Спасите наши души

Глава 12 «Последний ряд оставив для других»

За прошедшие дни я много размышлял о том, почему тогда, в ту пятницу, так легко согласился на предложение актрисы Татьяны. Да, она меня сразила в самое сердце в тот момент, когда я впервые увидел её на сцене, и потом, после спектакля, я покорно, как баран на закланье, пошел за ней в служебные помещения театра. Зачем я это сделал? Неужели всего лишь в надежде увидеть её в другой обстановке, не подразумевающей ослепляющих софитов, духоты, кучки актеров и целого зала, заполненного зрителями под завязку? Однозначного ответа на этот вопрос у меня не было.

Потом, когда я понял, что эта женщина со всеми своими прелестными потрохами принадлежит Высоцкому, наваждение отпустило, но, видимо, не до конца. Ещё и алкоголь… под его влиянием может всякое пригрезиться, не только исполнение песен Цоя для толпы возбужденных поклонников. Наверное, ещё и обида примешалась — на Высоцкого, на судьбу, на то, что мы принадлежим к разным кругам советского общества, которые не пересекаются, как параллельные прямые… Впрочем, как оказалось, мы находились в римановом пространстве, где этот постулат не действовал, наши круги пересеклись — и она сделала мне предложение, от которого я был не в силах отказаться. Как там говорилось — лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал? Видимо, именно этой максимой я и руководствовался, когда вёз Татьяну к себе домой.

Вопреки моим опасениям, она не выдвигала никаких требований. Покорно сидела рядом на жесткой скамейке поезда метро, взяв меня под руку и прижавшись — не тесно, но достаточно, чтобы я постоянно ощущал её присутствие. Впрочем, зимняя одежда не предполагала каких-то интимных контактов на этой стадии знакомства. Но и дома она легко согласилась на чай и легкий ужин, в хозяйстве Орехова нашлась бутылка неплохого вина, которое мы, впрочем, лишь пригубили…

А утром она просто собралась и ушла. Очень рано, часов в шесть, объяснив, что ей надо быть в другом месте. Наверное, я должен был спросить, что это за место. Возможно, я должен был и спросить, когда мы встретимся в следующий раз. Но ни одного вопроса на эту тему я ей не задал, хотя видел, что она их ждала.

— Я могу тебя проводить или давай вызовем такси, — вместо этого сказал я. — Правда, я не помню телефон нашего таксопарка, но, думаю, справочная нам в этом поможет.

— Нет, это всё лишнее. Я смогу найти дорогу, и такси мне не нужно. Доберусь на метро. Во вторник Володя будет петь в институте… — она забавно сморщила лоб, припоминая. — В институте медико-биологических проблем! Вот. Это на Хорошевском шоссе, рядом с метро. Если хочешь, приходи. Я тоже там буду, я помогу попасть внутрь. В четыре часа. Ты придешь?

— Конечно, — я с усилием улыбнулся.

И она ушла.

Во вторник я никуда не поехал, хотя уйти из Конторы мог в любой момент — а потом прикрыться не явившимся на встречу агентом. Многие сослуживцы пользовались этим; впрочем, и сами агенты частенько не приходили, они были не самые обязательные люди, а телефонов с напоминалками в 1972 году пока не изобрели. Начальство смотрело на эту хитрость сквозь пальцы, во всяком случае, до тех пор, пока оперативник приносил результаты. Но я решил не рисковать — и, как показал четверг, угадал. Судя по всему, я уже был под оптикой, так что поход на концерт для медицинских биологов мог стать той соломинкой, что сломила бы мой хребет.

В принципе, к четвергу я уже был способен мыслить рационально и понимал, что мы с Татьяной будем очень нестабильной парой. Её манера разговаривать, её жесты, всё её женское естество наверняка привлекали кучу мужчин, и я бы в какой-то момент сгорел от ревности и сжёг бы её. Это сейчас, когда она при Высоцком, её коллеги ходят вокруг неё на кошачьих лапках. А когда её мужем будет обычный опер, пусть и из госбезопасности, их ничто не сможет сдержать.

Но всё это я понимал умом, а вот внутри меня поселилась легкая тоска по тому будущему, в котором мы были с Татьяной вместе. Правда, никаких подробностей этого будущего я представить не мог.

