тихим на фоне теплого воздуха, врывающегося в машину, но Ной услышал это с заднего сиденья и застонал.

Я подавил смешок, оглянувшись через плечо.

— Как дела, дружок? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нет, — пробормотал Ной, закатывая глаза. — Народ, от вас мне хочется блевать.

— Ну, высунься в окно, ладно? — ответила Рэй, ухмыляясь своему сыну в зеркало заднего вида.

— Нет. Я буду целиться в тебя, — сказал Ной, ткнув пальцем в мое плечо. В его голосе слышался смех.

— Эй, — я хихикнул и покачал головой, — я не очень хорошо переношу рвоту, чувак. Если тебя вырвет на меня, то собираюсь сделать то же самое, и я определенно позабочусь о том, чтобы сделать это именно на тебя.

Ной застонал от отвращения между приступами смеха.

— Мамина машина будет такой мерзкой.

— Правда? Представляешь, как она будет пахнуть? Господи… особенно в такую жару…

— Ладно, — Рэй притворилась, что у нее рвотный рефлекс, — может, вы, ребята, прекратите эти разговоры о блевотине, пожалуйста?

Ной издал победоносный смешок, как будто он победил и одержал верх над своей матерью.

Рэй закатила глаза глядя в мою сторону, ее губы изогнулись в ухмылке, как будто говоря: «Что мне делать с этим ребенком?»

В ее глазах было обожание, которым я не переставал восхищаться. Любовь к сыну, ее преданность ему. Это поражало и завораживало меня… и заставляло ревновать. Ревновать к ребенку вдвое моложе меня. Ведь он родился при самых ужасных обстоятельствах, которые только можно себе представить. Некоторые матери возненавидели бы его, обиделись бы на него, спроецировали бы на него свою травму… и это было бы понятно. Черт, моя мать обижалась на меня и не за такое.

Но не Рэй.

У нее была эта способность — этот дар — отделить ребенка от обстоятельств, из-за которых он появился на свет. Рэй смогла отделить Ноя от ублюдка, который подарил его ей. Она была самым сильным, самым красивым человеком, которого я когда-либо знал — как внутри, так и снаружи. И хотя не верил, что кто-то на этой планете идеален… она была очень, очень близка к этому.

— Что? — спросила Рэй, на мгновение прищурив глаза, прежде чем снова обратить взгляд на дорогу.

— А?

— Почему ты так смотришь на меня?

Я фыркнул, заставляя свое сердце успокоиться.

— Как?

— Не знаю… — ухмыльнулась Рэй, нахмурив брови в замешательстве. — Ты просто странно смотришь на меня.

Правда?

Заставив себя усмехнуться, я отвел взгляд и покачал головой, занявшись кнопками радио. Но пока рассеянно искал новую песню для прослушивания, размышлял, как именно я смотрел на нее. Что это был за взгляд… кроме странного? И что он означал? И знаю ли я вообще?

В большинстве случаев было легко следовать естественному течению этих отношений. Было легко ориентироваться. Но время от времени правда о том, что я не знал, как быть парнем, обрушивалась на меня с силой тысячи кирпичей, и в этот момент жалел, что дедушки нет в живых, чтобы я мог получить его совет.

«Может, мне стоит позвонить Гарри», — глупо подумал я, остановившись на станции, где играла старая песня группы Seether.

— Когда-то они были одной из моих любимых групп, — призналась Рэй, ведя светскую беседу. Наверное, специально, чтобы увести тему от странных взглядов и вопроса о том, что они означают.

— Да ну?

Она кивнула.

— Раньше думала, что я такая крутая, слушала их, Breaking Benjamin и… — задумчиво наклонила голову Рэй, а затем щелкнула пальцами и указала на меня. — О! Знаешь, кого я еще любила? Staind. Они были потрясающими.

— Все они были довольно хороши, — согласился я.

— А какую музыку ты слушал, когда был моложе?

Я не любил много говорить о том, когда был моложе, особенно с ней. Но музыка была потенциально безвредной темой — если только речь не шла о воспоминаниях, связанных с конкретными песнями. Например, песня Stone Temple Pilots «Big Empty». Она всегда возвращала меня на обочину дороги, где я наблюдал, как тело Билли запихивают в черный мешок.

— Я слушал обычную музыку, — ответил ей. — Например, вот это, — я жестом указал на динамик, — или, знаешь, как ты сказала, Breaking Benjamin, Staind, Мэрилин Мэнсон…

— Ну, конечно. Потому что ты был крутым, — подколола она, протягивая руку, чтобы ткнуть меня в бок, в то время как ее губы растянулись в дразнящей улыбке.

Но я не улыбнулся в ответ.

— Я не был крутым, Рэй, — возразил я, нахмурив брови. — Я был плохим. Есть разница.

— Ты не был таким уж плохим. — Ее голос был тихим, приглушенным. Едва слышным за хриплым, угрюмым вокалом Шона Моргана.

— Нет, я был чертовски плох.

Я имею в виду, что продавал наркотики школьникам, черт побери.

— Ты мог делать плохие вещи, — возразила Рэй шепотом, — но ты все равно был хорошим человеком. Я знала плохих людей, Солджер, и ты не был таким. Не для меня.

