Сперанский 5. Заговор

Глава 13

Глава 13

Петербург 5 января 1799 года

— А-ну, иди сюда! Михаил, я жду от тебя объяснений, — уже в холле дома встречал меня Матвей Платов.

Он выждал, пока я договорю с французом, даже не показывался в поле зрения, когда мы с Шарлем Талейраном вышли из моего кабинета, Платов появился, как черт из табакерки, тут все, можно расслабиться и начать высказывать мне претензии. Чем, собственно, и занялся атаман.

— Здесь разговаривать будем? — усталым тоном спросил я друга. — Или в мой кабинет зайдем?

Платов огляделся, нашел взглядом сдерживающую смех мою жену Екатерину и решил, что столь деликатные претензии, которые Матвей Иванович хотел мне высказать, при дамах лучше не озвучивать. Хотя, чего там… Катя была в курсе. Весь Петербург был в курсе.

Усталость от разговора с Талейраном постепенно, но неуклонно сменялась игривым настроем. Ощущение враждебности сменилось дружелюбностью, ушла необходимость следить за каждым своим словом, ждать подвоха. И весь этот напускной гнев, якобы, гнев, Платова только лишь веселил.

— Я казак, но и дворянин, могу и на дуэль вызвать! — начал разговор Платов, когда мы с ним оказались наедине.

— Учти, что тогда оружие выбираю я. Будем биться… — я задумался. — Подушками тех дам, которых ты уже ублажил.

Я рассмеялся, казак не смог так же скрыть улыбку, пусть и сдерживался.

— Нет, ну что происходит? Это же как нравы-то пали в России? При живых мужьях этакое творят. За уды меня хватают и ведут… — уже, скорее, жаловался Платов. — Ты представляешь? Муж, а она… Вот так схватила, а я, кабы уды мои драгоценные не повредить и иду, как бычок на заклание. А муж в соседней комнате кофий пьет.

— Ну так ты же идешь, вот и ведут тебя! — я уже не мог, в голос смеялся.

Стоило Платову прибыть в Петербург для награждения, как началась, как я это для себя назвал, «платомания». Казалось, серьезные матроны, или даже недавно вышедшие из юного возраста молодые жены престарелых мужей, начали искать встреч с казаком, который прославился историей с баронессой фон Хехель. Эта сплетня обросла такими подробностями, что диву можно даваться, насколько же извращенные умы у русской аристократии. Куда там порнографическим книжкам из будущего! Вот многим дамам и захотелось безудержного и грубого секса. Муж? Разве он должен стать преградой для таких дел? Некоторые мужья, так сами приглашали Платова к себе, наверняка знали, что должно произойти.

При этом, Матвея ни разу не пригласили на официальный прием, но он уже побывал чуть ли не в трети домах Петербурга. Делал это почти тайком, так как его приглашения на ужин не особо афишировались. Ну а там… Редко какой ужин не заканчивался тем, что Платов задерет платье дамочке. И вновь похождение ненасытного казацкого жеребца обрастали пикантными подробностями, неизменно в которых было то, что кобылка оставалась покрытой, довольной аж до слез счастья.

В чем тут психология поведения женщин? Могу только догадываться, но есть в истории и аналогии. Например, старец Распутин… Может дамы так устают от всех условностей, но просто хотят безусловного секса, природно-животного? Галантный век, в любом случае развратил русскую аристократию.

Насколько я знал, в первую неделю таких встреч Платов ходил гоголем, гордился и считал себя неотразимым. Спрашивал меня, почему он так редко бывает в Петербурге. И выражал надежду, что впредь будет в столице показываться чаще. Даже задумывался дом себе прикупить, проживая пока у меня. Но после, когда он понял, что чем дальше, тем больший охват петербургских женщин, а слава о казаке Платове не совсем такая, какую хотел бы иметь атаман, Матвей занервничал.

