Спасите меня, Кацураги-сан! Том 09

Глава 17

— Как ваше имя? — прокричал я, чтобы пациент смог меня услышать.

— А? — прищурился он.

М-да, похоже, слух повредился очень сильно. Если я буду орать всю консультацию, придётся голосовые связки лекарской магией поддерживать. Иначе стану немым к концу приёма. Лучше буду писать ему свои вопросы.

Я надел халат, затем присел на своё место и написал пациенту сообщение:

«Как вас зовут?»

— Тихиро Кодзаки, — прокричал он.

Я жестом показал, чтобы он говорил тише. Мужчина понял, что я имел в виду и кивнул.

«Когда у вас пропал слух? Пока что расскажите мне, не спеша, а я изучу вашу электронную карту».

Прочитав моё сообщение, Тихиро прокашлялся, чтобы откалибровать громкость своего голоса, а затем начал рассказ.

— Неделю назад начала кружиться голова, — произнёс он, затем сделал короткую паузу. Говорить пациенту было трудно. Видимо, нарушения были настолько выраженные, что он даже сам своего голоса не слышал. — Потом начало закладывать уши. Я думал, что у меня давление. Ну… Вы знаете, с каким диагнозом я наблюдался. Из-за него часто скачет давление. А потом слух начал ухудшаться быстрее и быстрее, и в конечном счёте я перестал совсем что-либо слышать. Ужасное чувство, Кацураги-сан! Мои мысли громче, чем мой голос!

Я кивал, показывая больному, что внимательно его слушаю, а сам параллельно листал историю его обращений.

Всё, теперь я вспомнил Тихиро Кодзаки. Он приходил ко мне всего несколько раз, чтобы получить допуск от терапевта на химиотерапию. У мужчины развился рак мочевого пузыря, затем произошёл застой мочи, и это привело к острой почечной недостаточности. Тихиро пережил несколько операций и сложный курс лечения, однако онкологии у него больше нет.

Зато, судя по анализам, острая почечная недостаточность без следа не прошла. Он уже несколько месяцев наблюдается у нефролога, поскольку недостаточность стала хронической. Сокращённо эту болезнь медики называют «ХБП».

Хроническая болезнь почек.

Теперь понятно, что он имел в виду, когда сказал, что из-за его диагноза часто скачет давление. Это действительно так. Почки играют одну из центральных ролей в регуляции тонуса артерий.

Только странно, что слух пропал так быстро. Возможно, это инфекция?

Я написал Тихиро Кодзаки ещё одно сообщение:

«Температура, выделения из ушей были? Боль перед тем, как потеряли слух? Простуды или других вирусных инфекций не было?».

В системе об этом не было информации. Однако Тихиро мог обратиться в другую организацию или лечить простуду дома, самостоятельно. Для японцев последний вариант особенно характерен.

— Нет, Кацураги-сан, — помотал головой он. — Никакой простуды! И, что самое удивительное, боли не было. Не думаю, что это инфекция!

Прислушиваться к мнению пациентов — дело гиблое. Однако в данном случае Тихиро Кодзаки прав. По описанию на осложнение простудного заболевания совсем не похоже.

Я активировал «анализ» и осмотрел уши Тихиро. С наружным ухом, очевидно, никаких проблем не было. Серная пробка или воспаление в слуховом проходе не повлияли бы так на функцию слуха. Да и со средним всё было в порядке. Миниатюрные косточки работали, как надо.

Значит, проблема была во внутреннем ухе — в отделе, который представляет из себя комплекс нервных клеток в совокупности с вестибулярным аппаратом.

Кстати, Тихиро Кодзаки сказал, что у его кружилась голова. Значит, поражению подвергся весь этот отдел. Но в чём причина?

Я перешёл на «клеточный анализ», и тут началось самое интересное. Во внутреннем ухе творился сущий кошмар. Такое ощущение, что пациента кто-то проклял, потому что поражено было всё, что только есть в этом отделе.

