Спасите наши души

Глава 8 «Вдруг стало жаль мне мертвого пажа»

Конечно, я много лет не имел касательства к оперативной деятельности, и поэтому кое-что подзабыл. Но оказалось, что даже моих обрывочных знаний вполне хватает, чтобы не слишком привлекать к себе внимание неправильным исполнением необходимых документов. К тому же в памяти Орехова обнаружились буквально залежи очень полезных сведений; я был уверен, что он и сам не про всё мог вспомнить сразу, но мне был доступен весь массив, достаточно было правильно сформулировать запрос. Да и печатные машинки по принципу действия не слишком отличались от их дальних потомков в виде персональных компьютеров. Мне лишь приходилось заставлять себя не торопиться и проверять, на какую клавишу я нажимаю — перепечатывать лист, на котором допущена опечатка, было муторно, пусть и не слишком долго.

В общем, с утра пятницы я оформил всё, что требовалось по делу Марка Морозова, отнес требующие визы начальства запросы к его помощнику — и вскоре получил на руки уже подписанные документы. Потом пришлось немного побегать, поуговаривать, поугрожать и наобещать всякого — наружка, как обычно, была чрезвычайно занята всякой малозначительной ерундой, — но своего я добился. С понедельника и на протяжении недели товарищ Морозов окажется под неусыпным контролем нашего недремлющего ока — правда, я благоразумно не стал требовать, чтобы это око было круглосуточным. Мне было достаточно знать, что делает и к кому ходит этот товарищ по вечерам. Аналогичный надзор я попросил установить и для телефона, который стоял в его квартире в Перово; был, конечно, шанс, что Морозов пользуется телефонной связью на службе, но пока что я отмел эту возможность.

Он откуда-то узнал обо мне и о том, что Ирина со мной связана — но выяснить это с помощью наружного наблюдения и контроля телефонных звонков я не рассчитывал. Самым простым было вызвать Морозова к нам, поговорить с ним по душам и всё такое, но в этом случае на вербовке Ирины можно было сразу ставить крест. Такой допрос выдаст источник сведений «кровавой гебни» с потрохами, и потом девушку не подпустят к диссидентским игрищам и на пушечный выстрел.

Дату процесса над Буковским, кстати, нашим удалось сохранить в тайне. Этого диссидента судили в Московском городском суде в среду, пятого января, приговорили к 7 годам заключения с последующей пятилетней ссылкой, и на процессе не было ни одного представителя его группы поддержки. Правда, диссиденты все равно узнали, когда будут судить узника их совести — накануне суд оповестил родственников Буковского, ну а те язык за зубами держать не стали. Но сорганизоваться не успели, да и наши подготовились хорошо — пройти через оцепление из крепких парней с повязками дружинников на руках не удалось даже академику Сахарову. Но наш отдел был на подхвате, и мы сидели в нашем особнячке в полной готовности, надеясь, что обойдется малой кровью и без задержаний — нечего радовать западных корреспондентов.

Меня Буковский волновал мало. Через несколько лет его поменяют на лидера чилийских коммунистов, а один из соратников Буковского по борьбе напишет смешные — исключительно по его и его коллег по движению мнению — стишки: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана. Где б найти такую блядь, чтоб на Брежнева сменять?!». Кажется, автор сам не понимал, кого на кого должны менять, чтобы в стране всё стало так, как он хочет. Впрочем, в будущем от этого стишка останется только первая половина, а через полвека та самая западная демократия в лице полиции Великобритании обнаружит у видного борца с коммунизмом тонны детской порнографии. Буковского не осудили, кажется, исключительно по причине своевременной смерти[8].

Я не исключал, что устраивать этот обмен было не нужно, но была высокая вероятность, что оба его фигуранта — и Корвалан, и Буковский — прожили бы значительно более короткую жизнь. Поэтому с общечеловеческих позиций ту операцию определенно стоило проводить. С другой стороны, насколько я помнил, диссиденты бурно радовались этому событию — так что, возможно, наши просто-напросто продешевили.

В любом случае — сейчас Буковский отъехал в места не столь отдаленные, и о нём можно было на время забыть. Как и про Морозова — хотя бы до конца следующей недели, если, конечно, в его деле не появится что-то из ряда вон выходящее. Ну а меня ждал театр и «Гамлет» с Высоцким.

