Спасите наши души

Глава 10 «Его свои же брали на прицел»

Я не знал, как правильно назвать ту яркую картинку, которую нарисовало моё подсознание — я беру у Высоцкого гитару и пою песню Цоя, вызывая жгучую зависть знаменитого барда и восхищение его окружения. Это было то ли видение, то ли воспоминание о том, что могло случиться, но не случилось. И главная моя проблема была в том, что я почти отчетливо, несмотря на легкое опьянение, помнил ощущение жестких струн, почти разрезавших непривычные к такому насилию подушечки пальцев левой руки. Правда, в реальности никаких отметин там не осталось, так что и на гитаре я, скорее всего, играл лишь в собственном воображении. Но всё равно в душе был отголосок какой-то тоски об упущенной возможности — хотя я сильно сомневался, что какая-либо песня, кроме как исполненная Высоцким, могла произвести на эту нетрезвую компанию хоть какое-то заметное впечатление.

Играть на гитаре я умел. Не как мастер-виртуоз, на это моих талантов не хватило — слуха у меня отродясь не было, да и голоса Бог не дал. Но, как неоднократно повторял один из врачей, которых я посещал за годы болезни, «многое можно достигнуть простым упражнением». Для игры на гитаре оказалось достаточно зачаточного чувства ритма — всё остальное приложилось в процессе тех самых упражнений. Да, тот врач посоветовал мне играть на чем-то струнном, хоть на балалайке, чтобы сохранить мелкую моторику рук. Я послушался этого совета, но купил обычную шестиструнную гитару с нейлоновыми струнами. Благо, уже было время, когда учителя оказались необязательны — интернет у меня был, а в интернете были видеоуроки, в которых энтузиасты разбирали все аспекты управления этим инструментом. Но высот я, повторюсь, не достиг, остановился на обычной «восьмерке», но и её хватило, чтобы играть какие-то не слишком сложные песни.

Я выучил аккорды для песен вокально-инструментальных ансамблей советского периода, для песен западных групп; в мой репертуар входили песни «Воскресенья», «Машины времени» и, конечно, Цоя — ничего сложного там не было. Когда мне надоело просто молотить по струнам, я попробовал совместить игру с пением — этот опыт оказался новым и долго мне не давался, но спустя какое-то время дело пошло на лад. Правда, с голосом никаким упражнениям справиться не удалось, для этого всё же нужны были очные уроки у профессиональных педагогов по вокалу, а на них у меня никогда не было ни времени, ни денег, ни особого желания.

Впрочем, я и так мог бы стать кумиром нашего двора — если бы дело происходило годах в семидесятых двадцатого века. Я прямо представил эту картину: я выезжаю на своем кресле из подъезда и подманиваю на «Я готов целовать песок» окрестную шпану, которая мне рукоплещет. Но дело происходило не в семидесятые, а много позже, поэтому играл я в основном для себя. Жена, кстати, мои штудии одобряла, но не переносила. Во время моих упражнений она тактично уходила из комнаты, прикрыв за собой дверь, и я её не осуждал. Я тоже постарался бы оказаться как можно дальше во время собственного пения, но это противоречило законам природы.

Когда я оказался в теле Орехова, то сделал несколько открытий, которые просто отложил в дальний ящик сознания. У него был музыкальный слух — совершенно неразвитый, но фальшивые ноты он ловил на лету, правда, для этого мне приходило напрягаться. И, например, игра Высоцкого на слегка расстроенной гитаре была для моих новых ушей сущим наказанием. Слышали ли этот диссонанс другие? Не знаю. Кто-то наверняка слышал — в конце концов, музыкальный слух не такое редкое явление среди человеков, — но они почему-то предпочитали молчать. Впрочем, в будущем я читал какие-то критические замечания по манере его исполнения — наверное, кто-то и сейчас говорил что-то подобное в очень узком кругу, потому что Высоцкого было принято боготворить. Правда, того уровня обожания, которого он добился к концу десятилетия, я пока не наблюдал, но в своем кругу он уже был очень весомой единицей, несмотря на откровенно небольшой рост[14].