Рецепторные клетки были повреждены. Они сильно усохли. Будто из них выкачивали жизнь на протяжении очень длительного срока. Лабиринт — внутреннее ухо, и вестибулярный аппарат были дистрофичны, отёчны. Вены отводили жидкость оттуда с большим трудом.

Значит, ещё и сосуды чем-то повредило. Очень странная картина… Волоски, которые обеспечивают улавливание звуковых колебаний, тоже толком не двигаются. Да что же с ним такое случилось?

— Что думаете, Кацураги-сан? — спросила Сакамото Рин. — Вы уж простите, если отвлекаю вас от размышлений, просто мне очень интересно.

— Всё в порядке, Сакамото-сан. Думаю, что по-хорошему пациенту следует пройти аудиометрию и консультацию отоларинголога. Однако даже без обследований могу сказать, что перед нами тяжелейшая нейросенсорная тугоухость, — объяснил я.

И она не подлежит лечению. Единственное, что я могу сделать — постараться восстановить слух с помощью своей магии. Только этого будет недостаточно. Пока я не найду причину заболевания, будет существовать риск, что больной снова повредит внутреннее ухо.

А перед тем как начать колдовать, надо, чтобы Сакамото Рин покинула кабинет.

— Сакамото-сан, узнайте, пожалуйста, свободен ли сейчас ЛОР и его медсестра, — попросил я. — Только не звоните, лучше пройдитесь до их кабинета. Заодно и разомнётесь немного перед началом долгого рабочего дня.

Чем мне нравилась Рин, так это своим беспрекословным подчинением. Она никогда не задавала лишних вопросов. Делала всё ровно так, как я скажу. И не болтала лишний раз, как это делала её предшественница Огава Хана.

Однако пользоваться лекарской магией при ней я всё же не рисковал. Одно дело — подчинение врачу и совершенно другое, попытки понять, почему все больные выздоравливают по мановению руки.

Сакамото Рин ушла, а я в очередной раз начеркал послание Тихиро Кодзаки. И это сообщение должно было стать последним.

«Ложитесь на спину, закройте глаза. Я осмотрю ваши уши аппаратом и прочищу слуховой проход. Больно не будет».

Он кивнул и лёг на кушетку.

Я же просунул в его слуховой проход отоскоп — чисто для отвода глаз. А сам начал улучшать обмен веществ во внутреннем ухе. Сначала восстановил все повреждённые клетки. И, чёрт возьми, как же много маны на это ушло!

Всё-таки прямое взаимодействие с клетками под контролем «клеточного анализа» — это нечто на границе между высшим пилотажем и божественным уровнем.

Хоть свою балалайку на приём тащи! Забываю каждый раз, как называется этот инструмент. Сямисэн, точно.

Балалайка, если говорить по-русски.

За пятнадцать минут я восстановил все клетки, улучшил отток венозной крови и лимфы, а затем…

— Ой! — закричал Тихиро Кодзаки. — Кацу… Кацураги-сан! Громко, очень громко! Слышу!

— Тише-тише, — успокоил его я. — Сейчас уши привыкнут. Всё в порядке, не переживайте. Я всё исправил.

— Ох, аж голова разболелась, — зажмурился он, поднимаясь с кушетки. — Это нормально?

— Мозг за эти сутки отвык получать информацию от слуховых рецепторов, — объяснил я. — Точно такой же дискомфорт вы можете испытать, если проходите пару дней с завязанными глазами, а потом резко взгляните на солнце. Так и ослепнуть можно.

Я старался шептать, чтобы не раздражать свежие слуховые рецепторы Тихиро Кодзаки. У молодого человека аж слёзы на глазах выступили. Но не от боли, а от радости.

— Кацураги-сан, спасибо вам большое. Я не знаю, что вы сделали, но… Я ж думал, что всё уже! Глухим останусь на всю жизнь. Думал, что опять онкология начала прогрессировать, метастазы в мозг пошли…

— Всё хорошо, не бойтесь, рака вашего уже давно нет. Благо, вовремя его выявили, — сообщил я.

