Спасите наши души

Глава 9 «Это же просто другой человек»

Спектакль мне в основном понравился. Правда, чаще я скучал, глядя на то, что происходило на сцене, и развлекался, угадывая актеров, которые не были заняты в главных ролях. Смехова-короля я узнал сразу, хотя он выглядел помоложе усталого Атоса из «Трех мушкетеров»; совсем молодой и безусый Леонид Филатов играл Горацио — того самого, к которому обращена знаменитая фраза Гамлета про мудрецов. Имя игравшей королеву актрисы долго вертелось у меня на языке, не давая покоя, но при одном из наиболее удачных её пассажей Нина восхищенно ахнула: «Ох, Демидова!» — и всё встало на свои места. Правда, про Офелию она так ничего и не сказала — то ли не знала, то ли её игра моей спутнице не понравилась, и я так и остался в неведении, укоряя себя за то, что просто не купил программку, которая стоила какие-то скромные копейки.

Ближе к концу мне пришлось по-настоящему бороться со сном — не спасал даже Высоцкий, — но сцена дуэли Гамлета и Лаэрта-Пороховщикова оказалась очень занятной и решенной не без изящества. Так что хлопал я вместе со всеми вполне искренне, но в основном от того, что всё наконец завершилось. Ещё я негромко кричал «бис» и соглашался с Ниной, что зря мы не прихватили цветов — с первого ряда было бы удобно дарить их актерам. Впрочем, я считал, что мы были хорошими зрителями — Нина смеялась в нужных местах и превращалась в слух на многочисленных монологах и диалогах. В какой-то момент она крепко обхватила мою руку — от избытка чувств и, возможно, чтобы не выбежать на сцену, дабы оградить главного героя от неминуемой смерти[11].

В общем, я оценил свой культпоход в театр положительно. Нас даже с биноклем не обманули — мы смогли пробиться через толпу и получили нашу одежду без каких-либо неприятных споров. И я уже прикидывал, как бы ловчее распрощаться с Ниной, поблагодарив её за прекрасный вечер, как увидел прекрасную незнакомку.

Эту актрису я приметил ещё во время спектакля — она периодически, но ненадолго выходила на сцену, чтобы выполнить какие-то второстепенные действия или создать массовку. В общем, не звезда, обычная театральная рабочая лошадка. На ней, разумеется, был гротескный сценический грим, а одета она была в некое рубище, что в сочетании со вполне современными босоножками на огромной платформе смотрелось забавно. Она не должна была отвлекать внимание зрителей от главных героев пьесы Шекспира, но моё — отвлекла прочно. Я даже в какой-то момент понял, что жду её редких появлений, как манны небесной — и попытался разобраться в своих чувствах.

Когда я понял, что больше всего это было похоже на любовь с первого взгляда, то натуральным образом испугался. После того, как моё сознание оказалось в теле Виктора Орехова, мне и так было, чем заняться — и на первый план выходили проблемы выживания. Будь товарищ Орехов обычным инженером — даже пусть и «погромистом» в секретном КБ, — мне было бы гораздо проще. Но он работал в серьезном заведении, где малейшая невнимательность могла привести к очень печальным последствиям — своих «кровавая гебня» карала по всей строгости и с особым цинизмом.

Последнюю неделю я ежедневно чувствовал себя как сапер, внезапно оказавшийся посреди минного поля, и пока лишь нащупывал безопасный проход. К тому же я и так выделился из серой массы безликих сотрудников — в конце концов, не с каждым оперативником в звании старшего лейтенанта разговаривает сам Андропов. Впрочем, это мог быть и хороший знак — например, мне могли простить мелкие прегрешения, если я сохраню верность. Причем верность не стране, а своим отцам-командирам. В конце концов, тот же Бобков прожил долгую жизнь, спокойно сменив хозяев в начале девяностых. Да и следователь, который вел дело «моего» Орехова, сумел совершить впечатляющий взлет в чинах уже после развала СССР; этот Трофимов, кстати, и сейчас служил в нашем московском управлении, но в следственном отделе, и мне, скорее всего, предстоит с ним взаимодействовать по службе.

В общем, никакая любовь с первого взгляда в новую парадигму моей жизни не укладывалась. Любовь расхолаживает, заставляет делать необдуманные поступки, которые имеют непредсказуемые последствия. Да и влюбляться в актрису… я не мог себе этого позволить.

Но всё это я осознавал разумом. А моё тело само по себе шло к той двери, за которой скрылась та девушка, и какая-то часть моего разума уговаривала другую, что мы всего лишь узнаем, как зовут эту прелестницу — и больше ничего.