— Как мне это остановить? Я уже дважды стрелялся, а на дуэль был вызван одиннадцать раз, благо большей частью примерились. Я не боюсь этих забав с дуэлям, но сколько же можно? Я выспаться не могу: или у дамы ночь в атаку хаживаю, или встаю сильно рано, чтобы не опоздать и прибыть на дуэль. Да мне денег жалко, чтобы покупать каждый раз новые пистолетные пары. Я уже жалею подполковника Кантакова, который у меня неизменный секундант. Он же службу вести не может только и бегает со мной на забавы дворянские. Ладно бы бились, так все еще просят, кабы не на саблях рубились. И кто вообще придумал каждый раз дуэлировать новой пистолетной парой, даже если и не стрелялись вовсе? — выговаривался Матвей Иванович Платов.

— Зато сколько новых знакомств! — продолжал смеяться я. — Ты же так себе и партнерах в делах коммерции быстрее меня сыщешь.

— Да, ну тебя! Я же с проблемой, как к другу пришел. Тем более, что это от тебя такая слава пошла. Знаешь шутку, какую в Петербурге уже все говорят? — сказал Платов, а я, не имея возможности ответить, так как залился в смехе, только кивнул головой.

«А вы видели, какие уды прячет в штанах казак Платов?» — спрашивает одна дама преклонного возраста у подруги.

«Конечно же, весь Петербург видел его уды — они удЫвительные»

Вспомнив анекдот-каламбур, я уже не мог не только говорить, но и слушать Платова, настолько было смешно.

— Вух… Так могут и швы разойтись на ране. Матвей, так это же слава! Сам Суворов позавидует, — чуть успокоившись говорил я. — Ну а серьезно, так должны забыть тебя скоро. Или ты был таким умелым и неутомимым, что дамы не смогут тебя забыть?

И снова смех, но Платов, зарядившись от меня весельем сам стал смеяться. Он умеет принять шутку, а иногда интересно пошутить, даже над собой. Такой себе мужик с большими погонами, которых пока и не изобрели.

Кстати, я подал идею с погонами и знаками различия Аракчееву, объяснил, как я это вижу и что это даст армии, ну а он обещал поговорить с государем насчет погонов и значков на манжетах, и покажет рисунки с ними. И сейчас можно вполне себе определить кто перед тобой, по тем же эполетам, но погоны, как по мне, намного практичнее. И тут, в моем проекте, разделение по родам войск присутствует.

Почему не сам пошел к государю в предложением? Так куда еще мне и эта слава? Перед дуэлью я отдал в печать большую статью с геометрией Лобачевского… Уже Сперанского. И у меня и так слава изобретателя, литератора, военного… Это все я? А, если бы не отдавал некоторые изобретения другим людям, тому же Захарову, или медицину Базилевичу? Тут попахивало таким мистицизмом, что на фоне увлечения этим гиблым делом про всякие там духи, высшие силы, еще и привлек бы излишнее внимание со стороны идиотов-спиритистов, или как называются те, кто занимается спиритическими сеансами. Спиридасты?

— Так, все пустое. Уеду я скоро, так что потерплю, — занимался само убеждением Платов.

— А через девять месяцев приезжай, Матвей, в Петербург снова. На крестины будем хоть с тобой вместе. Детей же в высшем свете родится видимо-невидимо, да все на тебя похожие, сразу с залихватскими казачьими усами, — подначивал я Платова. — И знаешь, друг, если они и характером в тебя, то так и Россия измениться, станет в высшем свете много порядочных и душевных людей.

Платов рассмеялся в этот раз еще громче, чем я.

А я-то тут думаю, как Россию сделать сильнее, как общество изменить к лучшему. А ведь выход-то есть: нужно найти с десяток порядочных особей мужского пола из высшего света и оплодотворить всех женщин из высшего света и все… Развитие попрет…

— Господин Платов, муж мой, — в кабинет зашла Катя. — Уж простите меня, господа, но сгораю от любопытства, отчего вы так веселитесь. Стены дрожат от смеха.