— И опять же всё благодаря вам! Вы-то, наверное, уже не помните. Но я никогда не забуду, как вы за пять минут нашли эту опухоль. Я вам по гроб жизни обязан теперь.

— Не стоит, это часть моих обязанностей, — усмехнулся я. — Куда важнее сейчас выяснить причину, из-за которой пострадали ваши уши. Теперь мы, к счастью, может поговорить без всех этих записок. Уже, если честно, рука устала писать вам вопросы.

Тихиро Кодзаки немного расслабился и даже посмеялся над моими словами.

— Всё, я готов отвечать на любые ваши вопросы, Кацураги-сан. Задавайте, — кивнул он.

— Я уже пролистал все ваши посещения за последний год и обнаружил, что вы лечились препаратами платины.

— Платины? — удивился он. — Я, если честно, такого не припомню.

— Химиотерапия, которую вам проводили перед операцией, состояла из препарата под названием «карбоплатин». Он используется при злокачественных новообразованиях мочевого пузыря.

— А! Точно, помню-помню, — закивал Тихиро. — Это слова мне знакомо. Ничего себе… Это что же, в меня такой дорогой металл вводили?

— Его производное, — объяснил я. — И этот металл оказывает пагубное влияние на органы слуха.

— Думаете, это из-за химиотерапии? Но ведь она закончилась почти год назад!

— Я полагаю, что химиотерапия создала почву для нарушения слуха. Расшатала некоторые структуры в вашем ухе. Однако основной удар совершили другие препараты.

— Значит, это не болезнь? А побочные действия каких-то таблеток?

— Верно, Тихиро-сан, но не думайте, что кто-то из врачей навредил вам по ошибке. Ваш диагноз — нейросенсорная тугоухость вследствие ятрогенной ототоксичности.

— Э… — нахмурился он. — Я ничего не понял.

— Простыми словами, у вас пропал слух из-за того, что врачи назначали препараты токсичные для слуховых рецепторов.

— И вы считаете, что это просто случайность? — спросил он. — Мне никто не пытался… убить?

— Ни в коем случае. Даже думать об этом забудьте, Тихиро-сан, — сказал я. — Однако случайность крайне неприятная. Судя по вашему анамнезу, в ваш организм попало сразу огромное количество таких препаратов. Смотрите, сначала вы прошли курс химиотерапии платиной. Так?

— Верно, — кивнул он.

— Затем у вас развилась почечная недостаточность, и вы уже больше года принимаете мочегонные — петлевые диуретики. А именно фуросемид и торасемид.

— Да, но курс уже заканчивается, мои почки почти восстановились, — отметил он.

— Это хорошо, что курс заканчивается. Потому что эти мочегонки внесли свой вклад в повреждение уха.

— А какая связь, не постесняюсь спросить, между мочой и ухом? — усмехнулся Тихиро Кодзаки.

— Связи никакой. Просто почти любой препарат неоднороден. Химическое вещество — как снежинка. Одним концом действует на больной орган, а другим может навредить другим. И «снежинка» ваших мочегонок идеально подходит для повреждения внутреннего уха.

— Понятно, — кивнул он. — Хорошо, что я уже заканчиваю курс.

— Нет-нет, не спешите, Тихиро-сан, — помотал головой я. — Это ещё не всё.

При использовании «анализа» я заметил, что в лёгких больного остались небольшие уплотнения. Сначала я напрягся, решив, что это метастазы. Однако вскоре обнаружил, что это последствия пневмонии.

— Я слышу, как вы тяжело дышите, — солгал я, чтобы подойти к интересующей меня теме. — У вас недавно была пневмония?

— Точно, Кацураги-сан. Но была она месяца три назад.

— В системе об этом данных нет. Вы обращались в частную клинику?

— Вы видите меня насквозь, — улыбнулся он.

