Спасите наши души

Глава 4 «Не страшны дурные вести»

Разумеется, Ирина пришла ко мне. Она знала, где я живу, была здесь несколько раз — собственно, все наши свидания заканчивались у меня, потому что она жила с родителями где-то в районе Таганки. Правда, свиданий этих было — кот наплакал, из памяти Виктора я извлек воспоминания о семи встречах «с постелью» и о ещё трех коротких пересечениях в городе. Последний раз они виделись в самом начале декабря, обещали друг другу созвониться, но так и не сдержали данного слова — ни он, ни она. У Орехова началась страдная пора, к концу года начальство требовало не только составления планов на следующий год, но и отчетов о проделанной работе, так что вместо свиданий с симпатичной девушкой нужно было встречаться с осведомителями, оформлять результаты в виде рапортов и агентурных сообщений. В общем, он бегал, как голодный волк, а затем проводил вечера наедине с пишущей машинкой прямо в здании управления — в таких вещах секретность соблюдалась дотошно.

Чем была занята Ирина, «мой» Орехов не знал; возможно, она звонила ему на домашний номер, но он возвращался в эту квартиру очень поздно. В итоге они не виделись четыре недели — солидный срок для недавно познакомившихся молодых людей. За это время и он мог найти себе новую пассию — если бы не был так загружен работой, — и она могла познакомиться с каким-нибудь перспективным молодым человеком, у которого работа не на первом месте.

— Конечно, к тебе, — сурово ответила Ирина. — К кому ещё я могла приехать в такую даль?

Даль — это полчаса на метро и пятнадцать минут пешком. Москвичи всё-таки слишком избалованы. Правда, как я уже знал, Ирина родилась в Средней Азии, где её родители жили в эвакуации, но в столицу её привезли совсем маленькой. Так что тоже москвичка, и не в первом поколении.

Она действительно была симпатичной — красавицей её мог назвать только записной казанова, да и то лишь ради собственной выгоды. У неё была очень милая улыбка, большие карие глаза и модный по нынешним временам «каскад» — для меня он выглядел весьма забавно, но сейчас под женскими сферами такого рода причесок скрывалось великое множество. Виктор мысленно даже сравнивал её с какой-то актрисой, имя которой мне ничего не говорило, но я подозревал, что так он объяснял свою тягу к этой девушке. Ну а что она нашла в младшем офицере УКГБ по Москве и области — Бог весть. Возможно, это была просто любовь.

Орехов, кстати, её проверил — сразу после знакомства. Поздний ребенок, родители-учителя, учительствовали в не самой престижной школе Москвы, но сумели дать дочери высшее образование — она стала программистом, служила в каком-то бессмысленном НИИ в Люблино, получала меньше любого дворника, но очень гордилась своей работой. Она знала, где работает Виктор, но о его службе они ни разу не говорили. В общем, идеальный кандидат на позицию супруги из Комитета — особенно в том случае, если сейчас заявилась сюда не с целью устроить скандал, а просто захотела проверить, всё ли с ним в порядке.

— Мало ли, — я улыбнулся. — Мы давно не виделись, вдруг ты нашла кого-то? И он по счастливому совпадению живет именно в этом доме и в этом подъезде?

— Дурак ты, Орехов, — она мягко улыбнулась. — Таких совпадений не бывает. Пригласишь?

Она кивнула на дверь подъезда.

— Может, и дурак, — пробормотал я. — Заходи.

В прихожей я принял у Ирины пальто и пристроил его на весьма кондовую вешалку. Она за это время успела стянуть свои сапоги и как-то привычно облачилась в относительно новые тапочки — они были ей по размеру, поскольку и покупались именно для неё. Платье у неё действительно оказалось мини, правда, лишь чуточку выше колен, что было в рамках приличий. А ещё оно было из шерсти, прекрасно тянулось и отчетливо демонстрировало небольшой животик.