— А когда Матвей Иванович ходит на ужины в петербуржские дома, там стены дрожат не от смеха, а от… — я осекся, но и так все поняли от чего трясутся стены, скрипят кровати и сотрясаются сердца женщин.

Катя прыснула и отвернулась, подрагивая плечиками от смеха.

— Мне уехать? Или все же дуэль? Ты чего прислал за мной, чтобы посмеяться? — Платов уже был серьезен и в том состоянии, что еще одна шутка и мы с ним рассоримся.

— Прости, тут было этот французский министр, приехал ко мне, подставил сильно. Теперь все будут думать, что я французам подыгрываю. Так что несколько я озадачен, вот и отвлекаюсь в смехе, — я посмотрел на Катю. — Душа моя, тебе не составит труда распорядиться нам тут…

— Только не кофе, эту гадость пейте сами. Мне водки, — поспешил сказать Платов.

В принципе, уже не так, чтобы утро, сегодня я во дворец не поеду, так что…

— Давай, Катя водочки нам, да огурчиков, грибов соленых, — сказал я.

— Хорошо, — буркнула недовольно жена, но пошла распоряжаться.

После того, как я прибыл домой с дуэли, да весь в бинтах, бледный, я боялся, что может случиться выкидыш, так она переживала. А потом, несмотря на то, что рана была пустяковая, Катюша не отходила от меня ни на минуту. Доктор Базылевич даже давал Кате то ли валериану, то ли пустырник, чтобы она сильно не нервничала.

А я, гад такой, стал пользоваться тем порывом нежности и заботы, которые проявила Катя. Вот и сейчас, вместо того, чтобы напомнить мне, что я обещал супруге дописать восьмую главу «Трех мушкетеров», собрался пить с Платовым.

Но мне нужно было расслабиться от всех дел. Начиналось профессиональное выгорание, причем по всем профессиям и направлениям. Я тоже человек, а не механизм. Мирная конференция и мое активное участие в ней так подкосили, что и в отпуск бы куда отправился. На дачу, в Надеждово, хочу. Это всякие там политики под шампанское и кофеек с печенюшками общались, а весь документооборот был на мне. Выверял договора до запятой, до каждой формулировочки, казалось, маловажной, но могущей в будущем выстрелить. И пусть мне помогал Цветков и его команда, выходило все равно очень много работы. У меня же еще и встречи были.

Александр Павлович торговал лицом, охмурял политический, прежде всего итальянский истеблишмент, царевич был велик в своей многоликости. Но, что касается конкретики, тут работа легла на канцлера Безбородко, да продлятся его дни, и так уже чуть ли не на год пережил себя того, из иной реальности.

Мне так же приходилось общаться со вторым эшелоном политиков. Тут уже была конкретика и разговор о формулировках, систем сдержек и противовесов, ближайших перспектив и стратегий. Ведь как получалось? Александр скажет представителю Датского Государственного Совета, что Россия не против, в принципе, создать еще более плотный союз с его страной, ну а остальное, — это мое. Решать в каких условиях Россия вступится за Данию, в каких можно было бы несколько воздержаться, экономические вопросы, в обязательном порядке.

К примеру, в Ревеле, так любимому датчанами в Высоком Средневековье, должны были создаваться два завода по производству пока что паровых машин, но с перспективой на постройку пароходов, когда технологии станут более чем обкатанными. Еще один завод, с основой из датско-русских рабочих и инженеров я предложил создать в Петрозаводске, это уже будет оружие. Думаю, что такая кооперация с датчанами пойдет на пользу России.

Ну и флот… Я упирал на то, что по весне нам нужно создавать общие флотские группировки, по принципу, который был отработан в Средиземном море. Кроме того, я уже и направлял письмо в Адмиралтейство, чтобы вызвали Ушакова. Его опыт и на Балтике мне кажется необходимым.

