Спасите наши души

Глава 11 «Мне сегодня болеть за обоих»

Денисов вызвал меня в четверг после обеда. С утра я честь по чести доложился его помощнику, что у меня есть данные по разрабатываемому делу, и начальник откликнулся достаточно оперативно. Впрочем, вся эта история в целом раскручивалась оперативно — я даже удивлялся, что всё выходит так складно и быстро.

— Что там у тебя? — Денисов был в хорошем настроении, но я не обманывался.

Полковник и в благодушном настроении вполне мог свернуть подчиненного в бараний рог.

— Это по делу Морозова. Морозов — это тот, что интересовался датой суда над диссидентом Буковским, — пояснил я, и Денисов кивнул — мол, дальше. — За ним было установлено наблюдение, а звонки с его телефона регистрировались без прослушивания.

— Почему так? — вяло поинтересовался он.

Словно не сам утверждал написанный мной план оперативных мероприятий. Но хозяин — барин.

— Посчитал нецелесообразным сразу делать его по полной программе, и результаты подтвердили, что это решение было правильным.

Денисов поднял одну бровь — продолжай, интересно.

— Он очевидно примыкает к диссидентскому движению, а как нам известно из других источников, члены этого движения стараются шифроваться в телефонных разговорах. Возможно, мы бы получили какие-то данные о том, что подозрительные беседы Морозов ведет, но без соответствующего ключа это будет лишь набор фраз, лишенный для нас всякого смысла. При этом для получения этой информации пришлось бы задействовать серьезные технические возможности и тратить время сотрудников, которые могли принести больше пользы нашему делу.

— О деле, значит, беспокоишься? — хмыкнул Денисов. — Ну хорошо, что о деле. Так что, получилось подцепить его?

— В основном — да. Нужна дальнейшая разработка, но уже сейчас наружное наблюдение выявило три адреса, которые Морозов обходил после работы. На двух адресах он задерживался ненадолго — от пятнадцати минут до получаса, на третьем проводил остаток вечера допоздна. Потом возвращался домой. При этом предварительно он обзванивал все три адреса, разговоры длились до двух минут. Скорее всего, просто уточнял, в силе ли предварительные договоренности. Думаю, о подробностях они договаривались при личных встречах.

— Известно, кто живет на этих квартирах?

— По одному из двух «коротких» адресов живет Петр Якир, — я заметил, как Денисов вскинулся при этой фамилии. — По второму — дочь Якира Ирина. «Длинный» адрес принадлежит Людмиле Алексеевой, она уже попадала в поле нашего зрения из-за своих связей с различными диссидентскими и правозащитными деятелями. В общем, думаю, он ходит на встречи с единомышленниками. Возможно, заодно исполняет роль курьера — например, передает что-то от Якиров Алексеевой. Но для подтверждения этой теории нужна санкция на силовое воздействие… хотя я бы не стал её просить.

Якиров этих поколений я помнил плохо — вроде бы в итоге старшего арестовали и он назвал какую-то уйму фамилий, среди которых не было имени его дочери. Дочь же была замужем за одним из «официальных» советских бардов Юлием Кимом, её пытались закрыть за самиздат, но она так и не отсидела ни дня. А вот фамилия Алексеевой меня порадовала — эта тетка и в будущем попила немало крови моим коллегам.

В памяти же Виктора особых сведений про этих фигурантов не было — они проходили по сводкам, но там обычно упоминалось множество фамилий, и выделить какие-то из них было сложно.

— Почему? — уточнил Денисов.

— Два соображения. Вряд ли там что-то секретное и опасное — думаю, обычные материалы для этого их сборника, который они перепечатывают на машинках и которым борются с советской властью. В общем — ну возьмем мы его с этими бумажками, а дальше? Обвинение рассыплется, дадут ему пару лет ссылки максимум, и на этом всё закончится. А вся эта сеть останется. Ну и второе — если мы заберем этого курьера, они найдут другого, которого мы не знаем. В общем, я бы пока оставил этого Морозова в покое. К тому же он предсказуемый, если я правильно просчитал его характер, и нелюдимый. То есть он так и будет тыркаться к знакомым, на новые контакты не выйдет. Когда потребуется — тогда и возьмем. Можно телефон оставить под присмотром, без прослушивания — если будут появляться новые номера, это расширит наше понимание той организации, членом которой Морозов очевидно является.

— М-да… ещё один правозащитничек на нашу голову, — процедил Денисов. — А ты, я смотрю, по мелочам размениваться не собираешься. Хочешь сразу антисоветскую организацию накрыть?

— Так она же явно существует, — я с видимым безразличием пожал плечами. — Мы вытягиваем оттуда одного-два человека, но остальные-то остаются.