Из памяти Орехова я извлек, что месяц назад Ирина была более стройной. В то, что весь декабрь девушка жрала вредную пищу на сложных углеводородах, заедая жареную картошку пирожными и запивая их сладким чаем, я не верил. К тому же такая диета обязательно отразилась бы на лице, но вот с этой частью её тела всё было в полном порядке — если не считать ужасного, «совкового» макияжа, который был obligatum для сотрудников советских НИИ. Правда, я не знал, была ли эта «обязательность» подкреплена каким-либо законом, но соблюдалась она свято.

И поэтому вывод из наличия животика сделал однозначный.

— Какой срок? — как можно небрежнее спросил я.

— Четыре месяца, — её ответ тоже прозвучал беззаботно. — Это не твой… к сожалению.

Что ж. Я мысленно поставил Ирине жирный плюс на обложке выдуманного личного дела, которое хранилось в мозгу Виктора. Она могла пытаться заявить, что ребенок мой — то есть, конечно, Орехова, но теперь и мой тоже. Вот только первая встреча Виктора и Ирины состоялась седьмого ноября, после Октябрьской демонстрации Макс позвал друга с собой, а Ольга привела подругу. Акция была явно спланирована, но никто претензий не предъявлял — правила игры Виктор понимал, и точно знал, что ордер на двухкомнатную квартиру надо будет оправдывать. К тому же Ирина ему понравилась, а он, кажется, понравился ей. В общем, такой счастливый случай, из которого и вырастают крепкие семьи.

Но, как в анекдоте, невеста оказалась с подвохом.

Впрочем, ничего неожиданного в этом не было — на мой взгляд из будущего. Виктор точно знал, что до встречи с ним Ирина не жила в монастыре, у неё были любовники, с которыми она и сексом занималась. В конце концов, многие её ровесницы уже были замужем и растили ребенка, а то и не одного. И она, наверное, хотела создать семью с любимым человеком, завести детей, свить уютное гнездышко — в общем, всего того, что обычно хотят люди нашего с ней возраста. Виктор, кстати, тоже монахом не был — так что тут счет был равный. Ну а то, что Ирина не знала о своей беременности — дело насквозь житейское, в этом времени до ранней диагностики ещё не добрались, непраздность женщины определяли по старинке, и точность могла гулять в очень широких пределах. Это на четвертом месяце невозможно не заметить прибавление в объеме талии, а на третьем и раньше — легко.

— Да, жаль… — согласился я. — А кто он?

— Наш сотрудник, из соседнего отдела, у нас был роман… летом. Потом мы расстались, я познакомилась с тобой… но оказалось, что рано, — путанно объяснила она. — Он уже знает и не возражает против того, чтобы дать ребенку свою фамилию.

— Что ж, хорошо, если так, — кивнул я. — Ты проходи… давай на кухне посидим, чайник сейчас поставлю, и тортик вот есть — отметим это событие. Всё-таки новая жизнь. Пол ещё не определяли?

— Нет, — она мотнула головой. — Бабушка-соседка обещает сына, а я больше дочку хочу.

— Значит, само решит, когда вырастет, — откликнулся я.

Ирина ожидаемо хихикнула, не подозревая, что в этой шутке есть лишь доля шутки.

Мне, наверное, не стоило начинать ужин с торта и чая, но заставлять Ирину ждать, когда я приготовлю что-то серьезное — и тем более просить её заняться готовкой, — я не хотел. После известия о беременности, к которой никакой Виктор Орехов не был причастен, я не находил ни капли смысла в её визите ко мне. Сообщить «радостные» новости о том, что она возвращается к своему прежнему любовнику, Ирина могла и по телефону, когда и если я соизволил бы до неё дозвониться. Приезжать ради этого в нашу Тьмутаракань было странно и нелепо. Судя по её несколько нервному поведению, она тоже это понимала и лишь ждала подходящего случая, чтобы поговорить о том, ради чего она проделала всю эту дорогу.