Зато очень хорошо представлял, что будет, если мне не удастся удовлетворить любопытство Денисова. Наш начальник человеком был, конечно, справедливым, но при этом очень суровым. «Мой» Орехов пока помогал мне с ним справиться, но в данной ситуации я мог рассчитывать только на себя.

— С вашего позволения, Юрий Владимирович, я сначала отвечу на последний вопрос. Эта девушка — актриса театра на Таганке Татьяна Иваненко, любовница Высоцкого. Поехать ко мне она предложила сама, я возражать не стал.

Фамилию Татьяны я узнал очень просто — позвонил в театр и сделал вид, что забыл. Женщины из билетных касс были даже рады помочь поклоннику одной из актрис победить его так некстати нагрянувший склероз.

Денисов недоуменно посмотрел на меня.

— Странная история, не находишь?

— Немного, — я натянуто улыбнулся. — Впрочем, утром она ушла. Телефонами мы не обменялись, о следующих встречах не договаривались… Возможно, это была какая-то прихоть с её стороны. В конце концов, Высоцкий чуть ли не у неё на глазах уехал с той вечеринки с юной поклонницей его талантов.

То, что красавица, комсомолка и спортсменка Нина была в почти невменяемом состоянии, я уточнять не стал.

— Артисты… — осуждающе пробормотал Денисов. — Ну а ты вообще как там оказался? С чего тебя в этот театр-то понесло?

— Дали билеты, я и сходил, — с легким безразличием пояснил я. — Билетов было два, поэтому прямо перед театром предложил этой Нине пойти со мной — она спрашивала, есть у кого лишний. Но там таких много, Таганка же. Выбрал её случайно, особо не разговаривали, откуда я — ей не известно. Она, по её словам — студентка пищевого института, я потом проверил, учится такая. Видите, особенно и не о чем было докладывать. Обычная личная жизнь, поэтому и не стал вас беспокоить.

— Не стал он… ты и сам, как эти — артист, — пробурчал полковник. — А билеты где взял?

Я обдумал, насколько откровенным могу быть в этом вопросе — и решил стоять до конца.

— Боюсь, этого я сказать не могу, — твердо произнес я.

Наверное, это стоило того, чтобы увидеть выражение лица Денисова.

— Что за тайны мадридского двора?

— Мы вообще тут с тайнами работаем, — улыбнулся я. — Но если вам об этом не сообщили, то, думаю, и я не должен этого делать.

— Ох ты ж… шпиён чертов!

— Да какое там… учусь помаленьку, под вашим руководством, Юрий Владимирович.

Его имя и отчество я произнес с легким нажимом, и до него наконец-то дошло. Он на секунду замер, потом повертел головой и уставился прямо на меня.

— Что ж… Мой тебе приказ — держись от этого театра и от его актеров подальше. Увидишь кого на улице — переходи на другую сторону. Понял?

Я помялся. Денисов заметил это и вопросительно уставился на меня.

— Разрешите вопрос, Юрий Владимирович?

— Разрешаю, — бросил он.

— Высоцкий предложил мне две контрамарки на спектакль «Добрый человек из Сезуана». Просто так билеты туда, сами понимаете, не достать, обидно от такой возможности отказываться. Даже если сам не пойду — подарю кому-нибудь.

Например, вам, товарищ полковник. Про это я вслух не сказал, но он и так всё понял правильно.

— К тому же этот Высоцкий должен мне десять рублей, у него на такси денег не было, — привел я последний аргумент.

— Понял, понял… хорошо, за «десяткой» своей сходи, — проворчал Денисов. — Но потом — всё, полный стоп!

— Так точно, Юрий Владимирович.

Мне стоило очень больших усилий не улыбнуться.

— Тэк-с… с этой проблемой порешили. Перейдем к следующей. Вот, ознакомься.

Денисов достал из ящика стола лист бумаги с характерным гербом сверху и подвинул его мне по столешнице. Я взял его и прочитал небольшой текст, который непосредственно касался меня.

Это был приказ о создании группы в составе нашего отдела, и я назначался её руководителем. Названия у группы не было, задачи тоже не обозначались, но Макс, который по этому приказу становился членом группы, в качестве непосредственного начальника получал меня. Правда, состав группы определялся в три штатные единицы, но вместо фамилии третьего члена было указано, что эта вакансия заполняется начальником 5-го отдела УКГБ по городу Москве по мере необходимости.