Про Нину я забыл напрочь.

В лабиринтах театрального закулисья неподготовленный человек терялся легко и непринужденно. Здесь было какое-то запредельное количество узких коридорчиков и дверей, которые вели в другие коридорчики, и я не мог понять, куда мне идти. К счастью, навстречу мне попалась парочка возрастных мужчин в рабочих спецовках — какие-то осветители или грузчики, судя по скуке на пропитых лицах.

— Мужики, тут девушка только что проходила, не видели, куда она пошла? — в отчаянии я был готов принять помощь даже от них.

— Танька что ли? — спросил тот, что был повыше. — К Володьке, поди, побегла, куда же ещё?

Оба переглянулись и как-то нехорошо рассмеялись. Мне стоило немалых сил сдержаться и не начать размахивать своим бордовым удостоверением.

— К Высоцкому?

— Ну да, к нему, — подтвердил высокий и махнул рукой себе за спину: — Туда иди, не пропустишь.

Они двинулись дальше, а я, даже не поблагодарив добрых грузчиков, пошел в нужную сторону.

Пропустить гримерку Высоцкого действительно оказалось невозможно. Дверь в неё была раскрыта настежь, а внутри стоял гомон, который могла издавать только целая толпа. Я подошел поближе и заглянул внутрь.

Реальность оказалась чуть скромнее. В крошечной комнатке было четыре стола с зеркалами, на каждом был разбросан грим — какие-то палетки, баночки и тюбики, на паре столов стояли головы-болваны в париках. Смехов — его я опознал даже со спины — снимал грим, а Высоцкий прямо в образе Гамлета развалился на своем стуле и о чем-то разговаривал с двумя коллегами, одетыми в сценические костюмы. Их лица мне ничего не говорили. Беседовали они громко, особенно старался Высоцкий, но суть спора я не уловил. Мой взгляд сразу же оказался прикован к прекрасной незнакомке — правда, я быстро понял причину гаденького смеха тех рабочих.

Девушка стояла за стулом, на котором сидел Высоцкий, и по-хозяйски положила на его плечи свои руки с наманикюренными ногтями. Она делала вид, что внимательно слушает говоривших, но мне хватило пары мгновений, чтобы понять — слышит она только Высоцкого и смеется только его репликам. Это был настоящий облом — зато я с облегчением почувствовал, как влюбленность быстро уходит из моего сердца.

— Товарищ, вы к кому?

Хриплый голос заставил меня перевести взгляд на настоящего хозяина этой комнаты. Высоцкий смотрел на меня без эмоций — возможно, он ещё не отошел от удачного спектакля и был добродушен. А вот его собеседники и та девушка по имени Татьяна — даже Смехов обернулся — глянули в мою сторону откровенно враждебно — мол, кто ты такой, чтобы отвлекать Высоцкого от нас? Но откровенно грубить они не стали.

— К вам, Владимир Семенович, — любезным голосом ответил я. — Хотел выразить впечатление спектаклем — ни разу не видел, что с помощью одного лишь занавеса можно представить всё, что придумал Шекспир, от покоев средневекового замка до разверстой пасти свежей могилы… Это очень впечатляет, честно, — я прижал руки к груди. — И ваша игра, конечно, — это нечто! От самого начала, когда вы молча сидите у сцены, не обращая внимания на зрителей, и до финала, этого условного поединка с Лаэртом с разных концов сцены… Я в восхищении!

Высоцкий заметно успокоился. Ну да, всего лишь ещё один поклонник, который пришел выразить свои чувства к звезде. Возможно, ему было бы приятней, будь на моем месте симпатичная девица — например, та же Нина, — но и мужчина средних лет вполне подходит для данной роли, тем более прилично одетый.

— Это всё решения нашего режиссера, — скромно сказал он. — Юрий Петрович — вот настоящий гений, без него мы не смогли бы так выразительно сыграть…

— Но и режиссер ничего не может без понимающих актеров! — воскликнул я. — И именно вы, — я обвел широким жестом всех присутствующих в гримерке, — делаете задуманный им спектакль таким, что зрители выходят с него ошарашенными!

Тут приободрились и остальные — видимо, на их долю похвала от зрителей выпадала нечасто. Впрочем, это было заметно ещё при выходах на бис — цветы в основном доставались Высоцкому и Демидовой, а остальным — сущие крохи. Часть этого цветочного богатства сейчас присутствовала и в этом кабинете, издавая очень сильный аромат.