А еще приходилось продумывать меню, сувениры и подарки, разруливать пикантные ситуации сексуально невоздержанных делегатов конференции. И многое… многое…

— Давай, пока не начали пить, скажу, зачем хотел говорить с тобой, — сказал я атаману.

Платов кивнул головой. Встав с кресла, я подошел в своему сейфу, провернул ключ и извлек оттуда, из вороха бумаг и папок, нужное. Это был бизнес-план по созданию вначале конки, а после и полноценной железной дороги в самом узком междуречье Волги и Дона.

— Кратко тебе скажу, Матвей Иванович, а завтра уже почитаешь документы перед своим отбытием на Дон. Нужно скупать земли, о которых я тебе говорил. Деньги можешь занять у меня, — обрисовало я ближайшие задачи.

— А почему ты сам не купишь тогда земли? — удивился атаман.

— Матвей Иванович, там же казачья земля, без вас, казаков, я ничего не решу. Ну и калмыки… у них рядом выделенные Казачьим Кругом кочевья. Мне что воевать с каждым отрядом казачьим? Так что одалживай у меня деньги и даже без процентов. Когда проект станет приносить серебро, с этого и отдашь. А он станет приносить. И мы должны быть первыми во всем. Уже через год на Волге появится более десяти пароходов, на Дону — пять. Дон выходит в одно море, Волга — в другое… Да, что я тебе рассказываю, сам же понимаешь, а завтра поговорим подробно, — сказал я, а после усмехнулся и добавил. — Вот только посмотри на мою жену, так и отсеку то, чем восхищается пол Петербурга! У тут, у меня в соседях дама есть… Старовата, правда, но красива. Красы не виданной аж все десять пудов и более того на ней имеется, так что смотри… [10 пудов — 160 кг]

*……………*…………..*

Копенгаген

14 января 1799 года (Интерлюдия)

Пронизывающий холодный ветер с моросящим дождем бил льдинками в бледное лицо адмирала Гарацио Нельсона. Датские проливы оказались не гостеприимным местом во всех отношениях. Тут и погода ужасная, грозящая многим матросам и офицерам болезнями, сложная навигация. И эта личная чертова морская болезнь никак не хотела отступать перед настырностью прославленного английского флотоводца. А сейчас в условиях волнения на море Нельсона еще больше тошнило, еще больше кружилась голова.

Прозвучавший ультиматум Дании был отвергнут. И это несмотря на то, что англо-ганноверская сухопутная армия заняла датскую провинцию Зеландию и не встречает достойного сопротивления нигде. Нельсон считал, как, впрочем, и все, что датский король безумен. Но в отличие от датчан Нельсон посчитал безумцами и Государственный совет Дании, который и управляет страной.

— Истинные безумцы! — восклицал английский адмирал. — Неужели они ничего не слышали про то, как я расправился с Брестом?

На самом деле Нельсон нисколько не сомневался: ни в своих силах, ни в том, что датский флот сможет воспрепятствовать принуждению к покорности датчан. Ишь ты! Вздумали под русских лечь!

Все уже было готово, чтобы начать бомбардировку Копенгагена. Единственное, что не позволяло запустить процесс сожжения столицы Дании, так то, что датский флот не разгромлен. Мало того, так еще и русская эскадра зимовала в датско-норвежских портах.

Выбор января для атаки на Данию был обусловлен тем, что нужно не дать России возможности полноценно вступиться за своего союзника. Зимы нынче суровые и не то, что петербуржский порт замерз, но и в Рижском заливе такие льды, что не проломить и не растопить.

Успехи русского флота в Средиземном море, видимо, вызвали ревность у командования Балтийским флотом. Корабли, особенно на фоне обострения отношений с Англией и Швецией, стали чаще демонстрировать Андреевский флаг. Пусть и далеко не все русские морские командиры могли принять факт того, что Англия становится врагом.

Слишком много было ранее совместных операций, учений, а еще и русские офицеры проходили практику в английских флотах. И все это вызывало в русском флоте в крайней степени дискомфорт. Но не настолько, чтобы не подчиниться приказам. Так что шесть линейных кораблей, восемь фрегатов и еще девять брандеров и вспомогательных судов русские к Дании подвели.