Я это понял так, что необходимость заполнения вакансии Денисов будет определять в зависимости от наших с Максом успехов. Если этих успехов будет мало, мы так и останемся вдвоем. А если их не будет совсем — группа закончится так же быстро, как и появилась.

— Поздравляю, Виктор. Начальник группы — это капитанская должность, — с намеком сказал он и тут же добавил: — Доверие высокое, но его нужно оправдать.

— Рад стараться, товарищ полковник, — ответил я, выпрямив спину.

— Вот и старайся, артист, — усмехнулся Денисов. — Всё, свободен. Завтра жду доклад о планах работы группы. От текущих дел освобождать не буду.

Макса я отправил знакомиться с приказом, а сам взял чистый лист бумаги и долго смотрел на него, не решаясь написать первый пункт плана работы своей собственной группы. В принципе, мне не нужно было изобретать велосипед — за основу можно было взять тот документ, который я показывал Денисову сразу после новогодних выходных. К тому же тот мой план уже попутешествовал по коридорам КГБ, прошел и московское управление и, судя по всему, центральный аппарат, и явно получил одобрение на самом верху. Полученные от Андропова билеты на Таганку этому были очевидным подтверждением — хотя их вручение и выглядело как награда за отвергнутую идею с иноагентами.

Но что-то противилось карандашу, и он не хотел выводить на бумаге даже первую цифру. Пришлось проводить срочный самоанализ — и я понял, что думаю совсем не о планах борьбы с проникновением мирового капитала в страну победившего социализма. Эта проблема вообще начала казаться мне слишком надуманной и пошлой. Ею, разумеется, придется заниматься — приказы за подписью Андропова просто так игнорировать нельзя, — но, видимо, по остаточному принципу. Впрочем, я надеялся решить поставленную задачу даже малыми силами. А пока…

Карандаш всё-таки опустился на бумагу, но написал я совсем не то, что собирался. И уставился на два слова, появившихся на чистом листе против моей воли.

«Татьяна Иваненко».

С минуту я всматривался в эти казавшиеся почти незнакомыми буквы и чем дальше, тем сильнее в моей душе разгоралось недоумение. Я не понимал, почему написал имя и фамилию этой актрисы, с которой провел ночь — вовсе не незабываемую, как любят писать авторы любовных романов. Она не была волшебницей в постели, как можно было бы надеяться, узнав имя её любовника. Ну а я… чего можно было ожидать от человека, возможности которого последние годы были сильно ограничены? И от человека, который оказался в чужом теле? Я, конечно, уже почти привык к телу Виктора Орехова, но в каких-то ситуациях оно всё ещё чувствовалось чужим. И особенно сильно это проявилось во время секса с Татьяной. Впрочем, она, кажется, не обратила на это внимания, словно и не ожидала ничего другого — ну а я не стал её убеждать, что ещё пара месяцев — и я буду о-го-го какой любовник. Пустое это всё. Как буду — тогда и стоит об этом говорить.

К тому же у меня вряд ли будет ещё один шанс доказать ей, что наша первая ночь получилась такой из-за кучи нелепых случайностей. Я не пойду на Таганку, она не приедет ко мне в квартиру на Фестивальной. Я не знаю, где она живет и какой у неё график, а она, возможно, не располагает свободным временем, чтобы кататься по окраинам Москвы к случайным знакомым. И мы действительно принадлежали к разным кругам. «Мой» Орехов, наверное, забыл об этом, когда пошел на своё предательство…

Я крест-накрест перечеркнул имя и фамилию Татьяны и написал под ним ещё два слова.

«Ирина Гривнина».

И понял, что теперь я оказался на правильном пути. Ирина была тем звеном, что связывала меня с Марком Морозовым, а он — тем, кто интересовался служебными сведениями, кто знал о том, где я работаю, и надеялся использовать это знание для своих дел. Вернее, не совсем для своих — судя по тому, что я узнал, Морозов не мог иметь собственных дел такого уровня. Кто-то его попросил, и он не мог отказать этому кому-то в такой малости.