— Это потому, что мы на лидеров выйти не можем, — с какой-то грустью сказал он. — Думаю, и Якир этот тоже пешка, не более, и дочка его… А мы лишь ходим вокруг и… ты правильно сказал — откусываем по кусочку. А надо сразу в центр бить, без лидера они быстро развалятся.

Последнюю фразу полковник произнес с такой затаенной злобой, что я и сам испугался. Впрочем, ему было чуть за пятьдесят, и примерно в моем нынешнем возрасте он не ловил сраных чмошников, а шел сразу за передовыми батальонами, чтобы вырвать с корнем всю ту сволочь, которую немцы в изобилии оставляли на нашей земле.

Я вдруг задумался — а где я и «мой» Орехов будем через четверть века? Неужели так и продолжим сидеть в своей двушке на Фестивальной, дрочить до зеркального блеска заныканный после какой-нибудь операции ствол, смотреть на то, что происходит вокруг — и надеяться, что снова обойдется, что и на этот раз демократы не будут запускать конские люстрации? Нет, такой судьбы я себе не хотел.

Этот полет мысли на границе сознания внезапно помог мне понять и проблему моего начальника. Я вспомнил ту шелупонь, в борьбе с которой потерял возможность ходить — и аналогии сами пришли мне в голову. Осталось только сформулировать их так, чтобы не взбесить товарища полковника.

Дело в том, что он привык к тому, что любая организация — это иерархическая структура, в которой есть рядовые члены, есть руководители звеньев, руководители руководителей и, наконец, самый главный начальник. Убери самого главного — и организация посыплется; убери одного из начальников второго, третьего, четвертого уровня — и от организации отвалится огромный пласт, который больше не будет мучить советскую власть. В общем, главное для Денисова — и, видимо, для моих начальников повыше рангом — было найти центр этой диссидентской паутины, которая пронизала буквально всё советское общество. Если я правильно помнил, все эти правозащитники вполне легально работали в различных институтах и издательствах, официально печатали свои произведения — если, конечно, в них не было никакой антисоветчины — и также официально получали авторские отчисления за музыку к кино и спектаклям. И доблестные сотрудники госбезопасности с риском для жизни обрывали эту паутину, вытаскивали её нити и сжигали их — но делали это предельно осторожно, чтобы не повредить остальной организм.

Проблема была в том, что эта теория изначально базировалась на неправильных посылках.

Я это знал. Все мои коллеги из будущего знали. Поэтому из тех протестунов, которые тогда выходили на проспект Сахарова, за решетки попадали единицы — те, кто в своем протесте переходил определенную грань и делал что-то, подпадающее под уголовную статью. Например, кидал кусок кирпича в действующего офицера госбезопасности при исполнении и наносил ему тяжкие телесные повреждения. Таких закрывали, даже если они были няшами и совершали своё злодеяние нечаянно.

Но сейчас, в начале 1970-х, теория сетевых сообществ ещё не была разработана до конца, она только оттачивалась — в том числе и с помощью советских диссидентов. ЦРУ и прочие МИ-6 внимательно анализировали опыт работы своих подопечных, чтобы потом применить его в других странах и даже в других условиях. Я вдруг понял, что у меня есть шанс поломать этим «уважаемым партнерам» всю их многолетнюю игру.

Но для этого мне надо было найти правильные слова для моего непосредственного начальника, полковника КГБ Денисова.

— Юрий Владимирович, — сказал я. — А что, если у них нет лидера?

Денисов некоторое время смотрел на меня, как на недоумка. Я с честью выдержал этот взгляд, глаз не отвел и вообще — выражал своим видом полную уверенность в своей правоте. Впрочем, определенные сомнения у меня были — даже в моё время у той же «несистемной оппозиции» был некий главный, который одновременно служил лицом и знаменем всех несогласных с политикой партии и правительства. Причем делал он это и из-за решетки, куда его всё-таки в конечном счете засунули, и даже после своей скоропостижной смерти, по поводу которой все наши либералы тут же подняли вой, поддержанный всем прогрессивным миром, ограниченным, правда, исключительно «золотым миллиардом». Негры и китайцы в эти игры не играли с самого начала.

Но сама смерть этого лидера не стала концом его организации. Нашлись другие люди, которые сумели переключить на себя финансовые потоки, что означало — борьба против страны будет продолжена до исчерпания всех возможных ресурсов. В конце концов, даже до революции антиправительственная деятельность иногда оплачивалась очень неплохо, хотя многие большевики старой закваски и были натуральными бессребрениками.

То есть налицо были все признаки той самой сетевой организации, в которой любой рядовой мог в мгновение ока стать маршалом, если это шло на пользу общему делу — и все принимали такое положение дел нормальным и обоснованным. Правда, на практике власть там крутилась внутри небольшой кучки одних и тех же деятелей, но известно, что любой коллектив при самоорганизации чаще всего вырождается в натуральную диктатуру. У здешних диссидентов пока не было столько времени, чтобы вырастить в своей среде пиночета, да и КГБ не дремало — наши укусы всё-таки, что ни говори, были для этих самоназначенных правозащитников очень болезненными.