Тихиро даже не представляет, насколько он прав.

— Не помните, какой антибиотик вам там давали? — спросил я.

Пациент замолчал, пытаясь вспомнить название.

— Какой-то «мицин». Полное название не помню, — ответил Тихиро Кодзаки. — Но у меня брали посев мокроты и проверяли чувствительность бактерий к антибиотикам. Сказали, что кроме этого препарата больше никакой не подойдёт.

— Я уже догадался, о чём речь. Видимо, это был антибиотик из группы аминогликозидов. Да уж, Тихиро-сан, вы меня простите, конечно, но вынужден сказать, что с удачей у вас совсем туго.

— Только не говорите, что и эти препараты действуют на уши…

— Ещё как действуют. Чуть ли не сильнее, чем все остальные. Существует много клинических примеров, когда люди теряли слух из-за приёма аминогликозидных антибиотиков. А уж вы собрали полный комплект. Как говорится в покере — фулл хаус.

— Надо запомнить на будущее, — он принялся записывать в блокнот названия препаратов. — Платина, фуросемид, аминогликозиды… Что-то ещё?

— Надеюсь, что да. Если, конечно, вы не принимаете аспирин.

— Ацетилсалициловую кислоту? — уточнил Тихиро. — Принимаю, мне назначали для разжижения крови. И её тоже придётся отменить?

— Нет уж, она, конечно, тоже действует на клетки слухового анализатора, но её убирать не стоит. В одиночку она вреда вам не причинит. Теперь точно всё. В будущем, Тихиро-сан, когда врачи будут назначать вам лекарства, обязательно уточняйте, что у вас уже был случай с ототоксичностью. Тогда специалист подумает дважды, прежде чем добавить лишние таблетки.

— Спасибо вам большое, Кацураги-сан, — поклонился он. — Но ходить я буду только к вам! До встречи!

Тихиро Кодзаки вышел из кабинета ровно в тот момент, когда Сакамото Рин вернулась ко мне.

— А куда это он, Кацураги-сан? — забеспокоилась она. — Я узнала, ЛОР освободится через полчаса. Можем отправить пациента…

— Не стоит, с ним уже всё хорошо, — перебил её я. — Ситуация оказалась не такой серьёзной. Садитесь, Сакамото-сан, продолжим приём.

Я быстро заполнил осмотр пациента в медицинской информационной системе и приготовился к следующей консультации. В ситуациях, когда я излечивал тяжёлые заболевания с помощью лекарской магии, мне приходилось откровенно лгать в документации.

Не могу же я написать, что человек излечил тугоухость за один приём? Пришлось написать, что больной обратился по поводу отита — воспаления наружного уха. Это заболевание лёгкое, исправляется быстро. А значит, можно обойтись и без повторной явки.

Весь следующий приём прошёл в стандартном режиме. Больше никаких серьёзных клинических случаев на меня не обрушилось. Однако после приёма нас позвал Эитиро Кагами на общую планёрку, на которую явиться было приказано только терапевтам.

— Как думаете, Кацураги-сан, что на этот раз? Очередная проверка или кто-нибудь жалобу на нас накатал? — спросил меня Кондо Кагари, пока мы ожидали Эитиро в конференц-зале.

— Под конец года часто бывают проверки, — сказал я. — Скорее всего, опять будут документацию проверять.

— Странно, но тогда бы нас позвал не Эитиро-сан, а Ватанабэ Кайто, — прошептал Кагари. — Видимо, что-то серьёзное.

Однако гадать долго не пришлось. Эитиро Кагами прошёл в конференц-зал, поклонился коллегам и начал располагаться во главе стола.

Я чувствовал напряжение. По лицу Эитиро было понятно, что кто-то сильно испортил ему настроение.

— Уважаемые терапевты, — начал он. — В корпорацию «Ямамото-Фарм» пришло постановление от министерства здравоохранения. Срочный заказ на новый препарат.