Чуть ниже имени Ирины появилась фамилия Морозова, от которой тянулась стрелочка к большому вопросительному знаку. Потом я нарисовал такую же стрелочку вбок от Ирины и дописал: «Ольга». Девушка Макса, которая и познакомила меня с Ириной. Кажется, они были подругами, но я не знал обстоятельств их знакомства. Но это можно было выяснить достаточно быстро, тем более что Макс как раз вернулся из приемной Денисова.

— Всё прочитал? — спросил я.

— Там читать-то, — проворчал он. — Дольше ходил туда-сюда и ждал, когда Саня заполнит свой журнал.

— Радуйся, что так. Это означает, что высокое начальство в нас верит, — наставительно произнес я. — Осталось самим в себя поверить. Ты, кстати, чего такой смурной?

Макс действительно выглядел огорченным.

— Да фиг знает, — отмахнулся он. — С одной стороны — попадание в отдельную группу — дело перспективное. С другой, теперь ты — мой начальник, будешь отчетами изводить и нравоучения читать, знаю я твой шкодный характер. С третьей — я пока не проникся важностью этого дела, так что просто ожидаю не плюшек и новых звезд на погоны или хотя бы благодарностей в личное дело с выплатой соответствующей материальной компенсации, а дополнительной работы. Так что есть от чего быть смурным.

Мы рассмеялись. В принципе, я и надеялся, что Макс воспримет создание этой группы правильно — и он меня не подвел.

— Будут тебе плюшки, — пообещал я. — Пока надо составить список вражеских журналов и газет, за которыми присмотр нужен. Отправим его в МИД по нашей линии, получим данные, потом и смотреть будем, кто из наших подопечных может лишние бабки получать. Ну и агентуру надо поднимать и направлять. Но это потом. Сначала список, потом все документы, их согласование и прочее. Сам же знаешь — больше бумаги, чище задница.

— Знаю, — угрюмо ответил он. — Сделаю я такой список… завтра.

Мы оба знали, что перечень диссидентских изданий занимал меньше страницы машинописного текста.

— Вот и договорились, — улыбнулся я. — Считай — устную благодарность уже заслужил. Большим пока порадовать не могу. Зато будем надеяться, что вакансию заполнят молодой красивой девушкой с институтской скамьи.

Про Ирину и моё с ней расставание Макс уже знал, он даже предлагал — я подозревал, что с подачи Ольги — познакомить меня с другими кандидатками на моё сердце, но я пока взял паузу.

— Да, было бы неплохо. Мы бы ей поручили чайник ставить и чай заваривать, а то всё сами и сами.

— И это тоже, — поддержал я его. — Кстати, о молодых и красивых. Макс, а откуда Ольга знает Ирину?

Макс ушел искать список вражеских журналов и издательств, а я перевернул свой листок, зачеркнул на нем Ольгу и снова занёс карандаш, не понимая, что может быть здесь написано ещё.

Ольга, к счастью, была не при делах. С Ириной они познакомились в детстве, когда обе росли в солнечной Фергане. Жили рядом, потом пошли в одну школу, даже доучились вместе до четвертого класса. Потом Ирину увезли в Москву, они с Ольгой с год переписывались, но когда и Ольга с родителями вернулась в столицу, потеряли контакты друг друга. Снова встретились случайно, просто на улице, уже в бытность студентками. Обменялись телефонами и адресами, начали общаться — не так активно, как в детстве, но плотно. И со мной Ольга Ирину познакомила, когда узнала, что та рассталась с предыдущим ухажёром, тем самым коллегой по институту, без каких-либо задних мыслей. И Ирина со мной знакомилась, похоже, тоже без задних мыслей. И эти мысли не возникали у неё до самого конца декабря, когда знакомый попросил ее узнать у меня парочку вещей, которых обычному человеку знать не надо…

В общем, это была очень странная история, в которой меня смущало примерно всё. Например, мне не хотелось думать, что где-то у диссидентов хранятся все списки сотрудников нашего управления, а некий мозговой центр вычисляет необходимые связи, чтобы в итоге подвести ко мне и моим коллегам членов антисоветского подполья.

Для прояснения ситуации мне нужно было понять, кто дал Морозову задание отправить Ирину ко мне. Просто подойти и спросить, конечно, было можно — мне на это не раз прямым текстом указывал Денисов. Но я чувствовал, что это будет очень серьезная ошибка, которая ни к какому мозговому центру меня не выведет. Все это мне предстояло выяснять самому, без участия агента «Альфонс». Который, впрочем, и не был агентом в полном понимании этого слова.