— С чего ты это взял? — угрюмо спросил Денисов. — Всегда должен быть лидер, и у этих он тоже есть, просто мы ещё до него не добрались. Сахаров, Солженицын, Буковский — они сами по себе, это понятно. Авторитетны, но не они определяют стратегию и тактику. А такие люди есть… Должны быть!

Я немного помедлил, давая время полковнику успокоиться — мне показалось, что он слишком завелся.

— Тут всё может быть немного по-другому, Юрий Владимирович, — мягко сказал я. — Я, наверное, неточно выразился. Лидер есть, но он всё время меняется. Вчера за какое-то направление отвечал один, мы его взяли — тут же этим занялся другой, третий, — я покопался в памяти Орехова. — Это как с этим альманахом, который они выпускают. Там же целый коллектив, работа ведется коллегиально, а если кто-то попадает в поле нашего зрения, его функции берет на себя другой человек. Если нам повезет, и мы переловим весь текущий состав, всё равно останутся материалы и наработки, которые позволят совсем другим людям оформить выпуск, пусть и с задержкой.

— Хочешь сказать, что наша работа бесполезна?

Это прозвучало угрожающе, и я был вынужден сбавить тон. В конце концов, как помнил «мой» Виктор, за составителями этого альманаха — авторы с претензией назвали его «Хроникой текущих событий» — КГБ вёл настоящую охоту, и иногда в сети попадала крупная рыба. Другое дело, что большинство из них были кем-то научены, а поэтому вину-то они признавали, но соратников не выдавали — и получали по минимуму, какие-то смешные сроки. Некоторые и вовсе отделывались исключением из КПСС или из комсомола и увольнением с непыльных должностей.

— Я про такое даже не думал, — честно сказал я и улыбнулся: — На то и кот в доме, чтобы мыши не наглели. Дай им волю — у нас тут всё будет заклеено листовками о том, какой коммунизм плохой и какие коммунисты сволочи. А наши усилия приводят к тому, что они пока варятся в собственном кругу. Но нам ни разу не удалось подвести их под антисоветскую организацию. Отдельные кружки — да. Отдельные группы — да. Но всё это сообщество — к сожалению, нет.

— К чему ты это ведешь? — Денисов чуть оттаял.

— Я предлагаю оставить Морозова на свободе, пусть ходит и носит то, что он носит. Но некоторые из его адресов необходимо потрясти. Например, Петра Якира.

— Якир… — голос полковника стал очень задумчивым. — Ты же знаешь, кем был его отец и как он кончил?

Я кивнул.

— Так вот… — продолжил он. — Санкцию на обыск у него придется получать там, — Денисов ткнул пальцем в потолок. — И не факт, что её дадут. Не маленький, сам должен понимать — задержать человека с такой фамилией означает дать повод нашим врагам снова попытаться опорочить всю нашу страну.

— Можно и не задерживать… — сказал я. — Только если совсем железные доказательства работы на врагов будут. Просто обыск — в рамках оперативных мероприятий по этому делу, — я положил ладонь на папку с материалами по Морозову. — Но дело совсекретное, поэтому в постановлении написать что-то расплывчатое. Главное даже не найти что-то, а заставить того же Морозова сойти с привычного маршрута. Пусть он позвонит ещё кому-то, сходит ещё куда-то. Ещё можно установить наблюдение за Якирами, но, боюсь, эти люди очень осторожны, и наружка лишь зря потратит время. А вот Алексеева… если у неё проходят собрания диссидентов, это может помочь выявить сразу многих. Возможно, мы их и так знаем… скорее всего, знаем. Но точно установить горизонтальные связи не помешает. По той же схеме, что с Морозовым.

Денисов склонил голову и надолго замолчал. Лишь минуты через три он вскинулся.

— Вижу, ты хочешь досрочно капитанскую звезду получить? — он улыбнулся. — Похвально. Есть только одно соображение, которое может помешать твоим наполеоновским планам. Разработку этой группы кроме нас ведет ещё и центральный аппарат. У них свои операции, свои приемы, свои цели. И нам могут не согласовать оперативные мероприятия в отношении некоторых персон, причем без объяснения причин. А вот результаты потребуют обязательно. Вот я и хочу у тебя спросить — готов ты к этому? Может, проще завербовать этого Морозова и получать у него нужную информацию?

Над возможностью вербовки Морозова я думал всю неделю, и ответ у меня был наготове.