Я же не торопил события — ел торт, пил чай, рассказывал что-то сам, конечно, не связанное с работой, простой пересказ семейных историй, услышанных от сослуживцев, причем сильно приукрашенных и перевранных. Ирина улыбалась в нужных местах, активно участвовала в разговоре, угощением не брезговала… Наверное, любой сторонний наблюдатель принял бы нас за семейную пару, которая встретилась после долгой разлуки — например, после командировки в отдаленные районы Советского Союза. Возможно, он бы даже уловил в нашей болтовне намек на то, что скоро мы перейдем к интимным упражнениям в постели — в принципе, такая прелюдия между мужчиной и женщиной была допустима. И этот наблюдатель ошибся бы. Никакого секса наша болтовня не предполагала даже в теории — хотя я не исключал, что Ирина была бы совсем не против.

Правда, тут мне снова пришла на помощь память Орехова — он не был героем-любовником, а Ирина не была неутомимой кошкой, и их секс происходил скучно и даже нелепо, если тут применимо это слово, и нисколько не был похож на то, что показывают в западном кино. Впрочем, судя по всему, сейчас это было в пределах той же нормы, которая определяла длину женских юбок, так что оба партнера не жаловались. Да и некому им было жаловаться.

К главной цели своего визита Ирина перешла лишь после того, как доела свой кусок торта и отказалась от предложенной мной добавки. Она решительно отодвинула от себя тарелку и чашку, положила локти на стол, скрестила пальцы и посмотрела на меня чуть исподлобья.

— Виктор… — начала она и запнулась.

— Что? — я помог ей собрать разбегающиеся мысли в кучу.

— Виктор… ты знаешь, я никогда не спрашивала тебя про твою службу… ну… в Комитете государственной безопасности…

И снова заминка.

— Правильно делала, — ответил я. — Я бы не ответил, ты бы обиделась.

— Я это и предполагала, — она слабо улыбнулась. — У тебя серьезная работа, и отношение к ней наверняка серьезное. Но сейчас я тебя прошу… нет — умоляю! Умоляю помочь мне!

Был бы у неё чуть более эмоциональный характер, последнюю фразу она бы прокричала. А так эти слова прозвучали очень неприятным фальцетом — для меня неприятным.

Иностранные разведки всегда искали подходы к сотрудникам органов госбезопасности других стран. Сотрудники КГБ СССР исключением не были, их пытались вербовать чуть ли не с момента появления этой структуры, и иногда эти попытки даже оказывались успешными. Самый известный предатель, Олег Пеньковский, получил высшую меру всего восемь лет назад, ещё одного, Петра Попова, расстреляли в 1960-м. Я точно знал про одного действующего агента — Владимир Ветров почему-то купился на посулы французов; у нас его разоблачили только в восьмидесятые, и мне надо было придумать, как сдать информацию о нем, не выдавая своего послезнания. Впрочем, эта задача представлялась мне не слишком сложной, и я собирался покончить с ней сразу после праздников. Сливки с этого Ветрова агенты бывшей Сюртэ Женераль уже сняли, так что никакой спешки не было. Был ещё Олег Гордиевский, которого, кажется, уже завербовали англичане, но тут моя память давала сбои, и я не собрался рубить с плеча.

Я помнил ещё несколько фамилий, но они выйдут на разведку врага позже, так что время предотвратить те предательства было достаточно. А до некоторых я вряд ли мог добраться — тот же Олег Калугин так и не раскрылся в качестве агента ЦРУ, а обвиняли его за интервью, данные уже после отставки, лишения наград и звания и развала СССР. Впрочем, гебешники бывшими не бывают, а к их мемуарам внимание самое пристальное.

И заход Ирины выглядел так, словно она собирается меня вербовать. Правда, в это я верил слабо — судя по памяти Орехова, она вряд ли была агентом хоть ЦРУ, хоть МИ-6, хоть тех же французов. Не её это уровень — вербовать действующего офицера КГБ. Да и чем я мог быть интересен секретным иностранцам? Тут я вспомнил, как сложилась биография «моего» Виктора, и у меня забрезжила тень понимания.