— У вас нет лишнего билетика? У вас не будет лишнего билетика? Лишний билетик…

Страждущие причаститься к откровениям Таганки начинали приставать к прохожим ещё на платформах станций метро, их было до неприличия много, а сами они слегка перегибали с наглостью — ровно до той степени, чтобы вызывать негативные эмоции у тех, кто про этот театр лишь слышал, но никогда в нем не бывал.

Я в театре на Таганке тоже не был. Во время учебы как-то не сложилось, потом навалилась работа, да и Таганка была уже вовсе не той, какой она была при «совке», хотя в ней по-прежнему художественно руководил Юрий Любимов. Правда, к тому времени ему уже было хорошо за девяносто, с труппой он был на ножах, а в 2011 году его и вовсе вынудили уйти в отставку, после чего весь остаток легендарности с этого театра схлынул в одно мгновение. Идти на эти руины мне не хотелось, а потом я был занят совсем другими вещами и театральные дела беспокоили меня мало.

А вот «мой» Орехов тут был — года три назад ему вдруг достался билет на спектакль «Антимиры», который, правда, его совсем не восхитил. Впрочем, я своего предшественника понимал — на сцене ходят какие-то люди в обычной одежде, бренчат на гитарах, пытаются петь неизвестные песни, пусть и на стихи известного поэта Вознесенского. Но Орехов был в театре не один, а девушка, благодаря которой он и оказался в этом храме искусств, осталась в восторге… так что в итоге всё сложилось не так уж и плохо.

Я же про все эти спектакли, разумеется, слышал только хорошее — но делал поправки на то, что это могла быть обычная ностальгия по давно ушедшей юности, когда и трава была зеленее, и актеры играли на разрыв аорты. Впрочем, эта ностальгия иногда по-настоящему затмевала говорящим разум — например, они бездумно превозносили всё, что снималось, ставилось и выпускалось во времена Советского Союза, хотя закон про «80 и 20» неукоснительно действовал и в первом социалистическом государстве. Поэтому «Кавказскую пленницу» зрители и через полвека могли пересматривать с любого места и до въевшегося в подкорку финала, а какое-нибудь, прости Господи, «Шестое июля» можно найти только после долгих поисков в интернете[9].

Поэтому от конкретно этого «Гамлета» я никаких откровений не ждал, но мне надо было посетить спектакль, да ещё и с девушкой. Надежды на Ирину не оправдались — думаю, она бы точно согласилась, если бы не была чем-то занята. В конце концов, сейчас от посещения Таганки — да ещё на халяву и на спектакль с Высоцким — без веской причины не отказываются. Найти кого-то ещё за два дня я просто не успел, и теперь внимательно вертел головой по сторонам, всматриваясь в лица просителей лишнего билетика. Особых требований к везунчику у меня не было — это должна быть девушка, относительно миловидная, хотя и это не обязательно, и, желательно, без особых требований.

Подходящий объект обнаружился уже на улице. Невысокая, слегка полноватая девушка в смешном клетчатом пальто и огромной вязаной шапке уже слегка подмерзла на январском вечернем морозце, и её заклинание про лишний билетик звучало достаточно безнадежно, чтобы я почувствовал себя рыцарем, спасающем невинную деву от лап дракона.

— Девушка, как вас зовут?

— У вас нет лишнего… — на автомате повторила она. — Что?

Мне пришлось чуть вернуться — я хоть и шел относительно медленно, но проскочил мимо, пока обдумывал её кандидатуру. Поэтому она не сразу поняла, откуда к ней обращаются и с каким вопросом.

— Как вас зовут, спрашиваю, — улыбнулся я.

— Нина… — пробормотала она и самую малость покраснела.

Но на её замерзшем лице этот румянец был хорошо заметен.

— Нина, — повторил я. — Меня — Виктор. И у меня как раз есть лишний билетик… если он вам, конечно, ещё нужен.

— Нужен! — она заметно оживилась. — Сколько? У меня есть…

Нина суетливо сдернула варежку и попыталась замерзшими пальцами что-то найти в кармане своего далеко не модного пальто.

Речь явно шла о деньгах.