Ещё у «моего» Орехова обнаружился приятный голос — но тоже совершенно необработанный. Возможно, пройди он через музыкальную школу, у него был бы шанс сделать карьеру на сцене какого-нибудь музыкального театра и даже стать там солистом — или же просто выступать на эстраде с песнями советских композиторов. Но его матери было не до вокальных данных сына, которого она растила одна, выбиваясь из последних сил, и этот путь оказался для него закрыт. Я находился в теле Виктора уже неделю, но пел лишь пару раз, на новогодних праздниках, негромко и лишь для себя. Впрочем, этого мне хватило, чтобы понять — этому телу тоже нужны упражнения, если я хочу поразить окружающих своим вокалом.

То же самое касалось и игры на гитаре — теоретически я мог бы сыграть на подходящем инструменте, но Орехов никогда ни на чем не играл, только на нервах матери, начальства и своих подруг, и его пальцы остро нуждались в упражнениях, прежде чем они изобразят что-то музыкальное на публику.

Именно поэтому я и не поверил в своё видение, посчитал его обычной мечтой — но дал себе зарок, что при первой же возможности дойду до музыкального магазина и куплю себе гитару, чтобы восстановить былые навыки. Правда, поражать Высоцкого песнями Цоя я не планировал, но если меня вдруг погонят из КГБ по какой-нибудь причине, то я смогу собрать свою группу и давать подпольные концерты в разных институтах. Ну а Цой… его время наступит нескоро, тогда и будем думать, что с ним делать. Сейчас будущей звезде по имени Солнце ещё и десяти лет не исполнилось, и с гитарой он, кажется, даже не познакомился. Всё это можно было легко уточнить — много ли в Ленинграде инженеров с корейскими фамилиями? — но я не видел в этих поисках ни малейшего смысла. Если уж и искать кого в городе на Неве, так это одного будущего политика рыжей масти…[15]

Такси для нас с Ниной вызвал сам Золотухин — он знал волшебный телефон ближайшего таксопарка, а в таксопарке знали его, так что машину пообещали подать быстро — в течение получаса. Мне помогли одеть мою спутницу в её пальто — даже Татьяна поучаствовала, хотя и косилась она на меня неодобрительно. А потом — к моему удивлению — нас вызвался проводить Высоцкий. Мол, один я с телом Нины не справлюсь, нужна помощь, а ему нужно развеяться и проветриться. Спорить с ним никто не стал, как и напрашиваться нам в дополнительные провожатые — в холодильнике ещё оставалось несколько бутылок вина, а артисты уже были в том состоянии, когда им море по колено.

Правда, Татьяна, которая почти не пила, совсем сникла, но я не собирался лезть в их с Высоцким отношения. К тому же я подозревал, что ему действительно захотелось вдохнуть свежего воздуха — после спертых атмосфер театра и квартиры.

Нина начала шевелиться ещё во время одевания, но и на улице в себя толком не пришла — висела на моем плече неприятной тяжестью. Высоцкий потоптался рядом с нами, но потом замер на месте и закурил.

— Тебе в самом деле понравился спектакль? — вдруг спросил он.

— Хороший, — уверенно подтвердил я. — Думаю, лучший в вашем репертуаре. Хотя, мне кажется, вы не закладывали в него такой откровенный протест, о котором говорил Золотухин. Просто некоторые вещи становятся больше, если в них вкладывать то, чего в них изначально не было.

Высоцкий рассмеялся.

— Может, и так, — согласился он. — А другие наши работы?

— «Антимиры» всё же на любителя… про остальные только слышал, но, кажется, и они чуть похуже, чем «Гамлет».

— Сходи на «Доброго человека из Сезуана», — смягчившись, посоветовал он. — Вот там полный отвал башки, отвечаю. Если хочешь, достану контрамарку.

Нина, похоже, отреагировала на знакомое слово и пробормотала «Хочу» — правда, так и не открыв глаз и продолжая висеть на мне. Мы с Высоцким улыбнулись.

— Не откажусь, — ответил я.

Даже если сам не пойду — найду, куда пристроить.