Между тем, и датский флот был весьма даже не слабым. Датчане имели двенадцать линейных кораблей, еще двадцать пять прочих кораблей. Однако же еще целых тринадцать линейных кораблей датчане имели в резерве. Благодаря коллаборации с русским флотом удалось минимально укомплектовать эти корабли лишь для того, чтобы отвести в сторону не замерзших портов Пруссии. Прусское королевство не посмело отказать русскому императору в такой малости, чтобы сохранить часть датского флота.

Нельсон привел к проливам более пятидесяти кораблей. Англия сильно рисковала, держала план операции в такой строгости и секретности, как никогда ранее. Флот не собирался в одном месте, а концентрировался в четырех английских портах, напрягая тем самым французов, которые были почти уверены в том, что Англия в ближайшее время решится на масштабную десантную операцию в Ирландии.

Наполеон Бонапарт, приверженец решения вопросов больше через сухопутные сражения, лично создал программу по оснащению ирландских портов береговой артиллерией. Ирландия становится похожей на остров-ёж, весь такой колючий ощетинившийся, пусть и устарелыми французскими пушками, но способными доставить массу неприятностей английским кораблям. И не так уж и много на острове есть мест, чтобы можно было планировать десант вдали от франко-ирландских укрепрайонов.

— Что ж, — подавив в себе очередные рвотные позывы, сказал сам себе Нельсон, а после решительно и громко скомандовал. — Начинаем выдвижение навстречу датскому флоту.

Можно было пробовать начать обстрел Копенгагена, но Нельсону хотелось убедительной морской победы, чтобы на фоне ее государственный совет Копенгагена стал еще более сговорчивым. Нужно вывести Данию из под контроля России и даже попробовать использовать это государство в предстоящем русско-шведском конфликте.

Йохан Ольферт, адмирал датского флота. После двух отговорок на приглашения, адресованных русскому адмиралу Петру Ивановичу Ханыкову, сам отбыл на флагман русской эскадры семидесятичетырех пушечный линейный корабль «Всеволод». Этот русский линкор был спущен на воду меньше трех лет тому назад и считался красой Балтийского флота. Он был разукрашен в «павловской» традиции и выглядел именно что больше красой, чем грозой.

Когда шла речь про то, чтобы отвести часть датских кораблей в прусские порты, Фишер и Ханыков вполне себе плотно поработали без особых задержек и сложностей. Но, как дело коснулось прямого боестолкновения с английским флотом, русского адмирала словно подменили. Фишер не хотел думать о том, что русский вице-адмирал просто саботирует все недавно заключенные между Россией и Данией договора, направленные на помощь Российской империей своей союзнице.

На самом деле именно так и было. Петр Иванович Ханыков для себя не мог даже вообразить, как это можно воевать с Англией. Три с половиной года назад Ханыков командовал русской эскадрой, которая совместно с британским флотом участвовала в блокаде побережья Батавской республики [Нидерланды во время оккупации Францией]. Тогда английское командование всячески ублажало, льстило, одаривало русского вице-адмирала. Ханыков даже был награжден английской шпагой, украшенной многочисленными бриллиантами. И это оружие сейчас во время фактической войны России с Англией вице-адмирал носил с честью и гордостью… С сомнительной честью и ошибочной гордостью.

— Господин вице-адмирал, я имею честь атаковать английский флот, собираетесь ли вы в должной и предписанной договорами между нашими странами мере участвовать в сражении? — задал прямой вопрос адмирал Фишер.

Вице-адмирал Ханыков молчал. Он хотел славы, вернее, многие офицеры его эскадры жаждали показать, что не лыком шиты и что грандиозные победы адмирала Ушакова в Средиземном море — это закономерность для всего русского флота. Но Англия… Эта страна казалась недосягаемой в морских делах. И пусть датский флот был силен, но явно не настолько, чтобы побеждать англичан.