— Давай об этом потом, — я тронул её за руку, и она послушно замерла. — Здесь не жарко, лучше, думаю, про такие вещи говорить в другой обстановке. Например, в театральном буфете.

Она мгновение осознавала, что я ей сказал, но потом упрямо мотнула головой.

— А вдруг… — она слегка запнулась от волнения, но всё же отважно выпалила: — А вдруг у меня не хватит?

— Хватит, — уверил я и снова улыбнулся как можно благожелательнее. — Обещаю тебе — у тебя хватит. Но сначала — пара вопросов. Ты же комсомолка?

— Д-да… — Нина откровенно растерялась, но быстро собралась и пояснила: — Комсорг группы.

— О, значит, в институте учишься?

— Да, в пищевом, — чуть смелее сказала она.

— Замечательно! Ну а спортом-то точно, думаю, занимаешь?

Нина наконец поняла, к чему я веду, и рассмеялась.

— Конечно, лыжами, второй юношеский, — с легкой гордостью сказала она. — Так что, прошла я ваш тест?

— Прошла, — кивнул я. — Только ещё одно…

Она посмурнела.

— Сегодня вечером мы на ты, — продолжил я почти без паузы. — Никаких «вы» не допускается. Да и возраст у нас с тобой… в общем, без выканья обойдемся. Договорились?

— Договорились, — настала её очередь кивать.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Прошу!

Я чуть отставил локоть, и Нина безропотно взяла меня под руку. Мы уже шагнули по направлению к парадному входу в театр, когда к нам подлетел взъерошенный юнец в шапке-петушке и какой-то осенней, совсем не по погоде, зато модной болоньевой куртке.

— Билеты есть? — очень грубо спросил он.

— Уже нет, — мирно ответил я.

Конфликт мне совсем не был нужен, а здешние театралы, как рассказывали коллеги, существа очень агрессивные. Я надеялся, что с Ниной моя интуиция сработала как положено, и она не начнет кусать меня прямо в разгар спектакля.

— Точно нет? — юнец зыркнул в сторону девушки, потом снова уставился на меня.

Был он неприятный и слишком наглый. Мне хотелось достать удостоверение и положить его на запорошенный снегом асфальт, чтобы потом сдать окоченевший трупик наряду милиции. У таких юнцов всегда найдется за душой пара-тройка правонарушений, ну а если прямо сейчас он не совершил ничего противозаконного, то его можно просто привлечь за хулиганство в общественном месте — и отправить суток на десять, строить новое жилье с цивилизованными студентами.

— Точнее не бывает, — отрезал я.

И буквально потянул Нину за собой. Юнец, кажется, что-то сказал нам в спину, но толпа уже была достаточно большой, и её гул перекрывал любые отдельные слова.

— Ты его знаешь? — небрежно спросил я, когда мы отошли подальше.

— Впервые вижу, — помотала она головой. — Хотя… я тут часто бываю, может, и попадался на глаза. Но не общались — это точно.

— Да и шут с ним, — я махнул свободной рукой. — Ещё думать о всяких.

Но сам всё же задумался. Билетная мафия вокруг театров в это время уже существовала, и зарабатывали её члены очень неплохие по советским меркам деньги. К тому же обладание дефицитным товаром позволяло им в каком-то смысле влиять на молодежь — например, какие-то студенты столичных вузов могли пойти на многое ради приобретения заветных билетиков. И ещё — это действительно была мафия, с распределенной структурой, которую просто так не вскроешь, а попасть в её ряды нашим оперативникам было практически невозможно. Вычисляли на дальних подступах и обрубали все концы. Я мысленно сделал зарубку подумать ещё и об этой проблеме — хотя там завязаны администраторы и директора самих театров, а эта публика просто так такую кормушку не отдаст. Но вряд ли эта идея получит развитие. Моё начальство не рискнет санкционировать небольшую войну в самом центре столицы.

В театре было людно, суетно и душно, и я быстро понял, что фанатом театрального искусства мне не стать. Но мы с Ниной сумели отстоять очередь в гардероб, где я безропотно заплатил рубль за бинокль, хотя он был нам не нужен абсолютно — билеты от Андропова были на первый ряд, с которого возможно рассмотреть всё, не прибегая к услугам оптики сомнительного качества. Но к биноклю прилагалась опция получить вещи без очереди — и мне показалось, что она стоила потраченных денег. Правда, через три часа нам предстояло выяснить на практике, как тут работают прописанные в местных инструкциях правила.