Но в целом гражданин Марк Морозов работал как агент, хотя и не знал об этом.

Я подумал ещё немного — и написал под вопросительным знаком фамилию Якира. Ему было около пятидесяти лет, он родился ещё в двадцатых, когда красный командир Иона Якир был в прямом и переносном смысле на коне — возглавлял Украинский военный округ, то есть имел под рукой немалую силу, которая прикрывала самое опасное направление будущей войны. Отца будущего диссидента расстреляли в тридцать седьмом, а он сам провел следующие двадцать лет, мотаясь по ссылкам и лагерям. Там же нашел себе жену, такую же ссыльно-заключенную, они родили дочь, дождались смерти Сталина, получили реабилитацию и вернулись в Москву. Хрущев от щедрот выделил им неплохую трешку на Автозаводской — видимо, новые хозяева не пожелали освобождать квартиру в доме на Набережной. Якиру-младшему дали закончить институт — он выбрал историко-архивный, — потом пристроили в один из институтов РАН… Бог знает, почему, но этот человек не принял подобных извинений. Вернее, он принял их как должное, но отблагодарил своих благодетелей очень странно — вскоре стал одним из зачинателей диссидентского движения и одним из самых авторитетных его членов. Наверное, именно он был наиболее близок к тому, чтобы считаться лидером антисоветской общины, которого хотел найти Денисов. Правда, его арест — а он должен был состояться в этом году, если я не сверну историю на новый путь — к разгрому диссидентства не привел, несмотря на то, что Якир активно сотрудничал со следствием и сдал около двухсот своих товарищей по борьбе. Наши ему даже покаянную пресс-конференцию организовали для иностранных корреспондентов, но закончилось все тем, что его авторитет среди диссиды упал до отрицательных величин, от чего этот товарищ так и не отправился — тихо помер уже в восьмидесятые от алкоголизма.

В принципе, потрясти этого Якира было полезно, а вот арестовывать и вообще «возиться» — нет, хотя такое дело сулило много плюшек, на которые был так падок Макс. Диссиденты в будущем очень хорошо научились «дружить» против тех, кого считали предателями. Сейчас, в этом времени они только оттачивали нужные навыки, но в целом приемами исторгания чужих из своих рядов уже владели неплохо. И организовывать дискредитацию их рядов можно было лишь в том случае, если этот процесс был бы автоматическим, а его скорость была бы больше скорости распространения самиздата. Но любое дело против диссидента — это год-полтора допросов, обысков и очных ставок, а за это время тот же «Архипелаг ГУЛАГ» прочитают не меньше тысячи-двух неокрепших умов. Никакого КГБ не хватит, чтобы остановить эту лавину.

Я на мгновение задумался — и нарисовал от Якира стрелочку вниз и вывел там ещё одно имя: Виктор Красин.

Этот диссидент — по воспоминаниям «моего» Виктора — сейчас должен был находиться в ссылке в Красноярском крае, и именно к нему направлялась на нескором поезде главная печатница диссидентов Надежда Емелькина. По воспоминаниям из будущего я знал, что Якир и Красин будут раскаиваться вместе, но обстоятельства этого раскаяния помнил смутно. Ещё более смутно я помнил биографию этого Красина — но она наверняка должна была быть в его деле, которое хранилось в нашем архиве. В принципе, я мог с ним ознакомиться — раз уж меня боком зацепило его женой, Денисов подпишет разрешение без особых вопросов.

Осталось понять, нужно мне копать в этом направлении или же стоит сосредоточиться на чем-то другом.

Я скептически осмотрел свою куцую схему. Из Ирины я выжал, пожалуй, всё, её можно оставить в покое. Марка Морозова моё начальство согласилось не трогать — так что и с ним в ближайшее время я буду работать опосредованно. К Якиру меня могут тупо не пустить — скажут, что не по Сеньке шапка, и я умоюсь. Поэтому я порвал лист со схемой на очень мелкие кусочки, выбросил их в мусорную урну, заправил новый листок в машинку — и начал печатать запрос на ознакомление с личным делом осуждённого Виктора Красина.

Там нужны были номера его дела и статьи, по которым он сел, но их я впишу чуть позже, если Денисов одобрит мои действия.