— Договорились! Подходи как-нибудь к нам, попросишь на вахте позвать меня, я вынесу. Ты где работаешь? — спросил он.

— В одном институте… — туманно ответил я, продолжая поддерживать свою легенду. — Билет в лотерею выиграл.

— На первый ряд? — усмехнулся Высоцкий. — Ври убедительней, мы же знаем, как эти места распределяются. Горком?

Я дернул плечом — надеясь, что мой жест заметят под верхней одеждой. Он заметил.

— Ну и ладно, не хочешь говорить — не говори, — миролюбиво произнес он. — Главное, что от театра удовольствие получили. А она тебе кто?

Он указал на Нину.

— Девушка, — пожал я плечами. — Сегодня познакомились, Ниной зовут, лишний билетик спрашивала, а у меня как раз был, вот и выручил, как такую не выручить. Говорит, что комсомолка, студентка и спортсменка. Ну и красавица — но это ты, думаю, и сам заметил.

Высоцкий рассмеялся — цитату он тоже узнал.

— А на Таньку чего так смотрел? — с напускным безразличием спросил он.

— На Таньку? — я сделал удивленное лицо. — Кто это?

— Ты ещё и не знаешь, как её зовут? — мне удалось его удивить. — Актриса наша, весь вечер рядом со мной просидела, не мог не заметить. Самая красивая в труппе.

— А, эта… — протянул я, выигрывая время. — Да, она красивая… Её лицо само взгляд притягивает.

Он исподлобья глянул прямо мне в глаза.

— Это ты точно сказал… Притягивает… Только не вздумай влюбляться — она ещё и целеустремленная, как к нам пришла — прилипла ко мне и ни на шаг не отходит вот уже много лет. К ней многие клинья подбивают… ну, сам понимаешь — круг у нас такой, замкнутый, все про всё знают. Но нет, всем отказывает. В нее вообще все влюбляются, но только я могу ее выдержать. И только она может выдержать меня. Мы как две красивые машины, будто связанные тросом.

Последнее предложение он продекламировал — словно это была строчка из какого-то стихотворения, но сам стих я не узнал[16].

— А Марина Влади? — не удержался я.

Он зыркнул на меня, и, кажется, хотел ответить резко, но сдержался.

— Это другое, — сказал он.

— Это то же самое, — улыбнулся я. — У вас же с француженкой уже брак, я ничего не путаю?

— Да, мы женаты… но это не то же самое. Мы с ней всё обговорили на берегу, и она поняла. Да и… — он на мгновение задумался, но потом резко махнул рукой. — Да и выгоден нам обоим этот союз. Она приезжает к нам в любое время, скоро и я могу ездить за границу без обычных проволочек. В другой ситуации нам бы этого не разрешили.

Я обдумал эту информацию. В принципе, Высоцкий и Влади сумели найти пробелы в советской системе и использовали их ради собственного удовольствия — осуждать можно, но, скорее, надо завидовать. Правда, было непонятно, ради чего французской актрисе нужно много ездить в Советский Союз, но это её дело — может, действительно необходимо.

— Татьяна? — напомнил я.

— Она в курсе… ей не нравится, но она всё понимает и принимает меня таким, какой я есть. Хорошая девушка… жаль, что как актриса не очень. Но я ей помогаю, чем могу, правда, возможностей у меня мало. Роль там, роль сям. Всё добавка к ставке.

С моей точки зрения это был забавный симбиоз. Правда, я пока так и не понял, кто в этом треугольнике был акулой. Внешне эта роль очень подходила Высоцкому, но, кажется, он просто делал то, что нужно было женщинам, которых любил — ну и про себя не забывал.

— Кстати, — продолжил Высоцкий. — А ты куда свою Нину собирался отправлять? Валерка вызывал машину без адреса.

— Да бог её знает… я понятия не имею, где она живет, — признался я. — Была мысль к себе её отвезти, а утром не метро отправить домой. Не оставлять же девушку вам на растерзание.

— А ты где живешь?

— На Речном, это север зеленой ветки.

— Далековато, — он неодобрительно покачал головой.