— Государственный заказ? — удивился Куренай Цукаса. — Что-то серьёзное случилось?

— Пока что нет. Наша задача — сделать так, чтобы избежать серьёзных последствий, — объяснил Эитиро Кагами. — По прогнозам эпидемиологов нас может ждать ещё одна вспышка коронавирусной инфекции. В Японии был обнаружен новый штамм. Пока случаев совсем немного, но есть риск, что новый вирус может захватить всю Юго-Восточную Азию. Поэтому три недели назад государство запросило разработать новую вакцину.

— Так у нас уже есть несколько вакцин! — воскликнул Такеда Дзюнпей. — Зачем изобретать велосипед?

— Уже протестировали. Они на новый штамм не действуют, Такеда-сан, — сказал Эитиро. — Поэтому в середине ноября лучшие фармакологи-иммунологи корпорации приступили к разработке новой вакцины.

— И сколько же они её будут готовить? — поинтересовался я. — Это может занять несколько месяцев или даже год.

— Она уже готова, — заявил Эитиро Кагами.

— Что⁈ — воскликнул Куренай Цукаса. — Вакцина от нового штамма? За несколько недель?

Я разделял удивление Куреная. Это же просто немыслимо! За такой срок нельзя сделать качественный препарат. Им что, не хватило опыта с «Онкокура»?

— Так что в итоге, Эитиро-сан? — спросил я. — От нас требуют начать очередные клинические испытания, я угадал?

Заведующий поликлиникой помрачнел.

— Нет, — со вздохом сказал он. — Министерство здравоохранения желает, чтобы мы уже начали вакцинировать людей. Пока что только сотрудников корпорации.

Вот даже как… Без тестов, без испытаний. Плевать! Склепаем вакцину на коленке и сразу в бой! Я ошибся. Даже с «Онкокура» риск был меньше. И почему же из наших сотрудников решили сделать подопытных кроликов?

Хотя возможно я слишком спешу с выводами. Вполне вероятно, что фармакологи лишь доработали прежнюю версию вакцины, а не создавали её с нуля.

— В каком виде препарат? Для подкожного введения? Или назальный? — поинтересовалась Тачибана Каори.

— Коллеги, скажу вам честно, — сменил интонацию Эитиро. Даже перешёл на шёпот, будто опасался, что нас подслушивают. — На этот раз я понятия не имею, с чем мы столкнулись. Я не участвовал в разработке. Пришёл приказ на имя главного врача — подготовить несколько бригад и отправить терапевтов в «Ямамото-Фарм» вакцинировать этажи. Пока что мы склоняемся к тому, что этим займётся профилактическое отделение под командованием Кацураги Тендо. Они уже этим занимались, так что знают, как нужно действовать.

Занимались — это верно. Но тогда я знал, как действует препарат, и был уверен на все сто процентов в его пригодности. Оставалось только выявлять противопоказания и выдавать документ о допуске к прививке или медотвод.

А что теперь? Колоть всех без разбора и надеяться, что не будет последствий? Авось пронесёт?

Неожиданно дверь конференц-зала распахнулась, и к нам вбежал Ватанабэ Кайто. Судя по выражению его лица, случилось что-то покруче, чем подготовка непроверенной вакцины.

— Ватанабэ-сан, опаздываете, — сказал Эитиро. — Что у вас стряслось?

— Мне… Мне нужны два человека. Эитиро-сан и Кацураги-сан. Прошу вас, пожалуйста, выйдете со мной. Пришло ещё одно распоряжение из министерства здравоохранения.

Хоть бы один день без происшествий. Нет — у нас такого не бывает!

Мы с Эитиро вышли в коридор, оставив в конференц-зале остальных терапевтов.

— Что за паника, Ватанабэ-сан? — спросил Эитиро. — Впервые вижу вас таким. Что там нужно министерству? Какая-то поправка насчёт вакцинации?

— Нет, — помотал головой он. — Пришла письмо с настоятельной просьбой… Уволить Кацураги Тендо.