— Ирина, не кипишуй, — спокойно сказал я. — Помочь в чем?

Она пару раз сделала глубокий вдох.

— У моих знакомых недавно арестовали подругу, — тихо сказала она. Её уже осудили и сослали. Писать письма, наверное, не разрешают, весточек никаких, и они за неё очень переживают. Они уже обращались, куда только можно, но всё бесполезно — никто им не отвечает. У неё муж тоже сослан, но три года назад…

— Как зовут знакомую? — сухо уточнил я.

— Надежда Емелькина.

Я мысленно выругался. Про эту безумную девицу я знал — правда, не своей памятью, а памятью Орехова. Видимо, в школе на Надежду произвели неизгладимое впечатление истории девушек-комиссаров времен Октябрьской революции и Гражданской войны, а позже эффект закрепил очень хороший фильм «Оптимистическая трагедия»[4].

Потом эта Надежда как-то набрела на диссидентов, прониклась их идеями, вообразила себя революционеркой и начала отдавать всю себя их борьбе. Правда, она была даже не солдатом, а кем-то вроде подносчицы патронов — с каким-то бешеным энтузиазмом перепечатывала всякую антисоветскую литературу, которую настоящие диссиденты потом переправляли на Запад. В общем, такой бесплатный ксерокс. Она даже работу выбрала так, чтобы больше времени оставалось на эту перепечатку — дежурила в больнице сутки через трое с соответствующей зарплатой. Диссиденты ей, кстати, не платили, но она быстро выскочила замуж за Виктора Красина, который боролся с советской властью ещё со сталинских времен. Так могло продолжать долго, но пару лет назад Красина в очередной раз арестовали и сослали, если Орехов ничего не путал, в Красноярский край, и Емелькина окончательно слетела с катушек.

Судя по агентурным данным, она не раз порывалась выйти в люди с плакатами, но диссиденты не хотели терять живую печатную машинку и останавливали её от необдуманных поступков. Но в июне семьдесят первого не уследили — и девушка оказалась на Пушкинской площади с собственноручно нарисованным плакатом и пачкой листовок, на которых написала свои нехитрые требования: свободу политзаключенным, особенно Владимиру Буковскому (и мужу, разумеется). Её приняли, продержали несколько месяцев в Бутырке, но дали всего пять лет ссылки, которая среди диссидентов считалась мягким наказанием. Суд над ней состоялся в конце ноября, и я предполагал, что Наденька ещё даже не добралась до места ссылки — этот процесс во все времена не был быстрым. Ну а в дороге «никто кормить не обещал» — то есть в переписку ей вступать пока нельзя, у конвоя другие задачи. Я подумал, что гуманное советское правосудие решило организовать жене ссылку в тех же местах, где уже сидел муж — это был очень вероятный исход для этой инкарнации истории Ленина и Крупской.

В принципе, ничто не мешало мне изложить эти соображения Ирине — секретных сведений я не разглашал, зато мог успокоить саму девушку и её неведомых друзей.

Но этот путь вёл меня прямиком в пропасть.

Теперь я мог очень достоверно представить всю хронологию падения Виктора Орехова. Скорее всего, этот разговор состоялся бы и без моего участия — может, без торта, но не он был определяющим фактором. Скорее всего, Виктор даже не заметил бы, что Ирина беременна, и ей не пришлось бы рассказывать про отца ребенка — теперь я сомневался, что мне сказали всю правду, хотя нынешние диссиденты работали в самых неожиданных местах, да и НИИ со скучными и бессмысленными названиями они любили. В общем, товарищ Орехов попался бы на крючок, за что, возможно, даже получил бы поощрение в виде не очень выдающегося секса.