Потом сделал шаг к Нине, легонько похлопал её по щекам, а потом вдруг зажал ей нос. Поначалу она никак не реагировала, но через несколько секунд резко вдохнула широко открытым ртом и распахнула глаза.

— А? Что? Где… — пробормотала она совершенно пьяным голосом.

— Нина, — ласково спросил Высоцкий, — ты где живешь?

Такой ласковый голос был, наверное, у палачей при царях, и преступники всех мастей мочились, когда к ним так обращались.

— В Лю… Люб… Лю-бер-цы, — с третьего раза выговорила она и снова закрыла глаза, обмякнув чуть ли не сильнее, чем раньше.

— Иногда помогает, — объяснил мне Высоцкий. — Некоторые коллеги пользуются, когда нашатыря под рукой нет, а надо срочно на сцену ненадолго. М-да, Люберцы. Туда такси не поедет, а моя «реношка» у дома стоит, в гараже…

Он говорил задумчиво, но с плохо скрытой гордостью — мол, и машина у меня иностранная, и гараж имеется. Я пропустил эту похвальбу мимо ушей — в будущем «рено» за хорошую машину не считалась. Но сейчас, видимо, котировалась высоко, как и любая другая иномарка.

— Вот что, — решительно сказал он. — Могу её себе забрать — это поближе и подешевле будет, чем к тебе такси гонять, да и тебе беспокойства меньше. У меня четыре комнаты, размещу где-нибудь. А утром и в самом деле — на метро домой пусть едет. Похмелить чем — найду. Как тебе такое?

Предложение было очень необычным. Я с сомнением посмотрел на Высоцкого, покосился на Нину, снова на Высоцкого. Она была мне никто, он — тем более. И если я смогу одновременно избавиться от них обоих… Мне такая комбинация даже нравилась. Оставалось одно «но».

— А как же твоя компания? Потеряют, искать будут, — напомнил я.

— Не будут, — усмехнулся Высоцкий. — Сейчас допьют это пойло… где его только Валерка нашел, наверное, подогнал какой-то поклонник… кто-то домой поползет на бровях, остальные прямо там уснут. Не до меня им, много уже выпили.

— А Татьяна?

Высоцкий поморщился.

— Сама доберется, если захочет, — как-то резковато ответил он, но быстро смягчился и пояснил: — Иногда не хочет. Особенно после таких посиделок.

— Да уж… — пробормотал я. — Высокие, высокие отношения…

— Цитата? — Высоцкий цепко глянул на меня.

— Что? А, нет, я просто… Просто мне странно всё это узнавать. Непривычно. Хотя и сам не аскет в этом отношении[17].

— Да разное в жизни бывает…

Вдалеке показалась бежевая двадцать первая «Волга» с шашечками на боку.

— Едет, — сказал Высоцкий, тоже заметивший машину. — Ну так что? Принимаешь моё предложение?

Я кивнул.

— Принимаю. Только не обижай её — всё-таки студентка, комсомолка и спортсменка. Если пожалуется, придется тебя наказывать… по всей строгости, — я улыбнулся, давая понять, что шучу.

Хотя я вовсе не шутил. Мне не хотелось, чтобы этот актер испортил Нине жизнь. С другой стороны, у неё появится возможность в старости давать интервью про отношения с Высоцким, и ещё она, наверное, напишет толстую книжку, в которой этот вечер и эта ночь превратятся в нечто грандиозное — хотя большую их часть она просто проспит.

— Не обижу, — он хлопнул меня по плечу — и вдруг засуетился, роясь в карманах.

— Черт! Бумажник в театре забыл… — сказал он расстроено. — Слушай, не в службу, а в дружбу — червонец не займешь? Я отдам вместе с контрамарками.

Я улыбнулся, достал красную купюру и отдал ему.

— Если что — у этой дамы в кармане пальто целый комок денег, — сказал я. — рублей двадцать. Правда, она их копила, думаю, целый год, так что… в общем, ей тебе точно придется компенсировать всё до копейки. Договорились?

Высоцкий снова рассмеялся.

— Договорились! Уж этого от меня точно ожидать не стоит — комсомолок и красавиц я никогда не грабил.