Бог знает, зачем я продолжал нести в актерские массы эти панегирики, которые совершенно не передавали мои впечатления от спектакля. Лучшие слова, которые я мог подобрать для описания того действа, которым наслаждался почти три часа с перерывом на антракт — бедненько, но чистенько. Всё остальное я говорил, основательно кривя душой. Но слушателям мои речи явно были по душе.

— Спасибо, — улыбнулся Высоцкий. — Вы впервые в нашем театре?

— Нет, был уже, пару лет назад смотрел «Антимиры», — вспомнил я опыт «моего» Орехова и пожаловался: — К вам очень сложно достать билеты…

— Ну а что ты хочешь — лучший театр Москвы! — вмешался незнакомый актер, который во время моего вторжения беседовал с Высоцким.

— Да какое Москвы — Союза! — поддержал его Смехов.

— О чем спорим? — раздался за моей спиной ещё один знакомый голос.

Золотухин. Его я узнал сразу, хотя Бумбарашем этот актер ещё не стал, а в спектакле был занят, как и девушка Таня, на вторых ролях. Я повернулся и вежливо сказал.

— Здравствуйте, Валерий Сергеевич[12].

До этого он смотрел мимо меня — на Высоцкого, разумеется. Но теперь уставился прямо в мои глаза. Подумал, и тоже вежливо сказал:

— Здрасте, — и снова посмотрел вглубь гримерки.

От Золотухина ощутимо несло алкоголем, а пришел он во главе небольшой толпы — пару человек в ней я даже видел уже, они тоже появлялись в «Гамлете». Но фамилий их я не знал.

— Народ, — крикнул Золотухин, — есть предложение продолжить вечер у нас! Невозможно же просто так разойтись после «Гамлета»!

Стоявшие за ним поддержали лидера согласным гулом, а те, кто был в комнате, дружно посмотрели на Высоцкого. Судя по всему, всё зависело от него одного — но к этой роли он точно должен был уже привыкнуть.

Размышления у ещё не переодевшегося Гамлета заняли буквально секунду.

— Марина снова ругаться будет, — с легким сомнением сказал он. — Но она в Париже, а в мы — в Москве, так что — пойдем!

Тут его взгляд пересекся с моим, и он едва заметно кивнул. Это было приглашение — очень своеобразное, конечно, но, видимо, принятое в этой среде. Я немного поколебался. Идти в тесно спитую компанию полу- и малознакомых людей не хотелось, но Золотухин был прав — разойтись просто так после такого вечера было решительно невозможно. Я отступил чуть в сторону, чтобы влиться в ту толпу, что заявилась сюда с Золотухиным и смешаться с ней, но наткнулся на что-то маленькое и пискнувшее. Обернулся — позади меня стояла Нина. Одним движением я подхватил девушку под локоть и всё-таки выполнил задуманный маневр.

— Ты зачем здесь? — прошипел я ей прямо в ухо.

Она чуть поморщилась.

— Я деньги за билет не отдала… у меня вот… — она вытащила из кармана пальто вспотевшую ладошку, разжала кулачок — и я увидел комок купюр разного достоинства.

В основном это были желтоватые рубли.

Я накрыл её ладонь своей и с силой снова сжал ей пальцы в кулак.

— Какие деньги, Нина? Билет мне достался бесплатно, пойти мне было не с кем, а ты была настолько любезна, что составила мне компанию… никаких денег! Считай, что судьба была на нашей с тобой стороне… хотя сейчас мы с тобой, кажется, ещё и на квартирнике побываем…

Она повертела головой.

— В смысле?

— Слышала приглашение? — она кивнула. — Оно и к нам относится. Так что домой ты сегодня попадешь поздно. Но родителей предупредить уже не успеешь, так что готовься — они будут недовольны.

Нина помотала головой, но вдруг подхватила меня под руку и крепко прижалась — словно решила, что без меня её ни на какой квартирник не возьмут.

В компании все сделали вид, что я и Нина всю жизнь только и делали, что ходили в гости к Золотухину. По моим воспоминаниям, этот актер сейчас был женат на Нине Шацкой, актрисе той же Таганки, но их брак уже трещал по всем возможным швам, несмотря на маленького ребенка. Через несколько лет они разведутся, Шацкая прибьется к Филатову, у Золотухина тоже появится новая семья, потом ещё одна — и в итоге, когда все действующие лица этой драмы уйдут из жизни, их грязное белье достанут на потеху публике обозреватели различных желтых изданий. Сейчас всё было не так публично, и, похоже, даже коллеги знали далеко не всё. Я мельком услышал, как Золотухин рассказывал кому-то, что квартиру в доме на расположенной неподалеку от Таганки улице Большие Каменщики он лишь снимает, но с прицелом купить её и использовать для обустройства своей новой семьи. Впрочем, сейчас все три огромные комнаты пустовали — и лишь в самой большой, которая, видимо, считалась гостиной, имелся продавленный диван, стол, холодильник с батареями винных бутылок и несколько табуретов и стульев. Хватило не всем, но остальные — и мы с Ниной в том числе — спокойно расселись на полу.