Ну а потом Ирина приходила бы к нему снова и снова, потом познакомила бы его с кем-нибудь более хватким… И Орехов начал бы сдавать даты и персоналии следующих мероприятий своего отдела, а его товарищи находили бы на добытых потом и кровью адресах натуральные пустышки, поскольку всё интересное оказывалось вывезено на другие квартиры. Долго подобное продолжаться не могло, Виктора вычислили — и его жизнь навсегда была сломана. Себе я подобной судьбы не хотел. К тому же я не чувствовал к этой девушке ничего — ни любви, ни даже симпатии. Мне было лишь жаль её ещё нерожденного ребенка — думаю, с такими родителями расти ему сиротой, пусть и в фигуральном смысле, ведь отец и мать все свои силы направят на борьбу со страной и народом.

Я покачал головой и спокойно сказал:

— Что-то слышал, кажется, но подробностей не знаю. Лезть в это не буду, может оказаться чревато.

Ирина поникла. Видимо, она поняла, что добыть у меня информацию не получится — и была очень расстроена этим обстоятельством.

— Вот как… — пробормотала она. — Даже несмотря на то, что я прошу?

— Даже несмотря на это.

Она тяжело вздохнула.

— Но почему?

— Ну… ты же сама сказала, что у меня серьезная работа. И я отношусь к ней очень серьезно.

— А ко мне, значит, несерьезно?

Я пожал плечами. Женщины любят делать парадоксальные неверные выводы.

— И к тебе серьезно. Относился, — напомнил я. — Сейчас ты для меня просто знакомая, с которой у меня были хорошие отношения. И было бы неплохо, если бы мы сохранили эти отношения и дальше. А этого не случится, если ты будешь заставлять меня выбирать, к чему мне относиться более серьезно — к тебе или к работе.

— Это потому, что я беременна от другого? — в её глазах блеснули слезы.

Впрочем, я не знал, были ли эти слезы настоящими. К тому же у беременных случаются спонтанные перепады настроения.

— Это-то тут при чем? — я вложил в свой голос как можно больше недоумения. — Не смешивай мягкое с круглым.

— Но что я должна думать?

— Ты должна думать в первую очередь о своем ребенке, — наставительно произнес я. — А не выполнять странные просьбы каких-то знакомых… Кто они, кстати?

Она на секунду замешкалась.

— Ты их не знаешь!

— Откуда тебе это известно? Раз они знают обо мне, то и я могу о них знать. Москва — всего лишь большая деревня, слышала об этом? Мы с тобой, кстати, находимся на том месте, где совсем недавно была деревня, Аксиньино называлась.

Это было не совсем так, но вряд ли Ирина сейчас находилась в том состоянии, чтобы опровергать меня историческими фактами.

Она всё ещё колебалась, а я не торопил события, лишь внимательно смотрел на неё. И она не выдержала.

— Марк Морозов, — тихо сказала она.

— Тоже работает у вас?

Такой фамилии Орехов не слышал, по ориентировкам этот человек не проходил, что, впрочем, было вполне логично, если Морозов не относился к творческим людям и пока не натворил никаких заметных дел — как та же Надежда Емелькина, — а лишь тихо перечитывал по ночам «Архипелаг ГУЛАГ». Правда, в эту теорию не вписывалась его просьба Ирине поговорить со мной о делах службы, но эту ниточку в любом случае придется отрабатывать — может, не мне, а профильным коллегам. Хотя с Денисова станется повесить на меня и этого Морозова. Вот не было забот, купила баба порося…

— Нет… он программист, но в другом институте, и кандидат математических наук.

С этими установочными данными найти Морозова было проще простого — я уж думал, придется пытать Ирину на предмет других подробностей жизни этого несомненно великого диссидента.

— Понятно, — кивнул я. — А больше он ничего не просил узнать?

На этот раз Ирина колебалась значительно дольше.

— Просил…

— И чего же он ещё хотел?

— Дату суда над Владимиром… — еле слышно пробормотала она.