— Я жду от вас ответа, — после затянувшейся паузы сказал Фишер.

— Вы не можете на флагмане русского корабля что-либо требовать, — нервно проговорил Ханыков.

У него нет выбора. Дания присутствовала на Петербуржском Конгрессе, несмотря на то, что дела на юге Европы, которые, прежде всего, решались в Петербурге, не касались этого северного государства. Но, на фоне политического грандиозного успеха России, наследник русского престола Александр Павлович пошел и на более глубокое соглашение с Данией. Однако, когда драгоценные и стоящие больших денет, самопишущиеся перья скребли по бумаге, выписывая вензеля росписей, мало кто думал, что возможна ситуация, что уже через пару недель англичане решатся напасть на русского союзника.

— Я отправляюсь на свой флагман, чтобы выдвигаться. Если вы не следуете за мной, то не мешайте! А еще я отправлю в Копенгаген вести о нарушении вами договоренностей, — сказал адмирал Фишер и направился на выход из капитанской каюты, где происходил разговор.

Душевные терзания раскалывали сердце Ханыкова. Он не хотел, очень не хотел воевать, но и пойти под суд не стремился. Отказ воевать в нынешних обстоятельствах — это по-любому суд, да еще и с большим позором. Его просто размажут без сантиментов, император Павел может и казнить за такую, внешне выглядящую, трусость.

— Я следую за вами! — сказал вице-адмирал.

— С вас правая формация, — сказал Фишер, который, как старший по званию, брал командование сражением на себя.

Через час объединенный русско-датский флот шел на сближение с английским.

Датский адмирал спешил приблизиться к отмели Миддельгрум, где ранее снял вехи, определяющие глубины. Это датчане хорошо знали фарватер и не должны были сесть на мель, а вот англичане корабли могли и заблудиться. Как, впрочем, и русские, потому Фишер и размещал русскую эскадру подальше от этой ловушки. А еще датчане, имея много кораблей, но испытывая крайний недостаток команд, поставили вдоль берегов корабли, почти лишенные такелажа, на якоря, в качестве только лишь стационарных батарей.

Первыми бой начали англичане. Нельсон, используя выгодный ветер, пусть даже избыточный, вылетел стремительно на центр датского флота. Англичане и датчане смешались, и практически начались дуэли, в ходе которых неизменно выигрывали английские канониры. Датчане были настроены решительно, но их выучка была намного слабее. А в условиях большой качки разница в мастерстве канониров была еще более существенной.

Русские бездействовали. Удар во фланг англичан, которые несколько подставлялись под русских и только лишь начинали выставлять заслон, мог бы иметь существенный успех, тем более, что русские канониры, может, и уступали английским, но в последнее время этот разрыв в профессионализме сильно сократился, тем более, когда английский флот стал комплектоваться на скорую руку и так же, как и датчане, испытывать недостачу кадров.

Вице-адмирал Ханыков медлил и Горацио Нельсон принял нерешительность русского флотоводца, как фактор, который можно использовать в принятии решений

Английский адмирал перенаправил удар, второй накат своего флота, чуть подальше от русских, чтобы не спровоцировать их вовсе. Это было несколько ошибочным решением. Часть английских кораблей сели на мель и превратились в мишени. Теперь датские фрегаты имели возможность подходить с носа или кормы к застрявшим кораблям и расстреливать их. Работали и стационарные батареи, в которые была превращена часть датских кораблей.

Адмирал Фишер стоял на капитанском мостике своего корабля и крутился в разные стороны сквозь ледяной дождь, стремясь рассмотреть пространство, занятое сражением. Периодически он смотрел в сторону англичан, которые частью сели на мель и уже пять английских кораблей застряли. После датчанин наводил подзорную трубу вправо, наблюдал, как грозно стоят в боевой формации русские корабли. Грозно стоят, но ничего не предпринимают.

А в это время в рядах русской эскадры все больше росло недоумение.