Высоцкого попросили выступить после пары стаканов какого-то отвратного пойла, которое я вливал в себя через силу. Высоцкий тоже выпил и тоже морщась, но, кажется, почти не захмелел — словно адреналин со спектакля продолжал действовать. А вот Золотухина повело — он взял на себя роль тамады, но выполнял её из рук вон плохо. Но народу нравилось — хотя им бы нравилась сейчас любая дичь, которую творили хозяин шикарной квартиры и приглашенная звезда.

Мне же понравилось, что Высоцкий не ломался, не говорил, что устал и хочет лишь посидеть в кругу друзей. Он просто взял гитару, которую принес с собой, чуть подстроил её — и спел подряд несколько песен. Все их я знал, кроме одной, но она называлась «Мой Гамлет» и, видимо, была сочинена после выхода спектакля, который мы сегодня смотрели. Слушали его очень внимательно, словно в первый раз — хотя наверняка такие концерты актерам Таганки были не в новинку.

А после концерта началось то, чего я не ожидал — а потому даже не знал, как реагировать.

— Ну ты, Володя, сегодня прям в ударе был, — громко и пьяно сказал Золотухин. — «Прогнило что-то в Датском королевстве…» — сильно, сильно! В зале Гришин сидел, он аж побелел на этих словах!

Народ поддержал его ухмылками, и Высоцкий тоже улыбнулся. Гришин был партийным главой Москвы и членом Политбюро ЦК, и ему фиги в кармане от мастеров искусств с Таганки были поперек горла — не всем нравилась бравада Любимова и его труппы. Я его тоже заметил — он был с женой и вёл себя очень скромно, хотя сидел прямо по центру того же первого ряда.

По-хорошему, я должен был что-то сделать с этими откровениями — да хоть удостоверение показать и попросить перестать нарушать дисциплину под угрозой серьезных санкций, но влезать в разговор пьяных артистов мне показалось неправильным.

— Иван, а как твой тесть реагирует? — спросил один из тех, кого я по фамилии не знал. — Он вроде был уже у нас, смотрел «Гамлета»…

Обращался он к тому артисту, который говорил с Высоцким перед моим появлением в гримерке. Его я тоже не узнавал, хотя он казался мне знакомым.

Тот усмехнулся.

— Был, даже дважды, — похвалился он. — И после каждого раза приходил к нам и говорил: «Дыховичный, вашу богадельню скоро закроют, а вас разгонят без выходного пособия! И как вы после этого будете обеспечивать мою дочь и моего внука? Пойдете на паперть побираться?».

Он явно пародировал кого-то, знакомого этой публике, но эта пародия прошла мимо меня. Но эту фамилию я знал — памятью Виктора. Пару лет назад была громкая история с женитьбой этого артиста на дочери Дмитрия Степановича Полянского, зампреда Совмина СССР и члена Политбюро. По нашему направлению даже пронесся небольшой шторм — мол, не предупредили, просмотрели, но в итоге всё обошлось без серьезных оргвыводов.

Слушатели благодарно рассмеялись этому рассказу и налили ещё по одной — на этот раз мне удалось избежать полного стакана. Но я с тревогой смотрел на Нину — та пила наравне с этими зубрами алкогольных наук, быстро пьянела, и, кажется, это превращалось в мою проблему.

— …Каждый спектакль это интерпретация, — вещал высокий актер, лицо которого мне было немного знакомо — или же это сказывались выпитые два стакана отборной бормотухи. — И каждая постановка осовременивает исходный текст! Поэтому и отношение к нам такое — они просто не понимают, как такое возможно, потому что не учились этому…

С ним бурно согласились — и выпили снова. А мне снова удалось избежать полного стакана. Правда, мою хитрость заметил Высоцкий, но он лишь усмехнулся и ничего не сказал.

— Я недавно читал пьесу одного английского драматурга, Тома Стоппарда, — неожиданно для самого себя сказал я достаточно громко, чтобы меня услышали. — Называется «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Помните же этих персонажей? — мне дружно покивали. — Вот они там главные действующие лица. Очень любопытное переложение истории Гамлета, было бы, наверное, круто поставить у нас. Только перевода ещё нет.