Я не мог с этим спорить, поэтому и не стал.

Вместо этого прочистил горло и сказал:

— В общем… но в основном я слушал то, что нравилось моим бабушке и дедушке.

Рэй улыбнулась.

— Что именно?

— О, эм… «Битлз» и Ван Моррисон… Эрик Клэптон, Элтон Джон, Том Петти…

— О, дедушке нравится Том Петти, — вклинился Ной с заднего сиденья. — Правда, мама?

Рэй посмотрела в зеркало заднего вида.

— Да. Том Петти — один из его любимых.

— Это как бы саундтрек моего детства, — продолжал я, вспоминая те дни на причале, рыбалку с дедушкой или готовку на кухне с бабушкой. Хорошие дни. Дни моего детства, о которых стоит помнить и за которые стоит держаться.

— Жаль, что я не познакомилась с твоими бабушкой и дедушкой, — задумчиво произнесла Рэй, заворачивая машину на стоянку «Гарольдс».

— Ага, — согласился я, когда старое, но знакомое жало печали быстро и сильно кольнуло меня. — Мне тоже.

В тот день, после похода по магазинам и обеда, мы с Ноем вынесли шестидесятипятидюймовый плоский экран из машины Рэй и поднялись по ступенькам ко мне домой.

Рэй тем временем вернулась к себе домой, чтобы приготовить ужин. Она готовила куриное филе с чили — блюдо, которое быстро стало моим любимым.

— Осторожно, — напомнил я Ною, когда он перешагнул через прогнившую деревянную доску. — Мне действительно нужно починить это дерьмо.

— Я могу помочь, — сказал он, пока я доставал ключи из кармана, пытаясь удержать нижнюю часть большой коробки на предплечье.

— Я дам тебе знать, когда займусь этим.

Теперь дверь была не заперта, и я распахнул ее под приветственное мяуканье Элевен. Мы с Ноем отнесли телевизор на диван, где прислонили его к подушкам, пока не были готовы поставить его на место. Было уже поздно, и мы оба устали и проголодались, но я сказал ему, что он может помочь мне повесить телевизор на следующий день.

— Можно я покормлю Элевен? — спросил Ной, вытирая пот с ладоней о свои шорты цвета хаки.

— Да, конечно. Я только быстренько заскочу в душ.

После того, как провел столько времени в раскаленной машине Рэй и таскал тяжелый телевизор, пятна пота под моими подмышками были ужасными, и я мог только представить, как выглядят остальные части меня… не говоря уже о запахе.

Позже, приняв душ и надев свежую одежду, я вышел в коридор и обнаружил Ноя, стоящего в моей спальне около открытой двери шкафа. И нахмурил брови, переступая порог. Он не любил подглядывать — по крайней мере, раньше не любил.

— Привет, дружок, — медленно сказал я, давая ему понять, что я здесь. — Э-э… что ты делаешь?

Вздрогнув, он развернулся на пятках.

— О-о-о! Э-э… извини. Я… — Ной сглотнул и указал на Элевен, который сидел у его ног и вылизывал переднюю лапу. — Элевен прибежал сюда, а я пошел за ним, так что э-э…

— Все в порядке, — сказал я, бросая полотенце в корзину у двери. — Ну, ты хочешь вернуться…

— Что это?

— А?

— Это.

Ной указал на верхнюю полку шкафа. Я проследил за его взглядом и заметил единственную вещь, оставшуюся у меня от детства, а затем улыбнулся.

— Это, друг мой, коробка для снастей, — сказал я, откидывая мокрые волосы назад. — Мой дедушка часто брал меня летом на рыбалку, и это то, что он брал с собой.

Взгляд Ноя стал меланхоличным, когда он кивнул.

— Я никогда не рыбачил.

— Нет?

Он покачал головой.

— Что ж, придется это изменить. Может быть, когда в школе будут каникулы, мы с тобой спустимся к воде и посмотрим, что за рыба там водится.

Улыбка озарила все его лицо.

— Правда? Ты бы хотел это сделать?

— Конечно. Если только твоя мама не будет против.

Этого было достаточно, чтобы Ной бросился бежать мимо Элевен по коридору и выскочить за дверь, где, я был уверен, перепрыгнул через прогнившую деревянную ступеньку и поднялся по ступенькам своего крыльца. Я усмехнулся про себя, наклоняясь, чтобы погладить Элевен за ушами, представляя, как Ной врывается в дверь и умоляет маму отпустить его на рыбалку, как будто мы собираемся прямо сейчас, в шесть часов вечера.

Он напоминал мне… ну, меня.

Как я взбегал по лестнице в свою комнату после того, как дедушка объявлял, что мы отправляемся на пристань на целый день. Натягивал на себя всю одежду, какую только мог найти, не заботясь о том, грязная она или чистая, или даже подходящего размера.

Я взглянул на старую красную коробку и улыбнулся сквозь горько-сладкую боль. Потому что, как бы ни скучал по человеку, который меня вырастил, прошло уже несколько десятилетий с тех пор, как я чувствовал себя так близко к нему. И почему-то мысль о том, чтобы отнести эту старую коробку со снастями к воде, была похожа на возвращение его к жизни.