— Буковским?! — воскликнул я. — А у этого твоего Морозова губа не дура… дай ложку, дай говно… С чего он вообще взял, что я в курсе, когда и кого судят?

— Ну ты же в Комитете работаешь… — Ирина была готова разреветься.

— У нас много кто работает, потому что тех, кто не работает — увольняют. Такова се ля ви, — сказал я. — Вот что, Ирина… хочешь, кстати, ещё торта?

Она молча помотала головой.

— Ну да, много сладкого вредно, — улыбнулся я. — Но чай я тебе всё-таки налью.

Я встал и подчеркнуто повернулся к ней спиной, загремев чайником. Пусть видит, что я чувствую себя хозяином положения. Она ничего не сказала.

— Так что, Ирина… Морозову своему скажи, что я ничего не знаю. Тупой опер, сразу лапать полез, чего с него взять. Так и тебе будет проще, и мне. Будущий муж в курсе этих дел?

— Н-нет…

— Вот и хорошо. Пусть так и дальше остается. Если этот Морозов снова тебя начнет ко мне подсылать — отказывайся, скажи, что поругались, что у тебя свадьба на носу, роды, беременность сложно проходит… ты, кстати, на учет в женскую консультацию уже встала?

От неожиданной смены темы она на пару секунд растерялась.

— Д-да… неделю назад.

— Вот и хорошо, — повторился я. — Занимайся личной жизнью, готовься к появлению ребенка — это очень ответственное дело, его нельзя пускать на самотек. Если вдруг какие-то проблемы будут — звони, попробую помочь, думаю, удастся тебя на обследование в нашу ведомственную клинику направить. Поняла?

— Д-да, п-поняла…

— Вот и хорошо, — блин, привязалось это выражение. — Вот, держи свой чай, — я поставил полную кружку перед Ириной. — И запомни — не стоит лезть во взрослые игры, если ты в них ничего не понимаешь и не имеешь своей выгоды. Те вопросы, которые ты мне задавала, очень опасные. Для тебя в первую очередь. А Морозов слиняет, оставив тебя разбираться с последствиями. На него даже не надейся.

Это тоже было не совсем так, но Ирине пока не стоило знать истинное положение вещей. В конце концов, ей всего двадцать шесть.

Она отхлебнула горячий напиток и с мольбой посмотрела на меня.

— Ты всё-таки обиделся, что я теперь не с тобой… — у неё получилось сказать это как-то жалобно — простая констатация факта, не более.

— Задета моя мужская гордость, не более, — улыбнулся я. — А в остальном я и в самом деле желаю тебе счастья в личной жизни и здорового ребенка. Надеюсь, твой первенец будет мальчиком. Когда ему срок подойдет?

— В мае… но я вижу, что ты совсем не огорчен, что мы расстаемся…

— Ирина, а я по долгу службы и не должен устраивать истерики и бить посуду. К тому же скоро Новый год, по телевизору новый «Кабачок „Тринадцать стульев“» покажут, жизнь прекрасна и удивительна, а в тебе растет новый человечек — разве это стоит моего огорчения?

Она помотала неодобрительно головой.

— Что ж, тогда мне пора. Спасибо, что угостил тортом, он был очень вкусный.

Собралась она на удивление быстро. Моё предложение забрать остатки «Праздничного» отвергла, хотя и после обдумывания — и скрылась за дверью. Провожать её я не пошел.

Вместо этого я вернулся на кухню, допил чай, вымыл посуду, потом перебрался в комнату, включил свой верный «Рекорд» и под шутки пана Спортсмена достал пару листов писчей бумаги, заправил чернилами ручку и аккуратно вывел на бумаге:

Завтра придется ехать в Контору и регистрировать этот совсекретный документ, а во вторник докладывать Денисову ещё и об этом. Но я был готов к этому. Ведь фактически я вышел из этой ситуации победителем — и, возможно, установил ещё одного диссидента, который до сих пор выпадал из поля зрения нашего управления.