— Я тоже слышал про неё, — поддержал меня Высоцкий. — Марина рассказывала, несколько лет назад эта пьеса фурор на фестивале в Эдинбурге произвела. Думаю, эта Маша не про нашу честь, — он криво усмехнулся. — Хотя, мне говорили, «Иностранка» проявила интерес… Но двух Гамлетов, боюсь, нашей Таганке не разрешат[13].

Я заставил себя не продолжать эту тему. Пьесу Стоппарда я, разумеется, не читал — видел фильм, который ещё не был снят, а уже студентом ходил на спектакль в какой-то странный театр, название которого напрочь вылетело у меня из головы. В целом мне понравилось, хотя я и ожидал от этой распиаренной пьесы большего; впрочем, мне вдруг стало любопытно, во что её сумеет превратить Любимов, да ещё и с участием Высоцкого. Впрочем, бард был прав — двух Гамлетов Таганка не вынесет.

Вернее, ей не разрешат.

Этот спор, наверное, мог бы и продолжиться, но я решил снова взять инициативу в свои руки.

— Владимир, а можно гитару? — спросил я.

И снова этот вопрос был для меня полной неожиданностью.

— Умеешь? — спросил Высоцкий.

Инструмент он передал без вопросов.

— На шестиструнке… но, думаю, и с семью струнами справлюсь, — храбро ответил я, и тут же попробовал.

Вышло на удивление неплохо. Я мысленно вздохнул — прости, тёзка, тебе придется придумать что-то другое, — сыграл простой проигрыш на трех аккордах и запел:

— Песен еще ненаписанных, сколько?…

Слушали меня поначалу невнимательно, но уже второй куплет я исполнял в полной тишине. В принципе, я ожидал на «Кукушку» именно такую реакцию — почва для подобного творчества была уже подготовлена многочисленными бардами, а без электрогитар эта песня вполне могла бы прозвучать и на том же Грушинском фестивале. И стать там хитом.

Я поднял взгляд от гитары и обвел присутствующих долгим взглядом. Актеры и сочувствующие смотрели на меня во все глаза, но никто не решался сказать что-то первым. Но долго это продолжаться не могло.

— Твоя? — коротко спросил Высоцкий.

Я заметил, что он чуть посмурнел — впрочем, много позже о нем писали, что он был очень ревнив к чужому успеху. Ну а «Кукушка» как минимум не уступала его «Охоте на волков», которую он сегодня пел.

Я кивнул.

— Да… но для слушателей исполняю впервые, — я улыбнулся. — Раньше как-то не было повода.

— А хорошо получилось… ведь хорошо же? — он обвел взглядом своих приятелей.

Те дружно подтвердили, что хорошо.

— Тогда… — Высоцкий на мгновение задумался. — У меня… у нас с Иваном скоро концерт будет. Сможешь присоединиться? В середине выйдешь, споешь про кукушку… думаю, народ будет в восторге. А ещё что-то есть?

«Да полно», — хотел ответить я — и не смог.

Наваждение пропало, я по-прежнему сидел на полу, гитара стояла у стены рядом со стулом, на котором сидел Высоцкий, а собравшиеся снова разливали свой портвейн под неспешный разговор про авангардные прочтения Шекспира.

Я облегченно выдохнул. Ничего не было, я не перепевал Цоя и не становился конкурентом — или же коллегой — Владимира Высоцкого на бардовской сцене. Правда, кое-что в окружающей меня обстановке всё же изменилось — я посмотрел на полный стакан, который оказался передо мной — и заметил очень хитрый, сквозь прищур, взгляд Высоцкого. Это была явно его диверсия, и мне срочно надо было придумывать, как ей противостоять. Но этого не потребовалось.

Я чуть пошевелился — и навалившаяся на меня Нина вдруг сползла на пол и застыла на нем неподвижным комочком. Свой пустой стакан — четвертый, пятый? я не знал — она из руки так и не выпустила. У меня начало сводить низ живота.

— Развезло… — сказал кто-то.

Но я и сам уже увидел, что она дышит и что в целом с ней всё в порядке, если не считать, конечно, непривычной для её организма алкогольной интоксикации, наложенной на недостаточное питание. В квартире Золотухина закусывать было нечем.

Правда, теперь передо мной в полный рост встала следующая проблема — надо было срочно решать, что делать. Оставаться здесь с отключившейся девушкой мне не хотелось, включаться в здешние беседы — тем более. Да и вообще меня тут уже ничего не держало. Наоборот — мне хотелось остаться одному и обдумать мысль, которую я с трудом поймал за хвост, когда возвращался из мира грёз в мир реальный.

— Народ, поможете вызвать такси? Я ни одного номера не знаю, куда звонить…