Очередь в буфете продвигалась быстро. Продавщицы своё дело знали туго, и я понимал причину их спешки — им нужно было за какой-то час сделать дневную выручку, и, желательно, с превышением плана. Никаких касс, одна голая наличка; ещё один способ пополнения карманов местных директоров и администраторов — а, возможно, и всесильного худрука, ведь на одних постановочных гонорарах далеко не уедешь. Я с тоской вспомнил, как в будущем писаки обсуждали суровость советских законов и неотвратимость наказания за их нарушение. Этих писак надо бы сюда, в этот буфет, чтобы они потом проследили весь путь мятых рублей, которыми посетители расплачивались за выдохшееся шампанское, разбавленное пиво и черствые пирожные-бизе.

Я незаметно встряхнул головой, чтобы выбросить любые мысли о работе.

— Что будешь пить? Шампанское, лимонад, водка? — спросил я у Нины.

Она затравленно оглядела скудный ассортимент.

— Я… эм… не знаю… у меня нет денег на это… — выдавила она. — И вы… ты так и не сказал, сколько я должна заплатить за билет.

— Нина, ну не здесь же это обсуждать, — с осуждением сказал я. — А угощение — считай это бонусом к билету. Не думаю, что мне понравится смотреть, как ты сглатываешь слюну, пока я ем здешние пирожные, так что это что-то вроде вложения в моё хорошее настроение.

— Да? — в её голосе явно читалось сомнение. — Ну… тогда… тогда возьми на свой вкус.

Мой вкус, я надеялся, её порадовал. Среди прочего я углядел в ярко оформленном прейскуранте некий напиток под названием «Коктейль „Маргарита“» за полтора рубля — и немедленно его заказал. Продавщица поморщилась, но быстро смешала нам парочку — безо всяких шейкеров и прочего барахла. В составе этой «Маргариты» было обычное белое вино, что-то сладко-газированное и какой-то ягодный сироп, и я решил, что от такой смеси Нину не развезет на середине сеанса, как могло бы от коварного шампанского или той же водки. Ну и несколько бутербродов с копченой колбасой тоже взял — они уже подвяли, но выглядели съедобно.

Каким-то чудом мы нашли свободный столик, чокнулись — «за знакомство», — и за нехитрым ужином я узнал, что Нина учится аж на третьем курсе, а после окончания своего пищевого института собирается работать на комбинате имени Микояна.

— А ты где работаешь? — после коктейля она пришла в гармонию с миром и перестала сбиваться на «вы».

— В институте одном, вряд ли ты знаешь.

— А занимаешься там чем? Или всё очень секретно?

— Нет, почему же обязательно секретно, — усмехнулся я. — Просто скучно для посторонних. Расчеты, подсчеты, проверки, переделки… Но иначе не выяснить, что такое счастье и что такое смысл жизни.

Цитату из Стругацких Нина не узнала, но глубокомысленно кивнула.

— Понимаю… А билеты откуда?

— Разыгрывали через профсоюз, и мне в кои-то веки повезло, — выдал я подготовленный ответ. — Ни разу даже в моментальную лотерею ничего не выигрывал, а тут такое! Знала бы ты, как на меня наши театралы смотрели. Тройную цену предлагали, но я не сдался.

— Вот как? — на меня посмотрели с недоверием. — А почему один тогда? Обычно сюда только парочки ходят…

Попытка выяснить моё семейное положение была такой откровенной, что я даже слегка растерялся.

— И я так планировал, но судьбе обычно плевать на наши планы, — туманно ответил я. — Или ей вдруг захотелось, чтобы этот спектакль увидела студентка пищевого института Нина.

Девушка снова порозовела — правда, теперь румянец на её щеках был не так хорошо заметен. Она уже отогрелась, да и порция алкоголя, пусть и небольшая, сделала своё дело.

— В институте, говоришь, разыгрывали… — прошипела Нина мне в ухо, когда я провел её к нашим местам.