Машина остановилась рядом с нами, мы погрузили Нину на заднее сиденье, Высоцкий сел вперед — водитель его узнал и буквально настоял, чтобы актер сидел рядом с ним, — и они отправились в следующее великое приключение, как говорил герой одной ещё не написанной сказки.

Я пожалел, что «мой» Орехов не курил — в этот момент сигарета была бы как нельзя кстати. Но сигарет не было, от спонтанной покупки я избавился на следующий же день, раздав коллегам, так что я просто стоял и смотрел им вслед.

— Уехали?

Голос был женский и тот самый, что хотелось слушать вечность. Я обернулся.

— Да, Татьяна. Владимир предложил устроить девушку у него. Ко мне везти далеко, а где она живет, я не знаю. Где-то в Люберцах.

— Что же вы так плохо подготовились к свиданию? — спросила она.

— А это и не было свиданием, — я пожал плечами. — Мы познакомились прямо перед театром. Она искала лишний билет, а у меня он как раз был.

— Кто-то не пришел?

— Никто и не должен был… так получилось. Мне достались два билета, но на второй никто не претендовал.

— Забавно… человек получает билеты в первый ряд… да, я вас заметила, мы хорошо видим тех, кто там сидит… это второй ряд уже теряется в тенях, а первый видно. И знаем, что эти билеты просто так никому не попадают. Обычно это какие-то полезные люди. А вы? — спросила она. — Вы — полезный человек?

— Надеюсь, — ответил я. — Но, думаю, о пользе моей судить не мне.

— Вы из КГБ, — уверенно сказала Татьяна. — Не возражайте. Я права. И как вас к нам занесло?

Я всё-таки обдумал возможность возражений — и отбросил эту идею, как бесперспективную. Переубедить её, кажется, было очень сложно, если не невозможно.

— Случайно, — я улыбнулся. — Я действительно пришел в ваш театр, как обычный зритель, а билеты мне достались благодаря везению.

Говорить о том, кто мне дал билеты, я бы не стал даже под пытками.

— Знаете… — она внимательно посмотрела мне в глаза, и я почувствовал, что та влюбленность возвращается. — А я вам верю. Да. Всё случайно. И всё случайность. Игра судьбы. Как в «Гамлете». Жаль, мне не дали сыграть там Офелию, я очень хотела. Но Юрий Петрович сказал, что я неправильная Офелия. Мне было обидно. Вы где живете?

Переход был слишком резким, я даже слегка растерялся, но быстро собрался.

— На Речном, это север зеленой ветки, — повторился я.

— Далеко, — она чуть наклонила голову. — Но до закрытия пересадки ещё пятьдесят минут, и мы успеем. Поедем к вам?

Я обдумал эти слова, которые прозвучали очень непонятно — то ли как предложение, то ли как констатация факта. Правда, этот факт ещё не свершился.

— А Владимир?

— Володя? — эхом откликнулась она. — У Володи всё хорошо. Он полночи будет писать песни, потом эта девушка придет в себя, они немного выпьют и чудесно проведут время. Так уже было, и так будет. Не мне его менять. Но я тоже хочу чудесно провести время. Или вы против?

Я чуточку промедлил — самую малость.

— Ты, — сказал я.

— Что?

— Давай на ты?

— Можно на ты. Это правильно. Так ты против?

— Нет. Поехали, — в голове роились миллион мыслей, и не все из них были цензурные. — Точно на метро?

— Я езжу на метро. Это не страшно. Я всегда ездила на метро. До встречи с ним, после встречи с ним. Это не страшно.

Она начинала меня пугать. Мне почему-то казалось, что она — большой ребенок, и я совершаю что-то непоправимое. Приходилось встряхиваться и напоминать себе, что передо мной стояла взрослая женщина, которая была немного старше меня… или она просто так выглядела после сегодняшнего спектакля и последующих возлияний? Но играла и пила она мало, я и то больше — пил, не играл.

— Конечно, не страшно, — я улыбнулся. — Тогда пошли? По кольцу до «Белорусской», а там пересадку сделаем. Должны успеть.