— Ваше высокопревосходительство, почему мы не ударим по неприятелю? — спросил вице-адмирала капитан линейного корабля «Всеволод».

Капитан 1-го ранга Николай Андреевич Бодиско не понимал, почему русская эскадра бездействует. Не то, чтобы Бодиско так сильно хотел воевать и ратовал за бескомпромиссное сражение, но и полное ничего неделание уже начинал считать уроном для своей чести. Ну, хоть маневрировать нужно, показывать свое присутствие, а то уже ветер начинает сдувать русские корабли в сторону.

— Исполняйте свою службу, господин капитан! — нервно сказал вице-адмирал, понимая нелепость приказа.

Что исполнять, если приказов нет? Как служить, если командующий саботирует службу?

— Отдайте приказ! — практически потребовал Бодиско.

Как эскадре возвращаться домой в марте? С каким позором? Расформируют же, пришлют капитанов со Средиземного моря, где русские же моряки демонстрируют силу и выучку.

— Сражайтесь! — нехотя сказал Ходыков.

Уже скоро русские ударили по англичанам. Однако, удар был запоздалым. Нельсону удалось выстроить линии кораблей, которые встречали левыми бортами русские линкоры и фрегаты. Начались дуэли. Англичане с большим удивлением понимали, что даже с напряжением сил, они лишь незначительно опережают русских в скорости перезарядки, а в показателях меткости канониров, так и вовсе наравне с русскими.

На участке англо-русского противостояния уже через двадцать минут после начала атаки Ходыкова, горели или были изрешечены, словно сито, три английских фрегата и один линкор. Русский вице-адмирал к этому времени уже потерял один линкор и фрегат, а еще три фрегата, скорее всего, не в состоянии в должной мере передвигаться.

Но более ожесточенными местами сражения были те, где датчане продавливали англичан. Шла упорная борьба, до половины датских кораблей получили критические повреждения, не менее двенадцати английских кораблей также потеряли боеспособность и выходили, если это получалось, из боя.

Имели место пять абордажных сражений, где ни одна команда не сдавалась, а билась до последнего. Такие бойни были еще страшнее, чем обстрелы. Палуба представляла собой ледяной каток. Все построения, тактические наработки абордажного боя — все стало неважным. Только удача могла способствовать победе. Но эта дама, Удача, сегодня отдыхала для всех сторон сражения. Крови было столько, что и море должно было поменять цвет. Даже сдаться не получалось в таких условиях.

Адмирал Нельсон ловил себя на мысли, что какой иной флотоводец, даже английский, уже стал бы выводить из боя корабли. Слишком большие потери, слишком значительная неопределенность итогов боя. Но он не мог сдаться. И вот английский адмирал приказал вывесить флажки, чтобы показать, что пора начинать действовать иначе.

Пока английские корабли, вытянувшись вдоль датской и русской линий, продолжали перестрелку, Нельсон во главе малой специально выделенной для такой тактики эскадры, стал проникать в гущу сражений, быстро окружая отдельный датский корабль и уничтожая его, после переходя к другому.

Датчане сопротивлялись, но когда русский вице-адмирал дал приказ русской эскадре выходить из боя и направляться в сторону прусских портов, у англичан высвободились корабли и упорное сопротивление датских воинов постепенно, но неуклонно превращалось в сущее избиение.

Англичане выигрывали сражение, безусловно. Но это была победа на грани, когда и Нельсон потерял треть своего флота. Много, Великобритания не успевает компенсировать потери в кораблях. Между тем, никто не обвинит адмирала в ненужном упорстве и потере большого количества вымпелов.

Дания становится беззащитной на море, Копенгаген может бомбардироваться, и на неделю интенсивных обстрелов, ракет должно хватить, чтобы и по такой дождливой погоде спалить большую часть города. Кроме того, ганноверские и английские войска высадились в Зеландии и стремительно идут к столице Дании. Только капитуляция Копенгагена остановит это безумие.