— В институте, — подтвердил я и снова повторил: — Повезло же, говорю, и тройную цену давали. А вообще — не бери в голову. Спектакль-то уже начался…

— Как? — она отчаянно завертела головой. — Шутишь?

— Нисколько. Вон туда посмотри, — и указал на левую стенку зала, рядом с закрытой занавесом сценой.

Там стоял стул, а на стуле сидел невзрачный человек, одетый в черные джинсы и черный свитер. На коленях у человека лежала гитара, и он поглаживал деку, иногда задевая струны — звука в гуле толпы слышно не было, но мы сидели недалеко, и я видел их вибрации. Знакомое лицо с чуть грубоватым профилем и привычной прической с челкой, глаза бегают туда-сюда, вслед за зрителями, которые неспешно заходят в зал и занимают свои места[10].

Думаю, он и нас с Ниной также проводил взглядом, тут же переключившись на других людей — сегодня в Таганке был аншлаг. Впрочем, последние лет восемь тут всегда был аншлаг.

— Это жемфш…

Я успел закрыть Нине рот до того, как её голос набрал силу.

— Нина, — осуждающе сказал я. — Не стоит вопить на весь зал и портить задумку режиссера и артистов. К тому же у нас на самом деле первый ряд, и мы должны быть идеальными зрителями — так что готовься аплодировать в нужных местах, а в конце — кричать «браво». Это входит в цену билета. Андестенд?

Она кивнула, и я осторожно убрал ладонь, очень надеясь, что ей удастся взять свои эмоции под контроль.

— Извини… я не сдержалась, — повинилась Нина. — Знаешь, сколько я пыталась сюда попасть? На что угодно, на любой спектакль… Я год сюда езжу по вечерам, как заведенная повторяю — «у вас нет лишнего билетика», «у вас нет лишнего билетика». И ничего. Ни у кого нет лишнего билетика… не было, до сегодняшнего дня.

Я улыбнулся.

— Понимаю. Значит, это всё-таки судьба. Знаешь анекдот про лотерею?

— Э. Расскажи.

Анекдот был, разумеется, еврейский, поэтому я его на ходу переделал — Абрама заменил на мужика без национальности, что совершенно не испортило притчу.

— …Тут на небе появляется бог и говорит: «Нет, мужик, сначала ты мне дай шанс — купи лотерейный билет».

Нина благодарно рассмеялась, а я отметил, что и Высоцкий, который явно услышал мою импровизацию, улыбнулся — правда, одними уголками губ. Наши взгляды на мгновение встретили, а потом актер продолжил следить за зрителями.

— Я всё-таки не верю в судьбу, — сказала Нина, отсмеявшись. — Хотя я рада, что мне повезло… но ты до сих пор не сказал, сколько нужно заплатить за билет.

Её этот вопрос явно беспокоил.

— Давай после спектакля? — предложил я. — Но обещаю, что цену ломить не буду.

Я вообще не собирался брать с неё деньги — всё равно эти билеты достались мне бесплатно. Да и продолжать это знакомство тоже не собирался, не был уверен, что оно мне нужно. Но помучить девочку очень хотелось, хотя, наверное, так она получит меньше удовольствия от самого спектакля…

Впрочем, я быстро убедился, что на подобное какие-то презренные купюры с профилем Ленина не способны категорически. Вскоре прозвенел третий звонок, свет в зале начал гаснуть, а Высоцкий, за которым Нина следила хоть и искоса, но внимательно, встал, перехватил гитару поудобнее — и поднялся на сцену. Он вышел вперед, встал чуть сбоку от наших мест — они были не по центру, а ближе к левому краю, — оглядел зал, дождался абсолютной тишины.

И начал:

— Гул затих. Я вышел на подмостки…

Нина приоткрыла рот, уставилась прямо на актера — и, кажется, полностью забыла про меня, про билеты, про их цену и про всё прочее, что было в её жизни.

Сейчас для неё существовал только Гамлет-Высоцкий — ну и другие актеры, занятые в этом спектакле, конечно. Но они с разгромным счетом проигрывали Гамлету.

Я мысленно вздохнул и приготовился, чтобы не пропустить, когда надо будет аплодировать и всячески выражать восторг. Портить спектакль в мои планы не входило.