— Он ненормальный, — сказал я. — Привлечь к агентурной работе можно, но потом на проверку его сведений уйдет столько сил и времени, что их не останется ни на что другое. Поэтому предлагаю оставить его на вольных хлебах. Меня только смущает, что он работает на почтовом ящике — то есть надо бы за ним смотреть повнимательнее, вдруг его начнут использовать разведки оппонентов?

— Когда начнут — тогда и будем думать, — как-то безразлично ответил Денисов. — Там и статьи другие, и сроки побольше, чем за антисоветскую агитацию. Хорошо, по Морозову согласен, трогать пока не будем. А с той девицей что?

С Ириной мы встретились в субботу, как и договаривались, пообедали вместе в «Праге» — в этот престижный ресторан по вечерам было не пробиться, но днем попасть туда было легко. К тому же «моего» Орехова там знали, и швейцары не наглели, даже удостоверение предъявлять не приходилось. И закончилась наша встреча очень удачно — и для неё, и для меня.

— Она согласна сотрудничать, но сейчас у неё другие заботы — беременность, скорая свадьба, потом ребенок, — рассказал я. — Если что-то узнает — позвонит, но это дело случая. Когда у неё ситуация устаканится, проведу нужные мероприятия. Пока же побудет под временным псевдонимом «Дон Кихот».

— Что ж… тебе видней, хотя я бы предпочел, чтобы она уже была оформлена как агент. Но приказывать не буду. А почему «Дон Кихот»?

Я усмехнулся.

— Чтобы никто не догадался, как в том фильме.

Денисов тоже коротко хохотнул.

Ирине я, разумеется, про этот псевдоним не говорил — ещё обидится, а обиженные женщины непредсказуемы, особенно беременные. Но на контакт она пошла действительно легко, хотя и предупредила, что с диссидентами никаких дел не имеет. С Морозовым она познакомилась с год назад на конференции по ЭВМ, но это знакомство тогда не продолжилось — он всплыл самостоятельно, сам откуда-то знал, что я работаю в КГБ, и слезно умолял задать мне два вопроса. Ирина вполне могла отказать Морозову и, наверное, была обязана сделать это. Но тот активно напирал на несчастную судьбу той Наденьки, а также на то, что дату процесса над Буковским скрывают даже от его старенькой матушки, чем едва не довел Ирину до натурального разрыва сердца. Она настолько прониклась несправедливостью этих ситуаций, что безропотно отправилась ко мне домой без предварительного звонка, ткнулась в запертую дверь моей квартиры и пошла наматывать круги у подъезда, сильно промерзнув ко времени моего возвращения. Морозову она потом позвонила, но лишь сказала, что ничего не узнала — а он никак на это не отреагировал.

В общем за всем этим стояла некая загадка, которую мне ещё предстояло разгадать. Говорить об этом начальнику я пока не стал.

— Так, это всё хорошо… — сказал он и замолчал.

А я понял, что хорошее закончилось и настало время для плохого.

— Можно идти, Юрий Владимирович? — невинно спросил я.

— Нет, не можно. Виктор, а почему ты утаил, что едва не испортил операцию нашим коллегам из центрального аппарата?

Это было неожиданно, но подобных грехов я за собой не знал. Я вообще не помнил, чтобы вмешивался в чью-либо операцию и портил её. Все мои действия были санкционированы Денисовым, и планы мероприятий по Морозову и Ирине с его визой лежали в соответствующих папках.

Если только… но озвучивать свои догадки я не стал.

— Не понимаю, о чем речь, товарищ полковник, — четко произнес я, давая понять, что перешел на официальный тон.

— Не понимаешь, товарищ старший лейтенант? — Денисов вдруг встал, резко и с грохотом отодвинув кресло и навис надо мной так, что мне пришлось смотреть на него снизу вверх. — Не понимаешь?! Какого черта ты полез к этим актерам? За каким… они тебе понадобились?!! Это не твоя сфера деятельности! Но нет, мы же самые умные, мы всё умеем, всё знаем… И ладно бы сходил, послушал этого… Высоцкого. Но где рапорт? Где, спрашивается, рапорт о том, как ты весело провел время? И что за девица, с которой ты уехал оттуда? Почему, сукин ты сын, я должен краснеть перед руководством, как школьница из шестого «Б» класса?

На этот вопрос у меня тоже был ответ. Я точно знал, что делать, когда начальство в гневе.

— Виноват, товарищ полковник, — хоть и снизу вверх, но я смотрел Денисову прямо в глаза. — Не подумал. Разрешите отбыть в свой кабинет для составления отчета о том вечере?

Полковник подтянул кресло обратно и грузно плюхнулся на него.

— Не разрешаю, — много спокойнее сказал он. — Понапишешь туда всякого, знаю я вас… Просто рассказывай, куда тебя занесло, чтобы я в курсе был.

Я облегченно вздохнул. Расправа откладывалась на неопределенный срок.